Недолюбленный

— Намджун-хён... — М? Длинные нервные пальцы теребят углы подушки и неосознанно прижимают её крепче к животу. — Это первый раз, когда мы с тобой ночуем вместе, считая с дебюта, и... У меня есть к тебе просьба. — Чего? — М... Можно обнять тебя во сне? Глубокие тени на лице лидера прорезают его ещё глубже, когда он поднимает бровь и кривит рот. — Ещё чего. Тэхён готов провалиться сквозь землю. И провалился бы, будь у него техническая возможность. Он перемалывал себя будто в мясорубке весь день, не зная, как подступиться к хёну со столь одиозной просьбой, и в конце концов просто выпалил как есть. Чтобы тут же получить жестокий отлуп. Тэхён был к нему готов. Но, видимо, недостаточно. — Мне просто... Просто лучше спится, когда я обнимаю кого-нибудь... Ты не подумай, это не то, что... — Нет, Тэ, нет. Я не собираюсь спать с тобой в обнимку. Это чересчур. Намджун поворачивается спиной к донсэну и раздражённо стаскивает куртку с плеч. Тэхён обречённо и безнадёжно смотрит ему в затылок. Кончики пальцев холодеют, а смущение стягивается на затылке горячей заплатой. Глупо было надеяться, что Нам сочтёт это хорошей идеей. И всё равно почему-то немножко больно. — Можно... Можно хотя бы держать тебя за руку? — выдыхает Тэхён на грани слышимости. Взгляд лидера сверкает так остро и холодно, что младшему Киму чудится звон стального клинка. Намджун очевидно сдерживается из последних сил, чтобы не наорать на него, как на глупого щенка, которому уже сто раз объяснили, куда лезть не надо, а он всё равно лезет бестолковой любопытной мордой. Он устал. Чёрт, да они все сегодня страшно устали. Чимин почти поцапался в машине с Юнги, назвав его тормозом, Мин ответил донсэну, что из-за его шиложопия ему тормозами кажутся все вокруг, а потом между ними вклинился Хосок, пообещав надавать обоим по сусалам, если они не перестанут лаятся. И тогда Пак с Мином от души насовали ему полную панамку, сорвав зло, и остаток пути все ехали в злобном гнетущем молчании. И теперь — вот. Тэхён со своими странными просьбами. Намджун не позволяет себе взорваться только потому, что они под камерами. Он закрывает глаза, считает про себя до пяти, а затем медленно, будто забивая гвоздь каждым словом, произносит по слогам: — Нет, Тэхён. Нет. Не надо ко мне прикасаться. Это слишком. Держи дистанцию. Пожалуйста. Ну вот. Никогда такого не было — и вот опять. Ночью Тэхён обвивает большую подушку руками и ногами, как мишка коала, откатившись на самый край от сердитой намджуновой спины. Темнота и тишина давят на него, гудящие ноги не дают провалиться в сон. Не то. Это не то. Не хватает. Недостаточно. "Держи дистанцию". Тэхён, наверное, смог бы издать целый том различных синонимов этой фразы, потому что именно этот посыл он слышал чаще всего. Он никак не мог понять, почему ему в грудь раз за разом упирается отторгающая ладонь, не дающая сделать больше ни шага навстречу. Подобно только что проклюнувшемуся ростку, он изо всех сил тянулся к солнцу, к свету, к теплу. Подобно маленькому, полуслепому ещё кутёнку, он тыкался мордочкой в поисках тёплого маминого живота — и всё время натыкался на холодные голые стены. Порой отчаяние достигало такого пика, что хотелось просто осесть на пол, неважно, где — просто осесть, спрятать лицо в колени и громко зарыдать. Оглушительно, заливисто, захлёбываясь соплями, как в детстве. Тэхён не делал этого только потому, что и в детстве ему это не помогало вытребовать себе хоть