После драконьей оспы и как Гермиона Грейнджер училась на метле летать

Ss: Гермиона Грейнджер. Гермиона проснулась гораздо раньше положенного – в четыре утра, – но продолжала неподвижно лежать в постели, прокручивая в голове все необходимые задачи по кругу. Три недели казались Грейнджер невыносимыми, но не столько из-за объёма работы, сколько из-за ощутимой тяжести на душе. Она и Гарри никак не сдвинулись с мёртвой точки в поисках пожирателей: конечно гриффиндорка понимала, что это займёт довольно много времени, очевидно гораздо больше, чем три жалкие недели, но у них не было ровным счётом ничего. Их жизнь в Хогвартсе стала повседневна, и состояла она из уроков, тренировок, общих собраний, некого такого же жалкого конгресса причастных к их тайне, и вечернего письма Рональду. Письма, на которого не будет ответа. Он наверное на них очень зол – может быть даже ненавидит, но Гермиона строго запретила себе развивать эту мысль. Тот, кто их ненавидит, по крайней мере каждый день рядом. Вечно недовольный Малфой, который однако, на удивление, магически-чудесным образом превратился в меньшую занозу, став редко пускать оскорбительные замечания в сторону «золотого дуэта». Его слова о том, что без Рональда они меньше бесят почему-то глубоко засели в голове, подарив слабую надежду на не самый отвратительный год в Хогвартсе – не ещё один как минимум. Гермиона осторожно поглаживала пальцами конверт с письмом для Рональда, понимая, что ей стоило бы встать, дабы отдать тот Гермесу. Сова Гарри оказалась на редкость чудной и быстро привыкла к ним обоим, даже часто пытается приласкаться, потеревшись об их ладони оперением. Иногда, когда Гермиона работала по ночам, то навещала его и могла поговорить с ним, постоянно поражаясь собственной тоске. Время на её часах показывало шесть утра. Лучи солнца уже виднелись, ненавязчиво проникая сквозь маленькую щель штор, что совершенно не мешало, не волновало глаз и не побуждало хоть к какому-то действию. Но нужно было начинать движение. Потому Гермиона, тяжко вздохнув, и лениво потянувшись, присела на кровати. Начало положено. Её кудри сейчас походили на натуральное гнездо, теперь уже мешая видению окружения. Момент, когда утро начинается, для Гермионы особенно тяжёл – с учётом того, что теперь у той нет никакого определённого режима из-за опустошённости и стресса, она удивлялась, что не опаздывала на уроки, всегда просыпаясь ужасно рано. Нутро заучки, судя по всему, даже не позволяет той проспать. А уж о том, чтобы пропускать уроки и речи не идёт. Но, очевидно, энтузиазм Гермионы к учёбе слегка погас, раз ту посещают такие вольные мысли. Быстро собравшись не без помощи палочки, она тихо покинула комнату, дабы не разбудить Гарри и Забини. За Малфоя Грейнджер даже могла и не переживать, и без того, что жалеть того глупо: просто он, по её личным наблюдениям, тоже стал ранней пташкой, которая иногда невзначай в тишине бросает очередную гадость в спину. Скорее даже не пташка, а едкая мошка. Она мимолётно оглядела их главный зал с лестницы второго этажа, не обнаружив ничьего присутствия. Тут свет уже бил в глаза, освещая пространство красивым розово-оранжевым светом, и будто добавляя этому пустому месту немного романтического уныния. На столе рядом с общим диваном был настоящий бардак из различных свёртков пергаментов и книг – Забини загорелся желанием изучить вопрос возможного возрождения Тёмного Лорда на пару с Гермионой, чтоб совсем не сойти с ума от бесконечных подозрений учеников, лёгких перепалок, и напряжения, витавшего в дортуаре между всеми ними. Слизеринец даже оказался спокойным и тихим, не пытаясь плеваться в Грейнджер ядом, что было приятно – хоть что-то меняется в положительную сторону, а не идёт, как день сурка в перемешку с едкими замечаниями. Она изначально боялась, что Забини и Малфой могут спеться и начать портить им с Гарри жизнь, но, кажется, Блейз сам плохо переносил одногруппника, предпочитая скорее флегматичное безразличие. Вчера они оба до ночи обсуждали разные сводки из книг, что гриффиндорка принесла из библиотеки. Новая компания порадовала, привнеся чуть красок, и дав глоток свежего воздуха, несмотря на напрягающую ситуацию. Гермиона взяла парочку из них, дабы потом отнести в библиотеку, ведь всё необходимое обоим уже удалось выписать; не хотелось ненароком задержать сдачу книг или потерять их. Казалось, что с такой компанией в дортуаре голова постоянно идёт кругом. Она не успела сделать и шага к выходу, так как услышала слишком уж знакомый голос и повернулась к собеседнику, гордо вскинув подбородок. — Грейнджер, снова не спиться? Так книжки спать не дают? – конечно, неужели он мог бы зацепиться за что-то значительное? Увидеть Гермиону с книгами - уже ведь повод для потех. — Доброе утро. Может, и так, – поддержала она, неожиданно смягчившись в лице: всё недовольство и неприязнь исчезли. Гермиона вообще больше не воспринимала Малфоя, как соперника, на что та намекнула ему ещё три далёкие недели назад, но он, очевидно, никак это не воспринял, — Хочешь поговорить о внутренних переживаниях, Малфой? Тогда что же тебе помешало спать в очередной раз? – продолжая абсурдные игры длинною в несколько лет. Она прижала книги к груди, улыбнувшись ему, не сводя внимательного взгляда. Ну уж нет – Гермиона Грейнджер больше не собиралась