Qui sine peccato est?

– Я предупреждал. Омерзительное зрелище, не правда ли? Лучше не смотри. Но Даня смотрел. Не смел отвернуться, хотя, стоило коже лопнуть, это было его первым порывом. Наверное, ангел закричал бы, но крик застрял где-то в груди при виде пугающей, до леденящего душу ужаса, правды. Правда предстала перед ним поистине безобразной, ублюдочной и жалкой тварью. И глядя на два слабо подрагивающих окровавленных обрубка, выходивших из лопаток и едва покрытых перьями, Даня думал о многих словах – жутко, чудовищно, возмутительно, жестоко, бесчестно… …только не омерзительно. Любовь бесспорно умела причинять поистине нестерпимую, сокрушительную и жестокую боль. Ангел прикрыл рот ладонью, заглушая свои всхлипы, пока слёзы катились по его щекам и падали в мягкий ворс. Забыться бы во сне. Или очнуться от этого кошмара. Вот только реальность вцепилась в него стальными когтями. – Где твои крылья? – Даня не то всё ещё отказывался верить, не то пытался узнать больше. – Неужели Господь мог сотворить подобное… – Технически, это был Рафаил. По Его указу, разумеется. Любовь Создателя к творениям своим небезгранична. И я живой тому пример, мурзилка, – неожиданно послышался смешок, – вот, что бывает, если задавать вопросы – ты перестаёшь быть достойным Его любви и становишься ничтожеством, как я. Теперь догнал ради чего рискуешь проебать райские кущи? Я того не стою, Даниэль. Тебя не стою и никог… Ладонь ангела, лёгшая на его спину, заставила Азика сбиться и замолчать на полуслове. Даня и сам не понимал, что делает, но тепло от тела демона и мягкость крохотных пёрышек между лопатками завораживали. Боявшийся навредить или сделать больно ангел, едва касаясь, провёл вдоль позвоночника одними кончиками пальцев – и по коже Азика сразу же прошла волна мурашек. Он весь напрягся под этим прикосновением, сжался невольно, будто стараясь сделать себя как можно незаметнее и исчезнуть. Испариться из комнаты, из мира… Тогда же Даня прижался к чувствительной коже между лопатками губами. – Никогда больше не говори о себе так. Ни вслух, ни мысленно. Врать плохо, Азик. В ту же секунду, когда ангел закончил говорить, он услышал короткий поражённый вздох, слетевший с губ демона. Азик не отвечал, и Даня осторожно приобнял его, положив ладонь на грудь в ненавязчиво-заботливом жесте, считывая участившийся пульс. Вовремя, потому что Азик – его сильный и стойкий, но такой ранимый Азик, тысячелетиями считавший себя жалким – начал дрожать в объятиях ангела. Дрожь усиливалась от каждого нового поцелуя, которым Даня касался спины демона – у основания изуродованных остатков крыльев, согревая горячим дыханием оперение, между лопаток и вниз к пояснице, по пути соединяя чудесные родинки, и вновь крылья, невесомо прижимаясь к загрубевшей покрытой бледными шрамами коже. Азик едва сдерживался – ангел видел это по тому, как тряслись плечи сгорбившегося в немой истерике демона, и по тому, как он сжал кулаки сильнее, наверняка раздирая ладони отросшими демоническими когтями в мясо. Хотелось коснуться губами и их, но это можно было сделать и чуть позже. А сейчас, продолжая покрывать спину Азика поцелуями, Даня метался от одной мысли к другой – ангела до сих пор жгло изнутри от несправедливости, его тревожила собственная судьба, и в то же время он думал о том, что… всё так, как и должно быть. Они наконец-то поступали верно. Не как когда были заняты каждый своим делом по разные стороны конфликта, доказывая очевидно глупые вещи – что сильные всегда должны пожрать слабых в итоге, что сажа, оставшаяся после Конца Света или Страшного Суда от поверженного мира, будет белой, или что светлое чувство является мерзким грехом. Грехом, за который низвергают, только чтобы растерянные и не знавшие куда идти падшие отдавали свои души ради иллюзии нужности, защищённости и свободы. Словно бы в продолжение наказания господнего… Да пошли они все – и Бог, и Сатана. Дисфункциональная больная семья, в которой один молчит и игнорирует, а второй всё пытается доказывать свою правоту, уже много тысяч лет играясь чужими жизнями, и всё это под красивой этикеткой борьбы Добра и Зла. Добровольно играть с ними Даня отказывался. Хватит с него. С них обоих, на самом деле, потому что на этой безумной войне между Раем и Адом Азик с Даней уже потеряли что-то – кто крылья, кто святую наивность. Теперь они могли позволить себе потерять стыд с совестью и выбрать эгоизм. Выбрать друг друга. Не чужие амбиции и догмы. И это было правильно. Ангел в очередной раз дотронулся губами до основания изуродованных – и всё равно в жутких обрубках угадывалось, какими прекрасными они были когда-то – крыльев и слегка зарылся пальцами в оперение, вслушиваясь в участившееся дыхание демона. Не выдержав, тот прикрыл лицо ладонями в попытке заглушить всхлипы, но стоило Дане с благоговением погладить его редкие перья, как Азик взвыл во весь голос и впился в собственные волосы. Понимая, что ноги демона уже не держали, ангел ослабил хватку, позволяя ему упасть на колени и опускаясь следом. Собранный по кусочкам заново благодаря Дане, прижимающемуся к нему, Азик рыдал горько и надрывно, едва не захлёбываясь слезами. Он боролся с собой – плакал, кричал тоскливо и со всей силы бил пол кулаками, разбивая костяшки. Ангел не останавливал, но и не оставлял Азика в одиночестве. Нет, Даня давал примириться с накопившимся недоверием, болью и ненавистью, захватившими каждую мысль, однако был рядом на случай, если отравленные мысли возьмут верх и загрызут его. И только сейчас, обнимая демона чутко и мягко уже двумя руками и утыкаясь в его шею, ангел понял, насколько Азик меньше по сравнению с ним. Даня держал его, хрупкого и выносливого одновременно, и буквально боялся сломать своими объятиями. Ведь за бесконечными постановочными тиктоками, за наигранной демонической самоуверенностью и за шпионской работой на два фронта Азик скрывал свою уязвимость и измученность собственным сознанием – от других и от себя самого. То, через что ему пришлось пройти, было немыслимо. Даня потёрся кончиком носа о шею демона, выражая этим неловким жестом особую бесконечную привязанность, а после отстранился, подался корпусом