Полжизни

            сынмин смертельно заебался.             эти четыре месяца беспрерывной учёбы дались особенно тяжело, и сейчас ким чувствовал себя переваренным овощем. его статус милого отличника, совсем недавно избавившегося от очков путём накопления на линзы, очень манил учителей, что ожидали от "способного и умного" ученика космических результатов на каждом уроке каждой дисциплины.             однако сынмину такое повышенное внимание не особо прельщало. конечно, здорово, когда преподаватели готовы идти на уступки и прислушиваться к мнению мальчика-за-первой-партой, вот только ким уже года четыре сидит далеко не напротив учителей.             его ряд по праву третий.             их ряд.             третья парта, первый вариант, чтобы хоть немного ближе к окну в надежде, что в кои-то веки сеул порадует снегом.             чтоб впереди широченная спина чана и тёмная лохматая макушка самого младшего и любимого, которому не видно и надо сидеть не дальше третьей. чтоб пустая первая парта, на которую ни один из учителей, помимо невероятной госпожи чхве, не заставил пересесть. чтоб сзади постоянные переговоры близнецов - феликса и джисона, которые бесят не только всех впереди сидящих, но и минхо, время от времени цокающего язвительным языком. чтоб постоянное шарканье ручки об листочек бумаги в процессе создания очередного шедевра от хвана. чтоб тёплый комок ростом метр с кепкой под боком, который постоянно отжимает выделители с блёсточками и бутылку горячего чая.             и вот тогда - только тогда! - ким чувствовал в себе запасной генератор с мигающей пожелтевшей лампочкой, который вырабатывал хоть какие-то силы на жизнеобеспечение.             зевнув ещё раз, брюнет плюёт на всё и ложится прямо на парту. он ловит на себе недовольный взгляд госпожи ёк прежде чем уткнуться в рукав зелёной худи, но на это тоже, откровенно говоря, насрать. учительница истории неоднократно возмущалась и самому киму, и его классной руководительнице на тему "о-боже-господи-прости-ну-как-отличник-водится-с-этой-компанией-ну-как-не-стыдно-ким-сынмин-госпожа-чхве", но госпожа чхве, сама не так давно сбежавшая со школьной скамейки, сначала серьёзно кивала историчке, а потом прыскала в кулак от смеха.             их классрук в старшую школу пришла вместе с ними, и сразу попалась администрации под горячую руку, заработав себе двадцать два оболтуса. с ребятами сонми чхве быстро нашла общий язык, на уроках объясняя математические науки, а потом устраивая чаепития в своём кабинете.             и, что радовало кима больше всего, она была одной из немногих, кто друзьям сынмина не удивился, а улыбнулся. госпожа чхве ничего плохого в пребывании "пай-мальчика" в рядах бродячих не видела. вероятно, потому что знала, что компашка на самом деле далеко не такая, как все считали. чан и вовсе был её правой рукой - супер-дупер занятой староста, лидер мнений, волк и натуральный (не во всех смыслах) дед.             и пока южная коалиция из уст госпожи ёк отбивала у севера реку нактонган, один ким сынмин 72 года спустя силился не заснуть, чтобы окончательно не портить отношения с учительницей.             — минни-ми, - раздаётся громкий шёпот над самым ухом.             парень дёргается, затылком задевая подбородок приблизившегося соседа.             — блять! - чанбин отлетает в сторону, и слава богу, что в классе относительно шумно, а нецензурная лексика тонет в хихиканье близнецов с задней парты.             — хён, ты ебанулся так пугать? - всё ещё ошарашенный ким круглыми глазами наблюдает, как друг растирает задетое место, корча мордочку обиженного щеночка — сильно?             — поцелуешь - сразу пройдёт, - шипит со недовольно.             сынмин цокает языком, сжимая край своей толстовки в кулак.             хён просто шутит, как, впрочем, и всегда.             — а серьёзно? давай чана попрошу, когда домой пойдём, у него мазь должна быть.             — всё окей, минни, не надо. не настолько крепкий у тебя череп, чтобы синяк оставить, надо его ещё потренировать, - секунда, и умирающий от любого столкновения чанбин уже в нормальном состоянии, и ни поцелуй, ни мазь, ничего ему не надо. скотина, на нервах играющая, а потом с улыбочкой подтрунивающая над волнением младшего.             сынмин закатывает глаза и показывает язык, еле удерживаясь от фака или хотя бы фиги. не на истории, потому что она увидит и пойдёт со своей излюбленной пластинкой "такой хороший мальчик..." к госпоже чхве, а у той на предыдущем уроке конкретно заложал хёнджин. хватит на сегодня проёбов бродячих, ежедневная норма уже выполнена.             — вот ты меня избиваешь, языки высовываешь, а я к тебе с добром! - эмоциональным шёпотом проговаривает со — в окно посмотри, минни-ми.             ким поднимает бровь и поворачивается.             за окном снег.             о боже, что?             уже обе брови ползут наверх, а рот прямо пропорционально - вниз.             сынмин снег в последний раз в корее видел ещё до знакомства с чаном, а это в начале средней школы. и вот сейчас за окном падают крупные белые частички, неравномерно покрывая неприкрытые поверхности.             