Слайм из ничего

Кадзуха не помнит, когда это началось. Просто Страннику полюбилась игра, правила которой Кадзуха не понимает. Игра всегда называется по-разному, и название зависит от особенностей местности и ландшафта, в котором они оказываются. Вчера она называлась «Самурай, поймай меня, если сможешь!» Странник забрался на вершину каменной башни и окликнул спутника, который внизу, под деревьями, собирал яблоки. — Если ты самурай моего сердца, то лови его! Иначе оно разобьется! — крикнул юноша и шагнул в пустоту, чтобы камнем полететь вниз. Кадзуха чудом успел преодолеть расстояние в восемь, нет, десять прыжков, и поймать его. Анемо стихия смягчила удар и позволила выдержать нагрузку. — Ты же мог навредить себе! Зачем так делаешь? На что Странник странно улыбнулся и огладил его лицо: — Если бы ты там был… то меня поймал, правда? На зло всем! — его глаза как-то не по-доброму сверкнули. — О чем это ты? — Да так, — он так и не рассказал ему, а по выражению лица Кадзуха понял, что лучше и не расспрашивать. Придет время — он сам расскажет, когда будет готов. Впрочем, в последние дни игры стали другими. Странник понял, что в конце обязательно должен быть приз. И стоит признать, что игры приобрели иное настроение и финал. Заброшенная деревня, в которой они остановились на пару дней, живет своей тихой и призрачной жизнью. Только вот… — Кадзуха-а, спаси, этот отвратительный хили-… нет, слайм, сейчас поколотит меня по чем зря! «Ох, — думает Кадзуха, — снова игры». Ситуацию усугубляет, если можно так выразиться, довольно густой туман. — Хотя бы выбрал для приличия кабана, — тихо улыбается он, но Странник его не слышит. — Самурай, будешь спасать или нет? Мое сердце в опасности! — Я стараюсь не сильно вживаться в твои игры. Помнишь? В прошлый раз… нехорошо кончилось. Странник не согласен. — По-моему кончилось все как раз-таки хорошо, — он усмехается. — Я взорвался три… нет, четыре раза! — он даже на пальцах посчитал и показазывает другу, только самурай не может увидеть из-за тумана. — А ты и того пять! У Кадзухи лицо вспыхивает: он точно знает, что под «взрывом» имеет в виду кукла Сёгуна. И это отнюдь не «взрыв стихий. — Пожалуйста, не называй это так. — «А он и правда считал?» Ничего не поделаешь: если Страннику чего-то захочется, он ни в жизнь не отстанет, а его проделки могут превратиться в нечто опасное, даже для окружающих. Пока что Кадзуха, правда, не представляет, что опасного может выйти из горстки маленьких слаймов и связанного человека, но… это же Странник, он найдет, как раздуть… слайма из ничего? Ему так понравилась эта фраза, что он произносит ее вслух. — Раздуваешь слайма из ничего, — улыбается он Страннику, пока тот шумит. — Что-то я потерял тебя из виду, ты где? Но Странник молчит. Раздается шум, какой-то всплеск. Кадзуха ускоряет шаг, молоко тумана расступается, образуя рваные клочья. Звуки становятся громче, а затем стихают и доносится уже знакомый голос: — Кадзуха, я правда застрял, я не шучу! Кукла электро архонта показывается впереди. Туловище юноши застряло в квадратной конструкции, таких по деревне они уже видели достаточно, только эта еще и выглядит сломанной. — Ты в порядке? — интересуется Кадзуха. — Да, только застрял. «И когда успел?» — самурай уверен, что прошло очень мало времени от момента, когда Странник разыгрывал из себя жертву до самого застревания. — Кадзуха, знаешь, что это за штука? — спрашивает Странник. Кадзуха обходит объект кругом. — Похоже на очень-очень старый алтарь. Как будто раньше он был цельным, из камня, а потом сломался и кто-то решил его починить, приставив вырезанную из каменного дерева часть. Она тебя и прижала, а ты угодил