До самой смерти и даже дальше

Просыпаться и слышать гул стаи со всех сторон леса настолько непривычно для Чонгука, что он подрывается с кровати на ноги за мгновение и, не сведи руку болью, уже бы обратился и побежал искать причину суеты его деревни. Но причина в той же руке, вернее, в настойках, которыми его опоил Хосок. Чонгук отрывочно вспоминает, как во время погони за кабаном он пропустил второго в кустах, и от участи быть вспоротым бивнями его спас Юнги, кинувшийся телом на животного. Самый быстрый волк стаи пострадал по его, Чонгука, вине. Вспоминает, как Чимин, растрепанный ранением пары, слишком близко принял травму Тэхёна. Как кинулся и разодрал руку и сделал Тэхёну ещё хуже. Чонгук помнит туманный взгляд омеги, когда тот привел к вожаку лекаря. Его желание извиниться за боль перерастает в более сильное желание позаботиться и беречь. Волчье в Чонгуке хочет увести Тэхёна подальше в лес, чтобы побыть наедине, без беспокойств о чем-либо. Посмотреть вместе на облака и редких бабочек, что будут пролетать над ними. Никогда и ни с кем Чонгук такого себе не позволял, но от того, что Тэхён не сможет обратиться волком, нечто в душе тихонько скулит. Чонгук обвился бы вокруг него как только мог, чтобы согреть и купать в мягкости своей шерсти, позаботился даже так о своем слабом человеке. Но пока альфа может лишь приготовить для Тэхёна зайца, пойманного собственными зубами. А для этого нужно показать руку Хосоку, из-за которой он всё же проснулся не первым в стае. Возможно, даже самым последним. Волки на улице не удивлены позднему подъему альфы так, как он сам. Смотрят с привычным теплом, но без улыбок — среди его стаи покоится тяжелая атмосфера. Чонгук чувствует, как в воздухе висит запах, похожий на дым. Его, как и напряжение между людьми, не видно, но ощущается он весьма ярко. Стая будто ждет от Чонгука чего-то, слов или действий, пока он идет медленным шагом по тропам в сторону дома Хосока. Замирают, когда слышат его приближение, и ладно взрослые, но даже волчата больно тихие сегодня днем. Чонгук прислушивается глубже в деревню, чуть прикрыв веки, и слышит, как дичь с охоты разделывают где-то в лесу, а омеги готовят мясо вялиться. Ничего не случилось, что требовало бы внимание вожака, но отчего-то стая всё равно его ждет. А Чонгук устал. И завтрак пропустил — это понимает, когда заходит за забор у дома лекаря и чует запах еды. — Думал, ты пораньше будешь, — Хосок встречает вожака без особой чести: просто высовывает голову из двери и скрывается почти сразу обратно на своей кухне. Следом за едой Чонгук чует и резкий запах трав. Сезон заготовок идет в полную силу. Поднявшись на небольшое крыльцо, Чонгук приваливается плечом к двери и скользит взглядом на кухню. Идти туда, в облако этих резких запахов, ему не хочется абсолютно. — Видимо, так думала вся стая. — На завтраке не было ни тебя, ни Юнги, ни Чимина, ни Тэхёна. Было бы странно, не переживай стая из-за этого, — Хосок ссыпает в свою ступку немного сухих трав с блюдца и принимается толкать массу. Его мерные движения успокаивают. Кажется, среди всех вокруг Хосок — единственный оплот спокойствия и равновесия. Уюта даже. Чонгуку вспоминается первое время Тэхёна здесь. Та ночь, когда он специально давил на Хосока, чтобы опустить на колени и сделать как можно больнее. А сейчас всё тот же дом становится местом, в котором Чонгук позволяет себе забыть о том, что он вожак и должен защищать свою стаю от всего. Он словно возвращается на несколько лет назад, когда впервые начал чувствовать, что такое настоящая “стая”. Это не просто несколько оборотней, живущих на территории рядом с другом. Это единая душа их мира, хотя при этом каждый оборотень самодостаточен. Стая — это удивительно. Но сегодня Чонгук немного ранен, слишком долго спал и хочет есть, чтобы проникнуться духом и переживаниями стаи, утешить ее. А оттого хотя бы день ему хочется позволить себе побыть просто одиноким альфой. — Садись. А та самая вонючая смесь подозрительно остается стоять на столе. Чонгук испепеляет ее недолгим взглядом и всё же садится, но на самый край стула, словно травяная жижа может кинуться на него и придется уходить от ее атаки. — Как рука? — Как Тэхён? Вопросы звучат в комнате почти что одновременно. Сегодня Хосок не начинает улыбаться от очевидного в Чонгуке, напротив, сводит брови к переносице, хмурится. — Ушел рано утром, я еще не встал. На завтраке его тоже не было. — Он запомнил тропы в деревне? — Да, не заблуждался ни разу. — Хорошо. Получив свои ответы, Чонгук дает Хосоку его — кладет руку на стол. За пару движений лекарь снимает свои повязки и вместе с Чонгуком рассматривает красную полоску свежего шрама. — Вечером сниму швы, походи пока с ними. Не обращайся, не расчесывай, не снимай повязки. А снять захочется: Чонгук следит, как Хосок кладет на чистые много зеленой жижи, с которой Чонгук планировал подраться в случае нападения. С отчаянием Чонгуку приходится молча следить, как Хосок шлепает ткани с мазью на всю рану, а сверху заматывает лентами. Временами Чонгук поражается, как альфе не отбивает нюх постоянно работать с травами. Пока что нюх Хосока на месте: лекарь обматывает Чонгуку руку на три слоя повязок больше, чтобы сдержать запах. — Не занимайся физическим трудом сегодня. Волчат этой рукой тоже не поднимай. — Понял. Рука будет болтаться весь день как плеть, — с жалостью глянув на перемотанную руку, Чонгук вскидывает на Хосока взгляд, уходить не торопится. Вроде и жгуче-горький запах трав развеялся. В такой час на кухню падает приятное солнце сквозь легкие шторы, которые в честь праздника Хосоку сшил Чимин. Чонгук ловит его лучи белой тканью на своей руке и едва заметно улыбается — солнце напоминает ему о детстве. Это сейчас Чонгук знает, что пока он был ребенком, вокруг не было ничего хорошего. Их стая рушилась и умирала тогда. Но в те дни, будучи ребенком, Чонгук был счастлив. Чувствовал любовь и заботу своей семьи, строил первую в жизни дружбу с Чимином и часто просыпался во время, когда солнце светило именно так. Сейчас его стая живет лучше, хотя бы