плечи в веснушках

Итэр замечает это на одной из вылазок в лагерь хиличурлов. Запущенная стрела едва не пробивает Тарталье плечо, и приходится толкнуть того в сторону; острый наконечник по касательной скользит, разрезая ткань пиджака и вызывая наигранный горестный вздох со стороны. Они разбираются быстро, и Чайлд болтает о чем-то своим высоким веселым голосом, пока взгляд Итэра раз за разом притягивается к веснушчатому плечу, выглядывающему из болтающегося рукава пиджака. Кончики пальцев иррационально горят от желания прикоснуться, и Путешественник тушит это чувство в холодной реке. Тарталья лезет следом, едва успев скинуть одежду, и это очень плохо. Потому что теперь Итэр может рассмотреть все без преград. Яркое солнце ласково ложится на плечи Предвестника, опутывая золотым светом, и это завораживает. Веснушек много, они по плечам и спине россыпью звезд раскиданы; ледяная вода горного потока не может затушить вновь загоревшееся желание потрогать. Прикоснуться, ощутить под пальцами покрытую шрамами кожу; обвести пятнышки, выучить расположение каждого. У Итэра подобное желание впервые, и он без понятия, как с этим справляться. Паймон осталась набивать желудок в палатке, потому и отвлекать разговорами его некому. — Хэй, — звучит над ухом веселый, но с нотками обеспокоенности голос; Итэр позорно вздрагивает и моментально натягивает на лицо улыбку. — О чем задумался, дружище? У Тартальи глаза яркие, красивые; он весь такой. Вся его внешность противоречива: рыжие волосы, в которых солнце путается, контрастируют с пустым взглядом и шрамами; звонкий голос слишком часто произносит неприятные по своей сути вещи. И это тоже привлекает, и Итэр с ума уже сходит, не зная, что делать дальше. Как поступают обычные люди? — Можно потрогать веснушки? Фраза эта сама по себе срывается с губ, но Итэр упрямо смотрит на Тарталью, да ловит растерянный взгляд. Тот мог ожидать чего угодно: от тренировочного боя до предложения пройтись до Сумеру, но уж точно не подобной просьбы. В синих глазах отражается неуверенность, а Чайлд смеется еще громче, выдавая свое волнение с головой. У него такое тоже впервые. — Нравятся? Вопрос с подвохом наверняка, но Итэр кивает почти моментально, вызывая еще одну волну смятения. И нужно бы порадоваться тому, что получилось подловить Тарталью на этом, но мысли забиты лишь одним. Пальцы касаются чужой кожи, и мир, на удивление, не взрывается. Все так же шумит ледяной поток, и все тот же растерянный взгляд сверлит профиль. Итэр знает, чувствует, но продолжает считать веснушки. Одна, две, три… — Итэр. Настойчивый голос врывается в сознание слишком резко. Путешественник морщится и нехотя поднимает голову, встречаясь с Тартальей взглядами. Тот выглядит как решившийся на что-то воробей, взъерошенный и с горящими глазами. Сорвавшийся с губ смешок заглушается неловким поцелуем. Он длится всего пару мгновений, но и этого достаточно для того, чтобы внутри все замерло. Кажется, начинают гореть уши и щеки; Итэр неловко смеется и ловит стремительно рванувшего к берегу Предвестника за руку. Тот смотрит растерянным побитым щенком, но Путешественник к такому уже иммунитет выработал. Он молчит, смотрит лишь на пальцы, обхватившие чужое запястье, и делает глубокий вдох. Тарталья ощутимо напрягается, но Итэр не позволяет тому ничего сделать — шкодливо и импульсивно прижимается губами к веснушке на чужом плече, а после с удивительной даже для себя скоростью движется к берегу. Ощущение чужих губ остается на коже, и Тарталья резко опускается в воду с головой, лишь бы скрыть горящие от непривычного смущения уши. Сквозь толщу воды слышны возмущения Паймон и смех Итэра, и на губах сама по себе появляется улыбка.