ровно в круглый центр, словно пчелка в соту. — «Пчелка в соту», — передразнивает юноша, но о чем-то вспоминает и восклицает: —Тот слайм, Кадзуха, я его запомнил! — Какой слайм? Странник рассказывает, как так вышло, что он застрял. Он «аннигилировал» — как выразился — гидро слаймов, пока один особо дерзкий и крупный не решил схитрить. — Сел на мою шляпу и притаился. Глупый слизняк! Полагал, не почувствую его веса? Ха! Я снял шляпу, но она упала по другую сторону этого… хм, алтаря и зацепилась за куст, а стоило мне перегнуться, чтобы поднять ее, как… Клянусь, Кадзуха, паршивец знал, что делать! Он ловко скинул на меня эту крышку, защемил между створок, и был таков! — Но слаймы… Странник, слаймы же не настолько сообразительные, — скептически отмечает Кадзуха. — Я тебе говорю, так и было! — настаивает Странник. — Верь мне. Вытаскивай: хочу догнать его! Он не должен далеко удрать: я его по блеску слизи определю! — Ладно. Как скажешь… — Кадзуха привык не удивляться некоторым способностям Странника. Тому слайму точно не повезло: бедолага, должно быть, сгинет с лица земли ужаснейшей из слаймовых смертей. Чтобы помочь товарищу, самурай обходит ловушку кругом. Напрасно Странник пытается вылезти из узкой дыры: деревяшка надежно придавила сверху: «Я ведь не толстый, как же так?» — ворчливо сетует он и пыхтит, надеясь просочиться через узкое отверстие. Талия Странника очень тонкая, но отверстие еще уже. При том, не будь талия такой узкой, Странник бы даже не угодил в ловушку! Так вышло, что отверстие в центре как будто точно идеально подогнано под размеры юноши. Вот так совпадение! Напрасно, все напрасно. Странник повис, а его зад обреченно торчит с другой стороны, только прямые ноги упираются ступнями в землю. Что-то в этом привлекает Кадзуху. Он вдруг обнаруживает, что не может или не хочет отводить взгляда от беспомощной жертвы ветхого и странного алтаря. Возможно, дело в том, что Странник предстает с другой стороны, когда беспомощен и безоружен? Кадзуха проводит рукой по каменному основанию и над ягодицами Странника так, чтобы точно случайно не задеть. Плоский и упругий зад плотно обтянут тканью шорт, узкие бедра тоже в западне из-за туловища и не могут ничем помочь своему хозяину. Сильные от долгих странствий икроножные мышцы красиво терпят простаивание. Кадухе вдруг становится интересно, какой звук получится, если шлепнуть по ягодицам? Своей покатой и упругой формой они как будто напрашиваются на это. И почему ладонь по своей форме точно создана для того, чтобы положить ее сверху и… «О, святые ветра, почему же я об этом думаю? Как недостойно. Что же это со мной? Давай, Кадзуха, соберись, будь добр!» Странник пытается повернуть назад голову, насколько возможно, потому что не видит ничего, что делается по ту сторону. А ему интересно. — Что ты там делаешь? — спрашивает он нетерпеливо и подозрительно. — Ничего. Кадзуха поспешно одергивает руку: «А что если?.. Он же сам сказал, это игра. Просто непонятно, когда она началась и закончилась ли. А может, продолжается, просто Кадзуха этого не понимает? Может быть, он должен что-то сделать? Да и эта история с хитрым слаймом странная, как будто выдуманная». Но последующий голос Странника, со стальными нотками, рушит всякую надежду. — Тогда чего замялся? Вытащи меня! Едва Кадзуха берется за деревянную верхушку алтаря и подпирает ее плечом, чтобы приподнять, как сверху на него прыгает целая стайка слаймов! Слаймов так много и они так сплоченно атакуют, что не оставляют юноше выбора. Он обнажает свой меч и разрезает пространство, точно режет ножом масло. Он помогает себе стихией ветра, и небольшой поток устремляет свою циркуляцию