Осколки чёрных звёзд

      Огромная зала встретила Микасу сотнями изящно вырезанных свечей, освещающих причудливо поблескивающие кристаллики хрусталя. Люстры отбрасывали яркие блики на пол и стены, и блестящее платье Микасы сияло сотнями маленьких искорок.       Дорогая ткань, дорогие украшения — все это лишь декорация на вечер, услада для искушенных богатых глаз, но Микаса чувствовала себя в них по-настоящему особенной. Все взгляды обращены на нее. Они собрались здесь, чтобы послушать ее голос. Изящно опираясь ладонью о белоснежный рояль, она кивнула пианисту, и он мягко опустил руки на клавиши, извлекая нежные, чарующие звуки. Мурашки пробежали по телу, секундный вздох — и Микаса запела.       В зале воцарилась тишина, и только ее звонкий голос, отражающийся от каменных стен, лился сильным, ровным потоком, чаруя слушателей.       Петь было приятно. Микаса чувствовала вибрации в груди, слушала свой красивый, нежный голос и даже не смотрела в зал. И так знала, что гости внимательно слушают ее.       Даже самые искушенные зрители, зевающие на очередном балете, вслушивались в ее голос. Почему — Микаса сказать не решалась. Хотелось бы верить, что ее голос был настолько прекрасен, что нельзя было и подумать о том, чтобы пошептаться с соседом. Но внутри она точно знала, почему привлекает столько внимания.       Корсет, туго затянутый так, что диафрагма едва может опуститься вниз, приподнимал ее пышную грудь, а тонкая талия выделялась на фоне покатистых бедер. Микаса мечтала о том, чтобы ее слушали, но понимала, что на нее просто пялятся и что после очередного концерта к ней в комнатушку, где она обычно переодевалась, выстроится очередь из поклонников, которым нужно было только одно — ее расположение и хотя бы намек на то, что их может ждать что-то большее, чем благодарность.       Микаса с упоением смотрела на тех, кто так же, как и она, любил музыку, слушал ее, не смотрел на открытые плечи, не испепелял взглядами ее тело, затянутое в ткань, а просто слушал, как она искренне пела, дарила людям спокойствие души, пускай и не сражалась где-то далеко за стенами, но делала что-то не менее ценное.       Однако таких можно было пересчитать по пальцам одной руки.       Микаса бегло оглядела зал — вокруг снова знакомые лица: чиновники, служители храмов, важные господа из совета дворца, королевские слушатели… Микасу не прельщали громкие титулы. Уже давно привыкла к тому, что они ничем не лучше пьянчуг в борделях. Последние хотя бы искренни.       Она ненавидела саму мысль о том, что все эти богатые, обеспеченные люди избалованы настолько, что считают себя способными купить абсолютно все. И ее расположение в том числе.       Но Микаса была не из робкого десятка. Знала, как вести себя с особенно настырными поклонниками.       Другая бы уже давно оказалась бы на обеспечении у какого-нибудь богатого мужчины, но Микаса так не могла. Не позволяли ни совесть, ни собственные принципы. Особенно мысль о том, что где-то там за стенами Эрен сражается, рискует своей жизнью ради того, чтобы она смогла петь. И предать эту мысль, Эрена, согласиться на унижение, передать право на собственное тело кому-то другому — невозможно.       Голос звучал все ярче, Микаса расчувствовалась, отошла от рояля, готовясь к высокой ноте, и едва не потеряла равновесие на сцене, когда вдалеке, в тени, увидела его. Снова он. Стоял в красивом, явно дорогом костюме с букетом белоснежных калл.       Едва взяв себя в руки, Микаса выдохнула последнюю кристально-чистую высокую ноту. Зал рукоплескал, люди вставали со своих мест, несли цветы, бросали букеты к сцене, но Микаса коротко поклонилась и быстро ушла за кулисы.       Сердце стучало в висках. Кажется, у нее начиналась мигрень. Как будто бы раскаленный прут медленно вводили в мозг. Глаза заслезились, но Микаса быстро промакнула их платком, чтобы косметика не расплылась огромными синюшными пятнами. Оттирать такое сегодня у нее просто нет сил.       Ужасно хотелось закурить, но под рукой не было ни единой сигаретки. Просить у гостей она попросту не решилась бы. Мало ли кто что подумает о ней. Может, кто-то и намеком это посчитает, и Микасе такое было совсем не нужно.       Микаса развалилась на кушетке в своей комнатке за сценой, облокотившись на её подлокотник. Голова уперлась любом в сжатый кулак. Она то ли просто подпирала голову рукой, то ли пыталась пробить, наконец, лоб и освободиться от этой жуткой, пульсирующей боли, нарастающей с каждой минутой.       