Страшилки. Шестое чувство

Семёнов нервничает, ведь у него и правда батарея на ноуте садится. Поэтому он по-быстрому запускает. Я вижу на записи мужика, который стоит, упираясь боком в машину. Неприметный фургончик серого цвета, номеров вот только не видно, как и лица водителя. — Ты, Петрович, не волнуйся, — слышу я достаточно разборчивый хриплый голос водителя, — я все вопросы решу быстро и тихо. Качество такое себе — помехи, шумы. Но я не привередливая. Хотя бы немного обстановку прояснить смогла. — Ну как же это, Алексей Николаевич… — слышу я какой-то писклявый голос. Мужик тот явно чем-то подавлен, или напуган. По тону понимаю, что у него серьёзные проблемы. — Мне же этот журналюга Горемыкин, чтоб его… Чуть карьеру не сломал! — Горемыкина я беру на себя, за это можешь не переживать. Ты, главное, сейчас сиди тихо. Никуда не лезь. А лучше, возьми-ка ты отпуск и свали куда-нибудь… — Не могу я просто так всё бросить — у меня же работа! — прерывает мужик водителя. — Бабушкин, — в тоне проскальзывает едва скрываемое раздражение, — если не хочешь в тюрьму попасть — делай, как я тебе говорю. Не бойся, брат, я знаю, — делает он акцент на этом слове, — в общем, завтра прямо с утра езжай-ка ты куда-нибудь… В общем, чтобы я тебя больше здесь не видел, ясно? Оп-па! Это уже тянет на статью! не знаю, что там у них за дела, и как он намерен «разобраться» с журналистом Горемыкиным, но шестое чувство подсказывает мне, что речь идёт о чём-то, за что можно присесть весьма надолго. Пальтошник довольно груб и прямолинеен. Неужели его не парит, что камера всё зафиксировала? — Ясно. А что с этим компроматом делать? — Кидай в фургон, и иди, иди давай, чтобы нас вместе никто не видел! — грубо обрывает его водитель. Некоторое время он возится с фургоном, и, как только собирается закрыть дверь, мимо пробегает Кутявка. Он исчезает из поля зрения объектива и вскоре появляется с сачком. Мгновение, и Кутявка уже начинает скулить и болтаться в этой ловушке, после чего он бросает мою собаку в фургон и закрывает двери. Машина уехала. Я стою, как вкопанная. У меня не просто руки трясутся — я готова разорвать любого! Ну попадись мне только этот гад!.. — Вот сволочь, а! У меня просто слов нет! — кричу я. — Н-ну… Ну ты видел, а?! — Да видел я всё, — отвечает Семёнов. — Ну и что молчишь?! Скажи что-нибудь! — А что сказать-то? Мужика я этого не знаю, и этого… Ха… Дедушкина — тоже. Компромат, журналист, собака… Странная цепочка. Что-то тут нечисто. И где мне теперь искать собаку? Я не знаю ни номера машины, ни даже владельца. Семёнов видит мою растерянность, и, кажется, тоже не совсем понимает, что делать дальше. Он отматывает запись назад. — Может, по кадрам глянем? — предлагает он. Хм, а ведь правда! Вдруг мы что-то важное проглядели? Ничего особенного, и вдруг… — А ну-ка постой! Что там у него за нашивка? «Ветеринарная лечебница» что ли? Семёнов остановил запись, и, приблизив, разглядел нашивку. Качество у изображения о-очень посредственное, но уже кое-что! — Да, точно ветлечебница! Только поблизости такой нет. Надо узнать сперва адрес. Так, — он достал из кармана телефон, — вот, возьми — пригодится. Подожди пока, я позвоню, как что-то выясню. Зашибись — мне тут ещё несколько часов торчать прикажешь? — А как ты выяснишь? Ты же и ходить-то не можешь! — Будешь глупые вопросы задавать — вообще ничего не узнаешь, — грозит мне Семёнов, и, закрыв крышку ноута, укатывает в сторону своего подъезда. Я стою, разведя руками. Приехали… Мне собаку надо выручать, а тут такая засада! Не пришлось бы ещё за сто километров куда-то ехать. Ничего не остаётся, как пока что пойти домой и хотя бы перекусить. Если честно, я жутко проголодалась. Не хватало мне только на полпути в голодный обморок упасть. И бутылку воды тоже бы не забыть. И вообще, чую, денёк сегодня будет долгим… А может, и не только день.