вверх, взметая с земли листья, песок и полупрозрачные живые комочки. Сзади кричат и при том очень нетерпеливо: — Кадзуха, этот не тот слайм! Ты не того слайма плющишь, Кадзуха! Да вытащите же меня кто-нибудь! Кадзуха оборачивается, но уже поздно. Пока он отвлекался на стайки слаймов, один из них, самый маленький, размером с котенка, подпрыгивал около алтаря и… Шлеп! Ай! Шлеп! Слайм шлепает Странника по заднице, и Странник ничем не может ответить. Он тщетно болтает ногами и пытается лягнуть назойливое создание, отпихнуть от себя: слайм, отчасти благодаря своему размеру, легко уворачивается и повторяет свои прыжки. Они незатейливы, но эффективны. Шлеп! Шлеп! Лицо Странника искажается от гнева, щеки покрываются густым румянцем, а большие глаза яростно сверкают. Упругий и звонкий… звук разрезает тишину заброшенной деревеньки уходя в бесконечное повторение. Снова и снова. Кадзуха настолько обескуражен зрелищем, что забывает про собственное сражение. Свой меч он опускает вниз, и теперь только и может, что наблюдать. Его враги, кажется, решают воспользоваться моментом и исчезнуть. — Я разорву тебя на части, мерзкая капля! — вопит Странник. — Пожалеешь, что родилась на свет, да я зубами вырву из тебя всю слизь и сплюну в жерло вулкана, чтобы никогда познала благость реинкарнации! Шлеп! Шлеп! — Ааа! Кадзуха, лови ее, давай! Убью голыми руками! Наконец, Кадзуха поднимает меч и приближается. Глупый слайм настолько погрузился в свое занятие, что не замечает приближение опасности. Но только Кадзуха заносит меч, готовый нанести молниеносный и точный удар, как слайм уворачивается, делает отскок от алтаря и прыгает высоко вверх. Нет, не поможет! Меч рассекает покатую форму, как гладкое желе. Прямо в воздухе. От проникновения лезвия внутрь, слайм раздувается до невообразимых размеров. Он ширится и растет, на прощание, как нельзя красиво, отражая на себе свет тусклого солнца. Затем раздается всплеск, и вся прозрачная жидкость обрушивается вниз, окатывая Странника с головы до ног. — Извини! — просит прощения самурай. Странник не отвечает, он мотает головой, пытаясь отряхнуть волосы. Кадзуха прячет меч. Чуть позже он так и не сможет объяснить себе, как так вышло, что его рука без его ведома опустилась на ягодицу Странника, легонько сжала ее, а затем шлепнула пару раз, да так, что получился звонкий шлепок! Мелодичный. Ему понравилось. А Странник восклицает: — Он снова бьет меня! Кадзуха, и почему ты его не аннигилировал? — Просто Странник не может увидеть, что именно послужило причиной шлепка. На этот раз. «И нравится же ему это слово «аннигилировать». — Убил, — отвечает юноша. — Странник, возможно, это всего лишь фантомное ощущение? Знаешь, что это такое? Страннику нечего ответить: конечно, он знает. Сегодня его так часто бьют по заднице, что разум сам повторяет ощущение? Но как же тогда звук? Наконец, Кадзуха вызволяет его из деревянной ловушки и неожиданно подхватывает на руки. — Ты чего? — даже Страннику сложно скрыть удивление. — Давай подумаем, — отвечает спаситель. — Ты угодил в хитро придуманную ловушку коварного и расчетливого злодея, так? — Это был необычный слайм, я же говорил. — Неважно. Все же я вызволил, так? —… — А потом я одолел твоего скользкого угнетателя. — Всего лишь-то кроха-слайм! — Неважно. Я одолел, а ты — нет. — Жаль, что я этого не видел, — бормочет Странник. Должно быть, перед его внутренним взором проносятся варианты пыток, которые он бы с удовольствием применил к «расчетливому» слайму, но теперь, увы, не может, потому что его опередили. — Не беспокойся, я разорвал его мечом, как грозовой пес — тучку, — успокаивается друг. — Обещаю, что коварный слайм