не на грани голодной смерти. Но в эти дни, будучи взрослым, Чонгук одинок. В день, когда ему можно не быть вожаком, он даже не хочет возвращаться в свой дом. Там пыльно, тускло и холодно, хоть на дворе и лето. — Я отложил завтрак для тебя, — Хосок отвлекает Чонгука от темных мыслей. Словно знал, когда стоит это сделать. Но в этот раз от проницательности лекаря мурашки по спине не бегут. Чонгук немного улыбается, отгоняет от себя темноту, и кивает. — Спасибо. Ты поможешь мне освежевать зайца? — Как же Чимин не вовремя тебя подрал, — Хосок, хоть и вздыхает недовольно, но в ответ улыбается. Куда ярче, чем Чонгук. Настолько ярко, что альфа чувствует, как его одиночество сжимается внутри до комочка — пусть у него и нет пары, но он не один. Не всегда один. Подогретый Хосоком завтрак еще больше утешает Чонгука. Он по привычке прислушивается к жизни стаи, но быстро перестает под вкусный чай и такой простой, дружеский разговор с Хосоком. Чонгук и не вспомнит, когда они последний раз сидели на кухне у кого-то и обсуждали насущное, а не дела стаи. Побыть недолго обычным оборотнем оказывается так приятно. Чонгук с великой благодарностью принимает помощь друга в подготовке мяса, сам же не напрягает руку, как и обещал. Но готовит на кухне у Хосока вовсе не по этому — просто не хочется снова быть одному. Пусть Хосок и занимается своими делами — перебирает пучки трав, сохнущих под потолком и, спасибо Тэлике, не пахнущих особо — но приятно просто слышать чужие шаги в доме, чувствовать вибрации по полу и улавливать изредко “замечательно-замечательно”. На обед они идут вместе и Чонгук как знал, когда не взял с собой горшочек с зайчатиной и овощами: Тэхён не пришел на обед тоже. Чонгук даже не оценивает состояние стаи, как и все берет себе еды и спокойно ест около Хосока. А тот понимает, что распространяться при стае не стоит, спрашивает только по возвращении домой: — Будешь искать Тэхёна или подождешь у меня? Оно и к лучшему, что лишь близкие будут знать о Тэхёне, а не вся стая. — Проведаю Юнги и пойду искать. Передать им что-то кроме еды? В лес Чонгук отправляется с небольшой котомкой за плечами — Хосок собрал ему почти что целый мешок “Чимин знает, что с этим делать, донеси главное целым”. Каждый шаг в лесу отдается тишиной в паре ближайших метров: Чонгук напугает то белку, рвущую шишку, то поздних птенцов сойки с мамой. Ему хочется прислушаться, почувствовать сердце леса всем своим существом, но Чонгук не позволяет себе этого делать, иначе сорвется и будет следить за состоянием стаи. Поэтому Чонгук просто идет по лесу, старается быть тише, чтобы не мешать его жителям, и слушает треск веток, когда уроненная белкой шишка падает по сосне до земли. От свежего запаха смолы в душе становится спокойнее — дома даже сосны пахнут иначе. Солнца только не хватает, уже почти осеннего, не такого жаркого, как летом: с самого утра небо затянуто серым. Хотя и дождь не помешает, польет их пшеницу. Чонгук с усмешкой ловит себя, что не слухом, так мыслями проваливается в вожачьи дела. Гонит себя от них подальше и поправляет сам себя — дождя хочется, чтобы попить трав Хосока на его террасе под стук капель. Остальное уже не столь важно сейчас. За мыслями альфа не замечает, как добирается до дома. Он показывается из-за деревьев, слишком маленький, чтобы быть уютным и семейным, но красиво выглядящий на фоне зеленого мха и влажности леса. Чонгуку хватает всего двух бесшумных шагов, чтобы понять — из дома не доносится никаких звуков. Легкое напряжение пробирается по мышцам, сжимает их — Чонгук готов мгновенно обратиться волком. Инстинкты чуят опасность, ведь раненный Юнги никуда не мог бы деться. Еще через два напряженных шага Чонгук тут же выпрямляется и расслабляется: услышал, как Чимин волком проскулил, явно сквозь сон. — Напугали, — ворчит, почти как один из старейшин, но всё равно бережет сон друга, поэтому дом обходит абсолютно бесшумно, и ворчит едва слышно. — Мы буквально ничего не делаем, — Юнги отвечает также тихо и встречается с Чонгуком взглядами, когда альфа наконец достигает входа в дом. Не так давно Чонгук бежал сюда под дождем, чтобы побыть немного с Тэхёном. Легкие волны тоски по тем дням, словно волчье урчание, растекаются по груди. Чонгук отчего-то тоскует. Или по чему-то. А может и кому-то. Но что бы ни томилось в собственной душе, Чонгук рад видеть счастье близких. Приятно, что Чимин, вытянулся как человек на ногах Юнги, лапами коричневыми дергает, будто бежит во сне куда-то, а Юнги ласково поглаживает его между ушей. Видеть подтверждение любви приятно. — Хосок передал, — Чонгук скидывает сумку с плеча, конечно, с осторожностью и садится на мох у ступенек дома, чтобы смотреть на пару в тени ближайших деревьев. — Там еда и остальное для Чимина. — Спасибо, — Юнги кивает и щурит глаза, будто читает Чонгука от ушей до хвоста. Будто знает, что Чонгука гложет нечто, о чем все знают, но молчат. А Чонгука гложет куда больше вещей, честно говоря. — Как твое плечо? — Одна из важнейших сейчас. Обратившись человеком, Чонгук десяток раз вспоминал те мгновения, собственную заторможенность, которая могла стоить его другу руки. Представлял, что и как бы мог сделать, будь он более ответственным и заботливым к своим родным. Будь он лучше, чтобы ради него не приходилось никому рисковать. — Думаю, завтра вернусь домой. Рана не гноится, Хосок зря опасался. — Он переживал, что ты шел по лесу сам. — Ты мне помогал. — Я просто шел рядом, — Чонгук фыркает, но почти вздрагивает от мелькнувшего воспоминания, как несколько часов вел Юнги к их лагерю, давал опираться на себя, чтобы альфа не наступал на раненную лапу. Чонгук просто шел рядом, чувствовал кровь лучшего друга из раны, которой Юнги спас вожака от смерти. — В любом случае, всё скоро будет как обычно. А в этом месте даже есть что-то, стаю почти не слышно, — Юнги словно отражает чувства Чонгука, как зеркало: левое делает правым. А оттого, улыбается с теплом, похожим на то, с каким смотрит на Чимина. — Лучше бы вы пришли сюда по другому поводу. — Это зависит от богини. Мы прикладываем