Одичалый

***

      В тишине уютной комнаты были слышны только лишь скрипы приоткрытого деревянного окна и старого проигрывателя снизу, из которого меланхолично лились мелодии прошлого, напоминая о временах, когда дедушка слушал эти записи в одиночестве, погружаясь в воспоминания и тоску по ушедшим годам.       Лучи света ласково играли на старинной мебели, подчеркивая изящество резных узоров и потёртости от времени.       Сидя в кресле, Сынваль осторожно вытирала полотенцем мокрого кота, который мурлыкал от удовольствия. Животное, пережившее схватку с бродячими псами и забравшееся на дерево, шипело на всех, кто пытался его спустить. Когда Ким подозвала его, протягивая открытую ладонь, котёнок трусливо сполз к ней, вызывая удивление у окружающих.       — Может быть, я не такая, как все? — задумчиво пробурчала Сынваль себе под нос.       — Конечно, у тебя же руки пахнут пирожками, — фыркнула Хари, подходя к подруге и протягивая палец коту. Тот зашипел, а его шерсть встала дыбом. — Видишь, запах земляники ему не по нраву, — улыбнувшись, Шин пожала плечами и плюхнулась на кровать подруги.       — Какая ещё земляника? — иронично хохотнула Сынваль, поглаживая кота, который удовлетворённо мурлыкал и перебирал лапками, поддевая когтями полотенце. — Как раз-таки именно твои руки чаще всего пахнут рыбой.       — Цыц! — Шин Хари хлопнула ладонью по кровати и после поднесла к лицу запястье. — Этот запах открылся недавно, но ты вряд ли его можешь услышать.       — Хари, мне кажется, с появлением твоего возлюбленного у тебя началась шизофрения, — продолжала глумиться Сынваль.       — Что хочешь думай, — безобидно ответила Шин и, поднявшись с кровати, снова подошла к Сынваль. Кот в руках опять напрягся. — Понюхай здесь — может, услышишь, — провела пальцами вдоль шеи и наклонилась к подруге.       Сынваль скептически посмотрела на подругу. Ей хотелось покрутить пальцем у виска, но какой-то свежий запах и вправду донёсся до её обоняния. Слегка нахмурившись, Ким поддалась вперёд, улавливая приятный запах земляники, не насыщенный, а будто Хари просто собирала ягоды.       — Ты слышишь, — радостно заметила Шин, отойдя и с каким-то тёплым чувством положа ладонь на шею. — Знаешь, он ещё говорил странное что-то, — начала Хари, неуверенно поджав губы. — Будто когда он услышал меня, то от меня пахло мёдом. Он сказал, что тот, кто находится в моём окружении, обладает этим запахом, и советовал, чтобы носительница была осторожной, потому что её могут учуять.       — Шин Хари, — прыснула всё же со смехом Сынваль, качая головой, — прости, но у тебя реально шиза.       И, видимо, заразная, потому что у Сынваль после этих слов на плечи будто свалилось что-то странное и тяжёлое. Это чувство вызывало тревогу — необычную, с предчувствием чего-то нехорошего, что скоро произойдёт. Сердце начало биться чаще, дыхание стало поверхностным, а мысли запутались и не могли собраться воедино, как будто что-то почуяло её перемену.       Ким попыталась прогнать эти странные ощущения, но они остались там, застряв у неё внутри.       С каждым днём, проведённым в Дремучем, девушка ощущала, как скрытая в ней сила крепла. Она текла по её венам, клубилась внутри, наполняя мышцы приятной тяжестью, и подчинялась её желаниям.       Замыкать свой разум — вот, к чему ей приходилось прикладывать максимальные усилия даже по ночам, когда сам лес в отчаянии скрёб ветками по её окну. Она подавляла его, строя некий щит, через который ему было трудно пробраться.       Даже с волком Сынваль уже не была такой бесхребетной, и он не мог руководить ею, как марионеткой, хотя внутри неё что-то подсказывало, что если зверь вздумает решительно ломать её щиты, а не лениться, то вряд ли она сможет так твёрдо стоять против него.       Пробуждение её силы послужило тому, что чужая аура стала для неё более осязаемой, и моментами сущность Велиара ложилась грузом на плечи.       Зверь буквально забавлялся этим. Стоило только Ким поверить в себя, как тот выпускал с цепи могущество альфы, и её уверенность блекла, отдаваясь ужасом в глазах.       Волк обучал её физической стойкости, которая была неотъемлемой частью выживания в полнолуние. Он особо не углублялся во все тонкости грядущего дня, но всегда напоминал о том, что ей нужно скорее крепнуть во всех отношениях.       После того, как Велиар принял человеческую форму, он больше не возвращался к своей звериной ипостаси, то ли давая Сынваль время привыкнуть к себе в роли человека, то ли защищая так её от его истинных желаний.       Ким, конечно, могла бы облегчённо выдохнуть оттого, что двухметровое чудище перестало дышать ей в спину, но человеческая форма Велиара не внушала ей доверия — она по-прежнему оставалась начеку. Возможно, было даже опаснее, когда тому во время тренировок удавалось легко сковать её своими руками или уткнуться носом в шею, угрожающе обнажая клыки. В такие моменты казалось, что его звериные черты начинали пробиваться сквозь человеческую оболочку. Глаза Велиара, обычно такие холодные и безжалостные, становились наполненными чем-то диким, а красная дымка, окутывающая зрачок, делала его более угрожающим.       Волк, казалось, не мог справиться с собой, поэтому сразу исчезал в глубине леса, оставляя её одну со страхами и сомнениями. Но даже это не облегчало существование Сынваль в Дремучем: присутствие зверя всегда оставалось ощутимым, как тень.       Ким пыталась отключить свои инстинкты самосохранения, заковывая страхи стальной волей и стремясь вычислить каждую слабость зверя. Оказалось, что одной из них был её собственный запах, но как использовать его в свою пользу, ей было непонятно.       Однажды Велиар намекнул, что этот запах может стать мощным оружием, если только она научится его контролировать. Каким образом, он не пояснил, лишь сказал, что сам умеет управлять своим собственным запахом и только изредка давал его учуять.       Этот аромат смолы и хвои манил её, словно обещая что-то большее, и медленно, но верно погружал в мир, где реальность переплеталась с мифом, а страх — с увлечением.       По мягкой, едва колыхающейся траве Сынваль шагала босиком, ощущая каждый стебель под ногами. За ней, словно невидимый проводник, следовала змея, зелёная и изящная, сверкающая чешуйками на солнце.       Раньше только мысль об этом пресмыкающемся заставляла её визжать от страха, но сейчас она смотрела на неё с улыбкой, совсем не ожидая какой-то подлости.       Остановившись на месте, Ким попыталась сконцентрироваться на себе: несколько раз она, сама того не понимая, чуяла лёгкий, дурманящий запах мёда. Сынваль приподняла руку и положила ладонь себе на шею, ощутив, как под пальцами билась жилка.       