Этюды счастья

      Ду-хо-та. Горячая и пыльная. Во рту сухо. Ляжки прилипли к кожаному креслу, безжалостные зубы сгрызли кожицу вокруг ногтей, превратили её в кровоточащее мясцо. В кабинете директора пахло чем-то приторным, ненастоящим. На стенах висели многочисленные дипломы и чёрно-белые фотокарточки, все как один в приличной деревянной рамочке. Стены перетекли в потолок, в центре которого висела тяжёлая люстра, усыпанная гранёнными стеклярусами.       Раз.       — Мистер Форджер, я прекрасно понимаю ваше негодование.       Представляю, как проводка не выдерживает и рвётся.       Два.       — Академия со всей ответственностью подойдёт к расследованию этого инцидента.       Люстра летит вниз, на дубовый стол, за которым сидит мужичок, вытирающий пот с лысины хлопковым белым платком. Стеклярусы трещат и звенят, мелкие осколки летят в директорскую красную моську, впиваются в кожу занозами.       Три.       — Мы гарантируем полную неприкосновенность приватной жизни вашей дочери и семьи.       Мужичок верещит и закрывается руками, падает со стулом на пол и отползает к стене…       — Аня, куда ты смотришь?       Вздрогнула, перевела взгляд с потолка на директора. Тот разглядывал меня, не моргая. Ящер, ни дать ни взять.       — Боюсь, что люстра упадёт.       — Не упадёт, — снисходительно улыбнулся Ящер. — Как ты себя чувствуешь?       — Не очень хорошо.       — Понимаю, ты напугана.       Отец сидел в точно таком же кресле рядом со мной. Спокойный, прямой и красивый до жути. Но мысли его кричали об обратном.       — Господин директор, я очень признателен вам за поддержку. Форджеры не те, кто будут устраивать скандал и вопить о помощи. Но проблема должна быть решена, — голос — сталь, взгляд — лезвие. — Моя дочь нуждается в безопасности. В противном случае, нам придётся подыскать другую школу.       Реши проблему или я твою рожу на ремни пущу.       Ком в горле упал вниз. Директор вручил мне стакан с водой и вернулся обратно за стол.       — Разумеется. Эдем дорожит своими студентами, тем более такими талантливыми, как Аня. Она получила рекомендацию в имперскую академию художеств и, насколько мне известно, является одним из ведущих декораторов грядущего бала дебютантов. Ещё немного и ей вручат стеллу.       Подкуп. Интересно однако.       — Рад это слышать, — кивнул папа.       — Аня, на сегодня я подпишу тебе отгул, ступай домой и отдохни.       — Благодарю, господин директор.       Машина закряхтела в красном свете зимнего рассвета, я стряхнула снег с сапог и затащила ноги в салон. Папа сидел за рулём и грыз мятные леденцы, нервничал. Я протянула раскрытую ладонь, папа сыпанул в неё горсть сладких стекляшек. В тишине раздавался лишь сахарный хруст, да звук мотора.       — Что думаешь? — спросила я, проглотив конфетную дробь.       — Что это очень буквальная провокация. Наш маленький враг знает, что мы не можем понять о какой именно тайне идёт речь. У нас их слишком много. Возможно речь была о том, что ты приёмная, или, что являешься дочерью спецагента вражеской страны, или о том, что ты телепат. А может маленький враг и вовсе ничего стоящего не знает, а прощупывает. Вариантов много, Капелька. — Мы выехали с парковки и двинулись по заснеженным дорогам прямиком домой. Папа выглядел серьёзнее обычного, тонкие брови встретились на переносице, оставляя меж собой бугорок кожи. Пальцы крепко сжимали руль, аж костяшки побелели. — Мы должны правильно среагировать. Сохраняем спокойствие и продолжаем жить как раньше, пока шпионские сети собирают информацию. Переезд оставляем на самый крайний случай.       — Переезд?       — Если дело окажется серьёзным, то придётся сбежать из страны. Иначе меня будут пытать как шпиона, а вас с Йор расстреляют за предательство родины.       — Ась? — голос дрогнул, в носу предательски защипало.       Папа испуганно посмотрел на меня.       — Капелька, только не плачь. Это самый маловероятный сценарий из всех возможных. Прости, что напугал тебя.       Но было слишком поздно, тяжёлые солёные капли сползли вниз по щекам и закатились за шиворот куртки. Я всхлипнула. Конечно. Как легко позабыла о том, что мы за люди на самом деле. Лгуны без прошлого и будущего, живущие лишь здесь и сейчас.       — Ты сможешь посидеть дома одна? — виновато спросил папа.       — Да. Во сколько ты вернёшься? Мне нужно на волонтерство, а я не знаю дороги. — Утёрла лицо рукавом пальто и шмыгнула носом.       — Я попрошу Френки отвезти тебя.

