Кинкабрь (сборник)

Чимин решает, что это последний раз, когда он ходит на встречи поиска соулмейтов, даже если Система Совместимости в очередной раз говорит, что нашла ему подходящего кандидата. Чимину горько каждый раз надеяться заново, но ещё больнее видеть, как за другими столиками с издевательской мультяшностью лопаются конфетти, и парочки бросаются друг к другу, наконец обретая способность видеть мир в своих настоящих цветах. И только с Чимином снова что-то не так. Он ни на что не рассчитывает, когда сидит с очередным — и последним, он клянётся себе, — кандидатом за одним столиком. Он ни на что не рассчитывает, но что-то царапает его внутри против воли: а вдруг это он? Мин Юнги — абсолютно в его вкусе, он забавно, немного смущенно шутит, избегает смотреть в глаза, но это Чимин им засматривается. В его компании так приятно, что он, забывшись, вздрагивает, когда начинают объявлять результаты совместимости. Мин Юнги и Пак Чимин не являются соулмейтами. Чимин изо всех сил улыбается, чтобы не заплакать. — Приятно было познакомиться, — выдавливает он из себя, поднимаясь. Он столько раз говорил эту фразу при прощании, но впервые говорит её настолько искренне. Юнги поднимается тоже. — Я рад, что моей последней попыткой был ты, — он с улыбкой протягивает руку, и Чимин пожимает ее. Он видит странную искру, мелкую, словно солнечный блик, но даже не обращает на нее внимания. — Последней? — удивленно спрашивает он. Юнги, фыркнув, пожимает плечами. — Хватит с меня поисков, фигня это все. — Я тоже решил, что если сегодня не выйдет, то брошу искать. Они смотрят друг на друга с глупыми улыбками, полными сожаления — и свободы. К ним подходят сотрудники, аккуратно напоминают, что пора покинуть ресторан, сейчас придут новые пары, но они так и стоят на месте. — Выпить хочешь? — спрашивает Юнги. Между ним и Юнги выстраивается странная, ни на что не похожая дружба. Они не разговаривают взахлёб часами, как с Хосоком, но Чимину с каждым разом все сложнее с ним расставаться. Они не исследуют каждый уголок города, как с Тэхеном, но Чимин может просидеть в квартире Юнги весь день и не захотеть уходить. А Юнги — его отпускать. Он не говорит об этом прямо, но Чимин обретает способность считывать все по его неловким улыбкам, взглядам, отведенным в сторону. Юнги отвечает на каждый его звонок в любое время, всегда соглашается встретиться, позволяет тащить себя к его друзьям. — Какого он цвета? — спрашивает Чимин у Чонгука, пока Юнги с Сокджином готовят на полевой кухне вдали от их палаток. — Как я могу тебе это объяснить? — смеется Чонгук. — Не знаю, — Чимин в отчаянии, — хотя бы на уровне ощущений. Ему хочется знать о Юнги все, хочется понимать его, насколько это возможно для человека, которому не суждено стать ему истинным. — Он носит только чёрное. — Это я и сам вижу, — невесело усмехается Чимин. — У него костяшки и локти слегка розовые, как подушечки у котов на лапках. Чимин представляет себе розовый мягким и тёплым и думает, что Юнги ощущается таким же, несмотря на свою лёгкую отстраненность. Каждый раз, когда они прикасаются, Чимин чувствует тепло — и искры, больше похожие на обманку его воображения. Чимин так сильно хотел бы истинного как Юнги, что готов придумать себе, будто это возможно. — Не спится? Чимин вздрагивает, когда слышит голос за спиной. В лагере за городом тихо, особенно глубокой ночью, Чимин, сидящий недалеко от утеса, не ждал гостей, но Юнги все равно присаживается к нему на бревно. — Намджун храпит, — смеется Чимин, поглубже закапываясь в свою куртку. Юнги сидит близко, но не вплотную. Насколько нагло будет придвинуться? — Да, я даже из своей палатки слышал, — фыркает Юнги, и Чимин смотрит на него с улыбкой. — Я рад, что ты поехал с нами. — Мне говорили, что здесь звезды видно. Чимин укладывается головой к нему на плечо, смотрит на блестящую россыпь на небе, та искрит странной рябью, непривычно ярко. — А я думал, ты из-за меня поехал. — Из-за тебя тоже. Юнги легонько ерошит волосы на его затылке, и у Чимина перехватывает дыхание от того, как пустая чернота неба над головой вдруг набирает глубины, обретает цвет — и снова блекнет. Юнги убирает руку. Чимин начинает видеть вспышки всегда, когда они прикасаются. В его глазах — все тот же монохром, но какие-то мелкие детали выбиваются из общего фона. Они смеются как сумасшедшие над историей Тэхена, Чимин хватается за бедро Юнги, чтобы не упасть, и видит жёлтые бока бананов на столе. Юнги подаёт ему руку, когда Чимин слезает со стула с коробкой новогодних игрушек, и разноцветье блестящих шариков вспыхивает так резко, что хочется зажмуриться. Чимин засыпает у него головой на коленях, пока Юнги перебирает его волосы, и, когда Чимин случайно