Желание освободить этот аромат было пыткой — она хотела найти ключ, который позволил бы ей управлять им, чтобы потом запереть его навеки.       Лёгкий запах мёда словно щекотал её ноздри, и сердце начало биться с бешеной скоростью под пальцами. Это приносило не облегчение, а, скорее, странное ощущение смятения, словно, теряя контроль над собой, она погружалась в нечто древнее, что пробуждалось глубоко в ней.       — Гибельно зазывать голодного хищника, — прошептал грубый голос у её уха, заставляя волосы на теле встать дыбом.       Могучая мужская рука окутала девичью шею, и внезапно вся атмосфера спокойствия исчезла, словно обнажив её перед тревогой и беспомощностью.       Сынваль смогла освободиться — точнее, ей позволили это сделать, и она отступила на пару шагов назад, поворачиваясь, чтобы взглянуть на зверя, который намеревался сковать и узурпировать её здравый рассудок.       Велиар над ней возвышался, затмевая собой солнце, скрывая за своими размашистыми плечами приятные глазам лучи, круша своей физической мощью намёки на проблески света.       Взгляд Сынваль как всегда затерялся на поджарой груди в районе сердца, которое она пообещала себе вырвать в отместку за то, что разорвал её собственное на ошмётки своим пленом.       — Я не зазывала, а пыталась научиться контролировать, — можно было не объяснять, но Сынваль хотела поставить на все возможные чужие домыслы отрицание, где зверь якобы чуял её зов. Ей не нужен был этот одичалый волк, и если будет необходимо, она как умалишённая готова шептать об этом днём и ночью.       — Могу вразумить. Да светом рассудка могучее сверкнёт, коль покоришься. Но упрямая человечка не торопится, зверя боится, — насмешливо, изводя своими словами её уверенность в окрепшей силе. — Вот, — и высунул из-под ремня нож, который Сынваль взяла без размышлений, чуя, как пахнет от него аконитом и как он светится серебряным цветом. — Опробуй ранить.       Девушка внимательно рассматривала холодное оружие, на котором играли блики света. У Сынваль не было опыта в боевых умениях, она даже не могла сказать, что у неё получится уверенно держать рукоять, но в её глазах пылала кристальная ярость по отношению к зверю.       Чтобы отвлечь внимание противника, Ким, стараясь казаться спокойной, подбросила нож немного выше ладони, как бы проверяя его тяжесть и баланс. Но при следующем подкидывании она, решительно схватив рукоять и замахнувшись, резко направила острое лезвие прямо в грудь Велиара.       Тот лениво отразил её атаку, легко отбивая удар и заставляя нож упасть на землю. Насмешливая улыбка на морде волка только подстёгивала её гнев.       Сынваль продолжала атаковать, но зверь был ловок: он уклонялся от ударов, отбивал их или ловил Ким за запястья, что лишь раздражало её ещё сильнее. Каждое поднятие ножа с земли было более агрессивным. Однако, когда её снова отбросило и она упала на спину, тяжело дыша и вытирая пот со лба, ей стало ясно, что этот поединок был бессмыслен и лишь подстёгивал её чувство унижения за проявленную слабость.       Велиар схватил Сынваль за руку и поднял на ноги, затем обнял сзади, и ощущение его тёплого тела заставило девичье сердце биться ещё быстрее.       Сынваль почувствовала, как его дыхание, тёплое и ровное, коснулось её шеи, вызывая мурашки.       — Клинок — продолжение руки. Ты должна владеть им, как умелые меченосцы в былые времена. Взмахивай не грубо, а резко, но плавно, сродни танцу, — он показывал, как нужно делать, уверенно разрезая воздух лезвием. — Держи его твёрдо, — встряхнул чужую кисть, — ибо падение твоё возможно, но нож не должен быть утрачен. Да и чувства — пусть они умолкнут. Ты должна быть беспощадной, ведь эмоции — лишь помеха.       — Я безжалостна!       Велиар медленно поднёс её дрожащую руку с ножом к лицу, и лезвием прикоснулось к её щеке. Сынваль торопливо попыталась отстраниться, но в ответ услышала зловещее рычание. Острая боль пронзила её кожу, и маленькая капля крови покатилась к подбородку, оставляя на своём пути красную полосу. Она чувствовала, как тёплое жгучее чувство боли распространялось по щеке, словно огонь, разрушающий всё на своём пути, преобразовываясь в сплошной гнев.       — Такова безжалостность, человечка, — зверь медленно собрал кровь языком, вызывая озноб у Сынваль, и легко толкнул её в спину, из-за чего она, не удержавшись, свалилась на колени, ощущая бессилие. — Неужто всё? — фыркнул зверь, опускаясь за её спиной на корточки, бросая нож возле неё. — Кой усладой будет твоё тельце в час моего гона, медовая… — шептал, наливая чужое тело свинцом. — Нужно тебя пометить, уж больно сильно крепнет твой запах, привлекая чужаков.       Сынваль резко обернулась, готовясь нанести удар кулаком, но Велиар ловко перехватил её руку. В его глазах вспыхнуло яростное недовольство, смешанное с нескрываемым презрением, словно он ни в грош не ставил её жалкую попытку, видя в этом лишь бесполезное упорство.       — В схватке эмоции бесполезны!       Их не должно было быть, но они не контролировались, блокировали мысли и просто рефлекторно пытались найти любую возможность, чтобы выплеснуться наружу.       Сынваль пыталась найти способ выразить свою ярость, но её руки были схвачены Велиаром. Удерживая её запястья одной рукой, он повалил её на живот, заставив носом уткнуться в землю, вынуждая закашляться.       — Укрощай чувства. И пока остановимся на этом, — произнёс зверь, выпустив её руки, и встал на ноги, возвышаясь над ней.       Из губ Сынваль вырвался стон, будто пронзивший Велиара стрелой. Внутри него всё застыло: его сущность бушевала, стремясь вырваться наружу и найти эпицентр боли, чтобы нейтрализовать её любым доступным способом.       — Неужто сломал что? — волк вмиг оказался рядом и протянул руку, однако внезапно в него устремился нож, и если бы он не остановил его ладонью, то тот угодил бы ему прямо в глаз.       — Эмоции нужно выключать, — прорычала Сынваль, намекая на недавние слова зверя, но когда убедилась, что пронзила чужую ладонь, вместо радости ей овладел испуг.       Что-то внутри неё дрогнуло, подкосив былую уверенность, и она резко поднялась, начав перебирать ногами, как бы пытаясь уйти от страшной ошибки, которую совершила.       Пальцы её рук дрожали от циркулирующего по венам адреналина, а зловещий взгляд, который чувствовался за спиной, заставлял её сердце биться сильнее. Сынваль, сопротивляясь собственной воле, мимолётно повернула голову через плечо и заметила на лице Велиара коварную ухмылку, когда он спокойно вытащил нож из ладони. Зверь выглядел безмятежным, словно каждое движение девушки было для него предсказуемым и он был вершителем законов выживания.