все силы, — Юнги смеется, а Чимин реагирует на его голос, сонно поднимает морду, но даже не может раскрыть глаз. Альфа с мягкостью накрывает морду Чимина ладонью и укладывает его обратно на себя. Чимин абсолютно послушно ложится и шумно выдыхает, проваливаясь в сон мгновенно, как щенок. — Он обращался, как пришел к тебе? — Да, — Юнги поднимает на Чонгука карие глаза, странно оттеняющие его белые волосы, и внимательно смотрит, когда говорит: — Рассказал, как напал на тебя. — Пустяк, — Чонгук поднимает в воздух перевязанную руку, которая заживет куда быстрее раны Юнги, показывает ее другу. — Хосок вечером уже снимет швы. Как он сам? — Переживает. За свое легкомыслие, за твою боль, за состояние Тэхёна. Ему трудно сейчас, — теперь светлое на лице альфы становится чуть темнее. Он переводит взгляд на спящего волка и проводит большим пальцем по его уху, поджимая в досаде губы. — Жаль, меня не было с ним рядом. — Прости, — Чонгук отворачивается, избегая то ли того, что в нем вызывает ласка Юнги к Чимину, то ли того, что Юнги может увидеть в его глазах. — Я виноват, что тебя не было рядом. Что Тэхёну стало плохо в первый раз. Что Чимин из-за этого кинулся на меня. — Чонгук, — Юнги тянет его имя, зовет посмотреть на себя, но Чонгук упорно рассматривает серое плотно на небе, даже не облака. — Скажи, ты винишь Чимина? — В чем мне его винить? — В ране, что у тебя на руке или что Тэхёну было больно. — Это сделал Чимин, бесспорно, — Чонгук понимает, к чему ведет Юнги, а оттого решается посмотреть на него. Не по себе когда кто-то может быть выше Чонгука: сильнее, мудрее, рациональнее, заботливее. Он вожак и он обязан быть лучшим для каждого в стае, поэтому чувствовать такое к кому-то странно и пугает. Но в ком, если не в своих близких, Чонгуку искать поддержки и утешения? — Но я не считаю его виноватым. — Тебя тоже не считают виноватым. Ни я, ни Тэхён, ни Чимин. Видит богиня, это действительно так. Чимин пока не скажет тебе этого, он слишком сильно переживает, но скажу я — ты не виноват в том, что меня не было рядом. Это я выбрал тебя защитить и получить рану, не ты этого просил у богини. Уверен, Тэхён в глубине души думает так же, но не уверен, что ему хватит зрелости это понять. Слова Юнги делают с Чонгуком нечто непривычное — в душе появляется и спокойствие, и что-то крепко ее пережимающее. Чонгук мечется между этим, сам не понимает, почему слова друга так сильно задевают и причиняют боль, хотя Юнги хотел достичь ими совершенно другого. — Ты приготовил ему того зайца? — Юнги, будто видит, что его слова разрывают альфу на части, резко меняет тему. Чонгук ему улыбается, правда выходит достаточно поломано. — Да, он не приходил есть к стае сегодня. Ушел утром и не видно его. Сейчас пойду искать. — Накорми омегу, Чонгук. А там может и солнце выйдет. За одно моргание Чонгук поднимает глаза к небу и прислушивается к себе, но изменений в погоде не чувствует — а значит, дождя не будет. Но альфа верит Юнги, а поэтому, поднимаясь на ноги, благодарно ему улыбается и решает, что выведет Тэхёна за пределы территорий стаи. В конце концов, с самым сильным волком его не ждет опасность. Путь до дома Хосока Чонгук проводит в облике волка. Оставив Юнги дальше лечить душу Чимину — но Чонгук заглянет к ним еще вечером, хотя бы погладит Чимина по ушам, — альфа раздевается и берет одежду в зубы, неспеша прогуливаясь по лесу в сторону деревни. Стая привычно шумит. Чонгук слушает ее, пока солнце, пусть и спрятанное за облаками, припекает его черную спину. Телу жарко, хочется устроиться в тени и полежать, но альфа бредет и слушает происходящее в его деревне. Где-то возятся волчата, они ломают под собой ветки и шишки, рычат еще неумеючи, почему-то Чонгук порыкивает в ответ им тихо, довольно, так чтобы никто не услышал. Несколько омег говорят у журчания воды, но почти вся стая собралась на одном краю, откуда ветер доносит слабый шлейф добычи. Чонгук слушает и слушает, пока его хвост встревоженно подметает за ним землю. Не может сразу найти того, по ком душа неспокойна. У дома лекаря Чонгук все же ложится в тень дуба и закрывает глаза, отдаваясь в слух. Перебирает мужские голоса, слушает сперва те, что ближе. Они все звучат, как пение, тепло и приятно, особенно для души вожака, но Чонгук ищет один конкретный. Он в мыслях перебирается от голоса к голосу, ищет сокровенный, но среди домов не находит. Глаза хищника распахиваются, когда он всё же улавливает тихий, едва заметный отголосок Тэхёна. Настолько далеко, что даже острый слух волка едва его улавливает. Уверенный, что никого нет поблизости — кроме Хосока, мерно разговаривающего со своими растениями в горшках на заднем дворе, — Чонгук обращается человеком прямо под тем же дубом. Но приличия ради скорее надевает на себя штаны и рубаху, поправляя их уже на ходу. — Хосок, — зовет тихо, знает, что лекарь все равно услышит. А тот входит в дом одновременно с вожаком и вопросительно вскидывает бровь, держа в руках деревянное ведерко с чем-то. — Я нашел Тэхёна, он где-то у загонов или в полях. Всего пара слов, воспоминание тихого голоса омеги — кажется, стона, — а у Чонгука в голове уже рисуется образ. Как один-одинешенький Тэхён сидит где-то голодный у забора, среди животных, перепуганный жизнью в стае и силой волков, покинутый людьми, пытается обратиться к богине и быть услышанным. Сморгнув наваждение, Чонгук сталкивается с таким взглядом Хосока, словно бы он озвучил свои мысли вслух, а Хосок счел их лихорадочным бредом. Он-то разбирается в таком, лекарь, как-никак, наслушался за свою жизнь всякого от людей в жаре. Чонгука такие взгляды не то чтобы смущают, но он скорее сворачивает на кухню. По тихим шагам Чонгук понимает, что Хосок последовал за ним. — Юнги сказал, что будет солнце, но я возьму у тебя одеяло? Мне кажется, он промерз сидеть на улице весь день, — Хосок не отвечает, но молча вытягивает рюкзак сбоку от Чонгука. Альфа сперва закручивает горшок с обедом из зайца плотнее в полотенце и перевязывает то приготовленным заранее шнуром, а после забирает рюкзак и перекладывает ценную