чуть вперёд и заглянул через плечо – Азик размазывал по лицу слёзы и макияж, продолжая всхлипывать, но теперь реже и не столь сокрушённо и горько. И ангел льнул к нему, не давая ни на секунду забыть, что демону больше не придётся переживать это в одиночку. Смотря на покрасневшее и мокрое, но в его глазах всё равно самое красивое лицо, Даня привычно считывал каждую эмоцию Азика. Удивительно, с первой встречи в ресторане, когда их взгляды пересеклись, ангел понял, что видит нечто иное за странными современными словами и многогранным напыщенным образом. По мере того, как они сближались, он лишь убеждался в этом и узнавал о демоне куда больше, чем тот рассказывал. Конечно, Даня задавал порой вопросы (пусть и явно не те, на которые рассчитывал Азик – ангела не интересовало, ни сколько тот зарабатывал, ни сколько у демона было партнёров до него), однако куда важнее для Дани было самостоятельно раскрывать и разгадывать Азика. Например, что ему нравилась неловкость недавно прибывшего на землю ангела, что демона вело от ласковых прикосновений, и что он панически боялся оставленных открытыми панорамных окон и верхних этажей небоскрёбов. Сильнее, наверное, демон боялся только Сатану. Но и в высоте, и во Владыке Ада, Азик отчётливо видел образ своей смерти. Теперь ангел понимал, откуда взялись все эти страхи, и был готов защищать Азика – от чего и от кого угодно. Всеми силами и любыми способами. И пускай даже Даниэль падёт в процессе. Азик поймает, как сейчас его ловил ангел, не давая разбиться окончательно. Продолжая прижиматься к демону и успокаивающе скользить руками по обнажённой коже, Даня видел, что сейчас было самое подходящее время, так что прошептал ему на ухо: – Может, Господь тебя и не любит больше. Может, Господь и не любил никогда. Но зато люблю – и буду любить – я. Ты веришь мне? Вместо ответа Азик сжал тонкую ладонь ангела – у того в груди всё перевернулось от волнения. И Даня рискнул скользнуть губами от шеи к подрагивающему плечу, оставляя среди мелкой россыпи родинок на нём поцелуй. Они приходили на ум сами – слова, изначально обращённые к богоизбранным, но в которых нуждался богопротивный. В конце концов, Бог есть любовь. А любви в ангеле к Азику, открывшему для него целый мир, было предостаточно и становилось больше с новым днём. И почему-то Даня был уверен – несмотря на то, что демон не слышал его мыслей и не видел его лица, он отлично понимал и ощущал смысл, который ангел вкладывал в каждое прикосновение. «Да благословлю тебя я, коли не Господь, и сохраню тебя…» Опустившись ниже, Даня запечатлел следующий поцелуй между лопатками, даря всю свою благодать, весь свет и всё тепло Азазелю, спасавшемуся в руках ангела от переполнивших его ранее задавленных в себе чувств. «Да призрю на тебя я, коли не Господь, светлым лицем своим и помилую тебя…» Последний поцелуй, полный сострадания, всепрощения и веры, достался одному из обрубков крыльев падшего – Даня касался его с щемящей нежностью, трепетом и откровенным благоговением перед постепенно успокаивающимся Азиком. «Да обращу я, коли не Господь, лице свое на тебя и дам тебе мир…» Возможно, то, что сделал ангел, было всего-навсего богохульством и ничем большим. Возможно, это не меняло абсолютно ничего. Ангел считал совершенное клятвой – их будущему, за которое он будет бороться до последнего вздоха. И по тёплому коричному взгляду демона, развернувшегося в объятиях лицом к нему, Даня понимал, что Азазель будет бороться вместе с ним. Чувствуя себя вымотанным и очень смущённым после всего произошедшего, ангел неловко положил свои ладони на бёдра Азика и постарался максимально напрячь свои знания современного общения, чтобы как-то разрядить обстановку: – Рай переоценён, и там тусят те ещё токсики, а для меня не существует никого более достойного, чем ты. Андерстенд? Похоже, задумка Дани удалась, так как демон всхрюкнул и легонько щёлкнул его по носу. – Мурзилка, родной, от тебя такое звучит откровенно кринжово, – признался Азик, – но мне было важно это услышать. Спасибо… Он перелез с пола на колени своего ангела и обвил того руками за шею, всем телом прижимаясь к нему и до сих пор немного дрожа – не то от холода, не то от пока что продолжавших бушевать эмоций. А скорее всего, и от того, и от другого сразу. – Блять, всё равно не могу поверить, – признался демон, – не могу поверить, что ты выбрал меня. – Значит, я буду напоминать тебе об этом, – Даня боднул его в плечо, как делают обычно кошки, выражая своё доверие и привязанность, – постоянно. – Я серьёзно, мурзилка. – Я тоже. Подсев поближе, Азик поёрзал на чужих бёдрах, склонил голову на бок и взглянул из-под ресниц по-особенному, как только он один мог это сделать. Ангела подобная магия, без капли магии как таковой, очаровывала без труда каждый раз. Неожиданно демон коротко рассмеялся – пусть немного измученно, но искренне, а вовсе не истерично, как несколько минут назад. – Какой же трэш – из всех вариантов остановиться на исчадии Ада! – У меня определённо есть вкус, – мурлыкнул Даня, старательно копируя интонацию Азика, когда тот флиртует. Парировать демону было нечем – ангел прекрасно видел, как он отвернулся, старательно ища варианты, куда бы увести разговор и не признавать, что Даня умудрился смутить Азика своим ответом. От осознания, что ему удалось добиться такой реакции, внутри ангела разгоралось что-то наглое и голодное получить ещё – больше и ярче. – Хочешь колу? – демон мотнул головой в сторону небольшого холодильника. – Я купил там… тридцать литров. Спешл фор ю, все дела. – Буду. А потом буду тебя. От собственного бесстыдства кружило голову, но Даня продолжал идти у него на поводу и недвусмысленно опустил ладони на ягодицы Азика, сжимая их. Реакция демона не заставила себя ждать – он облизнулся, а зрачки его расширились, почти полностью закрывая радужку. В следующую секунду пальцы с острыми когтями впились в подбородок ангела, и Азик притянул Даню ближе, жарко шепча в его приоткрытые губы: – Не откладывай на потом то, что можно залюбить сейчас.