***

      Медовая — настоящее сокровище, хрупкое создание с дичайшим запахом, которое было заточено в лапах Велиара под его попечение.       Он, привыкший получать всё собственной кровью, не мог поверить до конца, что ему так легко попалась Избранница Луны. Зверю любо было украдкой наблюдать за тем, как человечка часто после полудня непринуждённо плела венки из цветов, забавно хмурилась, когда запутывалась в переплётах и моментами вздрагивала от подозрительных звуков, прижимая своё изделие к груди; когда уходила к горячему роднику, нежилась в тёплых истоках и редко давала обласкать своё изящное тело проблесками солнца.       Но по ночам человечку настигала саднящая грусть, которая не находила себе покоя и извергалась слезами.       И Велиар, оберегая хижину от чужаков и чуя всхлипы, желал прижать к себе медовую и осторожной мягкостью вернуть жизнь милым сердцу глазам.       Несмотря на всю открытую утончённость девушки, дар перевешивал слабость тела, и она настойчиво пыталась подчинить его себе, чтобы покинуть Дремучий и скрыться от Велиара.       Зверь чуял, как едкость печальных эмоций плескалась внутри медовой, перебивая её сладкий запах, что было также единственной возможностью не сорваться, поддавшись инстинктам. Упорство в этом хрупком сосуде восхищало.       Он ощущал запах боли, когда девушка прикладывала все возможные усилия, чтобы бежать быстрее; как, несмотря на все душевные терзания, нависшие тонной, самостоятельно брала себя в руки и пыталась изучить свою силу.       Велиар мог подарить ей лёгкое забытье, извлечь всю горесть, зализать каждое проявление боли, но не стал этого делать, выковывая её дух, пытаясь не упустить момент, когда всё же это станет ей поперёк горла и она сломится. Зверь ходил по тонкому лезвию и в любую секунду мог заострённым когтем зацепить последнюю нить здравого рассудка — он рисковал, но по-другому не видел способ, как ускорить процесс обучения.       Его по-настоящему ломало в её присутствие, даже за десятки километров лапы драли землю, чтобы скорее оказаться рядом. Ему приходилось перед встречей с ней вдыхать сушёный аконит, терпеть эту смрадную, жгучую вонь, лишь бы не поддаваться медовому искушению и терять рассудок, отдавая себя и её своей одичалости.       Запечатанная сущность Велиара бесновалась, хотела изломать контроль, отдаться соблазну, переломить волю человечки, но цена была велика, и он не готов был расплачиваться её жизнью.       Но одичалость с каждым восходом Луны призывала, желала прорваться, а он затачивал свою сущность в человеческой ипостаси, чтобы хоть так обезопаситься, но, несмотря на это, она прорывалась сквозь глаза, и всё внутри выло о том, чтобы взять своё.       Медовая в такие моменты застывала; её сердце барабанило хуже, чем у перепуганного кролика, а волк лишь стискивал челюсть, глубоко дышал и обследовал её зрачками, будто готовясь к прыжку. Поэтому он кормил себя сухим пайком, чтобы хоть на немного придушить зов, а по ночам, когда человечка засыпала и с неё слетали все выстроенные ею барьеры, пробирался внутрь хижины.       Велиар всегда подпирал стенку в дальнем углу спальни, скрываясь темноте, и лишь яркость пылающих глаз выдавала его присутствие. Он очертил себе границу, которую не позволено было пересекать, ведь не только у человечки сердце от страха остановится, когда она пробудится от нависшего над ней зверя, а и он не мог дать себе гарантии, что остановится и всё же какой-то ночью не переступит границу.       И возможно, что это произойдёт сегодня. Аконит в носу уже выдохся, и ноздри заполнил манящий запах.       Медовой снилось что-то приятное, её расслабленность и умиротворённость щекотали, дурманили, и из его груди вырвалось рычание, потому что зверю не по вкусу было делить такую человечку с тем, что она видит во снах.       Волк сделал первый шаг, а остальные одиннадцать преодолел в беспамятстве. Ещё какая-то рассудительная мысль помогла обезопасить человечку хотя бы от испуга — он пустил флёр, возможно, убийственной дозы, но была гарантия, что хоть так она не проснётся, потому что будет не в состоянии оторваться от запаха, которым волк вводил в забытье.       И это чертовски заводило: его медовой пришлось по вкусу то, как пах альфа. Она будто готова была свои ручки сложить в покорном жесте и отдаться, лишь бы зверь дальше баловал её своим запахом.       Вот даже сейчас, стоило ему нагнуться и опереться руками возле её головы, девчонка почти со стоном вдохнула на полную грудь, отчего сам Велиар прерывисто задышал. Зарычал сквозь стиснутые зубы, борясь с желанием прикусить молочную кожу, которую Сынваль против воли оголяла, предлагала, изнывая от желания.       Он даже ощутил, как она взмокла от сладкой истомы, отдавшейся внизу живота, и зверь вздымался на дыбы, желая уткнуться носом между тоненьких ножек. Его буквально подбрасывало оттого, что хотел обернуться, выпустить волчью одичалость и вылизать из человечки все соки.       Подло, бесчестно, против собственных законов соблазнять такими методами самку, но все предрассудки сметались при виде человечки.       — Медовая, — прошипел Велиар, и зрачки под веками Сынваль зашевелились.       Она лениво заметалась по кровати, как слепой щенок, жаждавший получить лакомство, и от древнего желания у Велиара глаза покрылись одичалой краснотой, проломав всю выдержку.       Кровать противно заскрипела под тяжестью альфы, а Сынваль прижалась к разгорячённой груди, успокаиваясь от метаний размерным сердцебиением зверя.       Он выжидал, пока раскроется запах, чтобы убедиться в какой-то нереальной необходимости её в себе. Когти вспороли матрас, а желали пройти кровавыми полосами по нежной коже, но такое было непозволительно — это не их омеги, которым после можно зализать раны.       Зверь приблизился к шее, повёл носом ниже, к груди, где сердце желало быть проглоченным его пастью. Он прижался щекой, потёрся, ощущая впервые удовлетворённый озноб и то, как слюна стала выделяться во рту, а клыки обнажились. Волк поддел когтем завязку сорочки, оголяя грудь, чтобы высунуть язык и собрать весь запах со взмокшей кожи и ощутить на кончике языка вожделение.       «Чужая, не твоя», — ощерился Велиар, чувствуя, как одичалость колола его кости и резала разум.       «Моя», — твёрдо возразила одичалость.       «Она не сможет выжить здесь».       «Сможет, если бережно обращаться, присвой себе!»       «От меня ей не спастись».       «И не нужно, поглоти. Она угодна Волку. Она и есть воля».