какой-нибудь ласки. Максимум — холодный как сталь голос: — Если не прекратишь сейчас же позорить мать, никаких тебе больше гулянок. Повзрослевший Тэхён тайком засматривал до дыр романтические дорамы. И хоть все вокруг плевались на клише, вымученность и заезженность сюжетов, приторную сладость робких обнимашек и бесцветность этих касаний сжатых ртов, обозначаших как бы поцелуй, в душе Кима всё обливалось мёдом, когда он с головой погружался в эту несбыточную сказку, где ему никто не помешается потонуть в сладкой неге искренней ласки и заботы. Ему чертовски не хватало любви. Без неё он казался себе будто бы голым, открытым всем холодным ветрам, стремящимся сшибить его с ног. Одиноким в толпе. Покинутым. Ненужным. Теперь-то у него есть бесконечная толпа обожателей, готовых драться за один только благосклонный взгляд в свою сторону. Если они станут в очередь, то цепь эта безнадёжно потеряет свой хвост за горизонтом. Они пишут ему в соцсетках бесконечные восхищения, шлют килотонны сердечек и настойчиво набиваются в супруги. Его воздвигают на пьедестал, отдавая звание самого красивого мужчины мира. Но они любят Ви — художественный образ. Элегантный, высокомерный, избалованный принц Ви является им в розовых снах. Он заигрывает с ними через объектив камеры, соблазняет, закусывая губу и качая бёдрами в такт собственному голосу, манит и затягивает в свой омут, лишая поклонников и поклонниц сна и покоя. А что же Тэхён? А Тэхён так и дрожит на крошечном островке посреди бушующего океана, заглушающего его крики и помощи. Этот холод, казалось бы, должен был бы уже убить его, но глупая, крошечная искорка надежды всё ещё теплится где-то на самом дне души. Он разрезает тонкими бледными руками яростные хлёсткие волны и не перестаёт кричать охрипшим вконец голосом. И до чего же оглушительно приятно вдруг было узнать, что его крики наконец-то дошли до чьих-то ушей. Первым его полюбил Чимин. Друг. Одноклассник. А затем и одногруппник. Тот, кто действительно слушал его робкие стенания, слушал и внимал, а не отделывался хлопком по спине и бестолковым, беззубым утешением вроде: "Да забей, всё будет норм, бро". Тэхён нашёл плечо, в которое можно было уткнуться. Нашёл грудь, в которую можно было немного поплакать, когда становилось совсем невмоготу. Нашёл руки, которые не оттолкнули его, приказывая "держать дистанцию", а прижали к себе, разрушив само понятие "дистанция". С Чимином Тэхён мог и погрустить вволю, и порадоваться от души. Даже помолчать, лёжа в обнимку, было комфортно и приятно. Хоть руку, хоть палец в руке подержать — и никаких слов не надо. И вот уже не такое серое и холодное пространство вокруг. И дышится как-то легче. Любовь Чимина — спокойная, мягкая, обволакивающая. Его любовь состояла из участливого взгляда насмешливо прищуренных глаз, всегда немного мятного дыхания, звонкого хрустального смеха, тычков носа-кнопки в шею или ключицу, боданий лбом и пальцев в волосах. И... Поцелуев. Невинных, полусухих касаний, беззвучных в ночной тишине. Уже не дружеских, но ещё и не эротических. Эти поцелуи казались естественным продолжением крепких объятий, когда лицо плотно утыкалось в изгиб шеи. Почему бы и не прихватить кожу губами, впитать в себя ставший родным запах, стать ещё ближе, чем было позволено до этого? Переплести пальцы, вдохнуть с жадностью и смущаться изо всех сил от тихих, но таких красноречивых звуков, когда рты раскрываются навстречу друг другу... Они не пошли дальше. Огненная