Монохром

      Март, кажется, решил наверстать упущенное. Зима выдалась теплой, почти без сильных снегопадов, но уже в начале весны резко ударили заморозки.       Хотелось зарыться с головой под теплое пуховое одеяло, придвинув обогреватель поближе, и думать лишь о том, как же не хочется касаться босыми пятками холодного пола, чтобы пойти и налить себе чашку чая.       Такемичи глубоко в душе оплакивала тот факт, что такие простые желания сами по себе выпали из ее теперешней действительности. Все, о чем она постоянно думала: где достать денег, чтобы снять другую квартиру.       Школьников не брали на работу, а подработка по четыре часа в день не могла принести желаемой суммы. Тех денег только и хватало, что сходить в кино да раз в месяц завалиться с компанией в караоке.       Такемичи жалела, что из будущего она не могла прихватить с собой и денег, и личной печати, которую здесь, в этом времени, она могла получить только после совершеннолетия.       Так что без помощи матери она никак не могла переехать. Но Такемичи ни за что не стала бы звонить ей с такой просьбой. Как бы она объяснила свое странное желание?       Мама, ко мне кто-то вломился среди ночи, похитил мое нижнее белье. Мои друзья-гопники прочесали район, ах, я тебе о них не говорила? Прости, как-то вылетело из головы; да-да, за все полгода.       Никого подозрительного они не нашли; заверили, что я могу спать спокойно. Но у меня не получается. Так что, мама, давай ты бросишь все свои дела и вернешься в Токио, чтобы снять своей непутевой дочери другую квартиру, в другом районе. Да, знаю, что эта осталась нам от отца, знаю, что снимать другую — у нас не хватит денег. Но что важнее: мое спокойствие или какие-то бумажки?       Такемичи горько усмехнулась, рассеянно смахнув с лица упавшую прядку волос.       Волосы уже сильно отросли, так что не мешало бы сходить постричься. Но, честно говоря, сил заставить себя делать что-то, что выбивалось из привычного распорядка, у Такемичи совсем не было.       Скоро наступит Белый день, и как обычно краснеющие и заикающиеся парни будут бегать по школе за девчонками, чтобы подарить им шоколад. Встретив их, они захорохорятся, как индюки, выпятят грудь, нагоняя на себя жутко важный вид, но все равно что-то пойдет не так, отчего быть потом незадачливому ухажеру предметом насмешек вплоть до выпускного.       Своеобразная черта — предел, за которым лежала таинственная неизвестность.       Такемичи уже и не помнила те свои годы — в них не было ничего примечательного и запоминающегося. Когда она уехала из Токио, то переходила из одной школы в другую. Выпускной застал ее в Йокогаме. Но и вручение аттестата не оставило в памяти никаких ярких эмоций.       В итоге школьный аттестат ей так и не пригодился… — Как думаешь, какой шоколад мне подарит Дракен? — спросила Эма. Спросила, будто то, подарит ли ей Дракен что-нибудь вообще, — давно решенный вопрос.       Сопровождать Эму в торговый центр ее отрядил сам Майки. Позвонил вчера, не изменяя своей привычке — поздно, около полуночи, будто вспомнил в последний момент (так оно и было), и небрежно проинструктировал, что завтра Такемичи должна быть в десять утра у торгового центра в Икебукуро и весь день ей предстоит развлекать его сестру.       Такемичи, как обычно, слова не давали.       В общем-то, ничего и не изменилось. Она по-прежнему была капитаном первого отряда, по-прежнему Майки считал своим долгом напрячь ее какой-нибудь фигней. А Такемичи не стала оспаривать свою роль верной шестерки. Не после того, что Майки для нее сделал. — Не знаю. Может, тот, что продается в коробках-сердечках? — лениво бросила в ответ Такемичи. — Ой, нет, Дракен такое никогда не подарит. Он же такой серьезный! — Ну да, — согласилась Такемичи, быстро осознав свою ошибку. — Тогда, может… не знаю… Что там вообще продают? — Я оставила на столе каталог, — лукаво улыбнулась Эма. — Когда сегодня Дракен придет к нам, он обязательно его посмотрит.       