ношу в нее. Даже сквозь плотное полотенце Чонгук чувствует ладонями тепло, а это хорошо — мясо обменялось вкусами с овощами, а Тэхён поест теплого и отогреется. — Можешь взять два, — даже не глядя на Хосока, Чонгук чувствует его улыбку. — Вернешь его на ночь? Вместо ответа Чонгук затягивает веревки на верху рюкзака и оборачивается на лекаря с весьма красноречивым взглядом. — Прекращай. — Что? Дразнить тебя? — А Хосок лишь ярче улыбается, явно доволен происходящим. — Хосок, — у Чонгука голос сам по себе становится вожачьим, хотя альфа не хотел этого. — Я серьезно. Никто не должен узнать или догадаться. — Это ведь неплохо, Чонгук, а даже хорошо. Вожак нашел пару, стая будет рада. — Не “вожак нашел пару”, а “вожак влюбился в человека”. Разница есть и она колоссальная. Особенно с нашим отношением к людям. — Не думаешь, что это помогло бы стае по-настоящему принять его? Если ты выбрал его своим, а ты — их вожак? Серьезный Хосок Чонгуку не нравится потому, что он вовсе не кажется серьезным. Лекарю удается каким-то образом говорить о сложном с расслабленным лицом и даже легкой улыбкой, Чонгук хотел бы также относиться к ответственности. — Думаю, что это может вызывать ненависть от омег, которые засматривались на меня. И от других оборотней тоже. — Ему могут навредить? — Но не всегда Хосок такой. Сейчас у него словно вытягивается лицо, без улыбки-то, а в теле появляется напряжение, с которым привык жить Чонгук. Что-то похожее на готовность обратиться, чтобы броситься на защиту. Чонгук живет с таким по отношению ко всей стае, а Хосок — к Тэхёну. — Я впервые принимаю человека в стаю. Не знаю, Хосок, — тяжелый вздох поднимает грудь. — У нас с детства в голове “люди — это опасность”. А ему так легко навредить. Что если кто-то подумает, что он очаровал меня специально, чтобы напасть на стаю? Я могу не увидеть опасность от членов стаи, и он пострадает. С каждым словом Чонгук говорит тише и тише. Он едва шепчет “пострадает”, боится сказать это полным голосом, будто словом навлечет настоящую беду. Но куда больше Чонгук боится сказать, что Тэхён уже пострадал, и не мало. — Тэлике ведь неспроста соединила ваши души, — Хосок приближается бесшумно, но доски под его ногами едва скрипят от веса. Чонгук слышит его и глубже вдыхает теплый воздух, задуваемый ветром из окна. Вокруг пахнет травами, ярко и щекотно в носу, а с приближением лекаря запах будто усиливается. Хосок бессмысленно кладет ему на плечо свою ладонь, будто это может что-то сделать. — Тэлике привязала мою душу к нему, Хосок. Он не волк, не забывай. Даже не видя Хосока, Чонгук чувствует его улыбку. В этот раз пронизанную грустью, потому что многие проблемы можно решить, кроме всего двух — не изменить того, кем ты родился, и не изменить то, как ты умрешь. — Ты не знаешь, на что он способен. Да он сам не знает. Верь, Чонгук, просто верь. А теперь иди к нему, накорми и согрей. В рюкзаке есть настойка, дай ему всю, если у него что-то болит. И Чонгук идет. В этот раз двумя ногами, и из вожачьего только кивает попадающимся на пути волкам. Он перебирает в голове их имена и, не вспомнив имя одной омеги, досадливо морщится. Большая стая — это безопасно и хорошо, Чонгук только рад, но то, что он не знает всех и каждого в лицо, не знает их тревог и дней из первых уст, оставляет шлейф горечи. Уже почти на выходе из деревни, Чонгук ловит незнакомый и сильный запах предтечной омеги. Но сейчас Чонгук альфа, а не вожак, поэтому отгоняет мысли об этом запахе прочь и настойчиво идет в сторону загонов с животными. Чем ближе, тем ярче слышно возню скота, редкое мычание юного теленка и глухие удары копыт о землю от выпущенных в загон лошадей. Не услышь Чонгук волком там Тэхёна, сейчас бы подумал, что омега ушел куда-то в другое место, настолько тихо он проводит свое время среди животных. Наконец добравшись до загонов, Чонгук оставляет за собой незапертыми ворота и замирает, взглядом ищет омегу. Находит его лишь благодаря более заметному Аги — любимцу Чонгука, огромному черному коню — который совсем не подобающе своему статному виду развалился на траве. А у его шеи и пристроился Тэхён, лег, словно на подушку, но не спит, нет. Лишь смотрит в небо и едва слышно заметно дышит. В первую их встречу Тэхён испугался коня, но спустя каких-то несколько дней доверяет ему жизнь. Чонгук никак не может понять, почему же люди — это опасность. Для него, люди — один конкретный людь, если точнее, — это скопление тепла, любви и любопытства к миру. Тэхён действительно напоминает волчонка, только побольше в росте, но потоньше в плечах. Его защитить хочется так же сильно, как маленьких-мохнатых, так что грудь сжимает тисками. Но его хочется и приласкать. А оттого Чонгук и стоит издалека, не наблюдает, любуется им и боится потревожить душу, нашедшую что-то для себя в одиночестве от людей, но доверии к животным. Аги первым замечает Чонгука, когда альфа даже не успевает дойти до забора, на котором думал посидеть. Конь сперва поднимает голову и приглядывается в сторону альфы, а после с радостным ржанием поднимает голову еще выше, прямо вместе с головой омеги. Чонгук улыбается с этих двоих, но сильнее греет душу привязанность Аги к Тэхёну, который растерянно садится рядом с ним и озирается. — Не хотел вас тревожить, — он повышает голос, заботится, что у человека слух слабее волчьего. Омега не отвечает, но непривычно для него выглядит понурым. Аги не поднимается к Чонгуку, даже когда альфа подходит вплотную к ним, но хотя бы наблюдает за вожаком, а вот Тэхён рассматривает уже траву у своих ног, полностью игнорирует чужое присутствие. Чонгук стоит над ним и поворачивает голову в сторону легкого ветерка. Он теплый, хотя сегодня и нет солнца, но уже начинает пахнуть осенью, скорыми дождливыми днями и опавшей листвой, сбором поздних ягод и грибов. Последние осени приносили ему спокойствие перед зимой, к которой Чонгук сумел подготовить стаю, а эта, он надеется, принесет ему нечто большее. Зависящее от омеги, сидящего прямо на траве у коня Чонгука. — Знаешь, он очень строптивый конь. Аги будто