больше тебе не угроза. «Да это даже звучит нелепо!» У Странника вспыхивают щеки, лоб и шея, а от негодования линия рта кривится, но даже так он остается удивительно красивым. В такие моменты Кадзуха может без опаски любоваться — все равно не заметят. — Я уже сказал, это был не простой слайм! И вдобавок глупое стечение обстоятельств! Чего смеешься? И поставь меня уже на землю, ты, самурай! Но самурай только крепче сжимает свою ношу. — Не могу. Моя награда. Поставлю на ноги, убежишь: все же ты скользкий тип. Странник правда весь мокрый от жидкой, кристально чистой слизи. — Да уж, — усмехается он, — точно скользкий! И куда ты меня понесешь, самурай? На самом деле он уже несет. Вдоль пыльной дороги, подальше от злосчастного алтаря, которому, по какой-то непонятной причине, поклоняются местные слаймы-бандиты. — Вон в ту рощицу. Там сухо и красиво. Растут дикие и мягкие травы. Тебе понравится. — И что делать будешь, самурай? Кадзуха недолго думает: — Избавлю от фантомных ощущений и взорву пару-тройку раз, так ты это называешь? — Самурай, я бы сопротивлялся, но совсем обессилел. Ты уж взорви меня так, чтобы… — Как? Странник обнимает его лицо ладонями и крепко целует в губы: — Чтобы я забыл обо всем на свете, хорошо? Особенно — про эту пакостную каплю, попадись она мне! Кадзуха смеется и краснеет, одновременно, он утыкается лицом в его шею. Скорее это Странник делает так, что для Кадзухи пропадает целый мир и он порой он делает такие странные и смущающие вещи, о которых потом неловко вспоминать. Роща скрывает путешественников в своих живых стенах. Ветер сегодня тепл и легок, он решился обойтись одним заданием дня — разогнать небольшой молочный туман в деревне да покружить слаймов в боевой стойке самурая. Кадзуха развязывает шнуровки на поясе спутника, именно сегодня они кажутся спутанными и туго затянутыми, и стаскивает насквозь мокрые шорты вместе с нижним бельем. Движения нетерпеливы, но уверены. Кожа юноши мокрая, скользкая, как и волосы. Тело Странника ни горячее, ни холодное, а на удивление прохладное. Однажды Кадзухе довелось держать в руках фарфоровую старинную куклу, и ощущение похоже, но гораздо более приятное. А еще от Странника веет прохладой озера: перед внутренним взором Кадзуха может увидеть свежую водную гладь. Он зарывается носом в густые волосы и готов поклясться, что кукла Сёгуна пахнет не как обычные люди, а имеет свой неповторимый, неизъяснимый нечеловеческий аромат. Поэту сложно — нет, решительно невозможно — подобрать определение. Просто Странник пахнет Странником. Пожалуй, все, что можно сказать. Кадзуха даже рад, что он, возможно, единственный, кто знает этот запах так близко. Ему хочется, чтобы так было всегда. И не стоит рассказывать о нем даже в стихотворениях. Они целуются, а затем Кадзуха замечает на ягодицах Странника розовые следы. Их оставили атаки слайма. — Не болит? — юноша оглаживает их подушечкой большого пальца. В ответ ему тихонько усмехаются, отвечая взглядом, мол, какие пустяки! Ноги Странника раздвигаются, приглашая Кадзуху ближе к себе. Он подпускает его к своему совершенному и такому кукольному телу так близко, насколько это возможно. Их напряженные, набухающие кровью члены встречаются друг с другом и трутся, вызывая ни с чем несравнимое удовольствие. Кадзуха целует Странника так глубоко и страстно, как только может. Странник отвечает тем же и напоследок кусает нижнюю губу. Одной рукой Кадзуха берет свой твердый член. Головкой члена нащупывает маленькую дырочку и проталкивается в нее. — Кадзуха, ты сегодня вот так сразу? Он… — Странник не договаривает, потому что глубокий толчок выбивает из легких воздух. Кадзуха почти сразу начинает