До самой смерти и даже дальше

Сокджин устало прикрывает глаза и откидывает голову на мягкую благодаря подушке спинку стула. День давит усталостью на голову, а завтра едва ли будет лучше. Впрочем, как и всегда. — Ты засиделся, — раздается следом за скрипом закрывшейся двери. Сокджин не открывает глаз, ему не нужно это, чтобы и так видеть, как недовольно и чуточку осуждающе Териус смотрит с высоты своего роста. — Ты как говоришь с твоим будущем королем, — притворно-недовольно цокнув, Сокджин все же не удерживается и приподнимает один уголок губы. — Я ведь могу приказать тебя казнить за такое обращение. — Я могу казнить вас, Ваше Высочество, за ослушание приказа Его Величества, — голос звучит собрано, как и всегда, но Сокджину всё ещё не нужно открывать глаз, чтобы знать, что чужие блестят игривостью в свете свечей его кабинета. За эти годы Териус стал ему ближе всех. Сокджин выучил его также глубоко, как и все дисциплины, порученные отцом. Только в отличие от наук, эти уроки он любит. Особенно те, что проходят ночью. — Ты слишком предан королю, хотя должен быть предан мне, — подмечает тихо и тяжело вздыхает, этим оканчивая игры между ними. Териус подходит ближе, Сокджин слышит эхо его шагов. И лишь ощутив на щеке руку, открывает глаза, чтобы заметить, как альфа присел на край его стола и смотрит с беспокойством. — Ты загонишь себя, как коня. У всех есть предел. Не нужно искать свой, — говорит вещи, что обычному рыцарю в голову бы не пришли. Но этот рыцарь не обычный. Избранный самим будущим королем себе в пару, личную тень, защиту и опору. Териус нагружает себя побольше Сокджина, потому что гонится за будущим королем: читает, с учителями беседует лишь для того, чтобы потом беседовать вот так с самим Сокджином. Опорой ему стать не только в крепости плеча. У них это на пару — один тренируется ради своего интереса и любви к занятию, когда выпадает свободное время, потому что остальное время занят умственной нагрузкой; а другой грызет также науки, когда выдается время среди постов и тренировок. — Лучше поцелуй. От этого больше толка будет. Как бы Териус каждый раз ни ругался на то, что такое должно быть только в покоях, всё равно стоит Сокджину лишь начать озвучивать просьбу, как альфа уже наклоняется к нему, зарывается ладонью без перчатки в волосы и тягуче целует. По-родному, со вкусом дыма и стали — их дома. — Давай прогуляемся перед сном. Тебе полезно будет подышать. Согласившись, Сокджин привычно идет на шаг впереди Териуса к выходу из замка: так подобает челну королевской семьи и гвардейцу. Открыв перед собой дверь, Сокджин глубоко вдыхает уже прохладный осенний воздух и едва сдерживается от довольного стона — такое уж точно только для покоев. — Насколько всё плохо? — Териус возникает рядом, равняется он всегда лишь в случае, если уверен, что рядом никого нет. Не то чтобы по замку не гуляют слухи об их связи, сложно их пресечь, когда в две из трех ночей рыцарь выходит на пост именно из покоев Его Высочества, но всё же на людях демонстрировать их связь не хочется. Сокджину хочется иметь лишь что-то для себя, раз он отдает всю свою душу Сириину. — Не плохо, нет, — он тяжело дышит вечерним воздухом, надышаться никак не может, а потому делает один шаг дальше, второй, сбегает с лестницы. — Сложно. Я три года зарываюсь в эту экономику, но не могу даже сказать, что понимаю ее. Слишком много неустойчивых переменных, взять ту же погоду и посевы. От меня никак не зависит, что будет с урожаем, я едва ли могу это предугадать, но на этом мне нужно строить планы. Это не военное дело, где есть стратегии и им следуют, отнюдь. — Точно не военное, — Териус не