Мёртвая тишина

***

      Поежившись от резкого порыва ветра, Гоголь сонно откинул руку от лица, сморщившись из-за новых капель, которые теперь уже падали на лицо, он, наконец очнувшись, удивлённо открыл глаза. Дождь. Он на улице под дождём. Скривившись и сев, он стал нервно озираться по сторонам, неизвестно что ища. Вся окружающая его трава скомкалась из моросящего дождя; одежда начала намокать, неприятно прилипая к телу. После очередного резко налетевшего порыва, он все же поднялся, поежившись из-за холода. Всё, что он видел, было сном… В попытке стряхнуть с себя грязь, он прошёлся рукой по одежде, но земля лишь растерлась по майке, Гоголь недовольно скривился. Намокая, волосы прилипали, параллельно собираясь и размазывая всю собранную с земли грязь по лицу и одежде. Ветер покачивал верхушки деревьев, на улице горели редкие фонари. Капли дождя от их резкого света белыми полосками, поблёскивая, падали на землю. Быстро идя, Гоголь часто подскальзывался из-за размякшей от воды грязи дорог. Подходя к тропинке, его взгляд зацепила проезжающая машина, на которую он невольно загляделся, останавливаясь, выглядела она слишком необычно для здешних. Съежившись от холодного ветра, Коля, опомнившись, быстрым шагом продолжил идти, решив завтра зайти к дедушке-старосте и спросить про приезжих. Стоило машине завернуть за угол, а ему остаться одному, как начало казалось, что там, где-то вдалеке стоит силуэт того человека, который был во сне. Холод прошёлся по спине, стоило вспомнить, что эти холодные, словно у мертвеца руки коснулись его. Даже ощущение, что, вон, за тем дальним фонарём, куда не падает свет, на него будто бы кто-то беспрерывно смотрит, будто бы ждёт, пока он подойдёт ближе. Но Гоголь остановился в десяти шагах от фонаря: здесь ему нужно повернуть на эту узкую, практически не протоптанную тропинку, вдоль которой не было ни одного фонаря, только редкие дома, своим тёплым светом из око́н, служили освещением; но из-за дождя, идущего сплошной стеной, вся дорога погрузилась во мрак. Прямо смотря в темноту, окружающую фонарь, надеясь не увидеть там никого, Коля медленным шагом, осторожно шёл назад. И мозг, будто бы решив сыграть с ним злую шутку, в голове вырисовал образы прямо на него смотрящего человека, с дикими, словно у зверя глазами, на лице его замерла вытянутая зловеще-пугающая улыбка. Как только в голове стали появляться отчетливые образы вырисованные разыгравшейся фантазией, как Гоголь, развернувшись, сорвался с места. Сердце словно заведённое быстро колотилось, на какое-то мгновение показалось, будто бы он слышит ещё чьи-то быстро приближающиеся за ним следом шаги. Вбежав в дом и, с хлопком закрыв дверь, он отошёл от неё. Прерывисто выдохнув, Коля только сейчас заметил, что за все это время практически не дышал. Часто дышал, стараясь выровнять дыхание, он, сквозь ненадолго наступившую тишину, услышал глухой звук, что-то упало сзади. От неожиданности он вздрогнул и резко развернулся. Дальше из открытого дверного проёма виднелась кровати, на часть которой падал бледный лунный свет, и возле неё, в странной позе, лежал отец. Придя в себя и скривившись, Гоголь бесшумными шагами направился туда. Взяв отца за плечи, он развернул его и уложил на пол. В нос бил неприятный запах алкоголя. Накинув на того одеяло, он вышел из комнаты. Прохладный ветер подымал занавески. Дождь успокоился, только слегка моросил. На улице стало свежо, во всех домах уже выключили свет, и округа затихла, погрузившись во мрак ночи. Облокотив локти о подоконник, скрестив их, чтобы свободно положить голову, Коля молча вслушивался в тишину, которую прерывал негромкий звук тиканья настенных часов, маятник которых плавно покачивался и стороны в сторону. Стрелка указывала на без четверти три. В голове никакая мысль не обретала продолжения, бессвязно появляясь и исчезая, пропадая