His Empire of Dirt

Нет таких денег на свете, которыми можно было убедить Клару остаться дома ещё хотя бы на день. Они жили в своей квартире, а не в общежитии, так что ничего не мешало им уезжать обратно. — Мне нужно немного свободы, — говорит она, — пока не стало ещё хуже. К тому же, если честно, никому из них не хотелось встречать Новый Год в доме, чуть ли не трещащем по швам. — Все руки, ноги на месте? — суетится миссис Капуто, расцеловывая щеки Клары. — Ты же ещё целомудренная леди, дорогая? — Боже, мам. — Не произноси имя Бога напрасно, Клара! — Уф, — Клара отстраняется от матери с улыбкой. — Всё будет хорошо. Я позвоню, когда мы приедем, — затем она обращается к бабушке, медленно, четко выговаривая слова: — Я ещё позвоню, Нонна. — М-м, пока, Клара, — дрожащей рукой она берет ладонь Уильяма и мягко говорит: — Удачи вам, Билл, Фриц, — видно, что Клара едва сдерживает слезы, слыша голос своей бабушки. Мальчики кивают, и, прощаясь в последний раз, они наконец выходят из дома. Когда они выезжают на дорогу, заваленную снегом, Клара цепляется за руку Уилла и прячет подступившие слезы. Наконец-то, это её Счастливое Рождество.

***

Через пару часов они приезжают домой и тут же валятся на диван, который словно ждал их здесь уже много-много лет. Белла будет встречать Новый Год с ними, но они ещё не уверены насчет Генри. Дом его дяди находится в нескольких штатах от Юты. По пути домой Майк сделал первую запись в новом дневнике, и сейчас он снова открывает его, перечитывая написанное: 26 декабря, 1956: Я наконец-то отметил Рождество как следует. Давно такого не было. Ха. (Мне надо писать «ха»? Типа, я же знаю, что я посмеялся, но мне всё равно писать это? Я не знаю. Не смейтесь надо мной, я впервые делаю это.) Уилл подарил мне этот дневник. Эм. Я не знаю, что писать? Я плох в словах. Так… ммм… хммммм…. Я… я счастлив сейчас. Я очень счастлив. Типа, на седьмом небе. Мне нужно будет уйти? Я не хочу уходить. Я не хочу, чтобы всё исправилось само собой, потому что тогда я смогу остаться здесь навсегда. С моими друзьями. Людьми, которые любят меня. Наконец, здесь мне безопасно. Я не хочу уходить. Может, мне и не придется. Всё равно глобальное потепление, как бассейн с шариками, убьют нас только через сотню лет.

***

В тот день Уильяму перезванивает доктор. Позже Уильям тихим голосом пересказывает Кларе и Майку, то, что тот сказал ему, и крутит в руках ту самую визитку. — Ну, на бумаге у меня все признаки мании. Он сказал мне правильно питаться и соблюдать режим, пока мы не дойдем до следующих тестов. У них ещё нет названия для моей болезни, но он думает, что мой психоаналитик сможет выписать мне препараты с содержанием лития, — он громко цокает. — Я даже не знал, что такое лечится. Мои чертовы родители… — Уилл, я так горжусь тобой, — Клара как может старается поддержать его. — Это очень важный шаг. Тебе, должно быть, страшно. — О, я ничего не боюсь, — он отвечает в попытке приподнять атмосферу. — Ничего на свете. — Конечно. Кроме меня. — Ох, ты просто ужасаешь, любовь моя, — отшучивается Уильям. — Настоящий монстр, — он начинает сбивчиво дышать, но тянется к руке Клары. Его взгляд тускнеет, а Клара болтает ни о чем, чтобы заземлить его своим голосом. Она рассказывает про предметы в её следующем семестре (дисциплины, которые она возможно даже не сможет себе позволить из-за своей семьи), и Уильям отстраненно кивает. Майк быстро встает, чтобы заглушить свет и открыть окна, впуская свежий воздух. — Кто-нибудь может… — Уильям глотает воздух, — …поставить музыку? — Сейчас, — Майк подходит к проигрывателю и ставит Эллу Фицджеральд. Потому что он знает, папе нравится Элла Фицджеральд. Клара потирает спину Уильяма кругами. — Потанцуй со мной, дорогая, — просит Уильям, и Клара кивает, ведет его в медленном вальсе. Майк не уверен, что можно оставить их, но и не хочет мешать им, так что он сворачивается калачиком в углу дивана и рисует в новом скетчбуке Баллору и Спрингбонни, застывших в танце. Такими они станут только через много лет, одинокими и мертвыми, но сейчас они живы, и в их сердцах слышны отголоски нежной песни.