черта так и оставалась не пересечённой. Робкие нежные ласки под покровом ночи остались закрытыми на замок глубоко в душе. Они так и балансировали, как на канате, между дружбой и совсем-не-дружбой, рискуя в любой момент сорваться в пропасть по одну из сторон. А потом... Потом случился Чонгук. Он полюбил его резко, нахрапом. Он смёл своим напором все малодушные попытки остановить и вразумить, пригвоздил к стене и пришпилил, как бабочку. Просто пришёл и взял, не спрашивая ни чьего мнения. "Всё моё — это моё. Всё твоё — тоже моё". А Тэхён... Тэхён слаб. Слаб и падок на эту властность и собственничество. Его потащило, завертело ураганом из чувств и эмоций. Их было много, и все яркие до рези в глазах. Слишком сильно. Слишком горячо. Чонгук затащил его в своё логово и показал, какого наслаждения можно добиться, если пройти через боль. Тэхён не раз слышал фразу "лишиться девственности", и она пугала его. Казалось, что от тебя непременно отвалится какая-то важная часть, без которой ты будешь неполноценным человеком, каким-то грязным, испорченным, бракованным. Но в ту знаменательную ночь Ким почувствовал, что не только не лишился чего-то — ему словно пришили крылья, которые у него и должны были быть изначально. Любовь Чонгука — страстная, жадная, абсолютно бесстыдная. Если он целовал — так до полной потери воздуха в лёгких. Если брал — так до синяков. Если ласкал — так до полного отлёта в космос. А Тэхёну только и оставалось, что кусать запястья и ронять сладкие слёзы из закатанных глаз, взывая ко всем высших силам. И эту любовь он поглощал без остатка. И такая любовь была ему нужна. Всякая любовь. Соединить эти две любви получилось совершенно неожиданно. Всего-то и надо было, что по пьяной лавочке проболтаться Чимину, пока они валялись под мигающей над диваном гирляндой, а её цветные всполохи скользили по разморенным прибалдевшим лицам. Пак почему-то не очень удивился новости, что его друг спит с донсэном. А потом и выяснилось, почему. — Если вы думаете, что делаете это тихо, то глубоко ошибаетесь. Тэхён задумчиво пощипывал синтетический ворс с декоративной подушки, пока в захмелевшей голове тяжело ворочались мысли-валуны. — Кто ещё знает? Чимин дует в горлышко опустевшей бутылки, хихикая над тем, какой она издаёт звук. — Юнги-хён. Вроде больше никто. Но ты не переживай, он-то точно трепаться не станет. — Почему ты так думаешь? — Ему "до глубокой пизды". Прямая цитата. — И всё? — Ну... Ещё "передай им, чтобы хавалы заткнули чем-нибудь, пока трахаются. Будут мешать мне спать — приду и лично им напихаю за обе щёки". — И почему ты не передал? — Вы уже утихли к тому времени. А потом мне было уже неловко. Гирлянда перестала истерично моргать и стала медленно гаснуть и так же медленно загораться на радость усталым глазам. — Я вот о чём думал... — медленно проговорил Тэхён, с трудом ворочая языком, — Не получается ли так, что я тебе как бы... Ну... Изменяю, что ли... Чимин усмехнулся и зачесал чёлку пальцами наверх, раскладывая волосы по подушке. — Мы ж не пара. Мы друзья. — Да, наверное. Просто... Я не хочу выбирать между вами. Ну... Ты и Чонгук... Вы мне одинаково дороги. — Хочешь и рыбку съесть, и на хуй сесть? — Да. Именно этого я и хочу. Тэхён отвечал без тени улыбки в голосе. С просто убийственной серьёзностью. Будь Чимин тогда трезв, его подобная прямота наверняка смутила бы и заставила потеряться окончательно. Но он всего лишь пожал плечами и потянулся, хрустя