открывает глаза, экран телевизора пляшет безумными, неизвестными ему цветами. Чимин застывает всем существом, не осмеливаясь двинуться, взбудораженный и вместе с этим ужасно напуганный. Юнги ведёт себя как обычно. Чимин сверяется с палитрой и действительно — чем чаще они прикасаются, тем больше цветов он начинает распознавать. Ему хочется броситься к Юнги, втереться в него всем телом, обнимать его часами, но не потому, что хочет наконец видеть, как все, кто обрёл свое предназначение, а потому, что влюбился в того, кто ему не предназначен. Юнги ведёт себя как обычно, и это сводит его с ума. — Давай поцелуемся? — просит Чимин, уткнувшись лбом в его плечо. Они встречают первый рассвет нового года в тэхеновой гостиной, пока остальные мирно спят после празднования, и Чимин слишком пьян, чтобы думать, и ещё больше — в отчаянии. Первое утро года всегда полно надежды для тех, кто обрёл, и раненой, обнажённой уязвимости для тех, кто больше не находит смысла в поиске. Ладонь Юнги, зажатая между рук Чимина, бледная, нежно-розовая на костяшках. — Давай, — Чимин боится вопросов или все-таки хочет их, но Юнги просто соглашается. А потом тянет к себе, и Чимин седлает его колени, подолгу просто любуется его лицом. Гирлянда, развешенная по периметру, мягко бликует на его коже, — Чимин видит только красный и синий. Юнги проезжается ладонями по его бедрам и оживляет зелёный и жёлтый, но Чимин закрывает глаза. Обычно Юнги прикасается реже, чем он, но сейчас его нерастраченная нежность проливается на Чимина, захлестывая. Он целуется почти осторожно, мягко прихватывает губы, но руки сжимают бедра, наглаживают с жадностью. Чимин с тихим вздохом выгибается, когда они стискивают бока и скользят назад, широко, открыто проходятся по всей спине и обратно вниз, словно хотят притянуть ближе. Чимин поддаётся, и они оказываются прижатыми друг к другу, кожа горит под одеждой; он скулит в поцелуй, отчаянно жмурясь. Он не хочет видеть реальность в цвете, если это станет напоминанием о том, что Юнги не его истинный. Это жестоко, что видит их только он один. Отрываться от него мучительно, но Чимин даже не открывает глаза, когда сдергивает с себя футболку и вслепую тянется обратно. Юнги ласково смеётся, — губы Чимина промахиваются и мажут в подбородок, в уголок губ, прежде чем целуют снова, — и гладит медленно и одуряюще нежно, будто чувствует, как сильно Чимин нуждается в этом. Широкие ладони скользят по его спине, стискивают талию, и Чимин вдруг ощущает себя таким крохотным в этой хватке и таким живым. Юнги гладит его, словно рисует, словно телу Чимина возвращает цвет, а не реальности вокруг них. Чимин отрывается от его губ, открывая глаза, и едва не скулит — мир вокруг него пульсирует безумными красками. А потом скулит на самом деле, вжимаясь лбом: — Неужели ты этого не видишь? — Чего не вижу? Юнги, мягко отстраняя от себя, касается щеки и просто смотрит, только на него, будто остальной мир не горит фонтаном фейерверков. Или потому что остальной мир просто не имеет значения, потому что Чимин глядя в его глаза, чувствует целым миром — себя. — Всё вокруг цветное, — горько отзывается он, беспомощно махая руками в воздухе. Юнги смеётся. — Ты только сейчас заметил? — Что значит сейчас? — спрашивает он, чувствуя, как сердце испуганно сжимается. Юнги улыбается с нежной насмешливостью. — Я давно так вижу. Ещё с самого начала, после того вечера, когда мы поехали в бар, и ты обнял меня на прощание. — Почему ты… — Чимин теряет все слова, — почему ты мне не сказал? — Я думал, что один это вижу, — Юнги неловко пожимает плечами, опуская взгляд на свои руки, поглаживающие его талию. — Мне было неловко признаваться, что я так быстро влюбился. — Я тебе нравлюсь? Чимин растерянно уставляется на Юнги, но тот, все ещё не поднимая головы, просто кивает. — Но почему мы так видим? — в панике тараторит Чимин. — Система же сказала… — Плевать на Систему, — Юнги вскидывает взгляд, и Чимина окатывает огненной волной. — Мне кажется, это, вот это, — руки внушительно сжимаются на его талии, бросая в дрожь, — гораздо ценнее. Не пытаться полюбить того, кого ты должен любить, а полюбить, потому что не смог иначе. Чимин приподнимает его лицо и целует снова, чувствуя ладони, кончики пальцев, ногти на коже, жарко, нежно. Юнги оплетает его обеими руками, крепко прижимая к себе, и мир взрывается вокруг буйством красок, но самым уникальным цветом — остается внутри Чимина. Тем, который пробуждается в нем, когда прикасается Юнги. Система не смогла им помочь, потому что знала, что в мире не найдётся человека, которого, как бы идеально он не подходил, они смогут любить сильнее, чем друг друга. Даже если все, что им для этого потребовалось, это просто прикоснуться.