Чертов Леви Аккерман. Может, ей просто почудилось? Не может же быть, чтобы он и впрямь явился в такое место. Здесь ведь огромное количество людей, которые мечтают, чтобы его поскорее отловили.       В дверь гримерной постучали, и Микаса дернулась, поднялась с кушетки и разгладила платье. Пришли ее слушатели, и надо было выглядеть прилично.       Дверь приоткрылась, и в щель заглянула низенькая женщина.       — К вам уже можно? Гости хотели бы увидеть вас на банкете.       Черт, еще и банкет, — подумала Микаса. Она совершенно про него забыла и не хотела даже думать о том, чтобы идти в зал с огромными сияющими люстрами и искристым шампанским, где шум голосов заглушает поток собственных мыслей. Раскалывающаяся голова с горящим прутом у глаза молила отнести ее домой в темную, хоть и душную, но уютную и родную комнату.       — Пару минут, я выйду через пару минут, — сказала Микаса, и женщина закрыла дверь, снова оставив ее в полной тишине.       Микаса упала на кушетку, совершенно не желая никуда идти. Но это было ее работой. Гости расстроятся, если она не выйдет к ним сегодня. А ведь ей щедро заплатили за этот концерт. Не зря же она столько лет старалась пробиться на такие сцены? Явно не ради того, чтобы позволить какой-то головной боли все испортить.       Удушающий аромат цветов выгонял ее из комнаты, и Микаса, быстро поправив макияж, вышла, в надежде, что в каменной зале может оказаться хотя бы прохладно.       Но надежды не оправдались. В зале толпилось много людей, и все разом повернулись, стоило ей только войти. Микаса всегда неловко чувствовала себя, если ей приходилось быть в центре внимания. Одно дело петь на сцене, и совершенно другое, быть рядом со всеми этими людьми, которые непременно хотят с ней поговорить.       Натянуто улыбаясь, она кивала головой то одному, то другому господину, подавала руки для поцелуя и пыталась скромнее вести себя при женщинах. Микаса не была принцессой или какой другой важной шишкой, но ее голос вознес ее до высот, невиданных таким простушкам, как она.       Взгляд невольно заскользил по зале. Неужели ей и правда почудился этот прилипчивый, как колючка, Аккерман? Микаса шла к центру залы как в тумане. Чувствуя только усиливающуюся головную боль, она взяла с подноса бокал шампанского, зная, что это сделает только хуже. Но терять уже было нечего. Нужно было всего лишь подождать, пока официально объявят торжественную часть закрытой. Тогда можно будет спокойно уйти. До этого охрана просто ее не выпустит.       Но, как на зло, ведущий никак не объявлялся, а до тех пор нужно улыбаться, кланяться и подавать мужчинам руки. Невыносимо.       Кто-то рядом щебетал комплименты ее голосу. В любой другой день Микаса сияла бы от счастья, но сегодня вышло только вымучено улыбнуться, извиниться, и уйти в другой конец залы к балкону, от которого приятно тянуло холодом.       Микаса грузно опустилась на кресло. Больно было даже смотреть на собственное сверкающее платье. Каждая бусина бисера, словно острый клинок, пронзала глаза своим блеском. Когда уже закончится этот вечер?       — Здравствуй.       Микаса вздрогнула, чудом оставшись незамеченной. За тонким, едва развевающимся тюлем на пороге балкона стоял мужчина. На его лице красовалась щегольская маска, но рост, волосы, тело — все кричало: «Аккерман».       — Вы с ума сошли! Вас схватят, — шикнула она. Внутри все перевернулось, липкий страх расползался по телу. Если сейчас начнется погоня, не приведи богиня перестрелка, это станет для нее настоящим позором.       — Уже переживаешь за меня? — Леви усмехнулся, и через маску блеснули его яркие голубые глаза. Микаса на миг засмотрелась на эти маленькие льдинки, но тут же смутилась и отвела взгляд, будто бы вообще не разговаривая ни с кем.       — Ничуть. Я не хочу проблем. Как вы вообще сюда попали? Уходите сейчас же.       За локоть мягко потянули. Она не успела возмутиться, быстро взяла себя в руки, не позволяя эмоциям выдать непрошеного гостя. Микаса скользнула за тюль на прохладный балкон. Свежесть летней ночи наполнила легкие, слегка облегчила мучительную, пульсирующую головную боль. Микаса вдохнула полной грудью, понимая, что от этого типа ей теперь точно не отделаться. Но почему-то его компания не вызывала отвращения. Только легкое чувство раздражения.       — К чему вообще этот маскарад? — спросила Микаса, сложив руки на груди. Отступила на шаг. Мало ли что у этого преступника на уме.       — На всякий случай. Вдруг меня кто-то узнает.       — Боюсь, что лицо не самая узнаваемая ваша часть, — ответила Микаса, глядя на него сверху вниз. И как такой маленький человек вносил столько суеты в ее жизнь?       — Самой узнаваемой ты еще не видела, — усмехнулся Леви, стягивая маску с лица. Микаса в очередной раз отметила, какой симпатичный у него профиль и как идет ему эта странная прическа, но тут же выкинула все эти мысли из головы.       — У вас пара минут. Иначе меня хватятся. Говорите быстрее, зачем пришли.       — Чего ты так злишься на меня?       Микаса многозначительно посмотрела на Леви. Действительно. Всего лишь прикрылся ей во время перестрелки, а потом еще и проституткой посчитал. Совсем не на что злиться.       — Прости, что спутал тебя с проституткой. С кем не бывает, — сообразил, наконец, Леви, но это сделало только хуже.       — Ни с кем обычно не бывает, — буркнула Микаса, разворачиваясь к двери балкона. Нечего ей тут больше делать.       — Постой, это тебе, — где-то глухо проговорил Леви, и Микаса развернулась, встречая взглядом тот самый букет из белых калл.       — Не нужно, спасибо, — быстро проговорила она, выставляя руки вперед. Брать цветы от преступника, когда у нее вся комната ими завалена, точно не стоило.       — Бери говорю, — настаивал Леви.       — Да не нужны мне ваши цветы! — шикнула Микаса, сама не понимая, чего так раздражается. Голова пульсировала, словно кто-то хотел вытащить мозг прямо через глазницу, дома никто не ждал. Хотелось просто прилечь, а не спорить сейчас о всяких глупостях с каким-то Аккерманом.       — Я же ничего плохого тебе не сделал, — сказал он, и Микаса выгнула бровь, удивляясь, как ему еще хватает наглости говорить ей такое.       Виски сжало, словно раскаленными клешнями, и она не успела ничего сказать, только шикнула от боли, схватилась руками за горячий лоб.       Она почувствовала, как Леви схватил ее под руку, поддерживая.       — Голова болит? Хочешь, я тебя отсюда уведу?       — Конечно нет, что подумают все вокруг? — сказала Микаса, как только смогла снова безболезненно открыть рот. Она вытащила свой локоть из его руки, отошла на шаг, ближе к двери. Ей не нравилось, что он так фамильярничал с ней. С другой стороны, этот диалог казался таким живым, таким… настоящим. В отличие от всех этих богатых господ Леви был прямолинеен, как поезд.       — Никто не заметит.       Микаса в очередной раз сделала глубокий вдох. Отвечать не хотелось. Ничего не хотелось. Как же это все надоело. Она сверкнула глазами, надеясь, что Аккерман поймет все по выражению ее лица и перестанет испытывать судьбу.       Отчего-то не хотелось, чтобы его и правда поймали.       В полицию она сдать его не смогла. Оправдывалась тем, что полиция далеко не всегда понимает, что делает, и они чуть не прикончили Эрена, эта жалкая кучка трусов. Но оправдания были глупыми. Она могла бы помочь огромному количеству людей, если бы сдала его с потрохами. Но она не сдала. Только вернулась на место в зале.       Микаса сидела на стуле, медленно потягивая шампанское, изо всех сил стараясь делать вид, что все в порядке, что голова совсем не болит, а на балконе нет никакого преступника.       Плеча мягко коснулись, и Микаса вскинула голову.       — Позволите пригласить вас на танец?       Мужчина средних лет, один из тех, кто сидел на первом ряду, сейчас был одновременно и наказанием, и спасением. Микаса с радостью отказалась бы танцевать, сославшись на усталость, но этот танец помог бы ей скрыться от Аккермана. В толпе он точно быстро потеряет ее из виду. В этих сверкающих богатых нарядах легко потеряться, легко утонуть в ярких отблесках дорогого бисера.       Она всего секунду сомневалась, думая, стоит ли ей пойти, но усталость и головная боль навалились на нее с двойной силой. Внезапно, предложение Леви зазвучало так соблазнительно…       — Простите, такой тяжелый вечер…       Мужчина недовольно оглядел ее, отошел на шаг, рвано поклонился и нервно ушел в толпу.       Микаса со всей четкостью осознала одну очень неприятную вещь — она была здесь всего лишь товаром, красивой вещицей, которой хотелось завладеть. Всем здесь хотелось прикоснуться к соловью, который даже не сидел в золотой клетке, просто метался от сада к саду, чтобы прокормить себя, и что внутри у маленькой птички — никому нет дела. И Леви Аккерман ничем не отличался. Она явно понравилась ему, и он всего лишь захотел ей владеть. Потому и бегал за ней весь этот вечер.       