***

      Убегающий олень, на которого Сынваль лишь взглянула, опять подтвердил самые страшные опасения. Поодаль вальяжно сидел Велиар на большом пне и даже не пытался подавить свою гаденькую улыбку. И то, с каким своеобразным восхищением он сегодня за ней с утра наблюдал, означало лишь одно: зверь всё же воплотил в жизнь свои угрозы. И нужно было запомнить, что если люди могут часто бросать слова на ветер, то дикий зверь — никогда.       — Вы… — Сынваль знала, что Велиар даже с такого далёкого расстояния слышал её шёпот. — Вы меня пометили…       Она провела руками по своим плечам и ниже, будто проверяя, её ли это тело, а после сильнее обняла себя — зверь с ней что-то сделал ночью, теперь она это хорошо чувствовала.       — Если быть яснее — позаботился, человечка, — Велиар оказался близко, носом провёл по женской скуле, глубоко вдыхая и самодовольно кивая, не обращая внимания, что девушка ударила его в плечо, резко отскочив. — Дивно то, что ты источаешь запах самки после спаривания, — волк толкнулся языком во внутреннюю строну щеки, и эту его привычку Сынваль уже хорошо знала. — Ты какая-то дикая из-за меня, медовая, — и укусил легонько Ким за плечо.       Сынваль не хотела слышать опять о том, что для них такое поведение являлось заигрыванием, ведь его зубы даже в человеческой ипостаси были очень острыми.       — Боже, — Сынваль, схватившись за плечо, ощутила на коже выступившие капли крови. Хотела вдохнуть, но густой воздух застрял в горле, и она не знала, это произошло от яркого запаха Велиара или из-за него самого. — Что ты сделал со мной, животное?!       — Неведомо мне, как у вас самцы метят, — начал бесстрастно волк, но внутри у него всё свирепело оттого, что человечка не оценила его знаков внимания и симпатии. — В нашем сокровенном свете нет воистину постыдного. Ты должна гордиться и радоваться тому, что пропитана мной, вместо того, чтобы демонстрировать несуществующие когти и клыки.       — Как?! — сорвавшись, воскликнула встревоженно Сынваль, сама того не понимая, Велиару своим голосом туманя разум и включая инстинкты.       Волк схватил её за запястье и потянул девичье тело на себя, но Сынваль стала оказывать сопротивление, как делали волчицы, когда набивали себе ценности. И стоило зверю силой их угомонить, большой лапой шею прижать к земле или за загривок укусить до скулёжа — признавали, сами голову склоняли и хвост поднимали, признавая как альфу, как самца.       Только Сынваль — не волчица, и Велиар сам каждый раз себе напоминал об этом словом «человечка».       — Что ты сотворил со мной, противный зверь?! — закричала она, когда зверь на секунду ослабил хватку.       Она признала его лишь противным?       Когда человечка удумала отскочить, волк повалил её на траву, придавливая собой и, схватив пальцами за скулы, носом соприкоснувшись с её, прорычал:       — Обильно вылизал и потёрся.       Она скривилась, не в состоянии как всегда контролировать свои эмоции на лице. Сынваль не хотела слышать ответ, где он это сделал, а если он осмелится сказать, то пусть охотничий лук тут же пронзит его язык.       — Ох, зря ты ему желаешь зла, — гортанно засмеялся Велиар, и если Сынваль ненавидела моменты, когда её щиты на мыслях в такие моменты пропадали, то зверю это искренне льстило. — Ибо этим языком я лизал шею и лицо и совсем слегка спускался к груди, а тёрся... — Велиар коленом раздвинул её ноги, чтобы удобней между ними своими бёдрами примоститься, — ты даже импульсивнее отвечала.       — Не хочу слышать, оставьте меня, — глупо было отдавать указания зверю, который принимал только собственное «я».       — Я могу и настроение твоё менять, только позволь, — потёрся носом о висок. — Впусти, не затворяй разум, — проговорил мягко, но настойчиво, и вместе с этим там скрывался нечеловеческий натиск — каждая буква приказом была наполнена.       Велиар голову поднял, чтобы посмотреть Сынваль в глаза, и она видела, как его стали обретать звериный окрас. Из последних сил Ким держала остатки своего контроля, а зверь их беспринципно ломал, не уважая чужого мнения и не давая пощады из-за слабости.       — Не смейте! — закричала девушка, схватив Велиара за плечи и впившись ногтями в них, и тот отклонился назад, но не из-за боли, а из-за того, что неожиданно образовался новый щит. — Ненавижу вас, терпеть не могу! Вы хуже Чимина, он не позволял себе о таких вещах даже думать! Когда меня найдут, то я не буду просить вас отпустить меня, вы будете нести ответственность за всех убитых и за все мои унижения!       — Каких? — холодно поинтересовался зверь.       Сынваль, тяжело дыша, нахмурила брови, не понимая сути сказанного.       — Чт…       — Какие вещи и мысли допускал Чимин в отношении тебя? — выплюнул волк, скривившись, когда произнёс чужое имя.       — Не скажу.       — Коль какие дела учинял, я в сто крат их превзойду, чтоб забыть ты его смогла.       — Только попробуйте.       — Множество раз испробую, — нечеловеческим голосом пообещал Велиар.       Следом он обернулся волком, это было в течение мгновения, за которым человеческий глаз не был в состоянии уследить, и только отголоски трескающихся костей и кожи разносились по Дремучему.       Зверь негодовал, скалился и рычал на Сынваль, разрывая когтями землю, и она вправду чувствовала, что он ей перегрызёт шею, но какая-то поселившаяся внутри уверенность не позволяла отдаться страху.       Внутри сила обрела очертания и готова была противостоять, чтобы не отдаться на растление ауре альфы. Зверю это пришлось по вкусу — он, замерев, опустил морду ниже, словно желая проникнуть в самые глубины человечки.       Сынваль слышала его раздирающий зов, чувствовала, как он стремился подавить её волю и обездвижить рассудок, чтобы она покорилась альфе.       «Нет!» — твёрдое, непоколебимое, что в состоянии преобразиться в порох.       — Отныне твоё веление станет слышно мне. Ты крепнешь, медовая, — Велиар сощурил хищный взгляд и, оскалившись, облизался. — Но это всё равно не перечит моему влечению. Неистовство моё по тебе сильнее.       Волк отступил, и звук ударов удаляющихся лап настолько усилился, что казалось, будто земля сама под ними дрожала.       Сынваль боролась за восстановление нормального дыхания, стараясь утихомирить бьющееся в груди сердце. Она пыталась заблокировать свои мысли, но даже если волк удалялся, он всё равно услышал бы, как она открыто ненавидела его. Её сердце билось сильнее от избытка эмоций: от страха, отвращения, и немного — от облегчения, что опасность миновала.       Почувствовав, как чьё-то маленькое сердце выбивалось из груди, Сынваль села на согнутые колени. Она медленно обернулась и увидела рядом огромный лопух.       В его тени замер крошечный кролик, чьё маленькое тело дрожало, словно от страха сжимаясь ещё сильнее. Крошечные уши напряжённо дергались, слушая каждый звук, и его глаза, полные испуга, были обращены прямо на неё.       — Не бойся, я знаю, как тебе помочь, — Сынваль протянула открытую ладонь к кролику и приложила два пальца к его вискам.       Она сконцентрировалась на эмоциональном фоне, пытаясь проникнуть в мысли животного. При закрытых глазах она видела мир глазами крошечного существа.       Он боялся возвращения одичалого волка и забыл, где уронил вкусное растение. Однако зверёк чувствовал, что руки человека были нежны.       Сынваль улыбнулась и почесала кролика за ушком, стараясь передать ему своё спокойствие. Через минуту биение сердца зверька стало более спокойным, и он почувствовал себя в безопасности, опираясь на колени девушки и подставляя мордашку для ласки.       — Ты не бойся этого волка, он тебя есть не будет, потому что такими крохами не питается. И для меня тоже не будет ловить.       «Ты нравишься всем в лесу», — пронеслось у неё в голове.       Сынваль замерла, словно внутри неё пробудилось что-то древнее и неуловимое и стало стремиться к этой дикой природе. Она ощутила, как её сердце откликнулось на зов леса, как будто душа её становилась частью этого неизведанного и красивого мира.       Но сила тоски по родным, по их деревне и полям была куда сильнее.

