Усталость

Папирус устал. Устал до ужаса, до побелевших костяшек и расцарапанных в кровь плеч. Устал, может не физически, но морально, устал в первую очередь от себя самого. Устал бесцельно просыпаться каждое утро. Уже давно не радовала его собственная жизнь, как не радовало и то, что когда-то приносило удовольствие. Он устал от того, как часто попытки сделать хоть что-то не приносили ничего, кроме разочарования. От жизни? А может от самого себя? Давно перестала радовать и мысль о королевской страже. Когда-то это и правда была мечта, достойная стремлений, но сейчас, смотря со стороны собственно опыта, попав туда, чудом было бы просто выжить. Нет, конечно, тебя бы, безусловно, боялись, боялись даже больше, чем сейчас, но количество покушений от мелких монстров, решивших недальновидно попытать удачу, убив главу королевской стражи, дабы самим занять это место, троекратно бы возросло, принося с собой постоянную паранойю, которая бы ежедневно сводила с ума. И это даже не учитывая Капитана Андайн, лишь забирая место которой, рискуешь быть убитым если не во сне, то хотя бы лично в бою с ней. А ведь когда-то Папирус старался, честно старался стать лучше, стать сильнее, добиться уважения, работать так много, как сможет, лишь бы обеспечить хорошую, относительно безопасную жизнь для себя и своего брата. Что ж, пожалуй, трудоголизм всегда был чертой его характера. Но никогда ему не приходило в голову, что подобное качество со временем превратится в огромную яму эмоционального выгорания, которую Папирус собственноручно рыл годами, даже того не замечая. Ведь когда-то он мечтал о друзьях, верил в добро и думал, что все смогут стать лучше, если сильно постараются, но реальная жизнь быстро показала ему всю абсурдность данной идеи, как показал ее и Санс когда-то еще очень давно. На деле же ничего радужного и прекрасного не было. Папирус не был глуп и быстро понял, что его так называемые «друзья» водились с ним лишь из-за страха перед его братом (но надо сказать, что и он сам считал его излишне жестоким), впоследствии же и перед самим Папирусом. Интересно, когда все так успело перемениться? Когда наступила та точка невозврата, которая разломила жизнь Папируса надвое. А ведь когда-то он и правда уважал своего брата, пусть тот и вел себя как последний мудак. Именно из-за него розовые очки Папируса разбились на множество осколков так давно, что вспомнить точное время сейчас было бы слишком трудно. Но Санса нельзя винить, ведь он делал это ради самого Папируса, чтобы тот смог выжить в этом жестоком мире, где каждый хочет убить тебя просто забавы ради, чтобы посмотреть что будет. И пусть такими изощренными и, пожалуй, в каком-то роде садистскими методами, но Санс добился своего. Новый Папирус уже не был таким наивным и слабым, он был гораздо, гораздо сильнее. Старый Папирус бы долго плакал, упрашивая брата купить ему мороженое, старый Папирус уважал Санса и восхищался им, новый же лишь презирал его. Презирал за неоправданную жестокость, за несерьезное отношение ко всему на свете, за то, что он сделал с собственным братом. Презирал так же, как и ненавидел себя за то, что так сильно стал на него похож, но продолжал отчаянно нуждаться. Нуждаться даже не столько в наличие брата, но в чем-то родном рядом с собой. Нуждаться в ощущении, что он не один в этом мире, что остался хоть один человек, кому Папирус действительно нужен. Нужен не из-за его статуса или поступков, а просто так, просто потому что он есть. Нуждаться в ком-то, кто избавил бы его от жгучего одиночества, которое теперь накатывало так чертовски часто. Папирус многого хотел, но никогда не получал того, что действительно ему было нужно. Не получал, и ничего не мог с этим поделать. В любом случае это давно стало привычной рутиной: заглушать свои желания и потребности ради чего-то еще. Но даже после этого жгучее чувство внутри никуда не уходило. Оно накапливалось в душе огромным комом, который со временем перерастал в раздражение и обиду. Обиду на себя, свое бессилие, на несправедливый мир, а может и на все сразу. И тогда не оставалось ничего, кроме как сдавленно кричать в подушку, зарываясь руками в волосы, и ненавидеть весь мир. Ненавидеть, и все равно продолжать в нем существовать. Папирус устал. И эта усталость давно стала перманентным пятном на его душе, никуда, по-видимому, не собираясь уходить еще очень долго. Он устал, но еще не сдался. Сдаться – означало бы предать свои принципы. Сдаться – означало бы стать похожим на Санса еще больше, а Папирус не хотел этого. Не хотел падать в пропасть отчаяния и безразличия, как его брат. Не хотел забывать кем он был, забывать свои мечты и стремления. И пусть так хотелось просто лечь и уснуть на несколько лет, но каждый раз Папирус поднимался с кровати и шел выполнять свои обязанности. Может, потому что по-другому не мог, потому что не умел, а может, потому что где-то глубоко в душе еще не совсем угасла та маленькая надежда на лучшее. Надежда, что когда-нибудь все вновь станет хорошо.