последний год на земле

черт знает, что его дернуло поехать жить в тропики на неопределенный промежуток времени, но леху жизнь научила импульсам доверять, и он доверился. и уехал — лехина душа авантюриста и путешественника ликовала. барменом устроился в клуб, платили неплохо: на жизнь хватало. босс, правда, кокаин толкал подпольно, но человеком был хорошим, надежным. посетители тоже частенько под чем-то ходили, лехе предлагали даже — драже какое-то цветное, подозрительное — но он отказывался, ему и так приключений достаточно. в том же клубе леха женю встретил. тот уже пару месяцев там подрабатывал как придется: то за барменами присматривал, то товар таскал. будто сама судьба свела псов этих бродячих: мало того, что русскоговорящие оба в чужой стране, так еще и свои в доску, будто в одной школе учились, водку впервые вместе пробовали и блевали за гаражами в четыре утра тоже вместе. женя как-то предложил сидра выпить, а лехе ведь грех от такого отказываться. квашонкин на его волосы кудрявые заглядывался: сидоров их в пучок собирал, а у лица пара завитков оставались висеть, красиво так. прохладный песок глотал ступни, у воды уже суетились дети. рассветное солнце ловило соленые морские брызги и мягко очерчивало вечную женину улыбку и поблескивающие брекеты, а леха понимал постепенно, что тает, растворяется в лучах, в морском воздухе и в этом пареньке теплом, родном уже будто. в джинсах его широких потрепанных, в нелепой, но в то же время до ужаса красивой гавайке. —нет такого, что флирт ведь — херня полная? — и жмурится одним глазом, другим на леху поглядывает, а тот щетину почесывает, хмурится непонимающе —это же обман все. — а знаешь, жень, почему я твой бред все еще слушаю? просто потому, что ты очень харизматичный. — это не бред никакой. — что бы ты ни говорил, всегда слушаю. — это. не. бред. квашонкин хитро улыбается и, хихикая, посылает воздушный поцелуй, смотрит пристально. — придурок. — женя смущенно отворачивается, смеясь, и леха смеется следом. он ведь искренне тогда сказал. и продолжал тоже искренне. месяца два они уже вместе жили. леха сначала по-дружески предложил квартплату делить, а потом совсем не по-дружески целовал перед уходом на смену и носом в женьковскую гриву зарывался. они плыли по течению теплой спокойной рутины: леша просыпался под закат, брал арендованный скутер, ехал мешать коктейли; джин с тоником плещутся о стенки шейкера, будто бы пляшут под играющее в клубе техно, сок лайма щиплет руки. женя либо в том же клубе таскал ящики, либо дома отсыпался после смены. сидр на пляже часов в семь утра стал чем-то вроде традиции. не хватало только привычного шума города и дождя. интернет пестрил постами о конце света, дождя не было почти месяц. — говорят, до мая еще не будет точно — они курили на балконе, пока солнце тонуло в линии горизонта. леха не верил, но желания возражать не было. ему виделось в жене что-то такое детское, наивно-ребяческое; его не хотелось перебивать, даже когда тот откровенную хуйню нес — наверное потому, что умел нести ее весело. удивлялся всегда так искренне, мотыльков вот боялся, как будто в душе не дорос еще до своих двадцати трех. леха был старше на четыре года, а ментально казалось, что на все десять. дождя не было почти месяц, и, если верить прогнозам, и дальше не должно было быть. если верить ебучим майя, дальше не должно было быть вообще ничего: ни солнца, ни моря, ни леши с женей. вроде и не с чего доверять этой ерунде, но каждый раз, возвращаясь с утра домой на стареньком скутере, леха думал: «а вдруг правда?» не то чтобы было страшно, наоборот, несмотря на иногда нахлынывающую тоску, казалось, что хорошо устроился: на гоа, с женьком под боком и пляжем минутах в пяти езды, бар разливает странным пьяным людям разных национальностей. удача любит безрассудных, и лехе несказанно повезло. очередной вечер, очередная дорога через пальмы к клубу, рыжее закатное солнце слепит, облизывает загорелые щеки, и тут сверху падает пара крупных капель. леха посмеивается про себя, посильнее выжимая газ. — ну, как там поживает твое «до мая не будет?», женек? — мокрый насквозь квашонкин кричит сквозь пелену уже разошедшегося ливня, подводя скутер к воротам, у которых его уже ждет кудрявое чудо (чудище). — ну проебался, ну с кем не бывает, я ж не синоптик. последний год на земле, лех, все для тебя. — ага. рассветы и туманы. — оба смеются. они не целуются, но по взглядам понятно, что утром после смены все будет наверстано. женя подхватывает ящик с газировкой и несет в зал. леша на пару секунд зависает, пялясь в уже потемневшее небо, но потом встряхивает головой, разбрызгивая капли, и спешит следом. он давно научился не привязываться: как к вещам, так и к людям, но сидоров его к себе будто замочком пристегнул и ключик так спрятал, что не найти уже, и леха был бы счастлив действительно встретить конец всего именно здесь и именно с ним рядом.