Монохром

      Критические дни всегда заставали Такемичи врасплох. Сколько бы она не пыталась вести календарь, они все равно приходили, когда приходили, нисколько не подстраиваясь под планы Ханагаки.       С тех пор, как она стала регулярным участником всяких потасовок, менструация стала крайне болезненной, вынуждая Такемичи скукоживаться в пищащий от боли клубочек под ворохом одеял.       Это не нормально, — обреченно думала Такемичи, выпивая сразу три таблетки обезболивающего. Так и сердце посадить недолго. Впрочем, унять боль было более приоритетной задачей, чем предаваться безрадостным размышлениям о перспективах такого самолечения.       Таблетки помогли ровно на час, потом боль вернулась, ударяя изнутри с новой силой. Пришлось пить еще.       Лежать на боку было неудобно — там еще не сошла гематома; та уже сходила, но все равно была еще грязно-болотного цвета с желтой окантовкой по краям. Пресс тоже предательски пульсировал ноющими от натуги мышцами, и болела спина.       Такемичи чувствовала себя совершенно разбитой, а потому не сразу вспомнила, что договорилась встретиться с Майки.       У Манджиро было какое-то важное дело к ней. По нетерпеливому тону, звучавшем в трубке вчера вечером, Такемичи могла с уверенностью сказать, что новая затея Сано обернется для самой Такемичи сплошной головной болью.       «Ты где там застрял?» — приходили сообщения ей на телефон. Такемичи читала, но сил, чтобы набрать текст ответа не было совершенно. Да и прочла она их уже слишком поздно, когда в ее дверь начали настойчиво ломиться.       Такемичи, сделав титаническое усилие над собой, поднялась с постели, закуталась в махровый старый халат и босыми ногами прошаркала в коридор. — Иду, — простонала она. — Уже открываю.       На пороге обнаружился Майки. С самым недовольным видом, он окинул Такемичи угрюмым взглядом, но, видимо, заметив ее плачевное состояние, немного смягчился. Такемичи показалось, что c самого начала он собирался ей попросту врезать. — Какого хера, Такемучи? — грубо осведомился он, без приглашения заходя в квартиру. — Такого, — раздраженно откликнулась Такемичи, не чувствуя в себе сил играть свою обычную роль верной шестерки. — Не видишь — помираю. — А, так ты заболел, — осенило Сано. — Типа того, — уклончиво ответила Такемичи. — Прости, но, если ничего срочного, не мог бы ты уйти? Я поспать хочу.       Стоять прямо было неимоверно сложно. Так и хотелось сесть на корточки, схватившись за живот, и свернуться калачиком в уголке. Желательно, чтобы при этом в квартире никого не было. Но чертов Майки не торопился уходить.       Он окинул ее взглядом с ног до головы, остановил внимание на перекошенном мукой бледном лице. — Ага, ты ложись. А я в аптеку схожу. У тебя же, у дебила, и лекарств, поди, никаких нет. — Не надо, — в панике воскликнула Такемичи. — В смысле, Хина должна все купить. — Ах, Хина, значит… — протянул Сано. Милая улыбка озарила его лицо, что значило, что был реальный шанс, что он, наконец, уйдет. — Тогда ладно. — Ага. — Такемичи нетерпеливо распахнула перед ним дверь, и Манджиро уже действительно собирался уйти, как вдруг взгляд его остановился где-то в районе ее груди, а брови сошлись на переносице. — Видимо, тебе совсем хреново, раз ты даже женский халат нацепил. Миленький, кстати.       Такемичи вспыхнула. Щеки обожгло жаром, когда она поняла, как сильно прокололась. Весь воздух будто разом вышибло из легких, а недавно выпитое обезболивающе, видимо, решило подействовать именно сейчас, оставляя в голове полный вакуум. — Майки… — обреченно простонала она. — Да понял я, не скажу никому. — Все не так, — попытка сгладить неловкость была провальной с самого начала. Но, кажется, Майки в принципе было плевать, почему Такемичи вырядилась в то, во что вырядилась. Он шагнул к двери и уже собирался уходить, как вдруг Такемичи прежде, чем осознав, что делает, протянула руку, схватив его за рукав. — Манджиро… — тихо позвала она. — Это правда не то, о чем ты подумал.       