***

      Дом госпожи Вронской оказался большим, но воистину обветшалым строением, казалось, что за ним не следили уже много лет. Весь двор был завален высокими сугробами, лишь узкая тропа вела к отсыревшему крыльцу. Похоже этой леди помощь была просто необходима.       Я постучалась в дверь, спустя пару минут мне открыли. На пороге оказался тощий длинный мужчина средних лет, на носу его сидело пенсне. Он долго рассматривал меня с головы до пят и, наконец, заговорил.       — Чем могу помочь?       — Добрый день. Студентка Эдема — Аня Форджер, — представилась я, протягивая волонтёрский лист. — Госпожа Вронская оставляла заявку в администрации. Я прибыла для помощи в домашних делах.       Мужчина прочёл документ и сердито сморщился.       — Нас предупреждали, но мы ждали вас лишь завтра.       — Прошу прощения, видимо произошло недоразумение. В администрации мне точно сказали, что я должна прибыть сегодня.       — Меня это несильно волнует. У госпожи Вронской сегодня день покоя. Я не могу вас впустить.       Мужчина уже было стал закрывать дверь, но я резко впихнула свою ногу в проём.       — Я очень прошу впустите. Отец сможет приехать за мной лишь через два часа, а дом находиться слишком далеко от вашего района! И ещё на мне тоненькие колготки, и на улице не май месяц! И день сегодня без того отвратительный! Я не побеспокою госпожу Вронскую, посижу в кухне, вы меня даже не заметите.       Мужчина вспыхнул, линзы пенсне запотели.       — Немедленно прекратите! Что за нахалка!       — Григорий, кто там? — раздался скрипучий голос.       Я замерла, в сердце зародилась надежда.       — Волонтёр из Эдема, госпожа, — недовольно ответил он. — Я уже попросил юную леди уйти.       — Чушь! Пускай заходит.       Я ухмыльнулась, Григорий поджал губы и пренебрежительно распахнул дверь, приглашая внутрь.       Интерьер оказался таким же убогим как и наружность. Тёмный, пыльный и до невозможного пустой. А в центре, на винтовой лестнице, стремящейся вверх стояла она — Царица захудалого королевства. Голова её была увенчана ярко-оранжевым платком, а тело закутано в тяжёлый стёганый халат, в цвет платка. Гордая осанка и высокомерный взгляд давили на меня своей безупречностью.       — Здравствуй, — молвила царица.       — Добрый день, госпожа Вронская, — я присела в реверансе. — Аня Форджер — волонтёр Эдема.       — Рада тебя видеть. Выпьем чаю?       Не дожидаясь ответа, она спустилась с лестницы и двинулась в дальние комнаты. Я едва успела скинуть пальто Григорию и пошла быстрым шагом следом. Судя по всему, когда-то госпожа Вронская была очень богата. Меблировка хоть и устаревшая да изношенная местами, но сияние дорогого дерева ни с чем не спутаешь. Сколько бы лет не прошло.       Под ногами скрипел паркет, сквозь маленькие оконца едва пробивался дневной свет. Это душило неимоверно. Странно, что такая женщина могла мириться с этим жилищем.       Мы вышли в узкий коридор, он вёл к высокой кованой двери, украшенной ярким витражным стеклом. Госпожа Вронская открыла и вошла внутрь, не утруждая себя излишней вежливостью. Я придержала дверь, она была намного тяжелее, чем казалось, и словно переступила невидимую черту. Внезапно серость дома закончилась, начался настоящий Неверленд.       Буйная зелень переливалась под цветом витражного купала, узорчатая плитка под ногами, вела в центр сада, где находился лакированный деревянный стол и два мягких кресла.       Госпожа Вронская села и лишь затем вновь обратила на меня внимание. Моему взору открылись сапфировые глазища, огромные до ненормального, казалось ещё немного и в них можно будет разглядеть движение перистых облаков.       — Садись, девочка.       — Ваш сад очарователен, — я послушно села напротив, поправив подол платья.       — А дом? — она хитро улыбнулась, морщины поползли вверх.       — Он не такой светлый, — уклончиво ответила я, оценивая реакцию.       — Верно подмечено.       Послышался звук шагов и звон посуды. В сад вошёл Григорий, в руках его был серебряный поднос, на котором стоял маленький чайник, пара чашек и хрустальная конфетница. Мужчина молча поставил поднос на стол и удалился.       — Прошу прощения, а Григорий ваш дворецкий?       — Нет, он мой protégé, оставшийся рядом даже после разорения семьи, — госпожа Вронская разлила чай по чашкам и подала мне одну из них. Старческие руки напоминали скелет, запутавшийся в венах. — Он может быть высокомерен, ты главное не робей. Веди себя также как и сегодня, когда он не захотел тебя впускать.       Моё лицо треснуло.       — Простите, — щёки стыдливо загорелись, я опустила глаза в чашку. В янтарной жидкости плескались маленькие чаинки.       — Нечего извиняться, когда прав. Я перепутала дни и чуть было не заставила ребёнка торчать на холоде.       — Григорий сказал, что у вас день покоя. Что он имел ввиду?       — Так, прихоть своевольной старухи, — она махнула рукой, мол: «Ничего особенного,» и сделала маленький глоток.       Я тоже не теряла времени зря. Вкус чая был нежен и лёгок. Не та горькая бурда, которую распивали девочки из книжного клуба Эдема. Как-то раз мы с Бекки попали на их посиделки в гостиной общежития. Половину вечера я спала, уткнувшись в плечо Бекки, вторую пила ужасный чай и делала вид, что осознаю весь ужас современности, описанный в сочинениях студентки-старшекурсницы.       — Вкусный чай, очень приятный.       — Да? — Госпожа Вронская хохотнула, глаза-сапфиры счастливо блеснули. — А моему внучку не нравится, он никогда его не допивает.       — Может он больше любит кофе?       — Возможно, — старушка пожала плечами и вновь сделала глоток. — В общем, девочка, я обратилась за помощью потому, что сами мы уже не справляемся. Ты и сама заметила это по обстановке в доме. Григорий хоть и помогает, но спина и ноги уже не те, что раньше. А сама я — рухлядь, начинаю пыхтеть едва поднимусь на второй этаж. Никогда не кури, девочка! — блеснул тяжёлый перстень на грозящем указательном пальце. — Никогда!       — Хорошо, госпожа Вронская.       — Типун тебе на язык! — цокнула старушка, чашка стукнулась об стол. — Я — Флёр.       — Хорошо… мадам Флёр, — я неловко заёрзала в кресле.       — Уже лучше. В какие дни тебе удобнее приходить? Я знаю, что в Эдеме очень большая загруженность.       Я прокашлялась.       — Вечер пятницы, суббота и воскресенье.       — Договорились, — кивнула Флёр, — допьёшь чай и можешь приступать к уборке библиотеки. Григорий всё объяснит.       Григорий в самом деле оказался весьма надменным человеком. Он нехотя привёл меня в библиотеку, нехотя вручил инвентарь для влажной уборки и нехотя объяснил суть работы.       — Последние три года сюда никто не заходил, — послышались щелчки замка, старая дверь скрипнула. — Я бы сам всё привёл в порядок, не понимаю зачем госпожа обратилась в Эдем.       Ври, старичок, ври.       — Не нужно так важничать, — одёрнула его Флёр, следуя за нами.       — Слушай очень внимательно! — Григорий остановился и загородил проход, — Фамильная библиотека Вронских насчитывает более трёх тысяч томов. Твоя задача выполнить влажную уборку и расставить книги в алфавитном порядке, по тематическим секциям.       Старичок отступил. В нос и глаза ударила пыль, запах обветшалости и старой бумаги доводили до исступления, челюсть упала на пол едва я увидела масштаб предстоящей работы. Библиотеку едва ли можно было назвать большой, но вот книжные шкафы были просто огромными, выше трёх метров от пола до потолка, плотно забитые томами       — Сегодня просто помой полы и протри пыль с пустых поверхностей. Всё поняла?       — Так точно! — неловко отшутилась я, позади послышался одобрительный смешок мадам Флёр.       Григорий ничего не ответил, лишь закатил глаза и ушёл.       Под ногами скрипнул древний паркет, посеревший и забытый. Здесь время остановилось много лет назад, никто не стремился убрать это место прежде чем покинуть его. На тахтах по-прежнему небрежно лежали выцветшие газеты, журналы и карандаши для заметок. Засохла роза в мутном хрустале, тяжёлые занавески проела моль, а в оконные трещины задувал морозный ветер. И среди всего этого книги, море томов, скорее всего давно заплесневевших и покусанных мышами.       — Давно я не приходила сюда, — сказала госпожа Вронская, внимательно наблюдавшая за моей реакцией.       — Почему? — только и смогла вымолвить я. Воображение строило самые разнообразные теории. Госпожа Вронская в прошлом точно была богатой женщиной, неприлично богатой. Так, что такого могло случится, что она добровольно поставила крест на ведении домашнего хозяйства? Едва ли дело в разорении, когда беднеют продают всё, что можно продать. Дизайнерскую мебель, книги фамильной библиотеки, шёлковый текстиль, серебряные сервизы, а этого добра в доме было навалом.       — Я не люблю читать, — старуха пожала плечами. Она горделиво прошлась взад вперёд, остановилась у захламлённой тахты, переложила вещи на столик, стоявший рядом и уселась на пыльные подушки. — Это книги моего мужа, весь этот дом моего мужа, он умер и следить за порядком больше некому.       — А вы…       Старуха прыснула.       — Я, пташка, не люблю утруждать себя делами, — Флёр опустила взгляд в пол, усмешка сошла с её лица, словно её никогда и не было.       — Мисс Форджер, — в библиотеку вошёл Григорий. Он поставил два жестяных ведра, наполненных водой на пол, — Вот принадлежности.       — Спасибо, — ответила я, но Григорий ушёл, не дослушав.       Я начала уборку со складывания разбросанных журналов, монотонная работа в конечном счёте отключила мои мысли, и переживания об утреннем инциденте потихоньку сошли на нет. Госпожа Вронская оставалась в библиотеке, она молчала наблюдала за мной. Бедная старуха, должно быть, была очень одинока последние годы. Интересно, кто такие эти Вронские? Наверняка можно узнать в городском архиве.       Когда с журналами было покончено, я перешла к пыли на многочисленных столиках, журнальные, шахматные, служащие подставкой для ваз. Тяжёлое ведро противно взвизгнуло по полу, вода и тряпка бултыхнулись на дне.       — Я всегда ненавидела уборку, — проворчала Флёр. — Меня насиловали этим в детстве. А ты как, пташка?       Пташка? Милое прозвище, впрочем возможно, старухе лень запоминать моё имя.       — У нас дома папа хозяйство ведёт, — взмах руки, и стол наконец показал свой истинный вид, смеющийся витыми узорами и лаком, вот таким он был прежде чем его позабыли.       — Повезло твоей маме. Такие мужчины на вес золота. А кем твой папа работает?       — Он психиатр в городской здравнице, — я выдохнула и смахнула выбившуюся прядь волос с лица.       — Хорошая работа, жаль врачей мало ценят.       — Ну на жизнь нам хватает, — послышались плеск воды, и шарканье жести об дерево. — Ваш отец был каким-нибудь графом из старой аристократии?       Она прыснула.       — Вовсе нет, у меня вообще отца не было и матери тоже.       Мне стало дико стыдно и неловко, но любопытство оказалось сильнее.       — Тогда как же вы росли? — Не выдержав, я взглянула на мадам Флёр, та криво ухмылялась.       — По-всякому, пташка.       Я чуть попятилась назад и оступилась, нога задела ведро. Оно грохнулось, грязная вода потекла в паркетные щели. Я судорожно впитывала лишнюю воду в тряпку и отжимала её в опустевшее ведро.       Посеревшая было Флёр расхохоталась.       — Пташка, похоже тебе тоже нужен мужчина, способный вести хозяйство.       