Такемичи подумала, что Кен вообще не заметит этот каталог. Как и не догадается купить Эме подарок. Надо, что ли, посоветовать ему. А то будет очень обидно за Эму.       Такемичи никогда не получала в этот день шоколада, и сама никогда не дарила его в Валентинов день. Ее школьные годы были напрочь лишены любого намека на романтику, и сейчас, уже пережив этот трудный возраст подросткового стеснения, она была даже рада, что никогда не оказывалась в таком неловком положении.       Она вздохнула, краем глаза заметив свое отражение в стеклянной стене. Невысокая для парня, но высоковата для среднестатистической японки, плоская, с неряшливой прической, которую не удалось уложить в привычный хаер; вместо этого, чтобы волосы не мешались, ей удалось кое-как затянуть их резинкой на макушке. Короткие пряди на затылке щекотали шею, те, что были подлиннее, но все равно не настолько, чтобы влезть в общий хвост, неаккуратно висели по бокам, прикрывая уши. О, а еще незажившая царапина у правой брови и слегка припухшая губа с той же правой — завершали образ гопника обыкновенного.       Вот достался ей тогда в противники левша! Хорошо, что бровь не рассек, хоть шрама не останется. Жаль, что губа была прикушена так сильно, что заживала до сих пор.       Нет, надо, надо все-таки записаться на какие-нибудь боксерские курсы!       За собственными удручающими мыслями Такемичи пропустила очередной вопрос. — Что? — бестолково переспросила она. — Я спросила, подарит ли тебе кто-нибудь шоколад? — терпеливо повторила Эма.       Такемичи нахмурилась, но внутри ничего не дрогнуло в волнении. Странное смирение — вот что действительно было неожиданным. — Тебе Майки рассказал? — слабо улыбнулась Такемичи. — Ой, нет, конечно. Разве он сообразит поделиться чем-то, что ему неинтересно?       Прозвучало немного обидно, но вполне ожидаемо — Такемичи даже и не расстроилась. Она когда-то уже решила, что сердце Манджиро Сано было поделено между Тосвой и его мотоциклом, и ни для чего другого места там уже не оставалось.       Может быть, когда-нибудь он встретит хорошую девушку, — промелькнула быстрая мысль в голове, но, показавшись смешной, тут же была забыта. — Ясно. Хината, — заключила она.       Эма, чуть помедлив, кивнула. — Она волновалась за тебя. Особенно после того, как ты напросилась к ней на ночевку на целых два дня.       Такемичи вздохнула, не став отпираться от неудобной правды. Хинате она сказала, что у нее прорвало трубу и пару ночей, пока она устраняет последствия бедствия, ей нужно у кого-то перекантоваться.       Такемичи надеялась, что Хината поверила, ведь не стала задавать неудобных вопросов. Но, видимо, подруга оказалась куда более наблюдательной, чем Такемичи думала, и заметила ее подавленное, нервное состояние. — Но мы ведь уже это обсуждали, — сказала непонятное Эма. Такемичи слегка нахмурилась, не представляя, что она имеет в виду. Обсуждали? Когда? Раскрытие одного из двух ее главных секретов она уж наверняка запомнила бы. — А… что еще ты знаешь? — уточнила Такемичи, чтобы самой не ляпнуть чего-то такого, что с успехом могло поставить ее в еще более неловкое положение. — Дракен рассказал, зачем Майки поехал к тебе тогда ночью. Мне жаль, что тебе пришлось пережить нечто подобное. И… если я могу тебе помочь… — Спасибо, — ответила на предложение Такемичи, справедливо полагая, что продолжения не последует. Все подобные фразы всегда заканчивались одинаково. Дежурное: «Ты можешь на меня рассчитывать» и в ответ такое же заезженное: «Спасибо. Это много для меня значит…» — Послушай, если тебе некомфортно, то перебирайся к нам. Поживешь недельку-другую у меня. А там выход найдется. Может, мальчишки поймают того мерзавца, и тогда ничего и не придется придумывать, — предложила Эма.       Искренность, звучавшая в ее голосе, в первый момент побудила Такемичи тут же согласиться. Да, это было бы прекрасно — вот так сбежать из ловушки, которой для нее стал собственный дом. И Такемичи даже уже раскрыла рот, чтобы выдавить из себя слова благодарности, но перед глазами как живой встал Майки, и Ханагаки пришлось тут же захлопнуть рот и покачать головой.       