двигаться. Своими крепкими и стройными ногами Странник обхватывает его поясницу и прижимается к нему всем телом, кожа к коже, а она влажная и теплая. Напрягая таз и двигая его навстречу помогает проникать в себя. Когда Кадзуха изливается внутрь, он ощущает пульсацию члена и электрический разряд, который проносится вдоль спины и исчезает в паху и в голове. Изумительный ясности и силы вспышка ширится, сверкает и растворяется, а следом за собой заставляет раствориться и пространство вокруг. Краем глаза Кадзухе удается уловить, что Странник также достигает пика, только вот он называет это «взрывом». Взрыв… Интересно, какой взрыв он имеет в виду?.. Кадзуха сравнил бы его с мимолетным мгновением вечности. Он не может представить себе ничего более прекрасного, чем близость с любимым. Ощущение ясности и тяжести мира постепенно возвращается. Они отдыхают и переводят дух, а затем самурай о чем-то вспоминает. В нем все еще живет тот порыв, который показался ему чем-то недостойным. Неужели это правда так? — Можешь, пожалуйста, встать на четвереньки? — просит он. Странник на удивление послушно и молча выполняет просьбу, должно быть, решил, что возлюбленный достаточно отдохнул и готов на новые подвиги. Он чувствует, как пальцы, — забинтованные пальцы — сначала водят по спине, лаская ее, а затем спускаются к ягодицам. Они жадно впиваются в них. Тогда юношу поворачивает голову через плечо, его глаза лукаво посмеиваются: — Кадзуха, думаешь, я не догадался? О том, что ты хочешь занять место слайма?.. Мое тело — всего лишь инструмент. Поэтому, если тебе нравится какая-то его часть… я не против. Твоя задача лишь оберегать мое сердце. Это самое главное. Иногда Странник много говорит. Но и — много понимает. Кадзуха надеялся, что тот шлепок в деревне остался в тайне, висеть на совести злосчастного слайма, а теперь ясно, что это у Кадзухи закрылись необъяснимые желания. Юноша прогибается в пояснице и оттопыривает свой зад. Такое можно счесть приглашающим движением. Самурай касается пальцами упругой и нежной кожи. Она до сих красная от шлепков слайма, вот насколько она чувствительная! а Кадзуха хочет… — Я не должен, — он думает убрать руку, но ее неловко хватает ладонь Странника и так же неловко, потому что ему неудобно в такой позе, шлепает ей по собственной ягодице. Показывает, как надо. Затем он усмехается сквозь зубы, в своей привычной дразнящей манере: — Кадзуха, а ведь обещал перекрыть фантомные ощущения! Меня отшлепала какая-то слизь комочная, а ты даже не можешь ее перешлепать? Вот уж не разочаровывай. В груди Кадзухи зарождаются странные чувства нежности, злости и любви. Он задумчиво поглаживает ягодицы. До чего они нежные и беззащитные! Кадзуха опускает ладонь, она встречается с упругой кожей, звук чистый и по-своему совершенно бесстыдный и прекрасный. — Ты себя сегодня вел не очень хорошо, — произносит он и снова шлепает любовника по ягодицам. — Зачем тогда на башню полез? Спрыгнул?.. — Я же говорил, — отзывается Странник, он почти шипит сквозь стиснутые зубы, хочет развернуться, чтобы посмотреть на самурая, но ему не дают. Его шлепают и разворачивают обратно. — Я просил больше так не делать. Зачем рискуешь и хочешь причинить себе вред? Заставляешь волноваться о тебе? Нехорошо так делать. Ты должен позволять мне заботиться о себе. — Подожди… что-то не так… ты должен делать это молча! Что за слова? Разве я чем-то рассердил тебя? Можем все обговорить!.. Но Кадзуха опускает ладонь снова и снова… снова и снова, пока Странник, наконец, не издает тихий звук, похожий на тяжелый выдох и «ах». Его нежные ягодицы стали совсем красно-розовыми! Тогда Кадзуха прижимается к спине