***

      Территория школы была пуста, я попросила отца привезти меня пораньше, чтобы не сталкиваться с людьми в коридорах. Вчера я сильно устала на волнтёрстве, а потому спала крепко, без сновидений. Но едва открыла глаза утром, и тревога вновь заскреблась в грудине.       Каркнули вороны, скрипнул под ногами снег, я вдохнула морозный воздух. Подходящая ложь придумалась до омерзения легко, я скормлю её Бекки в подходящий момент.       Едва я переоделась и вышла из раздевалки, моментально была схвачена за рукав блузы и прижата к стене.       — Привет, Бекки.       Она грозно глянула на меня       — Пошли поговорим.       Подруга затащила меня в учительский туалет и закрыла его на замок.       — Это было необязательно…       — На тебе лица вчера не было! — взорвалась Бекки. — И ты не позвонила после занятий, и поэтому я решила позвонить сама, но трубку взяла твоя мама, сказала, что тебя нет дома. Тогда я спросила: «А как Аня себя чувствует, после того, что случилось утром?», — Бекки остановилась и наконец повернулась ко мне. Бесстрастное лицо, без грамма привычной теплоты, и волосы затянутые в тугой пучок, подруга напоминала хищную птицу. — А оказалось, что твоя мама вовсе не знает о том, что случилось утром. Я ей всё рассказала, а она лишь поблагодарила и положила трубку. Поэтому я ещё раз спрошу, что с тобой происходит?       — У меня всё нормально, — солгала я.       — У тебя правда есть тайна?       — Пожалуйста, не спрашивай об этом, — я отлипла от холодной стены, подошла к раковине, открыла воду и начала жадно пить.       — Знаешь, а ведь я считала, что заслуживаю твоего доверия… — обиженно всхлипнула Бекки.       — Не в доверии дело, — глоток. — Это то, что должно остаться внутри семьи.       — Вот как?       — Да!       Она подлетела ко мне, выключила воду, схватила за плечи и начала неистово трясти моё тельце.       — Да как ты так можешь?! — в девичьих глазах застыли слёзы. — Я места себе не находила, приходил директор и вся администрация, нас допрашивали, и весь день я не знала, что с тобой происходит. Почему ты не позвонила? Почему даже через прислугу ничего не передала?       — Бекки! — я схватила её руки и оторвала их с большим усилием. — Прости меня, пожалуйста.       — У тебя нет права так поступать! Ты не можешь попасть в беду, а потом нагло врать о том, что всё хорошо.       — Да знаю я. Мне сейчас правда тяжело, я очень напугана, но не могу я всё рассказывать, — из глаза упала тяжёлая слеза, а следом за ней ещё одна. — Понимаешь?       Она молчала, пристально вглядываясь в моё лицо. Сейчас невозможно было понять о чём она думает. Хочет закончить дружбу? Хочет расплакаться от обиды? Хочет ударить меня? Что-ж, если это цена свободы всей семьи, я всё проглочу.       — Умойся, дура… — всхлипнула она.       Весьма неожиданно.       — Сама — дура! У тебя вон тоже тушь потекла!       