где-то глубоко в темноте. Из коридора послышался глухой стук, а после негромкое, приближающееся мурчанье кота. Которому, видимо, наскучило также бесцельно смотреть в одно место и, найдя себе новое увлечение, — бродить по дому, он первым делом решил наведаться к своему хозяину. Подойдя практически вплотную к окну, возле которого, уже уложив голову на руки, сидел Коля, кот остановился и двумя прыжками, сначало прыгнул на стул, а после — на подоконник, добрался до верха, теперь также на некоторое время уставивился вдаль и, словно человек, осторожно, стараясь не тревожить, сел рядом, легко виляя хвостом. Гоголь слышал о том, что после жутких снов люди, вскрикнув, вскакивают в холодном поту, тревожно дыша; но после этого, слишком похожего на явь сна, где-то внутри остался тяжёлый, давящий осадок. Даже сейчас, находясь в своём доме, ему казалось, что в какой-то момент что-то там, внутри темноты, начинает жить своей жизнью. И каждый раз, противясь этим ощущениям, он неосознанно замирает, словно что-то сковывает ему руки и ноги, не давая двинуться. Мысли, перескакивая с одной на другую, вскользь возвращались к тому мёртвому холоду; тому склонившемуся силуэту, который уже успел превраться в расплывчатую картинку.

***

Сквозь закрытые глаза начал пробираться яркий, тёплый свет от выходящего из-за горизонта солнца, на которое окна так удачно выходят. Зажмурившись и отпрянув от окна, Гоголь потёр глаза. Опять уснул. Потянувшись и встав, к нему резко пришло осознание, что спать сидя, да ещё и вытянувшись локтями к окну, не самая лучшая идея. Распластавшись на полу, раскинув руки, чувствуя как легче становится в спине и шее, он молча покачался из стороны в сторону. Удовлетворенно выдохнув, он все же поднялся, приоткрыв глаза, усталость всё ещё не ушла. Помотав головой, ощущая себя по-странному вяло, Коля всё же вышел на улицу. Деревня словно опустела. На улицах уже не было слышно привычных детских визгов, чьих-то криков, все уехали с наступлением ранней осенней прохлады. Соседи чем-то мирно занимались у себя на участке, вон те две старушки о чём-то болтали, сидя на когда-то белых качелях, которые сейчас со скрипящим звуком качались; через пару участков Софья Ивановна поливала цветы, что-то напевая себе под нос. На удивление, по сравнению со вчерашним вечером, на улице светило солнце, но прохладные порывы ветра всё-таки часто завывали. Поднявшись по ступенькам к дому старосты, он услышал чьи-то голоса внутри. Один принадлежал деду, а второй — кому-то другому, скорее всего не из этой деревни, может даже тем приезжим, потому что, хоть и звучал приглушённо, но обладатель явно был молод, в отличае от проживавших здесь. То, о чём они говорили, разобрать не удавалось. Но вдруг, резко услышав чьи-то приближающиеся к двери шаги, Гоголь мигом отскочил от неё. Как только дверь открыли, голоса внутри сразу же замолчали, из-за неё вышел парень и, что-то робко прошептав, закрыл дверь. Подняв глаза, он кажется только сейчас обратил внимание на Колю. Парень было на голову ниже, на его лице вырисовывалась яркая россыпь веснушек. Серые глаза, встретившись, замерли, смотря в ответ. Необычного цвета волосы, темного красно-рыжего, торчали. Пробежавштсь по одежде — просторной майке и по колено шортах, Гоголь вновь поднял глаза на незнакомца. От пристального взгляда тот отвернулся, напряжённо посматривая на дверь.       — Ты из города? — задумчиво спросил Коля, а после, заметив резко уставившегося на него парня, добавил: — Просто видел вчера машину из города, я Коля Гоголь, — улыбнувшись и протянув руку.       — Карма, — в ответ протягивая руку, ответил тот, — да, из города. — неловко переступив с ноги на ногу, он повернул голову куда-то в сторону.       — А где живёшь? После этих слов у паренька глаза округлились, и он заторможенно повернул голову к собеседнику.       — Хотел бы с тобой пообщаться. — невинно улыбнувшись, добавил Коля. — Как тебе здесь?       — Мы только вчера заехали сюда, раньше здесь не бывал, поэтому ещё не знаю. Вроде неплохо. — почувствовав себя чуть лучше, сказал он.       — Мы?       — Да, я и мой.. дядя Эйс, — отведя взгляд сторону, ответил Карма.       — Значит, он сейчас и разговаривает с дедушкой. — задумчиво протянул Коля. — Как надолго приехали?       — Не знаю, наверное, на пару недель. Дяде здесь что-то по работе сделать нужно, а у меня каникулы, вот он и взял меня с собой. — снова став более расслабленным, сказал он.       — Ясненько, как планируешь развлекаться?       — Я ещё, если честно, не думал, наверное, погуляю где-нибудь.       — Вот как? — скорее обращая к самому себе, сказал Гоголь, а после уже воскликнув, весело продолжил. — Что насчёт того, чтобы гулять вместе! Я тебе деревню покажу, да и поищем, чем заняться.       — О, было бы хорошо. Дверь в этот же момент отворили, они и не обратили внимание, как голоса за дверью стихли.       — Карма, пошли. — сказал вышедший, который видимо и являлся Эйсом. Из-за того, что он все ещё не замечал Колю, то у того появилась возможность рассмотреть его: серые, но не седые волосы и такого же цвета глаза; на нём, в отличае от Кармы надет чёрный костюм с выделяющимся ярко-фиолетовым галстуком.       — Вы, молодой человек, что тут делаете? — наконец обратив внимание на него, притворно улыбнувшись, сказал он, пренебрежительно осмотрев с ног до головы Колю.       — А вы? После этих слов, улыбка у Эйса стала только шире, кажется вот-вот затрещит по швам. Стоило Гоголь заговорить с ним, как Карма заметно прислушался.       — Не находите некультурным спрашивать?       — Тоже самое касается и вас, какое вам дело, что я здесь делаю? — повторяя выражение лица Эйса, грубо ответил Коля, не нравился ему он.       — Карма, я же сказал, уходим. — скривившись, с нескрываемым недовольством, сказал Эйс, прошагивая вперёд, зная, что Карма последует за ним.       — Зря ты это сделал. — проходя мимо Коли шепнул Карма. — Ему не нравится, когда дети огрызаются.       — Ничего. — ответил Гоголь, внимательным взглядом провожая спустившегося Эйса. — Давай, встретимся завтра днём здесь же. Неуверенно пожав плечами, тот кивнул соглашаясь и ускорился, чтобы догнать дядю. Проводив их взглядом, Гоголь повернулся, заходя внутрь дома и закрывая за собой дверь. Что-то странное было с этим Эйсом и Кармой. Несмотря на зажатость Кармы, его будто бы водой окатило, как только Эйс вышел. Редко приходилось встречать дёрганных людей. Если получится, то можно попытаться что-нибудь узнать. Парень вроде неплохой, хотя с таким дядей его поведение не удивительно. Такие люди, как Эйс, пытаются раздавить, веря в своё превосходство, даже Колю он пытался принизить. Заметив о чём-то задумавшего, сидевшего за столом деда, Коля хотел было его окликнуть, но тот будто бы очнувшись, сказал:       — Зачем же ты пожаловал?       — Хотел спросить о нём, — намекая на только что вышедшего Эйса, сказал Гоголь. — Вчера машину видел, вот и хотел спросить, кто это?       — Эйс.. бывший директор той психиатрической больницы, куда ты лазил. — помедлив, ответил он. — Вот пытается вытрясти подпись, чтобы больницу снесли. Сюда же столько журналистов понаезжает.       — Какие же «сенсации» можно урвать от сноса? — стараясь придать своему голосу искреннее удивление, спросил Гоголь. Ему и за правду было интересно узнать. Ну так просто дедушка ему не скажет, поэтому, хотя бы таким обходным путём, можно было бы попытаться что-нибудь узнать.       — В том то и дело, что от «сноса больницы» никаких, а вот от решение самого бывшего директора, а также отвечающего за это мероприятие Эйса, ещё как можно. — недовольно поморщившись, ответил старик, ему этого гемора с расспросами и новой волной шумихи только не хватало. — Да и закрытие шумным было, так ещё и пару лет назад, кто-то писал об этом.       — И закрытие оказалось настолько шумным, что спустя три года о ней кто-то ещё что-то пытался узнать? — склонив голову к плечу, спросил Коля.       — Не притворяйся, что не слышал. — строго глянув на него, ответил староста — «Похоже, перестарался», скривившись подумал Гоголь, — Ну да ладно. История не длинная, да и не особо интересная. Думаю, ты и так знаешь, что по большей степени вопрос о закрытии, являлся лишь вопросом времени, здание старое, да и находится несовсем удобно. Но закрыли её из-за одного пациента, который устроил массовый геноцид. Неизвестно, что послужило халатному отношению охраны к своей работе, потому что в тот день погибло по мере десяти человек, а то и больше. — покачав головой, сказал он. — Столько журналистов тогда понаезжало. Думаю, ты помнишь... тебе тогда вроде одиннадцать было.       — Да, ты ещё тогда пытался от меня скрыть факт существования больницы, зная, что полезу туда. — усмехнувшись, сказал Гоголь, под негромкие упрёки: «Постыдился бы хоть говорить при мне».       — Мне, по правде не нравилось, что такóе здание находится у нас, здесь, в деревне. Хоть и в лесу, но все равно ж есть. Сейчас оно под охраной, да и заросло вокруг. Да и туда никому от безделья не следует лазить.       — Я больше туда ни ногой. — понимая намёк, отозвался Коля. — Я вот вообще с племянником этого Эйса познакомился, буду с ним гулять.       — Племянником? Сынок, ты что-то путаешь, не у него никаких племянников, точно тебе говорю. С ним его помощник приехал. Так вот оно что, вот почему Карма так странно себя вёл. Значит, не племянник он, а зачем же тогда соврал. Когда он врал насчёт этого, то помимо того, что отворачивался, так ещё и топал носком. Тоже самое было, когда он говорил, что впервые здесь…       — Сынок, сколько время уже, глянь на часы, а то совсем уже не вижу.       — Без десяти десять, — вынырнув из мыслей, ответил Гоголь.       — Скоро магазин должен приехать, сынок, а сбегай-ка купи эти продукты,— протянув из ниоткуда появившиеся листик и деньги, сказал дед, — а я тебе денег к сдаче накину. Приняв листик и деньги, Коля вышел из дома и побежал к месту, куда через десять минут должен приехать магазин. Машина появлялась здесь два раза в неделю, чаще всего это было в субботу и в среду. Уже через некоторое время сюда стали подтягиваться люди, о чём-то беззаботно разговаривая. Коля редко ходил в приезжающий магазин — денег не было. В их доме давно нет электричества и воды, хорошо хоть в долги не влезли. Дедушка дал листик на котором написаны необходимые продукты: молоко, хлеб, сметана, колбаса и несколько банок консерв — в общем-то те, которые Гоголь позволить себе не мог. Купив все нужное, Коля быстрым шагом направился обратно к дому. Живот, от вида и запаха, исходившего от свежего хлеба, заурчало. Скривившись, он ускорил шаг. Прошло чуть больше суток после того, как он ел. Худые руки и ноги, немного впалые скулы придавали нездоровый вид. А синяки от неудачных падений, помимо того, что долго заживали, ярко разукрашивали его кожу тёмными пятнами.       — Быстро же ты, — встретив у порога, сказал дед, забирая часть еды, оставляя Коле только консервы.       — Вовремя пришёл, — зачем-то сказал Коля, крутя по сторонам головой, — а куда тебе это поставить?       — Вот держи, — всунув несколько купюр буквально в руки и прижав консервы ближе к Коле, ответил староста. — Считай, сынок, за оплату, что помог и что каждый день сюда приходишь. Заметив удивлённый взгляд и промелькнувшее в нём сомнение, он добавил: «Отказ не принимается, ступай, а я спать, что-то меня приморило». Выйдя за дверь, Гоголь все ещё удивлённо смотрел на консервы. В один момент в глазах промелькнул блеск, улыбка сама по себе растянулась на лице. Прижав всё ближе к себе, он направился по тропинке домой.