Странника, он нависает сверху, покрывая собой, как небо гору. Его злость куда-то прошла, это была странная злость: то ли она опутала некую нежность внутри, то ли, напротив, это глубинная нежность и обида опутали эту злость. — Извини, не следовало мне… сильно больно? Странник несколько минут молчит прежде, чем ответить: — Мой болевой порог невероятно высок: пару шлепков ничего не сделают. — Это не игра. Я правда переживаю за тебя, когда ты себя плохо ведешь. — Переживаешь?.. — голос Странника где-то тонет, настолько тихим и неразборчивым становится. Кадзуха трется о его голую кожу щекой: до чего она чудесная, нежная! — Ты — первый и единственный человек, который вызывает во мне столь сильные и странные чувства. Человек, глядя на которого, я могу запутаться в собственных мыслях и потерять контроль над собой, понимаешь, Странник? Извини, если я тебя чем-то обидел, но я правда… сделаю все, чтобы поймать тебя, если ты вдруг упадешь. Но это не значит, что нужно каждый день бросаться с головой вниз. В эти мгновения мне больно от того, что тебе так плохо… Почему ты так делаешь? Странник изворачивается всем своим телом и уходит из-под тяжести Кадзухи, а затем он заставляет его сесть. Сам обвивает его шею руками. Сердце самурая падает, потому что в глазах куклы появляется нечто новое. Оно смотрит на него из самых глубин темной синевы. Сияет чем-то незнакомым, неизвестным, таинственным и невероятно притягательным. Он готов без промедления отдать за это жизнь. Может быть, это и есть Голос Вечности? Странник долго смотрит в его лицо, а затем говорит: — Кадзуха, этой ночью можешь не сдерживаться и делать со мной все, что только придет в голову. — Я люблю тебя, — только и может прошептать Кадзуха. «Я просто очень сильно тебя люблю!» —… Скорее, — выдыхают ему в губы: нежно, ласково и тепло. В этот момент Вселенная обнимает самурая и льнет к нему ближе, к самому сердцу. Сначала кажется, вот теперь она войдет в него и утопит в себе, но он тотчас вспоминает, что его сердце — уже ее часть. Между ними нет да и не было никакой разницы. Хотя бы сейчас он это чувствует. Помнит. — Да, — отвечает он, и из глаз текут слезы счастья.

***

…Они наблюдают проплывающие облака. Воздушные края соприкасаются так, как их кожа — друг к другу, совсем не остается пространства. Единое целое. Возможно, без ядра. Оно им не нужно. Странник разлепляет свой нежно очерченный рот, чтобы сказать про слизь гидро слайма. — Я весь в ней. И твоя жидкость внутри меня. У меня тоже есть жидкость, Кадзуха. Он имеет в виду семя. — Да, есть, — Кадзуха не совсем понимает, что отвечать. Иногда кукла электро архонта говорит необычные вещи. Ее пальцы проводят по животу, подбирая остатки спермы. Странник изучает ее, позволяя обволакивать фаланги и отражать свет, который просачивается сверху сквозь ветви деревьев. — Не уверен, что она может дать потомство. И я точно не смогу дать потомство тебе. Ты не сможешь продолжить род, а ведь это так важно для самурая… Еще меня одолел слайм: я поверженный, но не сломленный, лежу в слизи… — Он поворачивает к юноше голову. — Все равно любишь? — спрашивает и как-то странно улыбается. Точно защищается. «Какой же он странный. Самый странный человек на свете». Кадзуха прижимается к нему, а затем крепко обнимает и осыпает поцелуями. Губы задевают волосы, ухо, щеку, шею. —

Мокрая. Моя любовь, От слайма получив урок, Греет уставший бок.

Они смеются, а Кадзуха шепчет: — Я люблю тебя и буду любить любым, Странник. Даже не зная твоего имени. — Однажды я сам его узнаю, — тихо отвечает он. — Ты станешь первым, кому я его назову, Кадзуха. И ты сразу позовешь меня. — Позову, Странник. Обязательно позову.