Глупость какая... о чем он мог подумать: что Такемичи из тех парней, кто в тайне от всех любит выряжаться во всякие бабские шмотки и краситься перед зеркалом под заунылые джазовые хиты восьмидесятых? С таким же успехом он мог бы придти к мысли, что Такемичи в одну из драк прилетело чем-то тяжелым по голове, вот мозги набекрень и съехали...       Но то ли взгляд у нее был какой-то уж слишком затравленный, то ли голос прозвучал плаксивее обычного, потому что другого объяснения, почему Майки так удивленно вскинул брови, Такемичи просто не могла найти. — Да расслабься ты, — сказал он и, попытавшись освободить свой рукав из ее цепких пальцев, тем не менее, потерпел поражение — Такемичи еще крепче стиснула теплую ткань, зажав в кулаке. — Я… я… — Эй, Такемучи, — угрожающие нотки стали неожиданностью, — отпусти. Жить, что ли, надоело?       Тень еще не случившегося будущего промелькнула в его глазах, заставив Такемичи послушно разжать пальцы и отступить на шаг. — Мне жаль, — всхлипнула она. Осознание того, какая она жалкая трусиха вытеснило всю физическую боль, оставив лишь глухо стучащее о ребра сердце. — Жаль? — как эхо повторил за ней Майки. Взгляд его потух, сделался в мгновение пустым, каким-то до дрожи неживым. — Почему тебе жаль?       Майки развернулся к ней, одарив этим пугающим взглядом. Такемичи хотелось бы думать, что его выражение было свидетельством волнения о ней, но тешить себя подобными фантазиями было последним, что ей надо было делать. — Скажи, есть такая вещь, которую ты бы никогда не смог мне простить?       Между ними повисла долгая пауза, которую нарушил Майки, захлопывая ногой дверь. Он быстро сократил расстояние между ними и угрожающе поравнялся с ней.       Такемичи невольно вжалась лопатками в стену, мелко сглотнула, со страхом смотря в глаза своего так и не состоявшегося убийцы из будущего. — Лучше скажи прямо, — потребовал Майки. Он не любил ходить вокруг да около, ненавидел пустую болтовню. И Такемичи понимала, что — пора. Она сама подтолкнула Манджиро выпытать из нее всю правду.       Что за жалкое поведение… — Я… я… понимаешь, — жалко заблеяла Такемичи.       Черт, соберись, тряпка! Почему робеешь перед ним? Ты давно взрослый человек, хлебнувший на своем веку так много дерьма, так неужели спасуешь сейчас перед каким-то юнцом?       Решимость, которая захлестывала ее во время самых безнадежных драк, вдруг охватила ее, забившись теплым, распирающим мерцанием внутри. Такемичи решительно вскинула голову, посмотрев Майки в глаза уверено и твердо. — Я здесь только по одной причине — всех спасти. У меня не всегда это получается, но, черт, я стараюсь. Из кожи вон лезу, чтобы у вас, ребята, было то будущее, где все вы счастливы. Но мне кажется, что я уже не могу…       Такемичи горько усмехнулась и, развязав пояс халата, распахнула его полы и задрала футболку под ним с боку, где пульсировал ноющей болью не сошедший синяк. — Мне все равно, сколько еще таких вот ран получу, плевать, если в моем теле не останется ни одной целой кости. Но я просто хочу знать, что это не зря. Так что скажи мне, Манджиро, что еще мне нужно сделать, чтобы ты был счастлив?       Отчаяние, копившееся долгое время, находит выход в самый неожиданный момент. Становится откровением не только для невольного слушателя, но и для самого человека. Как правило, свидетель подобных сцен бывает именно тот человек, кому меньше всего нужно знать о всех внутренних терзаниях.       Такемичи не знала, почему сказала именно то, что сказала. Но увидев этот пустой, потемневший взгляд, она вдруг вспомнила того, другого Майки, который безжалостно уничтожил все, за что Такемичи платила столь непомерную цену.       Ей стало попросту жаль себя, жаль, что она впустую растрачивала свою жизнь, здоровье, ведь все равно ничего не могла изменить. Так может, стоит прекратить сражаться?       