Только вот Леви ко всей этой толпе никак отнести не получалось. Микаса твердила себе, что он точно такой же, но что-то в нем было такое… Может, так и ощущается забота? Нет. Микаса помотала головой. Никакой заботой здесь и не пахнет.       По крайней мере с помощью Леви она как-нибудь доберется до дома. А если он начнет распускать руки, то почувствует, что она далеко не так беззащитна, какой хочет казаться.       Только вот где его искать? Может, он уже и убрался давно… Но перспектива поскорее улизнуть из этой душной, шумной залы, была слишком притягательной.       Микаса подскочила, выбежала на балкон, свешиваясь вниз через резные перила в надежде, что увидит Леви.       К ее удивлению, он спокойно вышагивал по тропинке в темноте, направляясь к выходу. Его как будто бы никто и не видел. Как ему удалось так хитро скрыть свое появление здесь?       — Эй, — крикнула она, не придумав ничего лучше. Звать по имени не решалась, не хотела привлекать лишнего внимания. Леви притормозил, медленно обернулся. Даже в темноте было заметно, как он ухмыльнулся, увидев ее.       Микаса тут же выпрямилась. Не подумала о том, что в платье глубокий вырез, и она выставила напоказ все свое декольте. Но голова снова дала о себе знать, и мысли о стыде ушли куда-то глубоко внутрь.       Леви неопределенно махнул ей рукой и быстро пошел назад.       Микаса пробралась через толпу гостей, извиняясь, и для особо интересующихся говорила, что ей срочно нужно в туалет. Она понимала, что если вот так исчезнет, то ее репутация явно пострадает, но сейчас страдала она сама, и терпеть эту невыносимую боль было уже невозможно.       Они встретились в длинном холле, и Микаса ускорила шаг. Туфли мягко стучали о покрытую ковром плитку, и каждый звук отдавался новой волной боли.       — Меня не выпустит охрана, — наконец, сказала Микаса, но Леви только снова улыбнулся этой странной ухмылкой.       — Обойдем их. У меня свои пути.       Микаса благодарно и почти облегченно улыбнулась. Мельком взглянула на букет, смятый под мышкой, осмотрела явно дорогой костюм, отполированную обувь — Леви точно готовился к этой встрече, и Микаса окончательно решила довериться ему.       Он провел ее через сад к маленькой калитке. Для прислуги, — сказал, пальцем поддевая хлипкий крючок.       От глупости ситуации Микаса едва не рассмеялась. Такое защищенное место и такая совершенно обычная калитка, за которой никто даже и не следит.       Они пробрались на выход. Каблуки вязли в земле, платье наверняка испачкалось от зеленой травы, но она была на свободе и дышала прохладным летним воздухом, и головная боль немного, но притупилась. В воздухе витал легкий аромат калл.       Леви помог ей выбраться на дорогу, где уже горели фонари, и Микаса приложилась к холодной каменной стене чьего-то дома. Яркий свет ударил по зрачкам, добираясь прямо до мозга. Внутри все пульсировало, будто бы голова сейчас просто треснет. Она даже не замечала, что все это время Аккерман стоял рядом, поддерживая ее за локоть.       — Я провожу тебя домой, — сказал он, и Микаса тут же отлипла от стены.       Нет, позволить преступнику узнать, где она живет — совершенно неправильно. У нее нечего красть, но о своей безопасности она тщательно следила и заботилась о том, чтобы о ней знали как можно меньше.       — Все нормально, тут недалеко, — сказала Микаса, едва отлипая от стены.       — Ты не дойдешь, — тут же сказал Леви, и Микаса почувствовала, как с силой опирается на его локоть.       — Дойду, — парировала она, хотя прекрасно понимала, что и правда нуждается в помощи. Такой сильной головной боли не было давно.       — Вот же несговорчивая женщина. Тебя твой брат встретит?       — Нет, он… Не важно. Спасибо, что помогли выйти, но мне хочется поскорее попасть домой.       Микаса сделала пару шагов, но Леви не отстал, продолжал идти рядом, и она взглянула на него снова, только чтобы он прочитал в ее взгляде, что она не намерена больше пререкаться и просто хочет скорее прилечь. Но внутри что-то перевернулось, когда в его глазах Микаса увидела что-то похожее на беспокойство. Отпускать ее локоть он явно не собирался.       — Ладно, только обещайте, что не будете преследовать меня или еще что-то такое.       Леви усмехнулся.       — Как скажешь, не буду делать ничего такого. Все остальное можно?       Микаса только вымученно посмотрела на него, и Леви, казалось, понял, что на шутки она совсем не настроена. Он только вздохнул, осторожно отпустил ее руку и пошел рядом.