суставами. — Ладно. Не хочешь — не выбирай. Тэхён лениво улыбнулся, смежая веки, и сжал колено Чимина пальцами. — Приятно иметь с тобой дело. — Это больно? — М? — Ну... Вы с Чонгуком. Тебе было больно? — Было. Поначалу. — Он был с тобой нежен? — Ну... Как сказать... По-своему если только. Ты ж знаешь, какой он. Всё делает по-своему. — Если надо будет вставить ему пиздов — только свистни. — Надеюсь, до этого не дойдёт. Чимин поднял голову и лукаво прищурился на друга. — Неужели он так хорош? Тэхён пожал плечами. — Мне не с чем сравнивать. Но мне с ним хорошо. — Айщ... — Чимин хихикнул и толкнул Кима ногой, — Кролики. Бли-и-ин... Пак раскинул руки, забросил одну на спинку дивана, другой коснулся пола. — Чего? — Тэхён подвинул голову так, чтобы видеть задранный подбородок друга. — Это... Так странно... — промычал Чимин, — Ты и Чонгук... Так обыденно... Не знаю. Никогда б не поверил, если бы сам не слышал. Ну и нахальную довольную рожу Гук-и с утра не наблюдал. Рот до ушей, хоть завязки пришей. — Разве? — Ага. А то ты сам не знаешь. — Я люблю эту рожу. И твою люблю, если уж на то пошло. Тэхён поймал рукой руку Чимина и переплёл пальцы. Пак помотал головой по подушке. — Ты жадный, Тэ. Так нельзя. Но руку его не отпустил. Что можно, а что нельзя... Грань порой такая тонкая. Почему нельзя, если ни одна из сторон не страдает? Они оба нужны Тэхёну. Ему нужна вся их любовь. Без остатка. *** Не сказать, что всё вдруг стало легче после признания под гирляндой. Какое-то время было даже ещё более не по себе ловить за завтраком на себе насмешливый понимающий взгляд Чимина после очередной мокрой ночи в постели Чонгука. Но не по себе было только Тэхёну — улыбка самого макнэ стала совсем уж бесстыдной. Над обеденным столом порой происходили такие завихрения бури чувств и эмоций, что даже старшим становилось не по себе. — Ребят... У вас всё хорошо? — хмуря брови, вопрошал Намджун, переводя взгляд с одного на другого. — Ну да, — бодро отзывался Чон, громко сёрбая бульон из-под лапши, — А что? — Если какие-то тёрки начались, давайте выкладывайте прямо сейчас. Нам тут только пассивной агрессии не хватало для полного счастья. — Да ну, какие тёрки, хён, — беззаботно отмахнулся Чонгук, — Скажешь тоже. — Звучит прекрасно, если... — Да всё у них нормально, — буркнул Юнги, — Ты лучше за своей чашкой следи, она под твоим локтем, стой, бля... Звон разлетевшейся на куски посуды вмиг смёл всё сгустившееся напряжение. Намджун досадливо всплеснул руками и едва не вывернул на себя остатки рамёна. — Да етить твою... — Нам, ну бля! — Прости! Я уберу... Внимание было удачно переключено на сокрушавшегося лидера и сердито выговаривающего ему Джина. Чонгук, заливисто смеясь, подался телом вперёд, беззастенчиво лапая Тэхёна за бедро. Пока Намджун собирал остатки чашки по полу и вяло отбивался от нападок самого старшего, он запустил пальцы на внутреннюю сторону, проводя ладонью до самого паха. Ким сжал коленки и торопливо вытряхнул руку Чонгука из своей промежности. Бросив быстрый взгляд из-под чёлки, он увидел, как Чимин потянул уголок рта в усмешке и едва заметно покачал головой, как бы говоря: "Ах ты ж, сучонок мелкий. Агент-провокатор". Своеобразное приглашение было получено. Без ведома и разрешения самого Тэхёна. Чонгук всегда всё делает по-своему. *** Пожалуй, не стоило столько пить. Хотя, наверное, тогда не получилось бы открыть дивный новый мир, в котором на твоих глазах, более того — на твоих коленях