Смерть и золото

Большую часть времени Вейрен пахнет потом, лошадью, грязью, табаком для трубки, вонючими лечебными мазями из сомнительных ингредиентов и кожей простенькой лёгкой куртки — не самое приятное сочетание. Мартин раздевает его и тащит в ванну, чтобы Вейрен мог пахнуть лавандой и мылом, и в свои объятия — и тогда Вейрен начинает пахнуть Мартином. Стоит ему задержаться хоть где-то дольше, чем на пару суток, к нему, как назойливые песенки, цепляются запахи: старая книжная пыль и озон в отделениях гильдии магов, сырость и мох в Чёрном лесу, выпечка и раскалённые солнцем камни в гостях у Ллеваны и соль с побережья. Запахи исчезают и возвращаются снова, смешиваются в единое целое, перебивают друг друга и всё равно образуют часть того, чем Вейрен является: в конце концов, всё складывается в запахи долгих путешествий, усталости глаз от чтения, заслуженного отдыха, любви и дружбы — даже если бы Вейрен хотел, он не смог бы отделить их от себя, ничего не потеряв. И где-то под этим всем прячутся никогда не покидающие его запахи пепла и смолы, благовоний и зеленоватой медной патины, кажется, въевшиеся в самые кости — старые запахи дома. Вейрен зажигает палочку благовоний перед алтарём Вивека у себя дома и ещё целый день пахнет душно, дымно и горько-сладко, как в храме. Мёртвые земли оставляют запахи серы и крови у него на коже — и их Вейрену больше всего хочется вывести с себя, но сколько бы он ни скрёб по плечам и спине мочалкой, они всё равно оставались и постепенно стали его частью так же, как и все остальные. Вейрен иногда задумывается, есть ли что-то под всеми этими слоями из запахов — что-то, что было бы только его, не привнесённое жизнью. Есть ли запах, закреплённый за ним с рождения, тот, что нельзя описать словами? Не знает — набивает трубку табаком, подкуривает, затягивается, выдыхает дым и отправляется дальше, укрытый дымом, как плащом.