киму кажется, что это - чудо и награда за успешно пройденные тридцать восемь минут истории.             за спиной вновь слышится шепоток со, и парень возвращает свой взор к нему, но старший уже оперативно доносит информацию до передней парты, пальцем указывая в сторону улицы. судя по взглядам минхо, джисона, феликса и хёнджина, устремлённых в то же направление, парни поняли намёк сами и заметили природное явление.             вскоре новость охватывает весь класс, и только ленивый не пытается достать телефон, чтобы сфоткать оконную раму. даже госпожа ёк бросает взгляд на пустующие улицы, но быстро превращается из обычного человека обратно в историческое нечто, строгим голосом приказывая сосредоточиться на последнем разделе параграфа.             сынмину поебать. идут последние минуты последнего урока последнего дня перед каникулами, и сам мир решил отпраздновать это вместе с ними.             ким знает своих друзей лучше, чем что-либо в этом мире. и всё его нутро кричит лишь об одном:             спокойно они домой не уйдут.             — да! да! мы свободны! - растягивает каждую гласную на весь школьный двор хан джисон, вприпрыжку оббегая чана и чонина, идущих рука об руку.             самый старший морщится от громких и пронзительных звуков, но улыбаться не перестаёт. у него длинная чёрная куртка, контрастирующая с яркой фиолетовой тканью верхней одежды джисона, набитый хламом рюкзак и пакет со сменной обувью в одной руке. в другой - ладошка яна в чужих перчатках, потому что макнэ свои опять забыл на сушилке.             чонин, обмотанный шарфом со всех сторон заботливым ликс-хёном, тоже смеётся. особенно сильно, когда взбудораженный хан едва не целует холодный асфальт, слишком резко повернувшись на застывшей лужице.             откуда-то сзади тяжело вздыхает минхо, делая три больших шага, чтобы приблизиться к русому и хотя бы немного его угомонить.             джисон, уловивший движения ли, улыбается ещё шире и убегает в сторону собранных дворниками сугробов по щиколотку. минхо сверкает кошачьими глазами и, выждав секунду в качестве форы, срывается с места. хан верещит что-то своим певчим голосочком, огибает проплывающих мимо школьников, путает следы и старается терять как можно меньше времени на "красных" зонах, полных льда, пока хо, использующий всю физическую подготовку и врождённую хитрость, срезает, находит обходные пути, в два счёта оказывается рядом, почти хватается за капюшон чужой куртки, и вот! останавливается, почувствовав неслабый удар чего-то о свою грудь. ли смотрит вниз, и видит неаккуратные остатки снежка. его взгляд безошибочно находит худую фигуру феликса, что со смехом наблюдает за реакцией старшего. сбоку появляется джисон, который улыбается и даёт пять новоиспечённому союзнику.             минхо щурится, точно хищник перед прыжком, и опускает руки, позволив своему небольшому чёрному рюкзаку скатится вниз. он подхватывает его одной ладонью и поворачивается к подошедшему чану. тот кивает и забирает сумку, уже предчувствуя приближающуюся бойню.             — они сейчас убьются, - даже не спрашивая, подводит итог чонин. бан жмёт плечами в ответ и, продолжая улыбаться ярко-ярко, поправляет чужую пушистую чёлку холодными пальцами.             — если что, закопаем их в снегу. весной вернёмся.             пока старший продолжает разбираться с волосами макнэ, а тот рассказывает, как получил твёрдую четвёрку по английскому, по которому они в разных группах, минхо уже бежит за двумя. близнецы, не сговариваясь, бросаются врассыпную, заливисто хохочут, когда ли тонет в снегу и матерится себе под нос о промокших штанах, прячутся за деревьями и толпами проходящих мимо людей. в ход идут снежки, и минхо, привыкший ходить без перчаток, делает их словно автомат. правда попадает через раз: младшие слишком натренированы вышибалами.             тогда, когда хо уже почти выдыхается, а джисон в очередной раз открывает рот, чтобы подразнить друга, у него вместо "лох" вырывается испуганный крик. все бродячие моментально оборачиваются, готовые пуститься в бой, но выдыхают: сзади хана нет ничего страшного, кроме высоченного хорька, обвивающего младшего своими длинными руками. да и то, хёнджин пугает лишь местных девушек и их слабые сердца, падкие на красивых и творческих.             минхо победно ухмыляется и бросается наперез спешащему помочь феликсу. у предусмотрительного ёнбока в руках готовый снежок, но он не успевает его кинуть, потому что ли идёт ва-банк и хватает однофамильца за ладошку. тот бросает вслепую, но промахивается, и снег просто падает на землю, едва задев плечо цели. и вот, у сугроба уже целая куча-мала: верещащий джисон, брыкающийся феликс, слегка оглушённый хёнджин и довольный донельзя минхо.             