Нет, только не Майки.       Она сама не могла объяснить, почему он вызывал в ней подобную реакцию, почему именно его помощь ей хотелось принимать меньше всего. Может, причина была в их запоминающейся встрече в будущем, когда он умер у нее на руках, а перед этим убил всех их дорогих друзей и почти убил и ее?       Нет. Конечно же, причина не в будущих грехах Манджиро Сано — для Такемичи Майки из будущего и тот Майки, которого она видела только вчера, были словно два разных человека. Светловолосый, шестнадцатилетний парень носил простое и запоминающееся имя — Майки, был улыбчивым и смешливым, а еще надежным и очень-очень сильным; за ним хотелось идти, на него хотелось ровняться, быть достойной дружбы и хорошего отношения такого человека, каким был Майки.       Другое дело — Манджиро Сано. Одно его имя звучало слишком пафосно, ассоциировалось с криминалом и убийствами: одно из его преступлений стало причиной смерти Хинаты, и запустило всю цепочку событий, вынуждающих Такемичи мотаться туда-сюда во времени в безуспешных попытках отвоевать счастье для всех.       Наверное, пора признать, что она уже боялась возвращений в свое время: вернуться туда, узнать, в какую сторону на этот раз качнулась чаша весов; все ли живы, кто из ее друзей все же смог стать хоть немного счастливым?       Выходило, что никто. В первоначальной временной линии была Тосва с бессменным главой в лице Манджиро и его заместителем Кисаки; Дракен был мертв, зато все остальные были живы и с разной степенью успеха устроились в жизни.       Может, смерть Хинаты вовсе не стоила всех этих изменений? Может, пора признать львиную долю эгоизма в своем слепом желании сохранить жизнь единственному человеку, которого ее первоначальная личность могла назвать другом?       С тех пор многое изменилось: Такемичи обзавелась множеством друзей, теми людьми, ради которых каждый раз обманывала мироздание, пыталась снова и снова добиться хеппи энда для всех.       Никто из них не знал всей правды о ней. Так можно ли такое положение дел назвать сто процентной дружбой? Если нет доверия, то и речи не может идти ни о каких взаимоотношениях. Она всегда верила в это и слепо искала искренности в других.       Не находила. И в конце концов пришла к умозаключению, что лучше уж вообще никак, чем придуманные полумеры.       Единственный человек, на которого Такемичи так отчаянно стремилась походить, никогда не должен узнать какая на самом деле она жалкая эгоистка.       Поэтому она решительно, почти с хорошо прослеживающимся ужасом от мысли, что она могла бы жить в одном доме с ним, говорит: — Нет. Нет… я… не могу. — Понимаю, — кивнула Эма. Она улыбнулась, и это привело Такемичи в замешательство. — Но ты не переживай, ведь Майки живет в гараже, а в доме он только принимает душ. — Что? — совсем потеряла нить разговора Такемичи. Нет, конечно, она могла попытаться представить, что могла иметь в виду Эма, но, честно сказать, она никогда не была сильна в понимании того, что происходило у других людей в головах. — Я говорю это к тому, что тебе вовсе не надо стесняться Майки. Ему и самому будет спокойнее, если ты будешь под присмотром. — Что? — бестолково повторила Такемичи. — С чего ты взяла, что я его стесняюсь? — Но как же? Ты же влюблена в него… — теперь пришла очередь Эмы с недоумением хмурить брови.       Такемичи совсем не весело усмехнулась. — Почему вы с Хиной так уверены, что у меня есть к Майки какие-то чувства?       Эма немного помолчала, прежде чем ответить. За эту едва ощутимую паузу она внимательно смотрела Такемичи в глаза, будто пыталась понять, в своем ли она уме. — Ты сама мне об этом сказала, разве не помнишь?       Словно по щелчку пальцев в голове заплясали цветные пятна картинок-воспоминаний. Те принадлежали шестнадцатилетней Такемичи, которая оставалась жить дальше в новом альтернативном прошлом, созданным усилиями ее «взрослого я».       