***

За три тысячи лет у Азазеля любовники и любовницы сменялись так часто, что в какой-то момент он уже перестал следить за активным движем на личном, не запоминая ни имён, ни внешности, сменяющих друг друга десятков, сотен, тысяч лиц. Пруфов, конечно, не имелось, но Азик научил человечество разврату не просто так. Он был чертовски хорош во всём – во флирте, в постели, в разочарованиях… Суть разочарований заключалась в том, что демон не оправдывал ожиданий – хоть и обаятельный, но невысокий и невзрачный, хоть и умел удовлетворить любое желание, но не искал отношений. Впрочем, Азик придерживался позиции, что если не оправдал чужие ожидания, то пусть продолжают ожидать. Он в моменте, извините. Люди пользовались им, он пользовался людьми – и чудненько. А если кого-то что-то не устраивает, то вон дверь, а вон нахуй. Асталависта. Азика же всё устраивало. Да ни черта – ха-ха, блять – его не устраивало. Во-первых, через сотню-другую-седьмую гордое одиночество и разноцветные вспышки перед глазами в виде появляющихся и исчезающих партнёров начали надоедать. К первой тысяче лет – приелись. Ко второй – заставляли чуть ли не выть мысленно. Но Азик вечно пытался что-то другим и себе доказать, поэтому запивал тоску всем, что горит, и отправлялся глушить голод духовный чем-то приземлённо-физическим. Во-вторых, демон дёргался от каждого нового комментария касательно внешности, как от пощёчины. Может быть, причиной являлось месиво на спине, о котором Азик старался не вспоминать и порой надирался так, что ловил белочку. Он уже был безобразен и отлично знал про это. Но когда хочешь внимания – а Азик был той ещё драма квин – для себя, приходится подстраиваться. И демон подстраивался – дорогими брендовыми шмотками, вызывающим мейком. Вся эта красивая картинка, упакованная в привлекательную обёрточку ложь, была и для других, и для себя самого. Потому что думать о том, насколько сильно Азик никому – ни в Раю, ни в Аду, ни на Земле – не всрался, и что никто и никогда не полюбит его под всей штукатуркой и образом, он не хотел. А потом появился Даниэль – существо светлое и, как казалось поначалу, интеллектом не обременённое, чьим потолком желаний было пожмакать кошачьи лапки и выпить стаканчик колы с доместосом в процессе предотвращения Конца Света. Такого развращать и развращать, чем демон и занялся, втрескавшись в итоге. Азик собрал комбо – влюбился в ангела, влюбился в него в России и влюбился за пять секунд до Ада на Земле. С последним, конечно, Азик погорячился – Конец Света откладывался, их стараниями, но основной поинт оставался. Мурзилке, как оказалось, было больше всех надо. Больше всех надо было остановить Апокалипсис, больше всех надо было перепробовать всё, что предлагала грешная земля, больше всех надо было… Азика. Целоваться с ним, тестируя новые – демон заказывал их для Дани со всего мира – газировки, гулять и держаться с Азиком за руки – даже после объяснения концепта гомофобии ангел забил на него – повсюду в Москве, поселиться в самом сердце – и где только нашёл, Даша Путешественница пернатая? – демона. И Азика Дане надо было любого – безбашенного, с чёрной помадой и смоки, флиртующего, заспанного в одной футболке, весёлого, с рогами, хвостом и копытами, грустного. Лишь бы настоящего. А рядом с Даней быть настоящим получалось на изи и чувствовалось до безумия приятно. Настолько, что демону в это с трудом удавалось – не удавалось, в общем – поверить. Ведь Азик был Азиком, а Даниэль красивым, что пиздец, с его большущими глазами, пушистыми ресницами, изящными пальцами, светлой улыбкой и пшеничными кудрями. И такой ангел подхватывал его – несуразного, изуродованного, проблемного, с загонами и с потёкшим макияжем – под бёдра и нёс на кровать, целуя демона и прижимая к себе, как самую прекрасную драгоценность на свете. Азик попытался убрать обрубки, чтобы глаза не мозолили, прежде, чем Даня успел опустить его на кровать, но ангел словно почувствовал его намерения и прошептал: – Не убирай их. Оставь… Стоило поспорить. Хотя бы попытаться, наверное, но Даня прикусил его нижнюю губу, с фонившим блаженством оттянул её, а затем отпустил, чтобы в следующий миг провести по ней горячим языком и скользнуть в рот демона. Поцелуй заставил мозг Азика крашнуться и напрочь забыть, что он там собирался сделать. – Если бы ты только знал, какой ты красивый, Азазель, – судорожно шептал Даня в приоткрытые губы, целуя их снова и снова, – если бы ты только знал… Никогда не устану повторять… Азик всхлипнул, прильнув к своему ангелу ближе и обвив шею руками, и даже не заметил, как в какой-то момент Даня опустил его на кровать и навис сверху. Какой-то сюр, дереал, бэд-трип. Ведь не могло быть такого, чтобы ангел оставлял дорожки поцелуев от уголка рта до уха, покусывая мочку и играясь кончиком языка с колечком хеликса сверху, а потом мягко и влюблённо говорил, какие острые и завораживающие у демона – «моего демона» – скулы. Ведь не могло быть такого, чтобы Даня скользнул губами к шее Азика, с упоением всасывая тонкую кожу, а потом наблюдал, как на ней расцветают следы, и перечислял все их проявляющиеся оттенки – «алый, багровый, винный… волшебно, Азь…» – восхищённо. Ведь не могло быть такого, чтобы ангел выцеловывал грудь демона, сжимая её в ладонях, накрывал ртом проколотый сосок, заставлял Азика скулить от того, как ощущался горячий и мокрый язык, а потом отстранялся – ведущая от губ до кожи ниточка слюны блестела в лиловом неоновом свете – и, глядя темнеющими замутнёнными глазами, на одном выдохе произносил одурманено: – Сладкий… ты сладкий, Азик… Демона размазывало – от слов, от околдовывающей и посылающей по коже волны мурашек интонации, с которой слова были произнесены, и он мог лишь притянуть Даню к себе за свитер в ответ и накрыть его губы своими, увлекая в тягучий, головокружительный поцелуй. Азик вкладывал в него всю благодарность и передавал взрывающиеся фейерверки из эмоций, что дарил ему ангел каждым прикосновением. Оторвавшись от Дани, демон коснулся припухших мягких губ кончиками пальцев и обвёл по контуру перед тем, как надавить и заставить ангела приоткрыть их. – Что со мной делает этот твой умелый рот… – хрипло промурлыкал Азик и обомлел, стоило Дане поймать его за запястье и прижаться губами к подушечкам. – А что он ещё