***

На кухне Уильяма внезапно пробивает на смех, его плечи трясутся. — Мне надо что-то сделать, — говорит он им. — Я поеду в мастерскую. — Я с тобой, — предлагает Майк, и Уильям кивает. — О, я чувствую себя на вершине мира, — Уильям подходит к Кларе и втягивает в страстный поцелуй, затем льнет к её шее, как будто никто их не видит. — Уильям, отпусти меня, — она настаивает, и он, задержавшись ещё на мгновение, наконец отстраняется и выходит из квартиры. Прибыв в мастерскую, Уильям тут же принимается за работу, напевая про себя какую-то песню. — Я не дам ему надеть костюм, — Майк заверяет Клару, когда Уильям склоняется над эндоскелетом. Им осталось только перепроверить суставы и обить скелет меховым материалом, чтобы завершить Спрингбонни. Бонни. Папа был в костюме Бонни, когда убивал тех детей, и Майк знает, он не переставал смеяться. — Уилл, — Майк осторожно подходит к другу, тот уже надевает рабочие резиновые перчатки. — Можно спросить, как ты себя чувствуешь? — Хм, феерически, Фриц. Необычайно великолепно, я бы сказал. — О чем думаешь? — Ох, я бы хотел защитить тебя от мыслей о моих партнерах, Фриц, — посмеивается он, Майк заливается румянцем. — Но ещё… порок. — Хорошо. Всё хорошо. — Я знаю, это великолепно, это… — он резко прерывает себя. — Я… — его плечи поникают, — Я не помню, как попал сюда, я не… — Всё в порядке! — Майк успокаивающе улыбается ему. — Мы привезли тебя. Я и Клара. — Мне… мне позвонили. Да, доктор позвонил мне. Он сказал, у меня мания. — Я знаю, Уилл. Ты рассказал нам. — Я не… помню, — он бросает опасливый взгляд на эндоскелет. — Простите, если я… — Не извиняйся. Всё хорошо. — Я… — он мешкает. — Я напугал вас? — Майк качает головой, и он не врет. Он не боится Уильяма Афтона. Уильям неуверенно улыбается. — Х-хорошо. Я… Я не хочу, чтобы кто-то… боялся меня. Я ещё… — он вздыхает. — Я ещё не чувствую себя нормально. — Всё в порядке. Я с тобой, я никуда не уйду. Уильям наконец широко улыбается ему, затем подходит к Кларе. — Спасибо, дорогая, — он целует её в макушку. — Спасибо вам, что… не оставляете меня. — Ты уже не избавишься от меня, Афтон, — она легонько бьет его по груди. — Я подгоню машину. Умираю с голоду, — она салютует им и выходит из мастерской. Уильям смущенно улыбается Майку и говорит: — О, эта женщина будет моей женой, Фриц, — Майку хотелось бы сказать: «Я знаю», но он не может, так что просто кивает. И тут же серьезно предупреждает его: — Не причиняй ей боль, Уилл. Не смей снова разбить ей сердце. — Знаю, — Уилл кивает. — Она придушит меня, если я сделаю это, не так ли? — он смеется, и, когда его взгляд тускнеет, он морщится и тянется к Майку, чтобы успокоить себя, и Майк рядом. Майк всегда рядом.

***

Клара уехала, чтобы забрать Беллу. Уильям сидит на полу и пишет что-то в дневнике. В какой-то момент он отрывается от него и зовет Майка: — Фриц, дружище? Майк поворачивается к нему и замечает, что синяки под глазами Уилла уже не такие глубокие, словно он наконец достаточно спит, словно монстр в шкафу оставил его. Майк кивает ему. — Я благодарен, что встретил тебя. Он снова отворачивается, как будто ничего не произошло. Майк удивлен. — Я т-тоже, — отвечает он смущенно, Уилл мычит в ответ, давая понять, что услышал его. И они сидят в мирной тишине.

***

— Боже, Уилл, дай мне покурить, — Белла заходит в квартиру, еле волоча ноги. — Рождество так выматывает. — Мне нельзя курить, дорогая, но я с радостью поделюсь своими богатствами с простым народом, — Белла пожимает плечами, и, когда он протягивает ей косяк, её глаза загораются в предвкушении. — В основе моей будущей империи будут лежать плантации. — Говоришь как колонизатор, — говорит Клара. — Слышу от американки, — отвечает он, её это смешит. — Слышу от британца! — он смеется. Когда его отрывает от реальности, он перечисляет вещи, которые может услышать, увидеть, почувствовать и потрогать. — Какую империю ты хочешь построить, Уилл? — Клара садится рядом с ним, уже готовая помочь ему, вылечить его. Он заглядывает в будущее. — Думаю, — говорит он, обнимая её за руку, — такую, которую я могу оставить вам. И моим детям. Такую, где… где все счастливы, — он бросает взгляд на Майка. — Пока мы все будем достойными, я смогу создать любую империю на свете. — Просто убедись, что там будет травка, — говорит Белла. — И танцы, — добавляет Клара. — Фриц? Какие-нибудь предложения? — Хм-м-м… — Майк улыбается. — Просто оставь в ней место для меня. — Уже сделано.