***

      Дремучий слишком много отобрал у Пак Чимина: вырвал сердце и вложил каменное, выточил хладнокровный взгляд, отобрал человеческое мышление, а теперь и скрытую от глаз других жемчужину — Ким Сынваль. И чем больше проходило дней в отсутствии девушки, которая была под его наблюдением практически с малых лет, тем больше это сказывалось на его лице серостью, угрюмым взглядом и нытьём на душе.       Он бездушно скитался по улочкам Тэри, открывая и закрывая большим пальцем бензиновую зажигалку. Чимин имел выкованное долгим временем самообладание и терпение, но впервые его охватило желание откреститься от своих постановлений и сжечь дотла весь Дремучий.       В его душе вспыхнуло пламя — неугасимое желание увидеть пепел того, что причинило столько боли. Не думать о последствиях, о катастрофической цене, которую ему придётся потом заплатить.       Чимин был наследником «Легиона», имеющим уважение и преклонение; в его крови тёк особый дар, но даже он с этими привилегиями был не в состоянии вернуть то, что ему принадлежало.       В его сердце теперь пылала ярость, а в мыслях красовались образы пламени, пожирающего всё, что было связано с лесом.       Ким Йонг был весьма прозрачной и никчёмной пешкой, которой пришлось согласиться выдать внучку за охотника из-за дочери. Старик никогда не оспаривал решения «Легиона», он просто молча принял участь и никогда не возникал преградой даже перед Чимином. Старик неоднократно слышал, как внучку убеждали, что Пак — достойная партия для неё, и никогда не смел закрыть перед ним дверь их дома. Вот только после исчезновения Сынваль Ким даже не удосужился прийти в «Легион» и попросить помощи, он просто оставался безмолвным.       Именно из-за этого Чимин начал думать, что мужчина не так прост, а знание того, что старик с приходом сумерок выходил к границе леса и кого-то призывал, лишь подтвердило тревожную догадку: он готов был выдать внучку Дремучему и чудовищам, обитавшим там.       Ким сидел на заднем крыльце своего дома в кресле-качалке и курил люльку, погруженный в свои мысли. Его взгляд был устремлён вглубь леса, поглощенного ливнем, который не утихал с самого утра.       Тёмные тучи тянулись к горизонту, обещая продолжительный дождь. Каждый вдох старика наполнялся влажным воздухом, а дым от люльки медленно взмывал вверх, тая в серой пелене облаков.       Чимин, оперевшись спиной о стену дома, наблюдал за дедом. Его взгляд был пронизывающим, словно он пытался проникнуть сквозь кожу и плоть, чтобы раскрыть все тайны, скрытые в душе этого старика. Атмосфера напряжения и ожидания ощущалась в воздухе, словно предвещая нечто важное и неизбежное.       — Что-то вы слишком беспечным выглядите для того, у кого внучка уже три недели как пропала без вести, — иронично хмыкнул Чимин, подняв руку с зажигалкой на уровень глаз, и черканул, смотря, как огонь окутывал тело старика.       Захотелось спалить всех, кто был причастен к пропаже Сынваль.       — Она живая, я чувствую, — прикрыв на секунду глаза, выдал старик.       — И не хотите вернуть? — фыркнул Чимин, закрыв зажигалку и спрятав её в карман.       — Для тебя — нет, — спокойно отозвался Ким Йонг, выпуская из лёгких дым.       — Сынваль обещана мне, — через зубы процедил парень, оторвавшись о стены, чтобы подойти к слишком беспечному старику.       — Кем? — усмехнулся надменно тот и, обернувшись через плечо, холодно посмотрел на мальца. — Теми, кто убил мою дочь?       — Она ослушалась, — заученно ответил Чимин, ведь все поступки «Легиона» оправдывались этими словами.       Ким Йонг поморщился, отводя взгляд и вспоминая, как он держал в руках Сынваль совсем младенцем и как хватался за неё, словно за единственный смысл жизни, чтобы перенести то, как на его глазах безжалостно отняли жизнь его дочери, потому что она связалась по глупому велению сердца с волком.       Он желал другой судьбы для своей внучки — той, которая не пересекалась с бессердечными охотниками, даже если её жизнь окажется в лапах зверя, которого она начала слышать. Старик знал и чувствовал: кто бы ни был в Дремучем, этот волк свою жизнь отдаст, но внучку его сбережёт.       Ким Йонг отвернулся, сдерживая горькое чувство потери и безысходности. Сердце его стенало от горечи, вспоминая дни, когда были жива его дочь и надежды на счастливое будущее для внучки.       Его взгляд скользнул к вершинам деревьев, растворяющихся в темноте, и он видел перед собой образ своей дочери, уходящей в ночь с улыбкой на лице. Старик с умилением вспоминал, как она заботилась о Сынваль, как старалась оберегать её от опасностей мира, вот только о себе забыла позаботиться.       И в этот момент он понял, что его решение было правильным. Сынваль — часть его дочери, часть его самого, и он готов был сделать всё, чтобы уберечь её от той же участи, что постигла её матерь.       — Скажи мне, мальчишка, если прознаешь, что она ослушалась по собственной воле, каким будет твоё решение?       — Я верну себе Сынваль несмотря ни на что, — расплывчато ответил Чимин, умалчивая про то, что перед ним стояла миссия «любой ценой».       — Даже если судьбой велено быть не с тобой? — сощурил глаза Ким Йонг.       — Я ради неё готов изменить судьбу, — напоследок ответил Чимин и бросил на колени старика медальон его дочери. — И даже пойти по трупам её близких.       Когда Чимин шагнул в Дремучий, атмосфера плотной тьмы окутала его пеленой. Листья деревьев склонились над ним, создавая ощущение тесного заточения. Воздух был пропитан угрюмостью и мрачностью, словно сам лес невидимо сжимал его в своих объятиях. Ночной ветер шептал загадки, наполняя пространство мёртвой тишиной, которую лишь время от времени прерывал далёкий вой волков.       Чимин почувствовал, как в его груди стало зарождаться что-то зловещее и решительное. Парень знал, что путь, который он выбрал, был опасен, но неистовая ярость заставляла его сжимать кулаки, и мысли о том, что Велиар может остаться неукротимым, вызывали страх и решимость в равной мере.       — Не смей отдавать её Велиару, Хосок, — прошептал Чимин, словно откликаясь на шёпот.       Знать истинное имя волка сильнее оружия, знать имя Дремучего — полное поражение для врагов.