происходит такое лайф-стайл порно, с которым не сравнится ни один интерактивный эротический театр. Ибо по трезвяку Чимин бы ещё на этапе снятия футболки Чонгуком с Тэхёна стушевался и попытался бы улизнуть, крича: "Что ж вы, ироды, такое творите?". Сейчас же Чимин сидит, откинувшись спиной на подушку, и наблюдает, как между его разведёнными коленями Чонгук терзает Тэхёна. Идея принадлежала (нетрудно догадаться) самому макнэ, который решил таким образом развеять все метания не желавшего успокаиваться любимого хёна и показать ему, что он своей связью с ним никак не предаёт лучшего друга. Способ, конечно, аховый. Пили вместе — накрыло по-разному. А Чонгук, оказывается, весьма неплохо целуется. Тэхён в его руках гнётся так, будто у него совсем нет костей, запрокидывает голову донсэну на плечо, пока тот ласкает его через бельё. Их мокрые языки извиваются змеями, мелькая между растравленных губ. Скулы Тэхёна пылают как маков цвет. Не отрываясь от Чонгука, он протягивает руку навстречу Чимину. Тот берёт его ладонь в свою и шипит от того, как Ким сжимает его пальцы. — Чимин-а... — сквозь поцелуи постанывает Тэ. Чон отпускает его губы и с пьяной полуулыбкой косится в сторону Пака. Татуированными пальцами он чуть сжимает горло хёна. — Мы тебя не сильно смущаем? — хрипловато спрашивает он, ведя языком по шее Кима к самому уху и глядя из-под прикрытых век подёрнутыми плёнкой похоти глазами. — Хочешь смутить — старайся усерднее, — хмыкает Чимин, поглаживая большим пальцем тыльную сторону руки друга. Сам Тэхён в эти мгновения запредельной откровенности кажется ему совсем беззащитным, словно он даже без кожи. Поэтому, когда тот подползает ближе, и его лицо оказывается всего на расстоянии выдоха от лица Пака, Чимин берёт его в свои ладони и гладит большими пальцами пылающие щёки. — Чимин-а, — дрожащий шёпот Тэхёна опаляет его губы, — Сейчас он... Он возьмёт... Только не отпускай меня, пожалуйста. Пак утыкает лбом в его лоб и обнимает за шею. Чонгук дёргает Тэхёна, пока стаскивает с него бельё и ставит на колени так, как ему будет удобно. Слыша скрежет раскатываемой резинки, Чимин шепчет: — Не отпущу. Чонгук усмехается — слышно, как он шумно выдыхает носом, — и в следующую секунду Тэхён надрывно кричит, от чего у Пака закладывает ухо. Но он всё равно не отпускает его дрожащие плечи. Макнэ начинает двигаться сразу резко, с оттяжкой вбиваясь в хёна и дёргая его бёдра на себя. Несмотря на то, что Чон сам затеял эту авантюру, ему становится немного не по себе, когда он видит, с какой щемящей нежностью Чимин гладит его по волосам, и оттого имеет Тэхёна немного грубее, чем обычно. Ким ахает, стонет, кусает и без того раскусанные губы и цепляется руками за плечи и бока Пака. Чонгук толкает Тэхёна и наваливается на его спину, заставляя того всем телом улечься на полностью одетого Чимина. Пак с готовностью принимает друга в свои объятия. Тэхён подвывает, мечется и дуреет от непомерного количества тепла, которым с ним делятся с обеих сторон. Его любят. Его любят аж два человека. Каждый по-своему, и для каждого из них в сердце есть свой уголок. И для ласкового Чимина, которому он стонет прямо в лицо, и для страстного Чонгука, заполняющего его собой снизу. А на его коже есть место для прикосновений обеих пар рук. Он отдаёт всего себя этим двоим. Не жалко. Пусть возьмут всё. — Чимин-а... — на износе хрипит Тэхён, — Поцелуй меня, Чимин-а... И он целует. Мягко и осторожно. Но Тэхёну не надо