сделает… – ангел повторил чужой тон и облизнулся. – Пиздеть-то всякий умеет, мурзилка, а ты на деле докажи. Или зассал? Азик определённо не был готов к соревновательной ухмылке, последовавшей за тем, и к тому, как Даня принялся стягивать свой свитер, постепенно обнажая подтянутый живот, изумительные ключицы и широкие плечи. На последние что-то внутри него так отчаянно просило закинуть ноги… – Осторожнее, Азик, – слегка укусив демона за указательный палец на долю секунды, – мне ведь палец в рот не клади. Азик сглотнул предвкушающе. – Есть и другие варианты. Снова привлекая к себе Даню, демон требовательно коснулся его губ и застонал, когда ангел, сначала целовавший со свойственной ему лёгкой нежностью, принялся жадно отвечать, кусаясь и посасывая саднящие губы Азика. Даня целовал глубже, скользя языком в чужой рот, и шарил по телу демона руками, зажимая между пальцами затвердевшие бусины сосков – Азик выгибался, приподнимая себя на обрубках крыльев, и подставлялся под прикосновения. Когда ангел оторвался, полюбовавшись на размазанного и чуть ли не отъехавшего от подобного демона, Азик умоляюще поджал зацелованные губы и потёрся пахом о его ногу, умирая от желания стянуть с Дани и с себя штаны. Ангел лишь улыбнулся, и от золотых лукавых искр в его глазах демону стало очень жарко. Очень жарко, но при этом о-о-очень интересно. – Потерпишь, мой хороший, ладно? – промурлыкал алеющий Даня, спускаясь поцелуями с линии челюсти на шею Азика и оставляя на ней всё новые метки, пока демон коротко и часто кивал и постанывал, не сдерживая голоса. Ангел провёл ладонями по бокам Азика, по рельефному животу к самому солнечному сплетению и снова положил руки на его талию, только чтобы скользнуть губами к покрасневшему припухшему соску и поцеловать его, наслаждаясь дрожью тела под собой. Хоть и понимая, что это обман и игра, демон всё равно ахнул, стоило Дане сомкнуть зубы вокруг другой ареолы и зализать старательно укус. – Ты там что-то про рот говорил… И кто Азика за язык тянул-то, блять? Он вскрикнул, когда ангел обвёл сосок языком по кругу и принялся то дразняще играться с бусиной, то посасывать, оттягивая, и слегка задевать зубами. Вплетаясь пальцами в светлые данины кудри, демон тянул за них то от себя, то к себе, путался в ощущениях – хотелось, чтобы эта сладкая пытка закончилась и хотелось, чтобы она не заканчивалась никогда одновременно, потому что ему было охуенно, слишком охуенно, а так не могло быть, не с ним. В узких джинсах становилось слишком тесно, и Азик поскуливал, сильнее оттягивая ангела за волосы. Даня же продолжил облизывать и посасывать набухающий алый сосок и, ведомый своим желанием попробовать всё, поигрался языком с шариками штанги, не давая то вскрикивающему, то переходящему на жалобные всхлипы демону передохнуть. И из них двоих Азик считал чувствительным Данечку, а теперь сам стонал, переходя чуть ли не на фальцет, подбадриваемый ангельским совершенно нахуй проклятым «у тебя чудесный голос, Азик», разводил колени в стороны приглашающе и елозил задницей по постели от крышесносного беспредела, который творил с ним Даня. Ангел успел отстраниться – демон едва мог различить его лицо, ведь перед глазами всё плыло, но расширенные зрачки и золотисто-огненный ободок вокруг них он видел отлично. Две чёрные дыры затягивали его и пожирали взглядом. А потом они снова посмотрели на грудь Азика, любуясь своей работой – она оказалась покрыта теперь укусами и засосами, а стоявшие набухшие соски блестели от слюны и сверкали в свете неона и гирлянд. Подцепив ногтями металлические шарики, Даня потянул за них с ухмылкой, которую можно было считать настолько же дьявольской, насколько и невинной, и от этого контраста демон был готов отъехать. От контраста и от переполняющих чувств, которые заставляли просить ещё и ещё. – Сука, мурзилка, да сними с меня штаны или я встаю и ухожу. Хмыкнув, ангел влажно чмокнул Азика в губы и принялся мучительно-медленно расстёгивать чужой ремень, как бы невзначай задевая пах демона, воющего от нетерпения. Высвободившийся хвост оглушительно хлестнул по простыням, и уже вскоре приподнимал острым кончиком Даню за подбородок: – Быстрее, ну, – голос, правда, звучало лажово – жалко дрожал, выдавая, что Азик был на грани. – Нам некуда торопиться, – ответил ангел, – моя задача сегодня – залюбить тебя, пока ты не поймёшь, насколько сильно дорог мне… Ответить демон ничего не успел – Даня поймал кончик его хвоста зубами и пропустил глубже в рот, тщательно вылизывая. Отлично знал, что хвост – эрогенная зона, а потому делал это с усердием, расправившись с джинсами и стягивая их с Азика. Белья на демоне, естественно, не имелось, и что-то в золотисто-огненном мареве ангельских глаз подсказывало Азику, что он действительно дорог Дане и даже не подозревает, насколько будет им залюблен. Приподнявшийся на локтях демон ухмыльнулся, обнажая клыки и сверкая красноватыми глазами с вызовом, и всё ещё пытался зачем-то вести себя дерзковато-самоуверенно, но ухмылка стёрлась сразу, как только влажная от смазки – неужели успел, пока Азик отвлёкся на обхватившие его хвост пухлые губы? – ладонь легла на пах. Демон втянул носом воздух шумно, подаваясь бёдрами навстречу руке, и неожиданно осознал, что чувствует запах колы. Взгляд Азика упал на флакончик смазки. Той самой, которую показывал неделю назад ангелу и по приколу сказал, что им бы подошло, начиная от вкуса колы и заканчивая слоганом в описании с «ключом к райскому наслаждению». И либо Даня не понял, что демон шутил, либо как раз-таки понял и решил перевести шутку в анекдот категории Б. С первого варианта Азик умилялся, а со второго кровь приливала к члену так, что пришлось сжать губы и замолчать. Ангел тем временем выпустил хвост изо рта, но лишь на секунду, а после прикусил кончик, заставляя демона посмотреть на себя. Терявшийся в ощущениях, которых становилось всё больше с каждым мгновением, Азик увидел искрящееся огненно-золотое марево в его взгляде, и тогда Даня заключил стояк демона в кольцо изящных длинных пальцев и на пробу провёл от блестящей и сочащейся алой головки к основанию, размазывая естественную и обычную смазку по всей