***

      Шум ливня наполнил весь лес, заглушая звуки живой природы. Мрачная атмосфера колола нервы, словно предвещая что-то зловещее, подстерегающее. Холод проник сквозь одежду, заставляя кожу зябнуть.       Лучше было бы Сынваль спрятаться в хижине, укрыться от проливного дождя, но она не смогла удержаться и выскочила наружу, когда услышала, казалось бы, родной голос дедушки, зовущий её. Он звучало так естественно, будто был всего в паре шагов от неё, за окном.       Сынваль взглянула под ноги и увидела извивающиеся корни деревьев. Сквозь них просматривалась рыхлая почва, будто зовущая в неизвестность. Чем дольше она всматривалась в эти промежутки, тем сильнее к ней подкрадывалась странная тревога. Ким почувствовала, как капли дождя стучали по её коже, будто пытаясь отмыть от окутавшего её дурмана.       — Сынваль, помоги… — глухо прорвался из-под корней голос Шин, и она ту же рухнула на колени, тревожно осматривая землю под собой.       — Хари, — прошелестела одними губами Сынваль, ощущая, как сердце болезненно забилось.       А когда она увидела под одним переплётом корней половину лица подруги, ошалело начала бить по земле, царапать её, пытаясь помочь, слыша раздирающие рыдания Шин.       — Убил! Убил, не пожалел! — кричала Ким.       И когда заметила, что расцарапала свои руки в кровь, то лицо подруги под корнями исчезло, и она лихорадочно начала осматриваться.       «Иди ко мне, утешу», — словно в ответ на её беспомощность голос Дремучего прозвучал из-под земли, и невидимая рука потянула её к себе.       Сынваль почувствовала, как из её груди вырвалось что-то живительное и освободительное, словно все её страхи и боли ушли вниз, в землю, оставляя только пустоту и спокойствие.       Без рассудка в глазах Сынваль захотела лечь в эти корни, и неожиданно её выдернули назад. На шею легла тяжёлая ладонь, а на живот — вторая, прижимая к разгорячённому телу, в то время как из-под земли послышался раздраженный рёв вперемешку с отчаянием.       — Не отдам Дремучему! — Велиар повернул Ким к себе, прижимая, не убирая ладонь с её шеи, и его верхняя губа вздёрнулась, из-под неё показалось удлинённые клыки, а один глаз злобно полыхнул красным. — Удумала ему отдаться?! Я твою шкуру у него когтями вырву, но в забытье не отдам!       — Мне больно, — прохрипела Сынваль, царапая ногтями руку. Она поняла, что из-за нехватки кислорода у неё начали закатываться глаза. Велиар ослабил хватку, но не выпустил Ким. Багряность его глаз рассеялась, а черты лица расслабились, в них даже проскочила какая-то грусть.       Он опустил глаза на девичью шею и огладил покрасневшей участок, будто извиняясь за содеянное, а после прижался виском к её, задышав глубже.       Сынваль положила на вздымающую грудь волка ладони, пытаясь поделиться спокойствием, вот только сама крупно дрожала, эмоции вибрировали, как и страх за Хари и перед зверем, который в порыве гнева в любую минуту мог сломать ей шею. Однако что-то внутри желало прижаться сильнее к Велиару, молить развеять это зловещее чувство, одолевшее её. Это было сродни инстинкту, от которого она пыталась откреститься в своей голове и из-за которого, если понадобится, вырвать тянущиеся к зверю руки.       — Пропащий Дремучий злые думы имеет. Не откликайся на его зов, медовая, — будто и вправду впервые просил волк.       — А если откликнусь, то что? — из-за испытанного ужаса было уже всё равно.       Такая пустота накрыла с головой, и, видимо, зверь увидел всю ту безжизненность в девичьих глазах.       — Сделаю больно, очень сильно. Обоим, — и лучше бы слова его заглушил шум ливня.       — Ни один день и так без боли не проходит, — горько усмехнулась Сынваль, и чужая хватка ослабла. Теперь уже она могла саму себя обнять руками, пытаясь прогнать неприятный озноб. — Что не так с Дремучим?       — Он лишился сильного покровителя, и это отняло его разум. А смерть Лиссаны поразила сердцевину, — попытался объяснить Велиар, словно сквозь туман времени возвращаясь к тем событиям. — Пойдём, нужно выковать твою силу, человечка.       Шаги Велиара в лесу звучали как приговор, отзвуки его слов отражались от деревьев, будто зловещее эхо кровавых рек.       Сынваль медленно следовала за ним, погружаясь всё глубже в мир, где каждый шорох казался предвестником новой опасности.       Шум ливня, который сначала казался просто громким, становился всё более угрожающим, словно природа сама готовилась к чему-то страшному.       — Покровителя? — переспросила Сынваль, с трудом сдерживая трепещущий голос.       Она смотрела на мужскую спину, ощущая, как каждый чужой мускул напрягался под напором дождя, будто он сам являлся частью этого мрачного лесного пейзажа.       — Иные стаи обитают в Дремучем, имеющие своих вожаков, но есть один правящий альфа, который подчиняет своей воле всех и даже лес, — голос волка звучал теперь загадочно, словно он делился тайной мировой структуры, которая управляла жизнью в этом месте.       Велиар остановился и поднял руку, прикасаясь к коре дерева. Его движение показалось ритуальным, как будто он обращался к духу старого дуба. Рыхлый шёпот прошёлся по коже зверя, объявляя о том, что недавно по его территории пробегали чужаки, скрывая свой запах проливным дождём.       Велиар взглянул на Сынваль, в его глазах блеснула странная смесь умиротворения и тревоги.       — Альфа, бывший до Эйнера, мог держать равновесие и подчинять Дремучий.       — И где он сейчас?       — С тобой, медовая, — усмехнулся Велиар, но его улыбка не коснулась глаз. Он поднял голову к небу, предоставляя дождю возможность окропить своё лицо, словно пытаясь смыть следы прошлого. — Я правил до того часа, пока мне не бросил вызов Эйнер, бесчестным способом выиграв поединок.       — Но лес вам подчиняется, боится, отступает от меня, когда вы рядом, — непонимающе проговорила Сынваль, аккуратно ступая по земле, опасаясь, что всё же могла ошибаться и в этот момент Дремучий даст о себе знать.       — Верно, медовая, потому что признаёт мою силу.       — Но если так называемый Эйнер нечестно победил и вы сильнее, почему не можете бросить опять вызов?       — Потому что нет смысла.       — Вам всё равно, что будет с вашим домом? — нахмурилась Сынваль, не скрывая своего осуждения.       — Для кого мне его преображать, медовая? — усмехнувшись, искренне изумился зверь. — Для нас дом — это не место, а наша пара. Мне и моей одичалости предначертано вечное скитание в одиночку. Нам не познать ни пары, ни потомства. Ни одна омега и женская самка не в состоянии принять меня.       — Совсем никто? — опасливо выдала Сынваль, потому что на задворках сознания слышала зов одичалого.       — Тебя, медовая, я желаю, — Велиар остановился и, обернувшись, протянул ладонь к её взмокшим локонам, поддевая пальцами, чтобы слегка вдохнуть запах и исподлобья, с окрасом звериных глаз, посмотреть на неё: правильно, по-звериному, с нагими инстинктами. — Одичалость моя молит стать воздаянием врагам твоим и радованием твоим. Но есть одно препятствие: я никого не пощадил во время Полнолуния. И посему тебе нужно крепнуть. Ты должна в полной мере узреть, что есть в тебе. Доверься, медовая, — и, выпустив девичьи пряди, подал ей ладонь, кивая в сторону горной реки.       Сынваль почувствовала, как её ноги погрузились в холодную воду реки, и моментально ощутила, как ледяная вода встретилась с её тёплой кожей, вызывая сильный удар по эмоциям.       Её кровь закипела, а мышцы напряглись от неожиданного контакта с холодом. Она задумалась над тем, зачем следовала за Велиаром, позволяя ему вести себя, как хочет, и когда сумела дать ему столько власти.       Шум дождя и бушующей реки был настолько громким, что заглушал все мысли, оставляя место лишь для странного, еле уловимого шёпота, исходящего от Дремучего.       