Именно тогда, неделю назад, когда она вернулась ненадолго в свое время, чтобы Наото пробил информацию на Кисаки, где он или его родители жили в то время, к Такемичи заявилась Эма, дабы выяснить все досадные пробелы, которые утаивал от сестры Майки.       Та Такемичи наивно принимала восхищение человеческой силой духа за влюбленность. Вкупе со симпатичным, даже миловидным лицом Майки, это сыграло злую шутку.       Такемичи остановилась посреди улицы, как вкопанная, с ужасом вспоминая подробности разговора, который состоялся без ее участия. — Майки готовит для тебя что-то особенное! — лукаво поделилась с ней Эма, когда они немного обсудили причины, зачем Такемичи скрывает от всех свой пол. — Ты что, призналась моему брату в любви в Валентинов день? — И вовсе я не признавалась, — обиженно буркнула в ответ Такемичи. В воспоминаниях она смотрела куда угодно, только не в лицо довольно улыбающейся собеседницы. То волнение, смущение, которые испытывала ее шестнадцатилетняя версия, разом охватили и саму Ханагаки здесь и сейчас. Привычно серый монохром колыхнулся, и на нем появились неаккуратные водянистые ярко-оранжевые пятна. Будто кто-то пролил морковный сок, разбавленный спиртом: цвет въелся в привычный мир, выжигая своей кислотностью устоявшуюся за много месяцев картинку. — Но он же тебе нравится? — продолжала любопытствовать Эма. — Да. Очень нравится, — алея щеками, буркнула Такемичи в ответ.       Нравится, — эхом отозвалось внутри, заставив ее вздрогнуть всем телом и покрыться колючими, ледяными мурашками.       Такемичи резко вскинула голову, уставившись на Эму со смесью стыда и почти трепетного ужаса. Сама Эма с недоумением следила за сменяющейся палитрой эмоций на лице подруги, про себя недоумевая, наверное, что такого она могла сказать, что заставило Такемичи сначала вспыхнуть, словно маков цвет, а потом побледнеть. — Да… — протянула Такемичи, нервно взлохмачивая волосы на затылке. — Как-то по-дурацки получилось… — Почему по-дурацки? — не поняла Эма. — Ты любишь Майки, и это замечательно! — Что же в этом замечательного? — совсем невесело поинтересовалась Такемичи. Без интереса даже. — Согласна: он тот еще балбес, но я буду очень рада, если именно ты станешь его девушкой.       Такемичи рассмеялась в голос. Хохотала так, что в животе вдруг сделалось остро-больно. С трудом доковыляв до высокого бордюра, за которым росли декоративные кусты — в это время года украшенные разноцветными гирляндами, — села на него. — Что смешного я сказала? — с недовольством поинтересовалась Эма, уперев руки в бока. — Ох, прости… Просто… — она провела ладонями по своему лицу несколько раз, собираясь с мыслями, а затем развела руки в стороны. — Да ты посмотри на меня! Я же свой парень для всех наших общих знакомых. Мало того, что я столько времени от всех скрывала, что я девчонка, так еще и страхолюдина. — Ты преувеличиваешь, — смягчилась Эма. — Тебе просто надо быть немножечко женственнее. — Ну… я часто реву, даже не знаю, что еще тут можно придумать. — Ты же знаешь, что я не об этом! Вот когда ты в последний раз надевала юбку? — Эм… в средней школе? — Вот! — нравоучительно подняла палец вверх Эма. И жестом полководца махнула рукой в сторону торгового центра, до которого они так и не дошли. — Решено! Мы сменим тебе имидж. — Круто! Разоденусь, как модель с обложки, влезу в каблуки и в таком виде пойду на собрание Свастонов. Вот все повеселятся! — Все будут в шоке! — хитро улыбнулась Эма, наверное, уже думая, как уломать брата позволить ей присутствовать на собрание в этот момент. — Эй, я же пошутила! — поспешила пойти на попятную Такемичи, но Эма уже загорелась новой идеей. Схватив Такемичи за руку, она уверенно поволокла ее в сторону магазинов, в мыслях прикидывая, что пойдет Такемичи больше всего. И никаких брюк, даже женских! Только юбка. И каблуки. Да и немного макияжа уж точно не помешает.