отстает, таким же быстрым шагом выходит с омегой за черту замка, прямиком в город стремится с ним. — Ты будто для войны был рожден. Альфа усмехается, но его слова застают почти убегающего от чего-то Сокджина. Он замирает, пораженный глубоко, прямо посреди улицы, где еще встречаются идущие домой люди или закрывающие свои лавки торговцы. — Что такое? — Словно часть собственной души, Териус точно чувствует любую перемену в Сокджине. Оказывается рядом, плечом касается плеча, хотя бы так напоминает о себе и том, что Сокджин не один. А он ответить не может. Потому что не знает. Даже признаться в этом тоже не может — он ведь Его Высочество, будущий король и не должен иметь ни одного изъяна. Хотя Сокджину кажется, что он весь из них только и состоит. От темноты, что ночью ложится в душе, принца отвлекает тройка детей. Они щебечут друг другу что-то на выдуманном языке, кажется, даже понимают свои слова и с восторгом оглядываются на Териуса — его доспехи всегда впечатляют малышей. Сокджин примечает через пару окон открытую еще пекарскую лавку и покупает у тучного пекаря воздушные булочки с яблоками. Как и положено стражнику, Териус дожидается его у входа и словно бы безразлично смотрит на руки омеги, загруженные ношой. Но Сокджин знает его достаточно, чтобы увидеть теплую улыбку, просочившуюся во взгляде — ведь Териус его в ответ знает так же хорошо. Он уже и не ворчит, как раньше, когда Сокджин присаживается на корточки перед ребятней. Они все, похоже, омеги и похожи, как две капли воды — черные смоляные волосы, у двух омежек постарше лица уже не такие круглые, как у едва стоящего на ногах малыша. Пока Сокджин передает старшим по два угощения каждому, маленькая успевает сесть прямо на вымощенную камнем дорогу, пачкается в пыли, что налетела за день и не была смыта из-за долгого месяца без дождей. Две старших девочки синхронно щебечут звонкое “Спасибо” и кланяются, но не как принцу. Они вряд ли поняли, кто перед ними, но очень искренне улыбаются, честно кланяются и лишь после благодарности принимаются за неожиданные угощения. Сокджину даже с расстояния в метр слышно, как хрустит свежее слоеное тесто, а у самого на языке тает точно такой же вкус пряных яблок, как и сочный запах забивается в нос. — Подержи, — Сокджин просит тихо и передает последние угощения Териусу, пока сам подхватывает подмышками ребятенка, который утомился за день и едва не спит. Не много раз Сокджину доводилось держать на руках ребенка, но он сам собой находит удобную позу для него, усадив на бок. Обнимает, прижимая к своему теплу, и отчего-то улыбается, когда замечает, как малышка чмокает губами и смаргивает с глаз сон, взбодрившись от прикосновений к ней. — Привет, — принц улыбается ей, а Териус рядом протягивает ей одну из булочек. Пухлые пальчики едва ли удерживают ее, но в глазах тут же отражается понимание, что сейчас ей будет вкусно. — Пливет, — малышка щебечет не так звонко, как её сестры, но улыбается крохотными зубами. Она рассматривает Сокджина так, как могут только дети — с искренним интересом к мужчине-омеге и не пряча взгляда, ведь правил приличия для малышей не существует. А принц лишь смотрит в ответ, улыбается тихо и успокаивается внутри. Дышать становится совсем легко — ему ощущается запах выпечки, яблок и пыли с улиц. Пока девочка начинает грызть булочку — иначе не сказать, — Сокджин аккуратно отряхивает её от пыли, в которой та успела испачкаться. Их мать принц замечает издалека: она характерно охает и бежит в их сторону, когда замечает своих дочерей рядом с кем-то. — Я прошу прощения, — она начинает издалека, — должно быть эти проказницы пристали к вам! Надеюсь, они