Этот шёпот предостерегал о том, что зверь одурманит и погубит её. Но чужой голос резко прервал размышления Сынваль, когда Велиар схватил её за талию и помог взобраться на большой камень посреди реки.       Девушка почувствовала чужие властные руки и поняла, что волк желал помочь ей, хотя и не всегда по её собственному желанию. Непонимание и удивление смешались в её глазах, когда Ким осознала, что оказалась на камне напротив Велиара, который сам забрался на такой же, находившийся на расстоянии вытянутой руки.       — Сбросить меня с камня ты должна, — зверь опять поставил невыполнимую задачу.       Но, вопреки очевидному, Сынваль попыталась выпадом вперёд столкнуть зверя, что, разумеется, не увенчалось успехом. Стоило ей повторить неудачную попытку, и Велиар ловко перехватил девушку за запястье и под её испуганный визг оказаться в воде ловко перетянул Ким на свой камень, прижимая к себе.       — Физически ты вряд ли способна — не пробуй даже, глупая человечка. Проникни в мои мысли, преодолей преграду.       Легко сказать, но ей для этого нужны были колоссальные усилия и для начала хотя бы холодные эмоции и мёртвое сердце.       Менять чужое сознание, уловить отголоски желаний и перекроить под свои было чревато с одичалым зверем тем, что, зацепись она за вибрирующую ауру, мысли будут поддаваться чужому влиянию.       Жилистые руки, которые взбирались по позвонку, не позволяли сконцентрироваться и насильно давали пропитаться хаосом, клубившимся в звере.       Велиар по собственному велению впускал в себя, сдавливая черепную коробку, наполняя пространство чем-то свинцовым, но мысли его были нечитабельными и такими чудовищными, что у Сынваль ноги стали подкашиваться.       Перед глазами рябило, Ким будто собственным телом не обладала, не знала, как им пользоваться и её ли оно вообще.       Велиар же знал и медленно, ненасытно давая увидеть, сминая её тело своими руками, давая понять, что законно место для неё — только в его алчных лапах.       Тактильность эта сводила с ума, принося отчаянную потребность прижиматься своей грудью к чужой, пышущей от жара, ощущать кожей жилистость не по-человечески сильного тела и отдавать безошибочный отчёт в том, что эти руки в состоянии переломить ей шею.       — Что мешает? — голос резал, обдавая мурашками кожу, и зверь с ухмылкой скользил по её полыхающим щекам, а руками властно сжимал талию, впечатывая ещё больше в себя.       — Близость, — перехватившим дыханием, не стесняясь призналась Сынваль.       — Близость? — удивлённо переспросил и издевательски выгнул бровь волк, ослабляя свою хатку. — Как же? Мне неведома с тобой близость, человечка.       — Для нас, людей, это уже слишком, — Ким, освободившись из плена чужих рук, отступила на самый край камня, не понимая, почему падающие с неба капли не остужали, а вода тут же будто испарялась на её коже. — И как мне нужно пробраться в разум одичалого, если это невозможно?       — В себе я, а он ум утратил. Тебе важно владеть собой и терпением обладать.       Сынваль поняла задачу, вот только добиться своего решила опасным методом, который на зверя подействовал моментально.       Велиар замер, стал на мгновение отрешённым, чтобы в следующую секунду вдохнуть аромат во все лёгкие, обходя пролетающие капли дождя и настигая цели — совращая его сущность. Зверь помрачнел, изучая девушку другим взглядом, будто заново и явно злясь, что в него насильно вталкивали чужой запах.       Сынваль уловила движение в свою сторону, но запретила, искореняя чужие желания, и волк попал под этот флёр. Возможно, он и был обездвижен, но на его лице расцвел злой оскал, разбивая мнимую реальность абсолютного контроля.       Сынваль сделала шаг ближе и украдкой заметила, как мышцы под кожей Велиара напряглись, и он выдохнул неистово тяжело, будто предпринимая какие-то колоссальные усилия внутри себя.       Сынваль не опускала своих глаз, опасаясь упустить момент любого изменения. Глаза напротив туманились, в них терялась ясность, и зрачок расфокусировался на её лице. Несмотря на бразды правления, она не смела забывать, кто перед ней стоял.       Ким внимательно следила за каждым его движением, стараясь понять чужие намерения. Её сердце забилось сильнее, когда она увидела, как волк напряг свои мышцы, будто готовый к рывку. Однако его глаза не отрывались от её лица, словно зверь пытался подавить что-то внутри себя. Велиар выглядел потеряно, и это наполнило Сынваль смутным чувством надежды.       — Значит, я имею власть, — не веря прошептала она и приподняла руку к груди зверя, прикасаясь подушечками пальцев и ощущая вибрацию от утробного рычания, которое покалывало и так нестабильные нервы.       — Только ты её не выдержишь. Твоя отвага встречает моё величие, но в сердце твоём я вижу страх, — отяжелевшим дыханием заверил Велиар, дотрагиваясь словами изнутри.       Может, Сынваль и сумела прощупать границу контроля, но как правильно направить и укорениться, до конца не поняла. Потому что волк перехватил её за шею в своей обычной манере, но не для того, чтобы сделать больно, а указать законное место человечки и самому убедиться в тотальной власти над ней.       — С Азриелем не смей такое исполнять, — шёпотом предостерег зверь.       — Почему? — нагло возмутилась. — С вами ведь получилось.       Данная дерзость расценивалась как игра на выживание: Сынваль прощупывала выдержку зверя, а он насыщался провокацией, чтобы дать ей мнительную фору, ведь ему только на усладу перехватить, обездвижить и оголить сущность звериным оскалом, из-за чего зрачки расширились, и волк почувствовал, как Сынваль нервно дёрнулась.       — Ты приучишься к моим зубам, — уверил её мужчина, а после его глаза резко метнулись ей за спину. — Учуяли, — холодно отбил зверь, и рука с шеи тут же переместилась ей на талию, прижимая к себе. Он тихо отдал наставление на ухо: — Когда я обрету облик зверя, беги без оглядки, и ежели сил тебе станет не хватать, затвори мысли свои и внимание сосредоточь на чём-нибудь.       — Мне стоит бояться? — шепнула озадаченно Сынваль.       — Со мной, медовая, ничего, — усмехнулся Велиар, огладив девичью спину, и ей будто через чужое прикосновение передалось умиротворённое тепло.       Подъём листвы и треск веток разносились по лесу, сопровождаемые массивным топотом, который говорил о том, что волков было порядка пяти.       Сынваль чувствовала беспокойство, но в присутствии Велиара впервые ощутила, что стая волков не представляла угрозы. Это чувство не было словесным, оно возникло на более глубоком уровне, и что-то внутри неё откликнулось на него, будто все годы она ждала этого момента и теперь находила умиротворение, опираясь на надёжный фундамент.       — Неприглашённым гостям я обычно перегрызаю глотку сразу же, — начал Велиар, осматривая незваных гостей, окруживших их. Его рука продолжала передавать спокойствие, и Сынваль даже закрыла глаза, чтобы полностью отдаться этому ощущению и избежать встречи взглядами с кровожадными глазами, которые следили за ней. — Но мне не хочется пугать мою человечку кровавыми реками, поэтому дам вам возможность просто уйти.       — Эйнер велел доставить обещанную охотнику к нему, — глубокий голос звучал не только как команда, но и как предупреждение: несоблюдение этого приказа будет иметь серьёзные последствия.       — Мне законы охотников не писаны, и я не почитаю их уважением, — твёрдо заявил Велиар и положил ладонь на затылок Сынваль, не позволяя ей обернуться, будто заранее зная, что её одолеет страх при виде стаи волков.       — Велиар, передай нам человечку, место её не на нашей территории! — несдержанно встрял чужой голос.       — Верно, её место в моих лапах.       — Пахнет неистово, — шум дождя и громкие голоса волков наполнили воздух нервным напряжением.       Сынваль почувствовала, как тело Велиара содрогнулось, и его хватка на ней ослабла. Это был сигнал к действию: нужно бежать без оглядки.       