понимает, что речь идет о нем, всё же неловко поднимается на ноги — Чонгук каждый раз задается вопросом, зачем лошади вообще ложатся на землю, если едва могут с нее подняться, — и врезается мордой в плечо альфы, внимание требует к себе. А Чонгук дает его, устраивает руку между торчащих ушей и гладит по примятой под пальцами гриве. — Никого из стаи с рождения не принимал, ни Хосока, который ему помог появиться на свет, ни Джихуна, который кормит Аги и его мать, убирается у них. Но ко мне он сам тянулся. Пришлось мне его заезжать и приучать к людям. Животные не знают границ — это одновременно мило и немного раздражает. Чонгук отталкивает от себя морду коня, настырно пытающегося его повалить на землю и избегает участи, просто садясь рядом с Тэхёном, всё ещё смотрящим вдаль, но затаившим дыхание, слушающим. — Ему пять лет, почти взрослый. Он давно не бросается на других людей, но работает пока ещё немного. Я попросил взять его в лес, чтобы он побыл под Чонсаном, но когда увидел Чонсана на другом коне, подумал, что Аги наверняка занят тобой. Чувствовал, что он и тебя выберет своим человеком. То ли получив желаемое, то ли наоборот не получив, конь уходит от них. Чонгук оглядывается на него, убеждается, что Аги не идет в сторону ворот и не убежит в лес, а после возвращает свое внимание Тэхёну. — Я переживаю за тебя, Тэхён, — Чонгук выдыхает тихое и искренне. Он на самом деле устал подбирать слова и быть мудрее, сильнее всех в стае. В груди теплится желание быть собой, говорить первое, приходящее на ум, делать что-то ради удовольствия, а не всеобщей безопасности. Чонгук выбирает быть собой рядом с тем, от кого сердце трепещет. — Я отчитал тебя, хоть это и было заслуженно, но ты всё равно чувствуешь обиду. Я причинил тебе боль, хоть и не хотел, но сделал это. А после и Чимин. Я переживаю за то, как чувствует себя твое тело, — искренно, оказывается, сложно говорить. Чонгук медлит, провожает взглядом пару птиц по небу и только потом договаривает, не решаясь посмотреть на омегу. — Я боюсь твоих мыслей. Потому что что бы ты ни попросил — я всё сделаю для тебя. — Ты думаешь, что я хочу уйти от стаи? Впервые за день Тэхён подает голос. Он звучит сонным или уставшим, отчего у Чонгука нечто приятно-болезненное разливается по груди. — Я думаю, что хочу тебе предложить это, — Чонгук сталкивается взглядами с Тэхёном, тоже прекратившим рассматривать небо. Омега и выглядит так же, как звучит: немного потрепанным и усталым. — Я могу найти другое место. Забрать твою мать, отвести вас туда, чтобы вы начали новую жизнь. Хоть ты теперь и член стаи, тебя ждут испытания, чтобы стать настоящей ее частью. Если ты не готов к ним, стая отпустит тебя. Я отпущу, найду новый дом, лучше того, где ты был несчастен. — Чонгук? — У Тэхёна голос дрожит, но он стойко смотрит альфе в глаза. А он улыбается, едва-едва заметно, но для него, Тэхёна, улыбается. — Что, Тэхён? Тэхён не отвечает ни на один из его вопросов. Лишь смотрит и дрожит едва заметно даже волчьему взгляду, а Чонгук вспоминает слова Хосока о том, что никто из них не знает, на что способен Тэхён. То ли из-за слов лекаря, то ли это действительно так, но Чонгук видит в глазах омеги отголоски мудрости и тепла. Мудрости, которая понимает куда больше, чем все вокруг думали о Тэхёне. Будто бы не только Чонгук выбрал его, но и Тэхён сделал это в ответ. Хотя главного секрета о волках Чонгук ему пока раскрывать не хочет. — Я взял с собой еды и хочу показать тебе одно место. Возможно, мы найдем там солнце. Прогуляешься со мной? — Мне немного плохо, — в этот раз Тэхён мгновенно отвечает на вопрос, что вселяет в грудь небольшое напряжение о неотвеченных вопросах. — Не думаю, что хватит сил, и есть не хочу совсем. — Тебе нужно поесть, хотя бы немного, — ведомый своим желанием, альфа вытягивает руку и касается тыльной стороной пальцев щеки омеги. Почувствовать яркое тепло слишком важно для Чонгука сейчас. — А туда можем доехать на Аги. Тэхён колеблется, думает, сведя брови. Чонгук мог бы добавить ещё веских причин, почему хочет отвести Тэхёна именно в то место — как оказалось, омеге нравятся места, которые нравятся и альфе, — но он тихо ждет решения. — Ладно, — звучит не то чтобы уверенно, но от короткого взгляда на Чонгука Тэхён начинает слабо улыбаться. Он действительно видит нечто в глубинах альфы. — Подожди меня здесь, я оседлаю коня и вернусь. Только получив кивок от омеги, Чонгук оставляет на земле рюкзак с обедом для него и поднимается на ноги. Будто только и ждавший короткого свиста Аги за несколько секунд добегает до них, а через один прыжок уже несет Чонгука на себе в сторону амбаров. Жеребец стоит впервые настолько смирно, пока Чонгук его седлает, будто понимает, что его ждет небольшое приключение в хорошей компании. И просто от того, как всё складывается, у Чонгука настроение становится теплым, будто первое солнце после дождя. За день он побыл с разными друзьями, но лишь с Тэхёном чувствует себя наконец альфой, а не вожаком, притворяющимся кем-то другим. Чтобы почувствовать себя собой Чонгуку всего-то нужно было уйти от стаи к человеку, не понимающего толком происходящего. Оседланный Аги спокойно принимает альфу на спине, а почувствовав просьбу бежать, срывается быстрее ветра. Чонгук знает, каково менять свое тело, и хоть сейчас он лишь сидит на коне, Чонгук чувствует себя свободной птицей с крыльями за спиной. Ветер от бега приятно раздувает волосы от лица и холодит кожу, а мерные удары копыт, которые чувствуются всем телом, разгоняют спокойствие и одновременно с ним напряжение по телу. Тэхён смотрит на них горящими глазами, будто чувствует тот же восторг, что и Чонгук. Он взгляда не сводит с Чонгука, умело пригнувшегося к шее коня и приставшего в седле, чтобы они могли разогнаться как следует, а ещё Тэхён улыбается. Ярко так, заразительно и, кажется, впервые после всего, что случилось между ними за последние дни. — Потрясающе, — Тэхён бормочет себе под нос, когда одним движением повода Чонгук тормозит Аги в паре метрах от него. — Я могу научить тебя верховой езде, — спрыгнув на