***

На ужин у них остатки пасты из дома Клары. Белла такая голодная, что просит добавки ещё три раза. — После выпускного, — говорит она, сунув вилку в рот. — Нам нужно жить вместе в одном большом доме. — Да ты ж будешь просто нахлебницей. Курить и валяться на диване целыми днями. — Так точно, — она смеется. — Привилегия умирающей. — Скоро у тебя кончатся привилегии, Барнет. Я заставлю тебя работать в моем ресторане. — О, расскажи что-нибудь про ресторан, Уилл. Люблю, когда ты говоришь об этом, — Клара зевает. — Ну-у, — Уилл растягивается на диване, — там будут два аниматроника, в них я и Генри будем выступать. Когда-нибудь их будет больше, и тогда нас уже ничто не остановит. — Что будет в меню? — Бобы на хлебе. Только чтобы раздражать тебя и твои итальянские корни. — Фу-у-у. — Это наказание за то, что были на стороне нацистов. — Уильям! — Клара бьет его по груди, он смеется. — Я настоящая, чистокровная американка. — Моя героиня. — Думаете, когда-нибудь на свете прекратятся войны? — внезапно спрашивает Белла, она уже под кайфом. Нет, думает Майк, никогда, мы никогда не остановимся. — Нет, — честно, но беззаботно отвечает Уильям. — Но главное, что мы в безопасности, — он смотрит на Майка. — Наконец, мы все в безопасности.

***

— Генри звонил, — говорит Белла, вернувшись. — Он скучает по всем и привезет подарки. О, Уилл, хозяин сказал, тебе звонили. Должно быть, что-то важное. — Наверное, это доктор, — Уилл встает с дивана, кряхтя как старик. — Прошу, не горюйте по мне, я скоро вернусь. — Постараюсь пережить это, — Уильям показывает ему средний палец, обувается и уходит, уже крутя сигарету между пальцами. Майк поворачивается к девочкам. — Он зашел очень далеко. — Да, — говорит Клара, мечтательно улыбаясь. — Нонна давно не говорила так много. Мне кажется, он напоминает ей Луку. Так звали её мужа. Лука и Луна. Твой дедушка тоже был серийным убийцей? — Я рад. Она выглядела счастливой. — Да. Да, так и было. Фриц? — Ау? — Ты самое лучше, что случалось с ним. Со всеми нами. Кажется, ты первый человек в его жизни, который дал ему шанс. Тебе это обязательно воздастся. Я не верю в карму и всё такое, но кто знает? Вы заставляете меня верить в необъяснимые вещи. У Майка теплеет на душе. — Знаешь… у меня было страшное чувство, что что-то плохое должно произойти. Что-то катастрофичное. Но оно прошло. Рядом с вами… я чувствую себя счастливым. Я давно не был так счастлив. Или спокоен. — Я впервые живу на полную, — говорит Белла. — Мы так помогли друг другу. Если мы ведем себя старше, чем мы есть, значит, мы можем быть счастливее, чем мы были. — Мне кажется… — Майк хочет сказать: «…вы лучшее, что когда-либо случалось со мной», но тут дверь со скрипом открывается. Это Уильям. Он что-то напевает, его лицо не бесстрастное, не безумное, но пугающее пустое, как будто он сейчас выбирает какую эмоцию примерить сегодня. Он снимает обувь и без слов идет на кухню. Достает нож, перец, начинает резать его. Песня становится громче, словно чтобы перебить ритмичный стук ножа. Тук, тук, тук. — Уилл? — Ты всегда делаешь больно тем, кого ты любишь, — поет он, — тем, кому не должен. — Уилл, — Клара зовет его, громче, строже. — Это был доктор? — Мм? Ах, да, да доктор. Нет-нет, это был не он. Совсем не он, — выражение его лица меняется от ухмылки, до оскала и снова маски спокойствия. — Нет, нет, мне звонили из-за границы. Из Лондона. — Твои… твои родители? — настороженно спрашивает Майк. — Ну, не совсем они. Скорее о них, — Уильям то посмеивается, то хмурится, как будто не может решить, что чувствовать. — На Заячьей улице был пожар. Клара подскакивает и подходит к Уильяму. Он не перестает резать, тук-тук-тук, как будто только нож в руке держит его в сознании. — Уилл, дорогой, что произошло? — Ну, теперь я богат, дорогая. До безобразия богат. Ты срываешь самые красивые розы, ты сжимаешь их, пока лепестки не опадут. Белла теперь полностью в себе, Майк встает. Он кладет одну руку на стойку и, не отрываясь, смотрит на Уильяма. Другой он берет его за запястье, чтобы прекратить — тук-тук-тук — стук. — Уилл. Наконец Уильям поднимает серые глаза. Да, он улыбается. Он улыбается как в 1985, как когда впервые надел Спригбонни, как когда лилась кровь, освобождая его дух. Он опускает нож и нагибается вперед. — Я свободен, друг мой. — Уильям… — Заячья улица 93 обратилась в пепел, — Уильям Афтон улыбается. — Мои родители мертвы. М а й к н е м о ж е т д ы ш а т ь М А Й К Н Е М О Ж Е Т Д Ы Ш А Т Ь М А Й К Н Е М О Ж Е Т Д Ы Ш А Т Ь — Ты срываешь самые красивые розы, — поет Уильям. — Ты сжимаешь их, пока лепестки не опадут.

Ты всегда делаешь больно тем, кого ты любишь.