Велиар резко задвинул Сынваль за спину, и, не задумываясь, она спрыгнула в воду.       Какой-то волк бросился следом за ней, но его путь был прерван другим тёмным волком, который сбил его с ног в воду, окрашивая горную реку в кровавый оттенок.       Выбравшись из воды, Сынваль помчалась по Дремучему, слыша позади отголоски рычания и скулежа. Она почувствовала отсутствие рук Велиара и осознала, насколько её одолел ужас. Сердце стучало настолько сильно, всё в ней будто расшаталось, и она ощутила себя беззащитной и уязвимой.       Какая-то доля мыслей хотела довериться стае волков, ведь они явились для того, чтобы вернуть её обещанному охотнику, но, зная о подлости правящего, Ким понимала, что полагаться могла лишь на себя.       Когда лёгкие обжигающе запекли, а мышцы в ногах стали ватными, девушка присела за столбом дерева, попыталась сконцентрироваться на чем-то нейтральном. Но мысли лезли дурные, и непонятное отчаяние накрывало с головой. Ведь что будет, если Велиар не вернётся? И вдруг через шум листвы донёсся лёгкий шёпот:       «Я позабочусь, утешу, оберегу».       — Как позаботился о Лиссане? — иронично усмехнулась Сынваль.       Болезненное шипение раздалась вокруг, а где-то далеко захрустело что-то похожее на переламывание костей, и Дремучий утих, поникая от колких слов.       Сынваль перевела взгляд в сторону и вздрогнула, замерев, ведь в паре метров от неё, опираясь рукой о дерево, стоял молодой парень.       На его лице не было видно эмоций, лишь бесстрастие, но Сынваль заметила, как чужое тело напряглось, а мышцы на туловище заиграли, когда он глубоко вдохнул воздух. Его глаза сверкнули желтизной, и Сынваль осознала, что перед ней стоял волк. Она почувствовала, что лучше не двигаться резко, потому что была под прицелом его хищного взгляда.       Сам парень выглядел уверенным и опасным. Черты его лица были твёрдыми, словно выточенными из камня, а взгляд — проницательным, словно чужак видел сквозь все маски и ложь. Он был высоким и стройным, с мускулистыми руками и мощными ногами, готовыми к мгновенному движению. Его внешность и поведение говорили о том, что парень был опытным и хладнокровным зверем, который знал своё дело и никогда не колебался в принятии решений.       — Как давно ты в речи с Дремучем вступаешь, девица? — сузил недружелюбно глаза незнакомец . — Отвечай! — рявкнул так, что её пробило дрожью и она вжалась в дерево, теряя дар речи и став осмотриваться по сторонам, будто нужные слова посыпались по лесу.       «Не оголяй свои клыки при ней, Миер», — грубо пророкотал голос Велиара, и Миер утратил дерзость, смутно опустив свой взор.       Сынваль перевела взгляд на зверя, шагавшего к ней ленивой походкой в облике тёмного волка. Его шерсть блестела из-за прошедшего дождя, словно мёдом намазанная, отражая беспощадное свечение Луны. Дыхание перехватило, будто впервые перед видом могущественного хищника, и тело непроизвольно напряглось, ощущая бесконечную силу и в то же время безопасность, потому что рядом был он. Однако это чувство быстро исчезло, когда их взгляды столкнулись.       Сынваль спешно осмотрела тело волка, отмечая, что его лапы и пасть были перепачканы кровью. Казалось, что кровь не принадлежала ему, ведь на его морде не было ни малейшего признака боли.       Взгляд Велиара был полон обозлённой решимости, его глаза сверкали яростью, а гримаса на морде говорила о неукротимом настроении после схватки с волками. Эта битва пробудила его дикую силу и необузданную энергию, которые ощущались даже сквозь звериную форму.       — Дремучий её совращает, а я забочусь о вашей безопасности.       Велиар приблизился к Сынваль, его взгляд скользил по её телу, словно пытаясь прочитать каждую мысль. Он провёл кончиком носа по её ноге, и только тогда она почувствовала боль, которая до этого была скрыта другими ощущениями.       Она опустила руку на зверя, чтобы убедиться, что он на самом деле перед ней, и почувствовала чужие тепло и силу, но его реакция была неожиданной.       В ответ на её прикосновение Велиар фыркнул и боднул её головой, будто демонстрируя свою независимость и силу.       Этот жест напомнил Сынваль о том, что он, несмотря на свою спокойную манеру, оставался диким хищником, способным на агрессию в любой момент. Но при этом в его глазах сквозила какая-то иная эмоция — что-то среднее между уважением и защитой.       В то время Миер стоял в стороне, сжимая кулаки; его глаза смотрели на Сынваль с чувством обеспокоенности и раздражения. В чужом взгляде можно было увидеть иронию, словно он находил что-то смешное в поведении девушки, но и некоторая тревога просматривалась в его манере стоять напряжённо, будто готовый вмешаться в любой момент.       «Лучше бы отогнал чужаков, а не бежал к самке, которую учуял, виляя хвостом», — Велиар не оставил всё же без внимания слова Миера.       — Мой альфа, я не… — оторопело начал юноша, сделав шаг к ним, но Велиар на это беззвучно оголил клыки, пригвоздив его на том же месте.       «Что ты, щенок?! — свирепо переспросил тёмный волк, обернувшись и оскалившись. — Уж сколько раз наблюдал за ней в моё отсутствие? — Миер сжал челюсть молча. — Ступай же, Миер, не то прикоснёшься к моему гневу».       Парню дважды повторять не нужно было, он скрылся, словно пропал в тени, унося с собой какую-то неозвученную горечь.       Велиар же остался стоять, его взгляд скользил по окрестностям, будто ища следующую цель, но Сынваль осмелилась привлечь к себе внимание его внимание:       — Я ему не нравлюсь.       «Щенку не угодно, что человеческая самка в плен попала не к нему. Мы — звери, хищники. Помни об этом».       Сынваль впервые решила взглянуть на волка пристально, без страха, словно ей было это необходимо. Дождь немного смыл кровь, и мокрая шерсть выглядела ещё темнее, но не менее величественно. От волка исходила сила, которая наполняла воздух вокруг него. Ким подняла руку, чтобы прикоснуться к нему, но не смогла сразу продвинуться, словно ждала одобрения. Несмотря на свою уверенность и решимость, её пальцы дрожали, но она всё же дотронулась до его шерсти, ощущая тепло, в то время как сама продрогла от холода до самых костей.       Волк неподвижно стоял, позволяя ей исследовать звериную ипостась, помимо вечно кровожадности в его глазах проблёскивали какое-то беспокойство и забота о ней — Сынваль не хотела верить этому обманчивому взгляду, но внутри что-то уступало, будто признавая в этом чудовище что-то родное, давно утраченное.       — Я замерзла и хочу домой, — тихо прошептала своё искреннее желание, самостоятельно разбивая флёр этого непозволительного момента.       Велиар в ту же секунду обернулся в человека, вынуждая Сынваль смутиться от его нагого вида. Он выглядел как древний бог — смешение мощи и изящества. Его тело было высоким и мускулистым, словно высеченным из камня, но движения — ловкими и плавными, словно у уверенного в своей силе.       Он поднял Сынваль на руки, его мускулы напряглись, подчеркивая чужие силу и готовность защитить её.       Но самое удивительное было в его глазах. Вместо того, чтобы сверкать яростью или гневом, они излучали решимость и дикую энергию. Взгляд его был таким интенсивным и пронзительным, что Сынваль чувствовала, будто он проникал сквозь неё, исследуя каждую её мысль и чувство.       — Я отобрал у тебя свободу, но подарю намного больше, медовая, — произнёс он. Голос его звучал как древний миф, полный тайн, словно намекающий на вечность и бессмертие.       Внутри Сынваль что-то хотело откликнуться, вот только она не верила. Несмотря на то, что сердце билось сильнее, словно пытаясь освободиться от оков здравомыслия и дать волю чувствам, разум не поддавался. Она знала, что это существо опасно, и следовало оставаться настороже и не позволять себе попасть под его влияние.