землю, Чонгук подводит Аги к Тэхёну за повод и едва не шатается. Всего пара минут верхом, яркий ветер в волосах и скорость, бегущая по телу — и всё, возвращаться на две медленные ноги не хочется абсолютно. Даже из волка обращаться проще, не так тянет вернуться, как в седло. — Я не смогу, — пока Чонгук подхватывает рюкзак и привязывает его к седлу, Тэхён поднимается на ноги и отряхивает штаны от прилипших сухих травинок. Все его очарование будто смыло течением реки. Улыбка пропала, запах стал горчить и во взгляде пропало тепло, Тэхёна словно сковало обратно усталостью, про которую он забыл на пару минут. — Сможешь. Ты нравишься ему, а научиться держаться в седле и отдавать команды не так и сложно. Нужно время, но ты справишься. Я уверен в этом, — Чонгук едва заметно улыбается и отмечает, что тепло в голосе идет не от его привычного “позаботиться обо всех в стае”. Сейчас он заботится только об одном конкретном омеге и это, несомненно, одно из лучших чувств. Оно тоже окрыляет, но другим образом, не так, как бег верхом. Тэхён не отвечает, но Чонгуку и не нужен ответ. Однажды он научит Тэхёна умело управлять лошадью, а пока лишь вытягивает руку, приглашая их в небольшое приключение. Тэхён соглашается робко, хочет коснуться руки, тянется в ответ, но отчего-то замирает и переводит взгляд с Чонгука на Аги. — Я боюсь сделать что-то неправильно. — Ты ездил на нем без седла. Поверь, в седле куда проще. Чонгук хлопает коня по шее, просит его быть внимательнее, а после отходит чуть назад и складывает руки в лодочку, кивая на них омеге. — Тебе нужно упереться мне в руки правой ногой, руками на седло и перекинуть ногу, — Чонгук кивает на свои ладони, молча подбадривает. — Я подтолкну тебя, давай. Тэхён снова не двигается сразу, медлит, будто ему нужно время. Чонгук дает его, но в голову закрадывается мысль, что, возможно, зря он везет куда-то Тэхёна, если он настолько плохо себя чувствует, что со знакомым Чонгуком и Аги чувствует себя некомфортно. — Можем никуда не ехать, — Чонгук узнает о желании мягко, старается улыбнуться, чтобы спрятать горечь в душе. Ему хотелось провести немного времени с Тэхёном, поделиться важным для себя местом и просто немного сблизиться. Поэтому шанс, что Тэхён может не хотеть того же, больно режет. — Я выдержу, — немного подумав, Тэхён отвечает достаточно уверенно и не дает Чонгуку ничего сказать: делает шаг и неловко встает на руки альфы, ненадолго замирает, когда Аги переступает с ноги на ногу, почувствовав руки Тэхёна на себе, но тот справляется и через мгновение оказывается верхом. Он даже не замечает, как Чонгук рукой направляет его стопу в стремя, обходит коня и делает то же со второй стопой — Тэхён смотрит на Аги, словно мысленно умоляет не уронить себя. Тэхён едва начинает пахнуть страхом, когда Чонгук садится ровно за его спиной и позволяет себе обнять тонкое тело одной рукой, чтобы плотнее и удобнее усадить омегу. — Ты молодец, всё хорошо, — говорит Тэхёну почти что в волосы и едва не жмурится от того, как легко ему чувствовать теплый запах омеги из-за близости. Второй рукой Чонгук перекладывает ладони Тэхёна на перед седла, сжимая его пальцы вокруг выступа. А после он немного отклоняется назад и сжимает ногами бока коня, даже не берет повод в руки — Аги понимает его и так, начинает медленно идти в сторону ворот. — Не сжимай ногами его бока, можешь держаться за седло. Только не тяни Аги за кожу или гриву, это будет неприятно, — от каждого шага коня Чонгук снова и снова касается грудью спины Тэхёна. К его собственному стыду, чувствовать его тепло своим телом оказывается внезапно очень приятным. Настолько, что хочется порычать от удовольствия и притереться ближе, но Чонгук лишь прикусывает себе губу и вдыхает поглубже запах, от которого сжимает что-то в области живота. — Нам далеко? — Шагом около половины часа. Но можем пробежаться, если тебя не испугает. Стоит Аги выйти за забор, Чонгук ногой прикрывает за ними ворота и направляет коня в сторону от деревни и полей, взяв в одну руку повод. — Я даже не знал его имени, — Тэхён в привычку берет не отвечать на вопросы, но Чонгук совсем не сердится. Он замечает, как омега отнимает одну руку от седла — вторую зато сжимает до побелевших костяшек, — и касается густой гривы Аги. — Теперь знаешь, — Чонгук в ответ тянет ладонью на животе Тэхёна плотнее к себе, опору дает своим телом. — Можешь заплести ему косички. Это выглядит мило. — Они не будут ему мешать? — Наоборот, ему будет не так жарко на солнце и при беге. — Как-нибудь попробую. Тэхён в таких почти что объятиях не кажется расслабленным. Чонгук чувствует напряжение в его запахе, быстрое для человека дыхание и замечает все еще дрожащие руки. — Я обязательно пробегу с тобой в седле, но не сегодня. Отдыхай, Тэхён, я не дам тебе упасть. У меня есть с собой одеяла, если тебе холодно, могу достать и укрыть. — Я не усну, если ты об этом, — Тэхён перекладывает холодную руку с шеи Аги на руку Чонгука, почти обжигает прикосновением, как морозом. А Чонгук боится пошевелиться, переложить его руку под свою, чтобы отогреть — кажется, вдохни он слишком глубоко и вовсе спугнет Тэхёна. — Мне нельзя за пределы стаи. Запомнил. Чонгук поджимает губы от досады на самого себя — альфа в нем винит вожака. — Тебе нельзя, потому что там опасно. Но со мной тебе ничего не угрожает, поэтому можно. — Только с тобой можно? — Тэхён, я не знаю, — Чонгук говорит правду, от которой тяжело вздыхает прямо в волосы омеге. Его ладонь, все еще прохладная, подбадривает быть честным и искренним, впервые оголяться так не перед друзьями. — Ты первый в моей жизни человек, я многого не знаю. Ни о твоем прошлом и образе жизни, ни о том, как тебе будет правильно в стае. Не знаю, с кем из волков тебе будет безопасно выходить или как тебя нужно защищать в случае угрозы. — С тобой мне безопасно, — Тэхён отвечает мгновенно и впервые, возможно, за все время их знакомства осознанно расслабляется рядом с Чонгуком, позволяет себе навалиться на него и едва ли не уложить голову на плечо. — Расскажи, кто кроме вас живет в этом