длине. – Блять! – вышло слишком высоко и похоже не то на всхлип, не то на мольбу. Кто бы мог подумать, что Данечка – ещё совсем недавно смущённо красневший и прятавший лицо в изгибе чужой шеи, пока демон демонстрировал ему, как справляться с возбуждением куда более приятным способом, чем холодным душем и силой воли – будет творить с Азиком что-то совершенно сумасшедшее. Нарочито-медленно проведя подушечками пальцев по взбухшим венкам, ангел задвигал рукой по чужому члену, надрачивая уверенно и ловко, отчего демон жадно хватал ртом будто бы раскалившийся воздух. Азик высоко и прерывисто стонал, подставляясь под ласку и приподнимая себя остатками крыльев на постели, лишь бы навстречу обхватившей его член ладони, и чувствовал, как сознание постепенно уплывало. Много. Очень много всего. Второй рукой, до того поглаживающей бедро демона, Даня скользнул к потяжелевшим яйцам, массируя их, и в то же время продолжал скользить кулаком по стволу Азика и посасывать кончик хвоста. Во рту ангела было жарко, от рук ангела было жарко… демону казалось, что он сгорает, однако ему это нравилось и, судя по гортанному стону Даниэля, не ему одному. Да, они грешили, но с каким же, сука, удовольствием. Стоило ангелу ускорить темп, двигая ладонью жёстче и настойчивее, и сжать в зубах многострадальный заласканный хвост, как демон свёл лопатки, и обрубки крыльев подкинули своего хозяина на постели – Азик крупно задрожал и кончил с протяжным стоном, сорвавшись на фальцет и изливаясь в руку Дане. Ангел наклонился к нему и, в порыве нежности, с любовью прижался губами к влажному виску демона – Азик часто-часто дышал и продолжал цепляться в простыни, пытаясь прийти в себя. Ему не понадобилось много времени – уже вскоре Азик прижимался к Дане, сумбурно ведя ладонями по крепкому подтянутому телу. Демон помог раздеться окончательно, опрокидывая смеющегося мягко ангела на спину и чуть ли не вытряхивая того из штанов. А потом Азик моргнул и вновь оказался лежащим на спине. До сих пор не кончивший Даня смотрел на него алчно, как на самый вкусный десерт в своей бессмертной жизни. В ответ демон слегка прищурился, а хвостом игриво обвился вокруг талии своего ангела, всем видом показывая, что не против. Тогда Даня горячо и тягучее поцеловал его и проник между приятно побаливающих зацелованных губ языком, будоража кровь в венах. – Подержишь себя под коленями? – попросил ангел, разорвав поцелуй. – Мгм-м-м… Даня мазнул губами по подбородку и шее Азика прежде, чем отстраниться и устроиться между разведёнными в стороны ногами, приподнимая одну из ступней бережно и покрывая поцелуями накрашенные чёрным лаком замёрзшие пальцы, лодыжку и голень в ожидании, пока вмазанный и плавящийся от прикосновений демон собирался с духом... У Азика стыд вроде давно атрофировался, чем демон постоянно флексил перед Даней, но почему-то он смущался и отводил взгляд, послушно приподнимая всё так же раздвинутые ноги и подхватывая себя под коленками. Не зашкварно. Не кринжово. Просто неловко. Щёки начали предательски гореть, когда ангел с тем же сверкающим пламенем в глазах наклонился к Азику и, широко высунув язык, собрал им сперму и дурманящую данину голову кока-кольную смазку с пресса демона. – Надо было угостить тебя колой прямо в том ресторане, мурзилка… – как в бреду шептал Азик, чувствуя, как его развозило от обжигающе горячего и наглого языка, вылизывающего мышцы живота и изредка задевая головку опять твердеющего члена, – Все бы охуели – мессир, Григорий, официанты… И никакого кринжового пиздежа за Апокалипсис… – Make love, not war? – демон не видел, но ощущал улыбку Дани на своей пылающей коже, – Любите, а не воюйте? – Мне больше вкатывает версия с ебитесь, а не деритес-с-сука-а-а-ах! Демон не видел его, но в красках представлял довольное лицо ангела, который оставил сейчас поцелуй внизу живота Азика, прямо рядом с краснеющим укусом и расцветающим десятком засосов. Не давая времени для передышки, Даня спустился губами к внутренней стороне бедра демона и втянул липкую и сладкую от смазки кожу в рот. Ангел то постанывал, то всхлипывал от наслаждения, покрывал бёдра Азика новыми и новыми отметинами и ласкал их языком, рисуя замысловатые горячие узоры поверх. Руки Дани были заняты тем, что поглаживали и сжимали требовательно ягодицы – и уже только от этого у демона глаза закатывались. Неожиданно одна из ладоней исчезла, и Азик недовольно всхлипнул, ударив ангела пяткой по спине, на что Даня подозрительно промолчал и зашуршал постельным бельём. Он нашарил смазку – демон услышал щелчок крышки – и выдавил её на пальцы, но несколько капель упало с них на бёдра. И Азик одновременно ожидал и не был готов к тому, что ангел слижет и их, издавая подозрительно похожие на урчание звуки. Кола делала с Даниэлем странные вещи. Когда Даня придвинулся ближе, дразнясь провёл горячим языком от мошонки до головки и сцеловал с неё выступившую капельку предэякулята, демон коротко выдохнул сквозь стиснутые зубы. Однако, стоило ангелу развести его ягодицы и скользнуть уже между ними, как из его груди вырвался совершенно жалобный и нетерпеливый стон. И этот стон вскоре сменился высоким громким вскриком: – Блять, Дань…! Даня довольно промычал что-то в ответ, слишком занятый тем, что неспешно обводил кольцо мышц по кругу перед тем, чтобы снова скользнуть кончиком языка внутрь. А Азик, кажется, забыл, как дышать, потому что до этого ни разу подобного не делавший ангел – невинное, непорочное и наивное создание, не чёрт какой-нибудь, на минуточку! – очень умело ласкал его языком. С кем поведёшься, от того и херни наберёшься. Данечка, это бесстыдное чудо в перьях, научился всему у демона и, как выяснилось, оказался отличным учеником – двигался неторопливо, дразняще, постепенно доводя Азика до того, что тот поскуливал, едва сдерживаясь, чтобы не податься навстречу. Поражённый открытием, Азик упёрся носочками в широкие данины плечи и в подбадривающем жесте взъерошил светлые волосы, хваля своего ангела: – Какой ты у меня умница-ам-м… Сука-а-а, как же хорошо… Похвала имела последствия – Даня стал ввинчиваться в расслабляющееся и дрожащее тело реже и жёстче, со всей прилежностью, и демон