***

Время близилось к десяти вечера. На улице прохладно. Солнце уже давно зашло за горизонт, оставив после себя тёмно-голубое небо, которое со временем становилось темнее. Сейчас всё казалось неимоверно простым и возможным. Внутри разливалось приятное греющее чувство, мысли не путались — всё спокойно, эйфория растеклась по всему телу. От свежего порыва ветра, кожа покрылась мурашками. Подходя к лесу, заходя за последний фонарь, Гоголь свернул на нужную тропинку. С холодным ветром, блуждающим между деревьев, стало медленно подступать чувство тревоги. Сейчас в памяти снова всплыл тот кошмар; та холодная, стекающая по рукам жидкость; хриплый, знакомый голос Феди. Включив, предусмотрительно взятый с собой фонарик, Гоголь невольно вздрогнул. Ветки, треща, ломались под ногами. Вдалеке виднелся кирпичный, оставшийся кусок ограждающего больницу забора. У входа в здание горел яркий белый свет фонаря, который, в эти пару дней отсутствия Коли, повесили. Прислушавшись и не услышав посторонних вокруг, он проскользнул во внутрь, предусмотрительно выключив фонарь, чтобы ненароком не привлечь к себе внимание. У входа ничего нет, поэтому споткнуться обо что-то маловероятно. Пробравшись глубже, он всё-таки включил фонарь. Неторопливо идя, прислушиваясь, он вздрогнул стоило услышать как сзади, в нескольких метрах от него, что-то с тихим свистом ветра стало.       — Ни слуху ни духу целых два дня. — сказал знакомый голос, от которого сейчас, казалось, веяло необъяснимым холодом. Внутри забилась тревога, крича: «Беги! Беги отсюда!» Чуть не вскрикнув, Гоголь резко повернулся, направляя свет от фонаря на предполагаемое место, где должен был стоять Федя... но его там не было. Нарастающая тревога была по вискам, стало будто бы тяжело дышать. Какого чёрта?! Он попятился назад, нервно бегая глазами по помещению. В голове мелькали образы из сна.       — Федя? — его голос охрип, во рту стало сухо, захотелось вскрикнуть; но, стараясь держать самообладание, он зажал рот рукой.       — Пожалуйста, можешь пройти в комнату, которая у тебя за спиной. На это Гоголь лишь сильнее сжался в стену, невольно резко вздрагивая и роняя фонарик рядом с собой на пол. Где ты?!       — Прости, сядь и страйся как можно чаще дышать. И так подкосившиеся ноги согнулись с глухим стуком ударяясь; на боль, волной прошедшейся по всему телу, не обратил внимание, закрыв глаза, пересаживаясь и утыкаясь носом в колени. Вокруг всё стихло. Тишина прерывалась только тихими вздохами. Это не сон. Не сон. Каждый раз, при встрече, Гоголя окутывало тревожное чувство, давящее где-то внутри. Сам Федя был будто бы не здесь, вот он тепло разговаривает с тобой — а вот он, словно размытое воспоминания, ускользает. За все это время единственное, что Коля видел, это тёмно-лиловые глаза. Ни черт, ни лица — ничего, кроме слегка охрипшего голоса. Он будто бы есть, а после исчезает. За все это время Федя не издал ни одного звука, но и его, будто бы рядом не было. Единственное, что слышал Коля — это собственное прерывестое дыхание и своё же шорканье ботинок по полу. Фонарик лежал на достаточно далёком расстоянии, чтобы его достать. Свет от него тянулся по земле к ногам Коли. Еще раз вздохнув, он прислушался и, не услышав ничего, поднял с колен голову. Тот сон, эта одежда... В том сне он видел его.