осторожно — он залезает языком в глотку Пака, сосёт его губы и язык, вылизывает его рот изнутри. Он впервые целует Чимина вот так. Из-за такого огромного количества любви, которое он сейчас получал, он опьянел и захотел ещё больше. Ещё, ещё и ещё... "Ты жадный, Тэ. Так нельзя". Плевать. Он, чёрт возьми, жаждал этой любви всю жизнь. Ему можно. И он возьмёт всё, что ему полагается. Чонгук прихватывает зубами загривок хёна, трахая его сильнее и чаще. Тэхён отпускает губы Чимина, давая тому сделать хоть глоток свежего воздуха, и кричит, запрокидывая голову. Ему горячо. Ему запредельно горячо. — Не хочешь сделать хёну хорошо? А, ТэТэ? — хрипит ему на ухо Чонгук, покусывая кромку уха, — Покажи, как ты умеешь ртом. Тэхён торопливо кивает, будто в забытьи, и сгибается, подбираясь к паху Чимина. Чон выходит из него и чуть отстраняется, не убирая, впрочем, властной руки между лопаток Кима. — Что... Чего... Ты куда это, Тэ? Чимин вздрагивает, когда донсэн лезет своими длинными пальцами за кромку домашних штанов, и сучит ногами, тщетно пытаясь сбросить его с себя. — Расслабься, Чимин-щи, — вальяжно проговаривает Чонгук, — Дай ему это сделать. Расслабься и получай удовольствие. — Ты чему его учишь? С ума сошёл? Тэ, да прекрати ты, в конце концов... Мы... Мы же не... — Я всё сделаю хорошо, Чимин-а, — шелестящим шёпотом отзывается Тэхён. Он не даёт Чимину вывернуться из своей хватки. Тот не успевает опомниться, как штаны уже болтаются в районе коленок. — Это... Это неправильно, — потерянно шепчет Чимин, — Мы же друзья, мы не должны... Аах! Пожалуй, это слишком неожиданно. Неожиданно, неправильно... Они не должны делать это друг с другом. Их отношения с Чонгуком он принял, но это... А макнэ только щурит глаза, шкодливо улыбаясь, пока Чимин теряется, пытается убежать от этой улыбки и поджимает пальцы на ногах. — Доверься ему. Голос Чонгука звучит неожиданно утробно, с мягким рокотанием. — Он у нас талантливый мальчик. А Чимину хочется провалиться сквозь землю. Потому его лучший друг делает ему лучший в его жизни минет. Тэхён мягко вбирает в себя ствол, пружиня губами выпирающие венки. Его дыхание слегка щекочет легкоподвижную кожицу, а во рту гулко перекатывается слюна. Он обводит языком оголённую головку и кончиком подразнивает чувствительную уздечку. И Тэхён совсем не видит диссонанса между тем, что сейчас происходит, и их дружбой. Для него это — всего лишь ещё одно проявление любви. Как и то, что Чонгук снова берёт его сзади, заставляя вибрации от его сдавленного мычания раскатиться по стволу. Рука Чимина робко, боязливо касается волос Тэхёна на затылке. Ким накрывает его ладонь своей, понуждая крепко схватиться за волосы, и сосёт усерднее. Его заполняют и сверху, и снизу, и внутри полыхает жар, который гонит прочь холодную безнадёжную серость прежней жизни. Теперь никакой дистанции. Никакого стоп-сигнала на расстоянии вытянутой руки. Максимально близко. Максимально горячо. Только так он сможет чувствовать себя живым и нужным. Пак не даёт Тэхёну довести его до крайней точки. Отстранив его от себя, он задирает его голову и впивается в солёные губы, слизывая с них собственный вкус. Странная у них дружба, что ни говори. Целуя донсэна в измождённый рот, Пак мычит и зажмуривается на миг, кончая в собственный кулак. Тэхён отпускает его губы и роняет голову на плечо. — Чимин-а... Чимин-а... Тэхён просто повторяет имя Пака, даже не зная, что хочет ему сказать. Толчки Чонгука внутри становятся