схватился пальцами за простыни, разрывая ткань из-за вырвавшихся когтей. Пока ангел толкался в него, проникая между гладких мышц как можно глубже, Азик закатывал глаза и сгорал по ощущениям в адском пламени от заполнявшего его горячего языка и сводящих с ума хлюпающих звуков. Последние, впрочем, быстро исчезли после того, как Даня выскользнул из него, поцеловал нежную кожу, ненадолго посасывая, и добавил пальцы. Возможно, солнце не выдержало – взорвалось и осветило их яркой вспышкой сверхновы, а, возможно, демон на миг отъехал и увидел ёбаный свет в конце тоннеля. Пришёл в себя он уже извивающимся, пытающимся насадиться на растягивающие его пальцы и выстанывающим торопливо имя ангела с придыханием, в экстазе, как ёбаную молитву: – Даниэль-Даниэль-Дани-Даня-Даня-Данечка… Азика трясло, он сжимался вокруг раздвигающих стенки пальцев, молил, просил, – ещё, больше, пожалуйста, – и ангел воздавал ему по заслугам, трахая языком и пальцами до умопомрачения. Дрожащие ноги соскальзывали с плеч вылизывающего демона изнутри Дани, и Азику пришлось снова подхватить себя под ними, лишь бы его ангел не останавливался. Но у Дани были на него другие планы. Выскользнув из Азика языком – не пальцами, которые продолжали стимулировать простату рычащего от возбуждения демона – и проведя губами по внутренней стороне бедра, ангел принялся покрывать их новыми засосами с неприкрытым наслаждением и покусывать. Зализав все оставленные им расцветающие метки перед тем, Даня в очередной раз провёл дорожку поцелуев, теперь уже к члену Азика. – Это не всё, – словно сквозь толщу воды донёсся до демона хрипловатый бархатный голос, и весь мир вдруг перестал иметь значение для него. Были только данины мягкие губы, обхватившие головку, и данина жаркая узкая глотка, пропускавшая член глубже, пока он не упёрся в заднюю стенку. Азик крепче вцепился в простыни одной рукой, а другой пытался удержать остатки контроля, вплетаясь в пшеничные пряди. Вот только какой там контроль, когда ангел стонал, насаживаясь до основания ртом, и бросал из-под влажных ресниц пьяный искрящийся взгляд? Никакого контроля, лишь чистое исступление, заставляющее вбиваться в данино горло и сжиматься сильнее вокруг продолжающих растягивать демона пальцев. Ничего подобного Азик никогда не чувствовал – чтобы вот так много, так сразу, тысячами эмоций и мурашками, волной то райского наслаждения, то дьявольского кайфа. Горло саднило, но демон продолжал срывать голос, не в силах остановиться и не кричать, как ему хорошо с его – его, его, только его – ангелом. А потом Даня скользнул ладонью под спину выгнувшегося Азика и, погладив по пояснице кончиками пальцев, сжал хвост у основания, и демона будто прошибло ударом в 220 вольт. Правда, в десятки, сотни, тысячи раз приятнее, потому что хвост – это святое. Хвост – это сплошная эрогенная зона, и ангел – птичка ненаглядная – понтовался этим знанием, умудряясь совершить блядское комбо. Азик понимал – он вот так долго продержаться не сможет, ведь от принимающей его раскалённой глотки, от задевающих внутри простату гибких холёных пальчиков и от скользящей по хвосту тёплой и мягкой ладони перед глазами взрывались сотни фейерверков, прямо как те, бюджетные бабки на которые мэрия ежегодно распиливала, прежде чем запустить над Красной Площадью в Новый Год. Услышав, как постанывал от собственного возбуждения Даня, демон устремился хвостом к его паху и оплелся им вокруг горячего ствола, лаская нежную кожу. Ангел всхлипывал, почти захлёбывался стонами, но продолжал насаживаться ртом на член Азика, пока демон попеременно сжимал и расслаблял хвост, снова скользил по стволу Дани, тем самым стимулируя. Они кончили почти одновременно – перевозбуждённый и переполненный эмоциями и ощущениями Азик терял голову от них и от того, как гортанно стонал ангел, посылая вибрацию по члену демона, и был уверен, что Даня точно так же терял голову от того, как мышцы сжимались вокруг его пальцев, а горло заливало горячим. Ангел с мокрым влажным звуком выпустил изо рта обмякший ствол, и Азику захотелось запечатлеть эту библейскую, блять, картину где-то, кроме своей головы. Желательно, фоткой в телефоне, ведь в невидящем янтарном взгляде с расширенными зрачками читалась такая неподдельная любовь с восхищением и похотью, а по припухшим карминовым губам зачарованно стекала сверкавшая в неоне слюна и белёсая сперма… – Мой… – сипло и тихо простонал Азик и, не выдержав, притянул ангела к себе за волосы. Он прошёлся языком по приоткрытому рту, скользнул в него на одной эйфории и целовал-целовал-целовал Даню не то до беспамятства, не то до момента, когда оба пришли бы в себя наконец-то. – Знаешь, мурзилка, – демон с трудом оторвался от привлекательных губ, – а Бог ведь троицу любит. Сечёшь? Сёк ангел прекрасно, кивал тоже, но был словно вмазанный. Азик, впрочем, едва ли выглядел и находил себя лучше, однако всё равно сполз с кровати на пол, больно ударившись коленями и зашипев в процессе. Подползший Даня погладил демона по скуле, откровенно любуясь в заинтересованном ожидании дальнейшего. И Азик не заставил его долго ждать – подтянул ангела за ноги к краю, устроившись между них. Потеревшись о бедро Дани щекой, демон посмотрел на него снизу вверх и оставил на покрасневшем колене целомудренный почти что поцелуй, терпеливо дожидаясь разрешения. Он получил его – прикушенная в неловком азарте губа и слабое, как будто мяукающее, «да». Отпустив себя, Азик позволил демоническому проявиться сильнее и заскользил ладонями вверх от икр к коленкам и бёдрам ангела, рисуя на разгорячённой коже розовеющие полосы от выступивших когтей, а затем широко оскалился и выпустил удлинившийся немного раздвоенный на конце язык. Глаза Дани распахнулись, концентрируя внимание на этой новой детали, и решивший покрасоваться Азик провёл языком по кубикам пресса, влажным от пота, спермы и смазки. Горьковато-солоновато-сладкий вкус ощущался рецепторами особенно красочно в этой форме, а ещё демон улавливал любую реакцию тела ангела на свои действия – то, как Даню прошибло крупной дрожью, как он придвинулся на миллиметр ближе, подставляясь под прикосновения, и как вновь начал возбуждаться. Всего