⸻・⸻ ♤ ⸻・⸻

      До дома Микаса добралась быстро. Старалась не тормозить и вышагивать как можно увереннее. Сил почти не было, но опозориться перед Аккерманом, забившись в темный угол, пережидая, пока боль хоть немного успокоится, Микаса позволить себе не могла.       Она остановилась у двери, ожидая, что Леви просто развернется и уйдет, но готовая к тому, что тот может попытаться распустить руки. Мужчинам она почти не доверяла, особенно таким, как этот Леви. Но уже который раз позволила ему сильно больше, чем любому предложившему кучу денег господину.       — Ты очень красиво поешь. Знаю, тебе наверняка часто это говорят, но я не могу промолчать.       Микаса на мгновение задумалась. Ей правда часто ей говорят. Все только это ей и говорят, но за словами не скрывалось ничего хорошего. Что в замках, что в пивнушках — все одно. Комплиментами мужчины хотели подобраться поближе. Но похвала Леви заставила внутри что-то содрогнуться. Услышать это от него, от вора, оказалось приятно. Отчего-то Микаса подумала, что он и впрямь говорит искренне и что не пытается во что бы то ни стало подлизаться. Он наверняка уже давно перестал бы увязываться за ней, если б только Микаса дала четкий отказ. Но почему-то до сих пор этого не сделала.       — Спасибо, — неуверенно проговорила Микаса, чувствуя, что щеки слегка порозовели. Но все ее лицо горело от боли так, что она почти не заметила этого. Да и Леви вряд ли заметил.       Они простояли так еще какое-то мгновение. Микаса ждала, пока он уйдет, но Леви все не уходил. Мимолетное очарование спало. Микаса чувствовала, что сейчас он предложит что-то такое мерзкое и ей снова придется отбиваться, а у нее совсем нет сил.       — Я хотел бы снова увидеть тебя.       Микаса могла ожидать чего угодно, но не этого тихого, размеренного тона без жуткого придыхания вперемешку с болезненным, липким обожанием, и рядом с ним было совсем не страшно и не противно. Может, и стоило позволить себе немного расслабиться?       Микаса хотела сказать, что она-то вот как раз желанием и не горит, но что-то остановило ее. Нужно было сказать нет. Нужно было отпустить этого вора восвояси и прекратить встречи. Но язык не желал слушаться, а горло не пустило нужные слова.       — Может быть, — сказала она. На большее решиться было трудно. Что она могла ему предложить? Свидание? Глупости. Он даже и не нравился ей. Наверное.       — Может быть, это уже лучше, чем отказ. И возьми цветы, красивые ведь.       Микаса немного подумала, но кивнула и букет переняла. Действительно, цветы были очень красивыми. И букет был явно недешевым. Такие необычные и легкие ароматом цветы.       — Спасибо.       Она вдохнула этот запах, и головная боль ударила в висок снова. Придется оставить цветы внизу, чтобы спокойно проспать ночь. Но Леви все стоял и чего-то ждал. Его лицо, задумчивое, ждущее, выглядело совсем не так, как когда он говорил с ней. Черты ужесточились, четко очерченный профиль выдавал скрывающуюся в нем силу и волю, и его голубые глаза сверкали молнией. Совсем не тот мягкий взгляд, которого удостоилась Микаса. Через что ему пришлось пройти, чтобы его глаза превратились в эту непроницаемую стену?       Микаса вздохнула.       — Я буду петь в честь открытия галереи на следующей неделе. Приходите.       — Обязательно приду.       Леви развернулся на каблуках, быстро уходя в темноту. Вот так просто, словно эта фраза была всем, что ему было нужно. Он совсем не вел себя нагло, как при первой их встрече.       Удивляться всю ночь Микаса не собиралась. Тряхнула головой, отбиваясь от навязчивых мыслей, и вошла в дом.       На кровать она упала даже не раздеваясь.