***

      Школу наполнило какое-то нелепое волнение. В глаза ударил розовый свет, уши уловили шелест бумажных гирлянд. Ряженые в ангелочков девчата держали в руках плетёные корзины, наполненные до краёв самодельными открытками разных мастей. И совсем простенькими бумажными записульками, и красочными картонками, украшенными лентами. Валентинова почта.       — Ну, что за пошлость? — буркнула Бекки себе под нос.       — Красиво же, — я мечтательно улыбнулась.       День всех влюблённых был одним из немногих светлых моментов последних недель. На завтрак папа накрыл стол праздничной скатертью, а в центр поставил пышный букет пионов. Мама была в восторге, да и я тоже.       — Любовь невозможно выразить по средствам безвкусной открытки, — заключила Бекки, гордо вздёрнув голову.       — А если открытка будет красивой?       — Дело не в символе. Я столько валентинок получала, столько красивых слов слышала, но разве они хоть чего-то стоят? Совсем ничегошеньки.       Я молчала. Последние две недели Бекки ходила чернее тучи. И я чувствовала вину за это. Бекки не глупая, не слепая, она знает, что со мной что-то не так. С того разговора в наших отношениях что-то треснуло. Незримая нить, связавшая нас ещё в детстве истончилась. Бекки было плохо, а мне ещё хуже, и что-то подсказывало, что как раньше уже не будет.       — АЙ! — вскрикнула я, почувствовав как одна из девочек-ангелочков весьма осязаемо прошла по ноге.       — Прости, пожалуйста, — девочка вспыхнула и нервозно сжала в руках корзинку, аж костяшки побелели. — Для вас есть послания, — сказала она виновато посматривая то на меня, то на Бекки сквозь отросшую рыжую чёлку. Ангелочек взяла сверху несколько вычурных открыток и вручила их Бекки, та лишь закатила глаза. — И для тебя, Аня тоже есть. — Два картонных сердца оказались в моих подрагивающих руках. Первые в жизни валентинки!       — Ничего себе, Аня! — воскликнула Бекки, едва ангелок ушла от нас дальше по коридору. — У здешних идиотов открылись глаза, и они увидели, какая ты замечательная?       — Отправители не указаны, — ответила я прикусывая губу.       — Нечего думать, одна точно от Фогеля, — Бекки махнула рукой. — Пошли быстрее, урок вот-вот начнётся. А вот от кого вторая очень интересно.       Я шла за Бекки, и сердце бешено билось в груди. Мне не нужно было знать от кого вторая валентинка. На розовом картоне небрежным почерком была написана единственная фраза. «Ты — фальшивка».

      Этим же вечером мама передвинула мебель в гостиной и положила на пол резиновые коврики.       — Это лишнее, — сказала было я, но тут же умолкла под строгим взглядом родительницы.       — В центр! — рявкнула она. — Сейчас мы разомнёмся, а потом отработаем несколько приёмов самообороны.       Я жалобно посмотрела на отца, но он лишь снисходительно улыбнулся.       — Девчата, я за лимонадом.       Входная дверь хлопнула, и я осталась один на один с разъярённой волчицей. Кстати, лимонад папа отлично готовит сам.       — Я долго слушала ваши обещания, — мама затянула хвост на макушке. — Вы говорили, что всё хорошо, но я больше не буду ждать, когда тебе причинят боль.       — Мам, возможно это просто школьная травля и не более.       — Прекрати лгать! Я же сказала, в центр!       Я послушалась. Мама начала обходить меня кругами.       — Скажи, что ты хочешь иметь в жизни? Только хорошо подумай.       Я опустила голову и стала разглядывать свои ноги. Что я хочу? Едва ли в пятнадцать это возможно знать наверняка.       — Аня, я очень тебя люблю. Только посмотри какая ты умная, талантливая и обаятельная, — мама наклонилась и чуть сжала мои плечи, по телу разлилось приятное тепло. — Я хочу, чтобы твоя жизнь всегда была благополучной и увлекательной. Хочу, чтобы ты рисовала, дружила, влюблялась, ходила на танцы, разбивала сердца.       — Я тоже этого хочу, — сорвался с губ шёпот. Я осмелилась посмотреть матери в глаза. Она была взволнована, как обыкновенно кошки переживают за котят, которых гладит человек. Если со мной что-нибудь случится, она никогда себе этого не простит.       — Тогда, Аня, нужно уметь отстаивать это право. Я не смогу быть рядом всегда, не смогу защитить тебя в случае опасности, но могу научить справляться самостоятельно.       Мама, едва уловимым движением, схватила меня за горло совсем не больно и даже нежно, но страху навести смогла. Я вцепилась в её руку.       — Неверно! — мама подсекла мою ногу своей, я оказалась на полу. Она отстранилась. — Вставай. Теперь будь внимательнее.       Она вновь сделала выпад, потянув руки к шее, но я успела ударить по цепким пальцам наотмашь.       — Неплохо, а теперь вот это, — мама круто развернулась, замахнулась ногой и ударила в мягкое.       — Поджопник? — изумилась я, когда вновь оказалась на полу и потирала ушибленное место.       — Выбирай выражения, милая.       — Это слишком грязная игра.       — А ты думала, что твой противник может быть профессиональным наёмником, прошедшим военную подготовку и великолепно овладевшим техникой рукопашного боя?       — Я вообще не думала, что у меня может быть противник.       — Зря-зря.       Спустя два часа валяния на полу, захватов, закрутов и прочих за, меня оставили в покое. Дыхание сбилось, футболка пропиталась потом, а волосы завились от влаги. Папа любезно подал стакан холодного лимонада.       — Всё очень плохо? — спросила я, сделав глоток.       — Пока нет, — папа уселся в кресло. — Сеть начала вести расследование, сегодня отдал им эту валентинку, в качестве улики. Пока, с уверенностью могу сказать, что кто-то хочет запугать тебя.       — И, что тогда делать?       — Тебе ничего. Продолжай учиться, рисовать, ходить на волонтёрство. Занимайся теме же делами, что и всегда. Не подавай виду, что что-то не так.       — Это тяжело, Бекки задаёт вопросы, — я прикусила губу. — Я ей соврала и чувствую себя ужасно.       Папа молчал, отведя взгляд в сторону, на безупречном лице выступила тень старой усталости и тоски.       — Я едва помню это чувство, — прошептал он. — Со временем ты перестаёшь всё считать настоящим. Привыкаешь к игре, к тому, что люди вокруг становятся лишь ресурсом, источниками информации, а потом и сам осознаешь, что больше не человек. Я не желаю тебе такой судьбы. Я обязательно уберегу тебя.

***

      — Неужто весна в этом году будет ранняя? Как думаешь, пташка?       Я посмотрела сквозь остекление, на улице по-прежнему лежали сугробы, но кое-что неуловимо изменилось.       — Воздух стал мягче.       — Ты тоже заметила? Значит, не врут суставы, — Флёр усмехнулась, прикрыла глаза и плотнее укуталась в плед. — В юности я очень любила весну. Всё как будто само собой склеивалось, и проблемы решались просто, и времени на всё хватало.       — А сейчас? — спросила я, сделав последний глоток чая.       — А сейчас каждый день раздражает. Но это из-за того, что я старая, а не потому, что мир неправильный. Весна меня больше не радует, лишь заставляет тосковать по прошлому. Я ведь была той ещё чертовкой. Красивая, образованная, остроумная, мужчины боялись меня как огня.       Я несдержанно прыснула.       — Серьёзно тебе говорю, пташка, мужчины от чего-то сильно обижаются, когда общаются с толковой женщиной. Я была уверенна, что никогда не выйду замуж…       Флёр всё говорила, да говорила, а я всё слушала, да слушала. С момента, как я попала в её дом прошло три недели. Каждая наша встреча начиналась с чаепития и долгой беседы, затем я занималась уборкой библиотеки, а Флёр всё сидела рядом и рассказывала самые невероятные истории. О молодости, о любви, о жизни до мировой войны и революции. Случалось, она настолько долго говорила, что уставала, да засыпала на пыльной тахте, спрятав руки в пышных рукавах халата. Тогда я будила её, глаза-сапфиры быстро распахивались. Старуха цокала и потягивалась, хрустя суставами. «Вот она, пташка, старость!»       — Мадам, пришёл ваш внук. — В сад вошёл Григорий, поставив на стол ещё одну чашку. — Он скоро подойдёт.             — Чертёнок наконец соизволил навестить бабулю, — сострила Флёр, однако взгляд её потеплел, а на лице проступила нежная улыбка. — Налей ему сегодня кофе, а не чай. Нужно немножко удивить мальчика.       Григорий покорно кивнул и вышел из сада.       — Пташка, я хочу вас познакомить, только это навсегда должно остаться тайной потому, что мой внук…       — Дэмиан Десмонд, — закончила я за Флёр, поледеневшим голосом.       — Так ты знала?       — Он за вашей спиной.       Старушка юрко развернулась и радостно хохотнула, рассматривая прибывшего гостя. Дэмиан же не разделял бабулиной радости. Бледный хмурый, одетый в чёрную водолазку, туго обхватившую горло. Его образ как-то совсем не вязался с буйной зеленью и светом солнца.       — Чертёнок, знаешь как долго я тебя ждала? Месяц ведь носа не совал. Познакомься с Аней, она волонтёр из твоей школы.       Я неловко кивнула, приветствуя его.       — Мы знакомы, — буркнул он, присаживаясь на расшатанную табуретку.       — Ох вот оно как, — Флёр задумчиво посмотрела на нас. — Пташка, ты понимаешь, что должна молчать об этом?       — Конечно.       — Вот и славно, надеюсь проблем у нас не будет, — сказала Флёр, не отрывая от меня пристального взгляда.       — Ни за что. — ответила я прокашлявшись. — Спасибо за чай, он, как всегда, изумительный. Была рада повидаться, Дэмиан. Мне нужно продолжать работать.       — Иди, — Флёр махнула рукой. — Сегодня я не буду докучать тебе болтовнёй, мне есть кому поведать свои думы.       Я встала на онемевшие ноги и пошла к выходу из сада, из последних сил сохраняя спокойствие. Едва попав в библиотеку, из горла вырвался удушливый кашель, я распахнула окно в попытке надышаться свежим воздухом. Рука нащупала пульс на шее, рваное дыхание царапало уши.       После уборки, я тихо спускалась в прихожую, внимательно осматриваясь по сторонам. Сталкиваться с Дэмианом больше не хотелось. Неловкость, стыд и тошнота — вот, что вызывало у меня наше общение в последние разы.       — Ты закончила? — послышалось позади.       Вот чёрт! Глаза в пол.       Дэмиан обошёл меня и встал напротив.       — Как ты себя чувствуешь, — я неловко перетаптывалась с ноги на ногу и старалась не отрывать заинтересованного взгляда от пола.       — Знаешь, что… — злобно прошипел он.       — Я никому ничего не скажу, обещаю!       — Я не об этом, — Дэмиан сделал несколько шагов и приблизился ко мне, послышался аромат парфюмерного мыла, что — что, а пах он всегда замечательно. — Я хочу, чтобы ты отказалась от работы у Флёр.       Я возмущённо вздохнула.       — С чего бы это? — спросила я подняв глаза, но всё же избегая зрительного контакта. — Мне здесь нравится. Я буду волонтёрить у твоей бабушки пока не…       — Получишь стеллу? — он недобро прыснул. — А, что конюшни чистить не хочется? У старушки с вкусным чаем и историями о бурной молодости приятнее, да?       — Да! — я выпрямилась и встала на носочки, чтобы казаться выше. — И вообще причём здесь ты, и с чего вдруг решаешь, где мне работать? Ты целый месяц не навещал её, мадам Флёр часто о тебе говорила…       Дэмиан хмыкнул.       — Не думай, что понимаешь её.       — Я и не…       — Нет думала.       Я фыркнула, уверенно обошла парня, наспех накинула пальто, взялась заручку двери и обернулась на прощание.       — До встречи.       Рывок, шаг и… Дверь не открылась. Судорожные поиски замка, тряска ручки и Дэмиан Десмонд, смеющийся за спиной. Это слишком убого.       — Я знал, что это будешь ты, — шёпот в ухо, осторожное прикосновение к руке, щелчок замка и прохлада улицы. — До встречи.       Щёки покраснели, внутри странно загудело, едва ноги переступили порог. Захлопнулась дверь. Всё закончилось.