совсем уж несдержанными, он явно приближается к пику. Макнэ подаётся вперёд, накрывая собой спину Кима, перегибается через его плечо и притягивает лицо Чимина к себе за подбородок. — Дай попробовать, — шепчет он и глубоко целует Пака в губы, которыми тот несколько секунд назад целовал Тэхёна. Ким заворожённо наблюдает за тем, как Чимин отвечает Чонгуку, и в момент, когда между губами мелькают сплетённые языки, Тэхён с истошным воплем кончает, ни разу не прикоснувшись к себе. Потрясение Кима и его оргазм были столь сильны, что в момент пика он сжал внутри себя Чонгука, и тот последовал за ним, едва успев отлепиться от Чимина. Чувствуя, как сперма изливается из него упругими горячими толчками, он с силой подмахивает бёдрами, дразня нервные окончания и растягивая неумолимо ускользающий миг высшего наслаждения, а затем утыкается в загривок Тэхёна, дыша тяжело и сбито. Тэхён стекает, сползает боком на кровать рядом с Чимином, не отпуская его из своих судорожных объятий. Чонгук, избавившись от презерватива, утирает запястьем прокушенную до крови губу и тяжело валится позади любимого хёна. Ким оказывается зажатым между двумя пылающими телами, и сердца в обоих гулко бьются в грудные клетки, будто пытаются проломить рёбра. Становится жарко и почти нечем дышать, но Тэхён даже не думает о том, чтобы покинуть это импровизированное гнездо. Он впитывает в себя дыхание обоих, запахи обоих, любовь обоих. Он чувствует себя на своём месте. — Ну что? Достаточно мы тебя смутили? — смеётся из-за плеча Тэхёна Чонгук. Он кладёт подбородок на плечо хёна, прижимаясь плотнее к его спине, и смотрит на Пака хитрющей лисицей. — Я с тобой не разговариваю, извращенец. Чимин отвешивает макнэ лёгкий щелбан. Тот хихикает. — Кто бы говорил. Так резво засосал Тэ сразу после минета, как будто всю жизнь этим занимался. — Сам учишь его всяким глупостям, а мне уж и засосать нельзя? — Ещё скажи, что тебе эти "глупости" не понравились. В следующий раз я тебе ещё одну интересную штуку покажу. — В следующий? Ты ещё остыть не успел, а шишка уже дымится? — Я как пионер, всегда готов. — Эх, молодёжь. Всё сперма в башку стучит. — Ой бля, тоже мне, почтенный аксакал. Когда ты успел так состариться, за два-то года? — Психологически я старше тебя лет на тридцать. — Поэтому ворчишь, как старый дед? Их перепалку прерывает тихий смех Тэхёна. Уткнувшись лбом в шею Чимина, тот мелко трясётся и издаёт такой звук, будто кто-то пилит трубу ножовкой. — Эй... — Чимин чуть дёргает плечом, — Ты чего? Тэхён высвобождает зажатую между телами руку. Одну ладонь он кладёт на щёку Чимина, другую — на щёку Чонгука, притягивая их к себе. — Люблю... — едва слышно шепчет он, — Люблю вас обоих. Даже когда вы пикируетесь. Люблю. Чонгук морщит нос. — Фу, Тэ. Ты чего, ванили нанюхался? Сейчас обблююсь весь. Вместо ответа Тэхён чмокает его в щёку. А затем Чимина — в нос. А они целуют его обратно. С двух сторон — в щёки, скулы, лоб и виски. Всю и без того разгорячённую кожу покрывают жаркие отметины. Будто соревнуются, кто успеет покрыть своими следами большую часть любимого тела. А Тэхёна от этого ведёт бешено. Руки, губы, волосы, прохладное прикосновение серёжек с губы и брови Чонгука и до одури нежное — маленьких чиминовых ладошек. Ради таких мгновений чистого счастья ему снова хочется жить. Быть любимым, желанным, нужным и... запредельно близким. Ему порой чертовски не хватает любви. Но эти мгновения наполняют его ею до самых краёв.