ничего не- Она не договаривает, когда замирает в метре от Сокджина и понимает, кто перед ней. Молодая девушка сразу же делает глубокий поклон, а когда выпрямляется и снова заговаривает, её голос сильно дрожит: — Ваше Высочество… — Всё в порядке, не тревожьтесь, — не совсем подобающе принцу, но по-человечески Сокджин перебивает ее и улыбается, аккуратно протягивая дочь в родные руки. — Она испачкалась в пыли, я лишь отряхнул. И никто из девочек не докучал, они оказались крайне приятными и воспитанными особами, поэтому можете гордиться своим воспитанием. А в заключение Териус молча протягивает девушке последнюю купленную принцем булочку. Сокджин бы посмеялся с этого жеста, но боится испугать и без того перепуганную маму этих омежек. — Спасибо, — она с пониманием смотрит на старших, которые уже уплетают по второму угощению. А Сокджин лишь снова улыбается и кланяется в ответ им, выказывает такое же уважение перед тем, как оставить семью в покое. — Я хотел бы нянчиться со своим ребенком, — признается шепотом, когда улица останется позади, а вокруг оказывается так мало людей, что Териус позволяет себе идти плечом к плечу с принцем. — И очень хотел бы, чтобы наш ребенок не был королевской крови. Мог бы вот так же бегать по улицам, пылиться в грязи, иметь детство. Чтобы ему не нужно было становиться королем или вовсе выйти за короля и уехать в чужие земли. Мысли срываются сами собой вслух. Сокджин редко позволяет себе мечтать, но отчего-то сейчас ему это слишком нужно. — У нас могут быть дети, если мы захотим. Им придется прожить твою жизнь, но ведь так лучше, чем никакой жизни. Поверь, многие из этого города желали бы оказаться на твоем месте, точно так же — как ты на их, — Териус тоже звучит задумчиво. Тоже не склонен к мечтаниям. Но слышать его голосом про детей — их, совместных, — трепетно. — Тебе нужно справиться с годами перед коронацией. А дальше… Почему бы и нет. — Мне кажется, что не коронация самое страшное, — Сокджин вздыхает тяжело и замирает в начале большой площади, на которой пока еще много людей. Он бесцельно следит за ними, перескакивая взглядом то с мужчины, ведущего под уздцы коня, то с девушки, что несет корзинку яблок. — Мне снится что-то темное, Ри. Я чувствую, что всё, что происходит сейчас, не несет смысла. Не это важно, я что-то упускаю. — А что тогда важно? — Что-то в прошлом, — перенести собственные эмоции в мысли сложно, но Сокджин почему-то уверен именно в том, что занят он не тем, чем нужно. — Возможно, тебе стоит вернуться на время к активным тренировкам и изучению военных стратегий. — На одном военном деле я не стану королем. — Твое сердце просит этого. Глупо бежать от него, всё равно не спрячешься. Сокджин тяжело вздыхает, но согласно кивает. Потому что Териус прав — скольки бы принц ни бился, у него не получается ничего сносного сейчас. — Это временно. Ты справишься, — Териус касается его ладони, прямо перед площадью с горожанами. А Сокджин не отдергивает руки, дает рыцарю соединить их пальцы, потому что тепло, побежавшее по руке от этого, тоже нравится сердцу. — Я буду рядом, что бы ни случилось. Обернувшись, Сокджин заглядывает Териусу в глаза, пока тот слабо, поддерживающие приподнимает уголки губ. На эти мгновения Сокджин совсем забывает об этикете и правилах, проявляет близость на публике. — Давай поедем в храм Маукке? — Куда скажешь, — Териус соглашается без промедлений, хоть это и обрекает на долгие недели пути и риск заступить на чужие территории. Они поедут, но не сейчас — в этом Сокджин уверен. Он чуть улыбается и шепчет едва слышно "раздели со мной купальню", отчего Териус мягко тянет его за руку в сторону замка.