откуда-то сбоку доносится звонкий смех чана, и негромкое бормотание чонина. ли-младший смотрит в их сторону и замечает, как ян снимает всё действо на камеру, комментируя потасовку подобно футбольному матчу. веселье прерывается, когда отвлёкшийся феликс чувствует, что земля уходит из-под ног. буквально, потому что его постоянное топтание на месте заканчивается, а под смешными жёлтыми ботинками оказывается лёд. феликс и пикнуть не успевает, тянет за собой на землю минхо, а там перед ними хванханы, на которых приходится весь удар. и вот, невероятный квартет падает кто на что. ликс, например, приземляется на грудь, а от разбитого носа спасает удачно подвернувшееся бедро хёнджина. тот садится на пятую точку, в секундном полёте прижав к себе напуганного джисона. хану везёт меньше, и он больно бьётся коленкой, но в целом остаётся жив. а вот минхо признаки жизни подаёт из обдавшего холодом снега. кристофер, на фоне обеспокоенно о чём-то расспрашивавший, сдаётся и снова начинает хохотать, потому что рыжий, рыжий, конопатый поднимает заснеженное лицо с выражением "да блять".             макнэ их тоже не жалеет и сгибается пополам от смеха, радуясь, что заснял фееричное падение. пока минхо раздражённо отряхивается, чан эвакуирует остальных поочерёдно. подскакивают и сынмин с чанбином, до этого где-то пропадающие. на вопрос они отвечают, что отнесли все рюкзаки и сумки в одно из немногих сухих мест - под навесом рядом с основной лестницей. тогда ребята действительно замечают, что их скинутые портфели пропали, и благодарными глазами смотрят на спасителей вещей.             становится спокойнее. нет, они всё ещё бесятся и бегают, но уже медленнее и аккуратнее, потому что ушибленные места болят. чан всё также не участвует в общих боях, аргументируя это тем, что потом, если кто-то умудрится сломать себе что-нибудь, отчитываться ему, и нужно самому ничего не расшибить. чонин от него не отходит, выступает оператором и получает пять тысяч приказов всё прислать в общий какао-чат, названный чьим-то дебильным "skz 🔥🔥🔥".             сынмин сидит на ступеньках, роясь в своём рюкзаке. у него на шее чанбинов шарф, который старший просто ненавидит, как, в принципе, и все шарфы мира. но он не хочет расстраивать маму, поэтому из дома уходит укутанный, а потом сам повязывает мягкую синюю ткань на шее друга и по совместительству соседа снизу.             у кима дома нет никого, кого не хотелось бы расстраивать.             он ёжится, носом зарываясь в пропахнувший чужим парфюмом аксессуар. на губах расцветает горькая улыбка. единственным человеком, помимо бродячих, кто знал правду, была госпожа чхве. правду обидную и несправедливую, правду, приносящую перманентную боль, которую сынмо научился игнорировать.             его образ в головах чужих людей почему-то всегда шёл в комплекте с хорошими родителями, готовыми сделать всё, что понадобится, для своего сына. достойная работа, понимание и взаимопомощь.             ложь.             сынмин учится на "отлично" не ради чьей-то улыбки и похвалы.             он шаг за шагом борется за своё будущее. за свои мечты, за надежду на хорошую жизнь. он работает пять на два в книжном магазине напротив школы, вечер пятницы оставив на хоть какую-то личную жизнь, а субботу для учёбы.             он не просто так один из бродячих.             чан собирал не хулиганов и бунтарей. он собирал брошенных, оставленных, склеенных еле-как использованным скотчем.             родители не тянули троих детей. когда крису было тринадцать, они вернулись в родную австралию, забрав с собой и семилетнего лукаса. бан рос на попечении бабушки, по факту тянув и её, и мелкую ханну. родители там, на родине, наконец наладили дела, но старшие дети уже сами отказывались лететь следом. ханна, потому что нашла свой путь и стремилась к цели стать фотографом, а чан...а чан нашёл тех, ради кого стоило бы остаться.             сынмин только однажды говорил вслух, как сильно благодарен бану, после того как очередной день в стенах родительской квартиры закончился глубоким порезом от разбитой матерью вазы. ким тогда дрожащими руками писал в чат, одновременно с этим закидывая в сумку одежду. к чанбину идти было нельзя: госпожа и господин ким уже просекли это место и без того наговорили маме со кучу гадостей, поэтому сынмин просто бежал к воротам школы, даже не задумавшись о том, что допы кристофера заканчивались к этому времени. там его и обнаружил обеспокоенный хён, забрал к себе, рану обработал и, дав ханне свои карманные деньги, отправил её купить им всем самую вкусную сладкую вату. какао обоих разрывался от злостных сообщений бродячих, грозящихся родителей сынмина сожрать живьём, и только рациональность феликса удержала тогда чанбина от пожизненного срока за зверское убийство.             ким плакал из-за всего. из-за родителей, которые сыну предпочли соджу и пиво, из-за боли от пореза, из-за страха будущего, из-за усталости от клейма маминого отличника.             но больше всего он плакал от любви и благодарности.             все слова, что он копил несколько лет, тогда вышли вместе с солёной жидкостью. он плакал на плече у чана и говорил, как сильно тот повлиял на его жизнь своим появлением. как сильно он рад, что бан принял его в ряды бродячих, разрешил остаться и стать частью семьи. сынмин рыдал, пока хён укачивал его в своих объятиях и кормил сладкой ватой.             