Остаться в этом времени, прожив свою жизнь сначала, с теми людьми, которые стали ей дорогими, близкими. В будущем у нее ничего не было: ни семьи, ни друзей, так стоило ли рвать собственную душу, чтобы вернуться туда?       Майки сделал шаг назад; взгляд его был все так же пуст, но отголоски растерянности блеснули в его расширенных зрачках тусклыми звездочками. И это отрезвило Такемичи, будто вытащило за шкирку из темного омута, куда она по неосторожности угодила.       Жалела ли она о словах, произнесенных так опрометчиво? Возможно. Но она достигла своего предела и понимала слишком хорошо, что ей нужна помощь.       Но вот Майки моргает: раз, другой, и его взгляд вновь наполняется подобием жизни.       Он тянется к бокам, будто хочет сунуть руки в карманы, но передумывает, оставляя их так и висеть по швам. — Всё? — спросил он. Все, что сказал на такую пылкую тираду. Такемичи вздрогнула и пристыженно опустила голову. — Ты так и не ответил на мой вопрос, — тихо напомнила она. — Чего я не могу простить? — задумчиво протянул Майки. — Предательства. Определенно.       Это было предсказуемо. Ведь в несостоявшейся альтернативном прошлом, он убил Казутору, мстя за брата и Баджи. Он рассорился с Дракеном, когда тот впервые отказался делать так, как хотел Майки — вытащить Па-чина из тюрьмы.       Такемичи усмехнулась, подумав о том, что, возможно, ее ложь он как-нибудь сможет пережить.       Но слов больше не было. И ей не хотелось больше ни о чем говорить.       Женский организм вообще творит всякую дичь время от времени. Неудивительно, что мужчинам так трудно понять женщин. Такемичи и сама себя сейчас плохо понимала: вот накой ее бросает из крайности в крайность? Чего она добилась этим разговором? Разнылась тут, вывалила на Майки то, что ему и знать не полагалось. И кому лучше она сделала? — Ладно. Извини. Зря я так, — пошла она на попятную. — Давай просто забудем об этом разговоре, хорошо? — без всякой надежды осведомилась она.       Майки вздохнул, будто смиряясь с ее глупостью. Он просто пожал плечами, мол, как хочешь, мне и своей херни в жизни хватает, чтобы еще копаться в твоей. — Никогда не понимал, что у вас, девчонок, в головах творится… — ровно сообщил Манджиро. Настолько буднично, что Такемичи не сразу осознала смысл его слов.       Она вздрогнула всем телом, вскинулась, посмотрев на Майки, как загнанный в ловушку зверек. — Откуда ты…? — Хину встретил. Наехала на меня, представляешь? Вот совсем у нее тормозов нет… — Майки усмехнулся, видимо, припоминая ту, первую пощечину.       Хината. Рассказала.       Такемичи было не трудно в это поверить. Пару дней назад, когда состоялась та драка, благодаря которой Такемичи теперь чувствовала себя такой разбитой, Хината с чувством ругалась на нее, спрашивая, сколько еще это будет продолжаться?       Столько, сколько нужно, — ответила она тогда подруге, и благополучно забыла об этом разговоре. А Хината, видимо, помнила, и при встрече, которая, наверное, произошла как раз где-то у ее дома, высказала Манджиро все, что долго держала в себе.       Потому что сама Такемичи никогда бы не решилась на столь безумный шаг.       Такемичи нервно улыбнулась. Первое волнение от незапланированного раскрытия улеглось в ней, и теперь внутри было странное облегчение. — И что же теперь? — спросила она. — Хотя, погоди… Сама знаю: ты выгонишь меня из Свастонов… — А? — удивленно откликнулся Майки.       Такемичи так и не поняла, что его так удивило в ее словах. Одно она понимала слишком отчетливо — это последняя их встреча. И заканчивать их дружбу — Такемичи надеялась, что Майки считал ее другом в той же степени, что он был другом и для нее — вот так, на такой нелицеприятной ноте, ей не хотелось.       А посему… — Может, выпьем чаю? Кажется, с прошлого нашествия нашей прожорливой компании, мне удалось сохранить парочку упаковок печенья. — Звучит неплохо, — подыграл ей Майки.