лишь из-за того, что Азик с неподдельным блаженством вылизывал его живот. Это вин. Мог ли демон ещё сильнее хотеть Даню? Мог, определённо мог, в чём Азик убеждался с каждым ангельским прелестным всхлипом, с каждым судорожным вздохом, срывавшимися с закусанных губ в то время, как демон оставлял укусы-поцелуи на тазобедренных косточках, втягивая тонкую кожу и разукрашивая бёдра Дани больше и больше. Увлёкшийся Азик даже не заметил, что у него выросли рога – только когда очарованный ангел со смущённой осторожностью коснулся их кончиками пальцев. Они не должны были быть чувствительными, однако любое действие Дани плавило демона, нарушая все писаные и неписаные законы. Азик мог поклясться – он ощущал каждым миллиметром своих рогов, как ангел гладил их и сжимал пальцами. И это было невероятно. Настолько, что демон – посасывающий и зацеловывающий алую головку аккуратного красивого члена Дани – опять поплыл. Стоило ангелу крепко схватить его за рога, и Азик уже не сдержал хриплого стона, выпуская член изо рта и вылизывая активнее под пристальным вниманием Дани, возбуждавшегося от того, что с ним творил вошедший во вкус демон. А Азик старался творить с ним всё – надавливал слегка на уздечку, ощущая терпкость на языке, и скользил губами по синеватым венкам, дразнясь. – Ази-и-и-и! – Сладко хныкающий ангел добился-таки, чтобы демон оторвался от занятия и обратил на него внимание. Но как Азик это сделал… Он поднял горящие рубиново-красным глаза и обезоруживающе, зная себе цену и веря в свои способности, улыбнулся, а затем облизнулся голодно, слегка поелозив на полу. И Даня, как околдованный, добавил: – Ты сводишь меня с ума, ты в курсе? Демон оскалился шире. – Я буду сводить тебя с ума и дальше, а ты иди за мной и никуда не сворачивай. Схватив Азика за руку, ангел усадил его к себе на колени и подтянулся повыше на кровать, чтобы было удобнее. Ждать дольше не могли больше оба. Ангелам, падшим или пока что нет, выдавались определённые читы для удобства, – и, по мнению демона, для удовольствия, – но у всего существовал предел. Как у их выносливости, например, потому что у Азика разъезжались колени, когда он оседлал бёдра Дани, а перед глазами предательски плыло. Демон мало что видел – лишь лицо своего ангела в неоне и гирляндовые блики где-то на стене, а смазку Азик скорее нащупал, вылив слишком много. Лежащий под ним Даня поглаживал демона по бёдрам и сжимал ягодицы, впиваясь в них пальцами крепко – так, что на утро точно проявятся синяки, но только представляя, как обнаружит в отражении зеркала в ванной следы больших ладоней на своей заднице, Азик уже был готов прижиматься к ангелу в душе и брать его на весу у стены. Не задерживаясь и не мучая друг друга, демон сам направил в себя данин член и запрокинул голову, опускаясь на него до конца. Ощущение заполненности не было приятным, оно было охуительно-идеальным, наконец-то таким, как Азик ждал – хвост дёрнулся и ударил, щёлкнув, как хлыст, по кровати. Из всей музыки, которую демон слышал за три тысячи с небольшим лет, прекраснее всего он находил стоны Дани. Не важно, отдавался ли Даня или ласкал сам, – у него мозг не успел забиться тупой хуйнёй про «стонать можно только женщинам и слащавым твинкам», – после заверений Азика, что Дане не надо сдерживаться, если хочется быть громким, он больше не упрямился, лишь смущался и алел румянцем. Как сейчас. – Азик…! Безбожно красивый голос. Демон плавно покачивался на бёдрах Дани на пробу, вслушиваясь в его голос, расслабился, позволяя заполнить себя целиком и брать без остатка, и хаотично вёл ладонями по груди и животу ангела, царапая коготками и помечая. Пусть все увидят, – и Бог, и Сатана, и весь этот ёбаный мир, – что Даня полностью его, а Азик полностью данин. В голове всё мешалось от жара внутри, от давящего на простату члена, от глаз этих заглядывающих Азику в душу и напоминающих, что она у демона была, чёрт возьми, и Даня любил её. Любил его – бесстыдно, бескорыстно, бесконечно. Больше Азик не думал – упёрся в грудь ангела, слегка впиваясь ногтями в кожу, и начал двигаться. Они правда пытались выдержать спокойный ритм, но терпения в заводские настройки не завезли обоим – что Азику, поднимающемуся и почти соскальзывающему с члена, что Дане, перехватывающему инициативу и подающемуся ему навстречу бёдрами. Никто из них – демон в этом уверен – не мог уже точно описать, что с ними происходило. Всё, что чувствовал Азик – это Даня и распирающий жар, а ангел, в свою очередь, чувствовал лишь Азика и то, как он горел изнутри. Почему-то именно сейчас демону до дрожи захотелось, чтобы Даня выебал из него всю придурь, душившую тысячелетиями, и ангел либо прочитал его мысли, либо Азик запизделся вслух, но факт оставался фактом – Даня исполнял желания своего демона в лучшем виде, толкаясь под лучшим углом всё быстрее и быстрее. Щедро вылитая смазка стекала под бёдрам и пошло громко хлюпала, но осипшему Азику было немного очень сильно похуй, а ангел, похоже, заводился сильнее. От этого осознания демон зарычал и забил хвостом по постели от восторга, выгибаясь и откровенно выделываясь собственной гибкостью. Чудом удержавшись, Азик оторвал ладонь от чужой груди, провёл ей по своей, с кошачьей грацией скользнув к низу живота и чувствуя член Дани под ней, и бросил на ангела короткий взгляд из-под ресниц. Наверное, в этот момент демон смотрелся как-то по-особенному, пускай затраханный и с размазанным макияжем, так как Даня подхватил его под бёдра, садясь резко и буквально натягивая на себя. У Азика на секунду всё смешалось в одно ярко-неоновое нечто, и он вскрикнул, цепляясь за покатые плечи и хватая ртом воздух, пока ангел не продолжил двигаться. – Данечка, блять, Данечка… Демон прильнул к нему ближе, и Даня сцеловывал нецензурщину вперемешку с наречиями, междометиями и своим именем с саднящих губ. – Ты такой хороший, – шептал в ответ ангел, шаря руками и откровенно лапая Азика, – такой замечательный, а ещё… нереально красивый… Слышишь? Слышал, разумеется, слышал. И начинал с трудом, но всё-таки верить. С Даней казалось, что можно было поверить во что угодно – от слов, что произносил Даня, формулировок, что он