каким бы болезненным это воспоминание не казалось сначала, теперь оно было одним из самых тёплых. бродячие тогда как с цепи сорвались: от сынмина не отходили, на всех умников, считающих своим долгом покритиковать парня, огрызались, а на переменах поочерёдно таскали какие-то мелочи. хёнджинов рисунок его лица до сих пор лежит в кошельке в одном кармашке с засушенным лепестком какого-то цветка, подсунутого чанбином в карман портфеля. если верить слегка суеверному хану, это на языке цветов значило что-то вроде "люблю до гроба и обратно, давай заведём пять детей и восемь кошек". сынмин не очень доверял, особенно после скептичного взгляда чонина и минхо, но внутри всё потеплело, а на губах непроизвольно осела глупая улыбка.             эта нежность, живущая в киме каждый день добрую половину его бренной жизни, осталась незамеченной только слепым. бродячие лишний раз тему не поднимали, пригвождённые тяжёлым взглядом чана, но когда поднимали...редко, но метко, потому что шутки с каждым разом становились всё изощрённее, а ответы деланного не пальцем сынмина - всё язвительнее.             зона его чувств к чанбину была неисследована никем, включая самого кима. да он это чувствами начал называть только год назад, когда минхо прописал профилактических пиздюлей. исключительно в благих целях, конечно.             все попытки бродячих вставить сынмину мозги заканчивались лишь усталыми вздохами чана и недовольством романтика-хёнджина. он и сам не знал, почему так медлит. может, просто надеется, что само пройдёт, как простуда. восемь лет не проходит, а тут пройдёт.             они знали друг друга с самого детства. ходили в одну группу садика, где были знакомыми по песочнице, а потом попали в разные младшие школы и забылись. точнее, сынмин забыл про него за пеленой родительских криков и истерик. со же мальчика снизу никогда из виду не терял, глазами цеплялся за его худую фигуру в толпе, мялся, не зная, как подойти, а потом взял и заговорил. сначала один раз, второй, третий, и вот, чанбин обнимает его, когда ким плачет на лестничной клетке, зовёт в гости, знакомит со своей мамой и старшей сестрой, молча слушает сухой рассказ обо всём пережитом по вине родителей, держа чужую ладонь, угощает булочками и банановым молоком. и вот, его имя, обведённое наивным детским сердечком, уже спрятано в пучине сынминова дневника, а друзья со становятся их друзьями. тогда бродячих было всего шесть, но потом нашлись чонин и минхо - сводные братья, а вместе с ними и семья сынмина.             ким наконец достаёт то, что искал. в его блокноте собрано всё: от личных записей до скетчей хёнджина, которые тот делал едва ли не под дулом пистолета. сынмин открывает разворот с ежедневником и помечает сделанные дела волнистой зелёной линией. прикусывает щёку изнутри, рассматривая записи на завтрашний день, и задумчиво стучит ручкой по нижней губе. где-то на фоне продолжают кричать близнецы, уже наполовину покрытые снегом, но киму это ничуть не мешает. его этот гам только успокаивает.             рядом что-то копошится. ким не отвлекается, он знает, кто единственный на свете может так громко садиться и так любит прилипать всем телом.             — что делаешь? - чанбин обнимает его одной рукой. щека старшего находит местечко на остром плече сынмина, и он с интересом смотрит в знакомую серую а4-тетрадку. ким не закрывает дневник, а значит, ему можно, чем со нагло пользуется. ему всегда нравились конспекты и почерк соседа.             — смотрю, что нужно купить сегодня в квартиру. зайдёшь со мной в магазин? - ким поворачивается так, чтобы не задевать своим лицом нос чанбина, но от взгляда карих глаз всё равно становится чуть теплее.             — куда я денусь? - со улыбается и шевелится, чтобы сесть ещё ближе. уж очень минни-ми удобный, — опять будешь рамёном ужинать?             — сегодня сырным, - слегка виноватым тоном пытается недо-оправдаться ким.             — заходи к нам, нуна писала, что они с мамой сделали тот суп, который тебе понравился. а заодно объяснишь мне химию, потому что я ничерта не понял.             — они не против? - ким закрывает тетрадь, не отводя взгляда от собеседника.             — они искренне радуются моему приходу только тогда, когда я привожу тебя с собой, мин, - ким кратко усмехается. это брехня, —приходи, мне будет скучно без тебя.             — хорошо. но в магазин мы всё равно пойдём, мне нужно купить воды.             — как прикажете, о великий господин.             сынмин смеётся и отодвигается, чтобы убрать дневник обратно. от таких моментов у него не кружится голова, но становится радостнее, потому что любимый человек рядом.             — па-да-ку-ки-ри! - кричит знакомый голос.             они синхронно смотрят на источник звука в лице хёнджина. тот сыпется от смеха вместе с джисоном и стоящим чуть позади чаном. чанбин возмущённо кричит, оглушая сынмина, который и сам начинает смеяться с делано-хмурого хёна.             — и-ди-ты-в-зад-ни...             — ... цу?             со замирает, пока бродячие едва не сваливаются на асфальт. сынмин поджимает губы, перед этим глубоко вдохнув, потому что прямо за ними возвышается госпожа чхве, а лицо старшего достойно грёбанного оскара.             — ну хотя бы не в пределах школы, ну как не стыдно, а? - девушка усмехается. ей не привыкать, она слышала от бродячих слова и похуже, вот только помучить совесть чанбина, испытывающего к классной глубочайшее уважение, - отдельное удовольствие.             тот, набравшись храбрости, наконец поворачивается и улыбается до ушей.             — здравствуйте. а вы уже домой? так рано...             — зубы мне не заговаривай, бинни. но да, я уже домой, у меня тоже начинаются выходные, между прочим, - сонми прячет тонкие запястья в карманы и спускается на землю, аккуратно обойдя своих учеников — не надо так сидеть, ребят, холодно же.             — нам нормально, - вставляет свои пять копеек ким.             — ну смотрите. чтобы к учебной неделе не болели, поняли? - блондинка грозно качает пальцем, и парни улыбаются. "так точно!" - раздаётся из их уст, и учительница теряет всю напускную строгость, — за языком следите, мало ли кто пройдёт. я пошла. хорошо отдохнуть!             — спасибо, вам тоже! - кричат они вслед, наблюдая, как госпожа чхве исчезает за воротами школы, перед этим поздоровавшись со своими многочисленными учениками.             как только от девушки остаются лишь следы на снегу, чанбин меняется в лице. теперь там смесь серьёзности и фейковой злости. глазами он находит хванханов и выразительно шепчет "вам пизда", на что младшие усмехаются и готовятся ко второму забегу.             со фурией поднимается и, быстро перебирая ногами, направляется в их сторону. младшие уже отворачиваются и покидают прежнее место.             ким качает головой, улыбаясь. плохие мысли рассеиваются, и он в предвкушении облокачивается на ступеньку, расслабляя мышцы.             чанбин уже на приличном расстоянии от лестницы. его первой целью становится хёнджин, в спину которого прилетает снежок. джисон пропадает за скамейкой, где, подобно старушкам, расположились чан и хо. ли снимает всё происходящее, и это, кажется, телефон чонина, потому что у старшего нет памяти. и у его телефона тоже, но в случае устройства это никак не связано с возрастом. рядом феликс и чонин сидят едва не на самом снегу, формируя что-то, отдалённо напоминающее малюсенького снеговика.             ким разглядывает эту компанию и пытается понять, что же всё-таки делают младшие, когда до его слуха доносится очередной непонятный звук от хвана.             сынмин с улыбкой поворачивается, но тут же стирает всю радость. чанбин оказывается обнаружен на земле, лицом вниз, и кима обдаёт волной беспокойства. он бросается к хёнджину и со, боковым зрением замечая приближающегося бана.             длинноволосый блондин сидит на одном колене рядом с пострадавшим, приподнимая его, и минни-ми с ужасом видит на белом снегу красные пятна. чанбин садится, поднося руку ко рту, и ким замечает, что кровь стекает по всей нижней части его лица: начиная носом и до подбородка. рядом вертится чан, отдавая кому-то распоряжение тащиться до рюкзаков и принести бутылку воды со всеми салфетками, что будут найдены.             сынмин не замечает, как оказывается напротив хёна, сосредоточенно рассматривая его в попытках найти повреждённое место.             — нос болит?             — нет, я его закрыл, когда падал, - отзывается со и непроизвольно облизывает губы, о чём жалеет, почувствовав неприятный вкус на языке —это отсюда, - он тычет указательным пальцем прямо на середину верхней, и ким действительно видит потемневшее место.             вокруг носятся старшие. хёнджин всё ещё мельтешит на фоне, порываясь хоть как-то помочь, чем лишь отвлекает. ким хмурится и поджимает губы, дабы не наорать на чувствительного парня. однако за него это делает минхо, одним кратким и холоднокровным "хван", заставляя светловолосого замереть и сделать шаг назад.             наконец появляется чонин с необходимыми вещами. макнэ присаживается на корточки и, старательно пытаясь сохранять равновесие, промачивает сухую салфетку водой из чановой матово-чёрной бутылки, которую они все используют ежедневно.             сынмин кивает в знак благодарности и забирает тряпочку, после чего длинными пальцами приподнимает подбородок со. младший наклоняется ближе, большим слегка отодвигая нижнюю губу. салфетка сворачивается вдвое и подносится к кровоточащей ране. тонюсенькая ткань моментально пропитывается, окрашиваясь.             чанбин сидит тихо, но младший фокусируется исключительно на своей задаче невольного работника скорой, потому не обращает внимания.             — тебе надо дать глазам отдохнуть.             — чего? - шатен вырывается из транса слишком резко, с недоумением вникая в суть сказанного предложения.             — они красные уже из-за линз, надо будет отложить на время, - хриплый от криков голос приглушается салфеткой. ким хлопает глазами и поворачивает её другим уголком, ещё не испачканным.             — у тебя из губы кровь хлещет, хён, а я не хочу идти слепым котёнком, поэтому помолчи и дай остановить её.             — и вот так ты отвечаешь на заботу старших, минни-ми? - со абсолютно фиолетово на напускную строгость, и он лишь с нежностью улыбается.             сынмин напоминает ему щеночка, который подобно симбе из "короля льва" старается выглядеть грозным.             младший не отвечает, меняя салфетку.             так проходят следующие семь минут. джисон и чонин засекли, когда поняли, что можно расслабиться, а потом зафиксировали точное время в заметках.             кровь останавливается окончательно, и тогда бан делает заключение: пора расходиться. никто с ним не спорит, потому что количество ранений, требующих зализывания, приближается к критическому.             медленными движениями хёнджин и феликс, выбранные на чи-чи-ко, тащатся за вещами. старший начинает что-то щебетать, приобнимая ли за шею, пока тот внимательно вникает в речь друга, поправляя коричневое и белое кольца, идущие в комплекте.             чан в это время резкими движениями отряхивает серые перчатки со, также пострадавшие в борьбе со стихией. на них виднеются неаккуратные капли крови, и минхо отдаёт распоряжение замочить вещи в тазике с холодной водой, разбавленной порошком. третий по старшинству шуточно кланяется, прижав замёршую ладонь к поверхности своей куртки.             джисон слушает их вполуха, вместе с другими младшими избавляясь от снега по всему телу. феликс и хёнджин наконец возвращаются, еле передвигая ногами под тяжестью восьми сумок. парни разбирают вещи и, убедившись, что всё на месте, двигают к воротам.             — кому куда? - подаёт голос минхо, поправляя выглядывающие из-под берета пряди.             — мне нужно зайти к ханне, она попросила отнести домой её посылку, так что мне в другую сторону, - чан болтает, одной рукой пытаясь выпутать из длиннющих волос хвана засохшую траву. тот наклоняется, чтобы хёну было удобнее, и отвечает:             — мы с ликсом в магазин собирались, мне мама написала.             — вы в дайсо или сью? - со поворачивается.             — в дайсо, - произносит ли-младший. чанбин кидает взгляд на кима и, уловив его согласный кивок, продолжает:             — мы с вами.             они разбредаются. пятеро, включая ёнбока, сынмина, джинни, со и криса, уходят вправо относительно школы, пока братья и увязавшийся в гости хан скользят в противоположную сторону со скоростью шага в минуту. прощание как обычно громкое и долгое, потому что близнецы не отлипают ни от кого, несколько раз случайно обнимают тех, с кем идти в одном направлении, смеются с какой-то мелочи и снова по кругу, пока остальные уже не начинают откровенно кричать.             из первой компании на ближайшей развилке отсеивается бан. он всех обнимает по-медвежьи нелепо и удаляется на помощь сестре. остальные четверо пересекают порог дайсо и грозятся остаться там ещё на час, потому что бин (между прочим, всё ещё подбитый) видит красивенькие защитные плёнки на карточки, втягивает в это феликса, и они бегают от одной полки к следующей в течение всего того времени, что ким помогает хвану найти нужные напитки на приближающееся семейное застолье.             блондин подобные сходки не любил от слова "совсем", но деваться было некуда. собирались все, и это волновало больше всего, потому что под "всеми" имелась в виду ещё и отцовская родня. та ветвь семейки всегда юношу настораживала, но поделать он ничего не мог даже после развода родителей. вообще, странно получалось: и мать, и отец не горели желанием контактировать, поэтому весь цирк устраивался исключительно для хёнджина и его, по мнению четы хван, блага.             почти все вечера с семьёй, перетекающие в ночи, заканчивались молниеносно и одинаково. всегда спор двух сторон, всегда едва не до драки. парень привык, и теперь он лишь устало закрывал глаза, после чего исчезал в сумерках, опускающихся на сеульские улицы. сбегал к своей настоящей семье.             — ты как?             — что? - хван поднимает глаза с упаковки апельсинового сока. хлопает длинными ресницами и перезагружает систему в поисках смысла вопроса.             — скоро опять с ними сидеть. как ты, спрашиваю, - ким зевает, прикрывая рот рукой, и облокачивается головой на бетонный выступ.             — лучше, чем могло быть. даже типа смирился со своей участью, - старший трясёт головой, чтобы волосы упали назад, всё-таки решает, какую марку брать, и прижимает выбранный продукт к груди — погнали?             — ага, сейчас, - сынмо поворачивается, глазами сканируя помещение. не так далеко виднеется светлая макушка, а ещё оттуда доносится шум, поэтому шатен, бросив на друга красноречивый взгляд, направляется в эту сторону.             чанбин и феликс вместе смеются, рассматривая наклейки, и ким обречённо вздыхает: у ли в руках две упаковки протекторов.             — зачем тебе ещё, у тебя дома ведь была пачка, ликс? - хван обнимает младшего со спины, с любопытством забирая у того покупки. одни протекторы украшены сияющими звёздочками, а другие матовые и плотные.             — ну я же тебе говорил... я заказал ту карту с хэчаном, плюс протекторы у меня закончились, - феликс привычно надувает губы, и ким находит это по-дурацки очаровательным.             — сколько у тебя карт вообще? - сынмо снова находит опору, на этот раз в виде стеллажа, и, несмотря на то, что вопрос предназначался не ему, смотрит на со. наверняка тем взглядом "влюблённой нищенки", как это охарактеризовал минхо.             — всего-то сорок три.             — а если считать те, которые ещё не пришли? - чанбин усмехается, заранее зная ответ, и встаёт рядом с кимом.             — сорок семь.             хёнджин смеётся, а феликс шуточно закатывает глаза.             — пойдёмте уже домой.             руки у чанбина всегда тёплые.             сынмин знает это по тысяче моментов, когда данное утверждение было доказано на практике.             и эти тёплые руки очень любят держаться за другие.             он это знает, потому что "другие" на самом деле его.             потому что остальные "другие" для со чужие и не такие притягательные, как сынминовы.             ким чувствует, что это что-то особенное. он не хочет давать себе ложных надежд, не хочет питать неизвестность внутри себя, которая может запросто оказаться лишь плодом отравленного любовью воображения, но всё то, что скрыто под кожей, кричит ему о взаимности. он видит это в чужих глазах, чувствует в прикосновениях, слышит между привычными "как дела" и "до завтра", читает по губам, когда со обнимает его и говорит, что волнуется.             сынмин очень хочет верить, что он не придумал это в попытках защититься от боли невысказанных чувств. сынмин очень хочет верить, что он не одинок в своей любви.             они поднимаются на нужный этаж в приятной тишине.             внутри кима всё леденеет на цифре "9", но он привык. блок из шести бутылок воды спрятан около двери в ненавистную квартиру, на которую парень не поднимает глаза. насмотрелся уже.             бин ждёт его у лифтов и ободряюще улыбается, протягивая знакомую ладонь. сынмин хватается за неё, как за спасательный круг, и они заходят обратно в плохо освещённую комнатку два на два.             в квартире у четы со как обычно тихо и спокойно. пахнет невероятно вкусно, и ким спешит аккуратно повесить свою куртку на второй крючок справа, рядом с пуховиком чанбина.             их встречает мина-нуна. ким сразу же оказывается в её цепких руках, слегка наклоняется и обнимает старшую в ответ.             обед проходит чудесно. девушка как обычно живо болтает, говорит, что мама уехала на вечернюю смену, расспрашивает младших про школу, приносит добавку, наливает прохладный чай домашнего приготовления, достаёт печеньки. ким на совесть всё съедает, поддерживает разговор, смеётся вместе с нуной, иногда бросая недолгие взгляды на притихшего со. тот спокойно кушает свою порцию, одной рукой подперев голову. его лицо украшает трогательная улыбка, и сынмин смущается, но виду не подаёт. лучший друг, однако, всё видит и давит смешок, ловя на себе слегка недоумённый взгляд мины.             после еды со-старшая оттаскивает сынмин от раковины, приговаривая, что для их семьи будет больше пользы, если ким объяснит её брату химию. парень сдаётся, и чанбин тащит его в свою комнату. у них не очень большая квартира, где одно помещение отведено на спальню мамы и мины, а другое - на комнату чанбина и зал, но этого более чем достаточно.             ким с улыбкой приземляется на мягкую постель, аккуратно заправленную нежно-розовым покрывалом. всё вокруг пропитано почерком со.             диван-трансформер несколькими движениями превращался в кровать, а на свободном квадрате стены висели разные памятные вещицы: детская фотография брата и сестры, найденный и подаренный чонином четырёхлистный клевер, открытка со свинкой от ликса, плакат твайс из любимого альбома, нарисованная хёнджином наён с плюшевым зайчиком, потемневший осенний лист и, что заставило сынмина улыбнуться ещё шире, целая дюжина их фотографий. с семнадцатого дня рождения чана, когда они хором кричали про старость, с такой же, как и сегодня, уличной битвы, с выпуска из средней школы, с того дня, когда они едва не попали в полицию, забравшись на заброшку, и самая свежая - их, только вдвоём, сделанная пару месяцев назад, когда бин умудрился заболеть в плюс пятнадцать и слёг с температурой, а сынмина заставил обниматься. так их и застала мина-нуна, принёсшая для брата чай, - спящими в обнимку и смешно сопящими в унисон.             старший забрался на постель, нагруженный стопкой тетрадей и учебников. расположив свою ношу по периметру, со потянулся с усталым мычанием.             — мы договаривались только на химию, разве нет? — без капли злости уточняет сынмин. на его губах играет усмешка, и он медленно ложится на спину, после чего поворачивается боком, лицом к собеседнику.             чанбин устраивается напротив, положив под голову локоть.             — но ты ведь поможешь? - старший жалобно вытягивает губы и смотрит из-под тёмных ресниц — сделаем вместе физику, а потом поваляемся и почитаем ту книжку. пожалуйста?             — называть "поллианну" "той книжкой" - это сильно, хён, - ким подносит ладонь к знакомому лицу, поправляя отросшие волнистые волосы, падающие на глаза.             сынмин не отвечает прямо, но чанбин знает - тот согласен.             с тобой всегда да.             они лежат и молчат. ким молчит, в тысячный раз рассматривая такие родные черты, которые он помнит ещё совсем детскими. чанбин молчит, потому что он всей кожей ощущает чужой взгляд, и это заставляет его улыбнуться.             — если ты увеличиваешь объём моей репетиторской работы, я увеличиваю цену. ещё пара печенек, и я подумаю, ‐ младший с издёвкой высовывает кончик языка.             со смотрит прямо в глаза. он выжидает только секунду, прежде чем сказать то, что навсегда изменит ту неизвестность между ними.             — а если я тебя поцелую, ты подумаешь?             тук-тук. кто там? точно не твоё сердце, минни-ми.             ким прочищает горло. они дружат полжизни, а хён никогда не умел ограничивать себя в подобных темах, поэтому всё в порядке. это просто очередной прикол, не привыкать же. это просто шутка.             но они дружат полжизни. и сынмину достаточно лишь одного робкого взгляда, чтобы понять - это не шутка.             — ты мне нравишься, минни. и я думал... я думал, что это взаимно, поэтому наконец решился. я не хочу рушить наши отношения, поэтому если я ошибся, ты просто скажи об этом, - чанбин отводит глаза и поджимает губы. они дружат полжизни. ким знает, что он волнуется. замечает на уровне подсознания, — я всё пойму, не стану настаивать. но, наверное, попробовать стоило...             — хён.             со замолкает.             — боже, хён, можно...можно тебя поцеловать?             чанбин слабо улыбается, и ким уплывающим сознанием ловит себя на мысли, что губы старшего сейчас выглядят ещё красивее, чем обычно.             они оказываются ближе, и сынмин аккуратно прикасается к пересохшей коже своими губами. он не знает, что делать, но двигается интуитивно, с единственным желанием - не принести вреда и без того пострадавшему рту.             старший улыбается, ким чувствует это. это даёт ему зелёный флаг в руки, и он, оторвавшись всего на секунду, оказывается ещё ближе. тонкие пальцы касаются чужой тёплой шеи, когда ким с большей уверенностью одними губами прикусывает чужие, не без удовольствия узнавая химозный персиковый вкус гигиенической помады и чуть-чуть крови. он опирается на свой локоть прежде чем приподняться над старшим. их поцелуй всё такой же неловкий и робкий, будто ознакомительный. сынмину хотелось бы думать, что это не последний раз, когда он сможет касаться своего хёна так.             проходит не очень много времени - пара минут, не более. каждое соприкосновение остаётся ожогом на губах, каждое неумелое движение - космическим синяком под кожей.             ким дышит через раз, но каждый этот вдох пропитан витающей в воздухе искренностью.             — пойдём на свидание, минни-ми, - тихо, так, чтобы слышали только двое, как будто в этой комнате их окружают ещё сотни посторонних. чанбин открывает глаза, и ким почти падает, потому что опора на свою руку не спасает от того количества доверия, что хранили в себе тёмно-карие радужки.             старший не дожидается ответа и приподнимается, чтобы самому вновь начать завораживающий поцелуй. он едва касается мягкой бледной кожи подушечками пальцев, после чего обнимает кима одной рукой и медленно переворачивает, придерживая голову. сынмин держится за его шею двумя ладошками, и со находит это умилительным, когда снова отрывается, дабы перевести сбивающееся дыхание.             чанбин застывает, рассматривая лежащего. шоколадные волосы растрепались, закрывая поверхность подушки, щёки налились румянцем, губы пересохли, а глаза будто засверкали. адекватный человек назвал бы это отражением света, но когда дело касается ким сынмина, со перестаёт быть таковым. для него это звёзды.             младший смотрит в ответ. его смущение прячется за ухмылкой, и хён замечает это, но молчит.             — свидание? мы знакомы полжизни, бини.             — это значит "нет"? - со поднимает бровь, наклоняясь, чтобы чмокнуть очаровательную щёчку и без того очаровательного минни-ми.             — это значит "да".             — в понедельник, после твоей работы. я заберу тебя, ладно? ‐ чанбин неспешно ложится рядом, одной рукой обнимая собеседника поперёк его туловища. младший поворачивается к нему.             — хорошо. я буду ждать тебя. и, хён...             со молча смотрит, дожидаясь продолжения. сынмин снова останавливается, чтобы потратить несколько секунд на созерцание чанбина.             — ты тоже мне нравишься. очень сильно. и давно.             со широко улыбается.             его губы снова находят губы минни-ми, легко касаясь.             и у них ещё будет время, чтобы обсудить, кто и как долго кому нравился.             а в сеуле шёл снег.