лесу? И Чонгук рассказывает. Тихо, прислушиваясь к дыханию Тэхёна и более шумному, похожему на ветер, дыханию коня под ними. Рассказывает сперва об опасностях: медведях, лисах и редких больших кошках, которых видел пару раз в горах. А потом о белках, которых можно прикормить в кормушке у дома, о ярких и больших птицах и тех, что поменьше и поют каждый день. Тэхён слушает его, всё также доверяя держать себя, и руку с руки Чонгука не убирает. Они вместе управляют Аги, когда Чонгук наклоняется то в бок, назад и этот момент Чонгук, скорее всего среди ночи, окрестит для себя счастливым и умиротворенным. — Мы приехали. Чонгук предупреждает чуть заранее, возвращает Тэхёна в реальность и, точно когда тот бодро садится и начинает озираться, Аги проходит среди последних деревьев и выходит на поляну с густой, еще зеленой травой и редкими, но яркими, словно кувшинки в воде зелени, цветами. — Здесь замечательно в первой половине лета. К осени остается мало цветов, но, — Чонгук пожимает плечами и впервые за долгое время чувствует неловкость. Отчего-то ему не по себе показывать это место Тэхёну, словно он может усмехнуться или не понять ценности для Чонгука. — Здесь трава особенная, не режется, на ней приятно лежать. И до октября тут в любое время дня солнце, потому что деревьев нет, — выдает разом всё, что знает, прячет за этим свои переживания. А чтобы не услышать ответа, Чонгук спрыгивает с коня и стоит рядом, готовый поймать Тэхёна, если вдруг у него это не получится. Но Тэхён снова хорошо справляется, встает на землю и молча проходится по траве, смотрит на пестрые желтые цветки, пока Чонгук привязывает Аги к веревке, а ее к дереву — чтобы не стоял на месте, мог походить, пощипать травы или заняться другими своими, лошадиными, делами. Юнги был прав насчет солнца — стоит Чонгуку закончить с конем и обернуться, он видит Тэхёна в робком, еще не ярком светлом луче. Будто помеченный богиней Тэхён очень осторожно ступает по траве, высматривает мелкие цветы. В каждом его шаге чувствуется уважение и дань этому месту. Простой поляне на самом деле, но важной для Чонгука, а оттого и ставшей важной для Тэхёна. Чонгук плохо знает Тэхёна, но крупицы, свидетелем которых он становится, всё сильнее пробираются в волчью душу. Чонгук чувствует его своим, а себя — его. — Здесь хорошо, — Тэхён и говорит тише, словно не хочет беспокоить умиротворение вокруг, когда Чонгук идет за ним следом. Всего пара слов, а у альфы внутри что-то успокаивается. Будто волк перестает бесноваться и просто скручивается калачиком, довольно порыкивающим. Все нервы исчезают и он остается в моменте, когда среди пасмурного дня вышло теплое солнце, а на его любимом месте собирается отдыхать возлюбленный человек. Чонгук обходит Тэхёна и направляется ровно в самую середину поляны, где часто прятался от страхов и ответственности в виде волка. В этот раз он не просто скручивается прямо на земле, а расстилает большое одеяло из рюкзака и поглощающим удовлетворением отмечает, что Тэхён даже без просьбы снимает с ног обувь и садится на половину одеяла, подогнув под себя ноги. Прежде чем сесть самому, Чонгук аккуратно опускает Тэхёну поверх плеч второе одеяло и едва не скулит, когда омега поднимает на него жалостливый, чуть влажный взгляд. — А тебе? Ты ведь замерзнешь! — Я редко мерзну, — Чонгук всё же садится точно так же и вынимает закутанный в полотенце горшок с обедом для Тэхёна. — Думаю, это ещё одно отличие между нами. В крайнем случае, я обращаюсь в волка, шерсть отогревает даже зимой. — О, — проклевывается что-то от прежнего Тэхёна, до того, как его окутало болью и вскрыло риски жизни в стае. У Чонгука почти что сводит в груди от того, насколько невинно и мягко омега выдает этот звук. Хочется, чтобы он вернул эту милую деталь в обычную жизнь. — Не переживай, — освободив посуду от полотенца, Чонгук открывает еще теплую крышку с глубокой тарелки и протягивает ту Тэхёну. — Поешь, тебе нужны силы, чтобы восстановиться. — Я в порядке, — мямлит, но тарелку берет, не спорит. — Вижу, — а Чонгук усмехается и подает следом ложку, подкинутую в рюкзак Хосоком. Убедившись, что Тэхён подоткнул одеяло себе под ноги и принимается за еду, Чонгук ложится на спину и прикрывает глаза на теплое солнце, которое ещё немного прижигает кожу, напоминает, что лето хоть и уходит, но пока ещё оно здесь. — Как вкусно, — всего через пару ложек Тэхён стонет. Чонгук слышит это второй раз за день — в облике человека ловит мурашки от этого звука, — и довольно вздыхает, ведь в первый раз Тэхён стонал от боли или изнеможения, а сейчас — от удовольствия. Значит, что-то да правильно делает Чонгук. — Ешь, пока горячее, на прохладе быстро остынет, — наставляет словно ребенка, но их послушание радует совсем иначе, не так, как то, что Тэхён прислушается к его словам. Чонгук дает Тэхёну время спокойно поесть, чтобы обед действительно не остыл. А сам отдыхает в солнечных лучах с чувством, что впервые за весь день его не тянет прислушиваться и узнать, как дела у стаи. Он много лет строил всё так, как оно есть сейчас, стая неделями справляется без вожака, пока Чонгук исследует территории за горами. А в компании Тэхёна ему по-настоящему нравится быть обычным альфой. Как Чонсан по отношению к его возлюбленной Намра. Возможно, со стороны Чонгук показался бы другим волкам сейчас таким же глупым и неловким, каким сам Чонгук отмечает Чонсана. Эти мысли разгоняют еще сильнее тучи в душе, поэтому, когда Тэхён перестает жевать, Чонгук садится в действительно замечательном настроении. Рядом с Тэхёном приятно быть просто влюбленным человеком, даже не оборотнем. — Было очень вкусно, — омега возращает ему в руки горшок и следит, как альфа закрывает его крышкой, кутает в полотенце и перевязывает веревкой, чтобы довезти обратно его целым. — Подскажешь, кто готовил? Видит Тэлике, я никогда не ел чего-то настолько вкусного, как каждый обед у вас, но сегодня было невероятно вкусно. Хочу отблагодарить. — Я, — Чонгук поднимает глаза вовремя, чтобы увидеть, как до Тэхёна доходит смысл сказанного слова. Он сперва хмурится