выбирал, и ритма, что он задавал, демона разъёбывало на атомы и собирало снова. Он становился целым и, пусть старые раны никуда не исчезали, они затягивались чем-то сверкающим и раскалённым… расплавленным золотом. Кинцуги. Увлечённый поцелуями и прошибающими толчками, демон не сразу заметил, как у Дани раскрылись за спиной крылья, но теперь, зарываясь в оперение пальцами и срывая стон за стоном с губ ангела, ловящего с подобной ласки ни с чем не сравнимое блаженство, Азик, наверное, не завидовал. Он нашёл свои крылья в Даниэле и будет оберегать их во что бы то ни стало. Обняв ангела, Азик прильнул к нему теснее и уткнулся в висок, вдыхая дурманящий и распаляющий запах тела, а Даня прижался к нему в ответ, гладил по бокам, талии, по спине и бережно касался остатков перьев на кривоватых обрубках. Поднимаясь и опускаясь на члене всё быстрее, демон бездумно царапал ногтями широкую спину, вплетался пальцами в перья между лопаток, довольствуясь пленительным поскуливанием в ответ на это. Становилось жарко. Невыносимо. Пот стекал по вискам и шее – и Даня слизывал его развязно вместе с катящимися по щекам демона слезами. Но от этого было ещё жарче в сто крат. Светлое, солнечное и горячее золото заполняло изнутри – текло по венам, приливало к местам, где касался Азика – беспорядочными поцелуями ли, алчущими ладонями ли – ангел, и накапливалось, желая высвободиться. Демон плавился, растворялся полностью в трипе эмоций, чувств и ощущений настолько, что почти не слышал удивлённо-восторженный вздох, доходящий до него будто бы сквозь толщу бушующего моря: – Азазель… – Мр-р-р? – на большее его не хватало. – Крылья… твои крылья… Доведённый до грани Азик с трудом разлепил влажные ресницы, ничего не понимая. Но ему и не нужно было – падший ангел отлично видел себя в отражении огромного зеркала позади Дани, специально опустившего собственные белоснежные крылья. Угольно-чёрное оперение Азика сильно контрастировало с ними. Демон неверяще встрепенулся, расправляя их – громадные, величественные, мощные, а затем накрыл ими себя и Даню. Спрятал, как в коконе, сквозь который слабо лился красный и малиновый неон. Обхватив лицо ангела ладонями, Азик принялся покрывать его хаотичными поцелуями и исступлённо шептал: – Это чудо. Ты… ты чудо, Дань. Ты меня благословил… Как вообще…? Спасибо, спасибо, спасибо… Даня прервал его, впиваясь в губы и продолжая вколачиваться в слабеющее, доходящее до пика тело – демон всхлипывал и сжимался на его члене в оргазме, пока дрожь волнами проходилась по каждому пёрышку, когти впивались в плечи ангела, в попытке удержаться, а крылья прижимали его к Азику. Постанывая в рот демона, Даня кончил следом и обнял, буквально поймав его – падающего и утомлённого. Осторожно приподняв Азика и целуя попутно ключицы, шею и губы, ангел вышел из него и уложил сверху. Сопротивляться у демона сил не было, как, впрочем, и желания – Азик тяжело и часто дышал, всё так же держась за Даню цепкой хваткой, словно бы тот мог исчезнуть куда-то. Вместе с крыльями падшего. Крыльями. Понимание кликнуло в голове демона последней работающей клеткой мозга, поменяв режим с «off» на «on» ради приличия. Отошедшего от трёх оргазмов подряд, смазки с колой и шока Даню понимание, видимо, тоже нагнало. – Можно? – смущённо спросил ангел. – Да. Да, пли-и-из… – ответил Азик, даже не уточняя, и сам подставил крылья под прикосновения. В своё время он не успел с крыльями многое – ни налетаться, ни узнать их лучше, ни выяснить что-либо постыдное. Так получилось, поэтому демон отрывался на других – ерошил перья Дани, закапывался в них лицом, гладил до восторженных и умоляющих стонов. Теперь же всё стало иначе. Всё было наоборот. Ведь именно крылья Азика с благоговением ласкали – расчёсывали, запуская пятернёй до поджимающихся на ногах пальцев, аккуратно нежили, боясь переступить черту, целовали расправленными, начиная от лопаточных и заканчивая кончиками маховых, и это было несравнимо ни с чем. Блаженство в первозданном виде. Высшая степень доверия. Самое чистое проявление любви. Не удержавшись, демон стал повторять за Даней, покрывая поцелуями мягкие белоснежные пёрышки и ощущая дрожь от его крыльев. Не то повинуясь их скрытым желаниям, не то живя собственной жизнью, крылья переплетались – тянулись, изучали и обнимали друг друга. Азик и Даня заворачивались в них, катаясь по огромной кровати на смятых простынях, и чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете. Несмотря ни на что. Вопреки всему и всем. Азик бы мог сейчас сказать спасибо Господу, что создал Даниэля. Нет, реально мог бы наступить на горло ЧСВ и перестать плеваться ядом в сторону Создателя на пять минут. Но Богу было плевать, а ангелу услышать такое куда важнее. Поэтому, вместо того чтобы вести диалог с самим собой, Азик притянул к себе Даню и зарылся носом в его светлую макушку. – Спасибо за то, что ты есть, мурзилка, – прошептал демон, – без тебя всё это было бы бессмысленно. От спасения злоебучего мира до крыльев. Но я люблю тебя и приму любой твой выбор, даже если ты захочешь вернуться наверх. Сжав Азика крыльями покрепче, ангел переплёл их пальцы. – А я люблю тебя и готов упасть за тебя. Мой выбор – это ты, Азик. Сегодня и всегда, – В голосе Дани не было лжи, однако кроме правды демон слышал и страх грядущего, и беспокойство от происходящего. Выбор означал невозможность откатить к последнему сохранению и переиграть в случае, если он налажает. Азик знал об этом, как никто другой. – Только обещай поймать меня, пожалуйста… Наверное, в каких-то вселенных демон и мог бы подумать о каком-то ином варианте, но отказывался даже думать о них. Для него из этой вселенной существовал лишь один правильный ответ: – Клянусь – поймаю. И ты мне свидетель. Коснувшись губами тёплой ладони, Азик взглянул в серебряные глаза Дани и читал в них то, о чём и сам думал – они оба не жалели о своих решениях. Ни о тех, что уже приняли. Ни о тех, что придётся принять позже. Даже если кто-то или Кто-То назовёт их выбор порочным и будет судить двух падших ангелов. В конце концов, Бог есть любовь. В конце концов, все мы созданы по образу и подобию Его. В конце концов… кто без греха?