на Чонгука, а после морщинки на лице расправляются, потому что глаза округляются. Тэхён смотрит на Чонгука точно так же, как когда увидел, что он обратился в волка — так же сильно его удивление. — Я поймал этого зайца в последний день охоты и приготовил для тебя, — Чонгук старается улыбнуться, хотя его сковывает внутри почти что так же, как в момент, когда Тэхён шел по траве. Снова страшно получить не тот ответ, на который рассчитывает сердце. — Мне жаль, что я причинил тебе боль, и надеюсь, что у меня получилось в замен принести тебе нечто приятное. Поймать и приготовить мясо своими руками у нас значит самую высшую меру заботы. — О, — от слов альфы Тэхён робеет, у него едва заметный румянец разливается по щекам, а взгляд опускается вниз, на перебирающие друг друга тонкие пальцы. — Я, само собой, не оборотень, но чувствую твою заботу. Мне правда приятно, но тебе не стоило так переживать за тот случай… Я уже почти в порядке и не держу на тебя никакого зла! Это же столько хлопот, особенно для тебя, отнимаю тебя от стаи, а у тебя ведь столько дел… — Тэхён, — Чонгук зовет его мягко, в глаза хочет заглянуть, потому что за всеми этими словами и робостью чувствует ответное, спрятанное еще глубже, чем у него самого. Но Тэхён не показывает — ни того, что в глубине, ни глаз. Поэтому Чонгук накрывает его пальцы теплой ладонью, успокаивает их прохладу и наклоняется, чтобы заглянуть в лицо снизу. — Мне нужно было время, чтобы побыть не вожаком, — и говорит мягко, наконец ловя взгляд омеги из-под его челки. — И мне хотелось приготовить для тебя еду. — Чонгук? — Звучит почти что так же, как тогда на пастбище. Тонко и неуверенно, с таким же взглядом. — Мм, — Чонгук откликается с теплом и легко улыбается, когда от этого Тэхён лишь сильнее тушуется. Чувствует. Однозначно чувствует то же, что и сам Чонгук. А поэтому Чонгук смелее подбирается ближе, сжимает пальцы Тэхёна и второй рукой касается шеи, но не как хищник — не сломать хочет. Лишь притянуть ближе к себе в нужный момент. — Нам нельзя, — Тэхён поднимает наконец голову, шепчет едва слышно и дышит судорожно, вглядываясь в лес так, словно там кто-то может быть. Но никого нет, Чонгук бы услышал. Омега рядом с ним в полной безопасности. — Тебе страшно? — Чонгук тоже выпрямляется настолько близко к нему, что ловит своими губами теплое дыхание. — Очень, — глаза в глаза, но не отклоняется, хотя наверняка тоже чувствует дыхание Чонгука. — Больше я не дам тебя в обиду. Сделаю всё, чтобы защитить. — Я знаю, — лицо Тэхёна немного светлеет, Чонгук видит — он верит словам альфы. — Я никогда раньше… Не имел никаких связей с альфой… Не знаю, как правильно, а ты не просто альфа… Слова даются ему тяжело, Тэхён звучит едва слышно и снова начинает дрожать — уже от нервов, а не холода. Чонгук подается вперед, почти что касается губ Тэхёна, едва ли между ними даже ветер может просочиться. Но в самый последний миг альфа поворачивает голову и ласково, больше по-волчьи, касается скулы омеги, прямо там, где разливается румянец. Он даже не целует, легко касается носом и губами кожи, чуть скользя по ней вверх, пока кончиком носа не натыкается на ресницы закрывшихся глаз омеги. — Нам некуда торопиться, — Чонгук в тон ему говорит абсолютно тихо, оборотень рядом стоящий даже бы не услышал. Такое только для Тэхёна. Тэхён, кажется, чувствует себя жертвой рядом с хищником, хоть тот и готов лечь в его ноги. Он замирает, пока в его груди сердце колотится на бешенной скорости. Чонгук же напротив — абсолютно ровно чувствует своё сердце, готовое сорваться, как только он кинется на добычу. Но никогда с Тэхёном. С ним альфа ласков, а поэтому тянет его за шею ближе, прячет лицо уже не первый раз в своем изгибе шеи, но впервые как-то особенно. Как почти вслух признавшийся в любви мужчина. — Хосок дал мне настойку на случай, если у тебя что-то болит. Думаю она расслабляет, и ты сможешь поспать, — Чонгук чувствует, как сладкий запах Тэхёна вяло, но растекается вокруг них. Постепенно он успокаивается, потрясенный пусть и целомудренной, но близостью. — Хорошо, но Чонгук, — Тэхён шепчет сбивчиво, так что выдыхает даже через рот, настолько горячо, что Чонгук чувствует это даже сквозь хлопковую рубаху. — Я не хочу уходить от тебя из стаи ни к каким людям. А думаю только о том, почему я так слаб в отличие от вас. У меня нет сильного тела, нет волка, нет даже защиты от ваших сил… Я хочу стать полноценным членом стаи, а не слабым человечишкой. — Волчонок, — впервые прозвище срывается с губ с нежностью. — Подожди, — но Тэхён также сбито перебивает, — мне нужно досказать, пока могу. Я боюсь за стаю, ведь я человек. Я слабый и могу стать вашим слабым местом. Я не могу добывать еду, не умею физически работать, не знаю ничего о вас… Я не ребенок, который вырастет и станет одним из вас, Чонгук. — И что? Тебе не нужно заслуживать дом, защиту и любовь. Ты найдешь место в стае, Тэхён. Одно ведь уже нашел. Словно поняв недосказанное, Тэхён касается ладонью груди Чонгука и тяжело вздыхает в его объятиях, но не отстраняется. — Что ты хотел спросить у меня перед поездкой? — О чем уже узнал. Чонгук кивает. Ему действительно не казалось, что Тэхён видел его привязанность, даже вот хотел спросить про нее. А сейчас Чонгук лишь тянет его крепче к себе, пока отклоняется к рюкзаку и достает из него небольшой бутылек. Тэхён выпивает его, почти не отстраняясь от Чонгука, и пустой откидывает на траву к рюкзаку, чтобы устроиться обратно на свое место. — Всё хорошо, Тэхён, — Чонгук тянет его и сам ложится на спину. Дает Тэхёну устроиться удобнее у себя под боком и положить голову на плечо, так открыто и приятно для Чонгука, словно он нашел нечто, что теперь делает его наполненным и счастливым. Тело омеги еще дрожит от пережитых мыслей, поэтому Чонгук особо внимательно кутает его в одеяло, поправляет то на себе, чтобы ни с какой стороны не поддувало, и наконец снова обнимает Тэхёна, устроив локоть в провале его талии, а ладонь — на небольшом плече. — Тебе достаточно быть собой, чтобы стать частью стаи. Поверь ее вожаку, волчонок.