сдаваться перед этим наглым хорьком! Если нужно будет, то она врежет ему снова - это как раз поднимет настроение. Малфой перебрасывал яблоко из руки в руку, слегка прищурившись, и в привычной своей гримасе скривив губы, в скрытом, но слишком уж очевидном недовольстве. Между ними повисла тишина точно длиною в несколько секунд, где каждый держал свою позицию. Неожиданно и он улыбнулся, смерив гриффиндорку медленным взглядом. — К великому сожалению твоей гриффиндорской и доброй натуры, поверь: ты будешь последней, с кем я буду делиться нечто подобным. Если не ошибаюсь, то это учебники Забини? — Ошибаешься. Это учебники, которые принесла я, и Блейз в курсе, что сегодня я верну их в библиотеку. — Блейз? Уже зовёшь его по имени? — Да, так иногда делают люди, которые работают вместе - зовут друг-друга по имени. — Отчего же я не удостоен этой чести, Грейнджер? – усмехнулся он, явно посчитав данный незначительный факт наверняка невероятно абсурдным. Гермиона нахмурилась, думая, всерьёз ли тот это спрашивает. Но сдавать позиции всё же не стала. — Я зову по имени только тех, кто не является заносчивым, приставучим, надоедливым и наглым хорьком. – сняв улыбку, и чуть наклонив голову, сказала она, отразив на лице удивление. — Погоди, это же прям про тебя, Малфой. — Браво, Грейнджер, смотрю, ты научилась чему-то у Потти. – слизеринец подыграл ей, правда похлопав. Гермиона конечно могла бы попросту избегать его, но ей совсем не нравилась перспектива делать это постоянно. Тем более, что он уже не вызывал в ней столько злости, сколько было ранее. — Мило поговорили. – Грейнджер вышла из Дортуара, свободно выдохнув. И не мог же он, гад ползучий, промолчать. Или уйти. Это их «совместное» утро можно назвать чуть ли не лучшим среди всех прочих. Хотя их ежедневные утренние споры будто стали привычными, настолько обыденными, что подсознательно ты к ним уже готов. Это у них заместо адекватного приветствия. Гермиона глубоко выдохнула, и её громкий выдох эхом разнёсся по пустому и длинному коридору. Несмотря на рассветный свет, вокруг казалось слишком темно и неуютно. И холодно к тому же. Гриффиндорка всегда старалась прогуливаться как можно больше, чтоб проветрить голову. Иначе она ругала себя за совсем уж бездействие. Гарри иногда тоже набивался составить подруге компанию, но, благо, чаще она могла спокойно подумать в одиночестве. Дорога до совятни недолгая, потому что тоже пробегается прямой, слегка бугорчатой, тропой. Ветер приятно развивает локоны и остужает голову, морозит ладони, гладит кожу, навивая спокойствие – то, чего Гермионе так яростно не хватает. Она сложила все книги в свою удобную сумку, перекинутую через плечо, а письмо так и продолжала держать в руке, поглаживая пальцем. Иногда бывало так, что она и Гарри писали одно и то же послание порознь, подписываясь, прежде чем отдать пергаменту другому. Этот случай тоже был из таких: он написал свою часть перед тренировкой, чтоб не заставлять Гермиону ждать, ведь писать каждый день - это было их правилом, но Поттер всё чаще пропадал на поле из-за изменений в команде и общей подготовки. Грейнджер думала, что квиддич, как всегда, просто помогает ему забыться, ощутить спокойствие и свободу. Она не могла осуждать его, как своего помощника. Грейнджер сама нередко пропадала в библиотеке, заметив, что чтение и конспекты перестали в полной мере давать желаемое. Будто этого было очевидно недостаточно, а чем-то даже несколько приевшимся. Знакомые чувства удовольствия. Впечатления словно больше не такие яркие: навязчивые голоса раздражающе шепчут, скрываясь за потоком рассуждений, неприятно дурманя сознание. Гермиона никак не могла отделаться от мыслей о Рональде, Гарри, обязанностях и пожирателях. Они всегда были с ней, рисуя тревожные и страшные образы и во снах. Гермиона покрепче сжала края мантии, взглянув на красивое и прекрасное небо; возможно, в мыслях она бы и назвала его в этот миг именно таким, если бы не чувствовала себя паршиво. Но она не могла упиваться собственным несчастьем, понимая, что не одна страдает - это делают все, даже Малфой, скрывающий свои чувства за привычными отвратительными колкостями. Война потрепала все миры. Разрушила надежды и вселила страхи в сердца людей. И чтобы оправиться - надо хотя бы продолжать жить. Гермиона аккуратно открыла дверь, стараясь не потревожить сов. Гермес был немного странной совой, предпочитая большую часть дня и ночи бодрствовать, но она не хотела тревожить остальных. Сова Гарри, как и ожидалось, только повернула голову в сторону гриффиндорки, топчась когтистыми лапками на месте. Со временем он стал более тихим в окружении других себе подобных, хотя раньше тотчас начинал шуметь при приближении людей. Грейнджер уверенно подошла ближе, протягивая ему ладонь, чтоб он привычно о неё потёрся, похлопав большими крыльями. Это вновь вызвало улыбку. Она дала ему лакомство, попутно позволяя переместиться на своё предплечье. Некоторое время на улице она просто смотрела на небо, ни о чём не думая, что было на редкость приятно. Даже крутящая головой сова, временами ухающая, не возвращала в реальность, пока Гермес не ткнул её клювом. — Прости. Заждался, да? – он снова ухнул, приподнимаясь вверх-вниз на лапках. Гриффиндорка вручила нетерпеливой сове письмо, пуская его ввысь, и провожая взглядом: Гермес плавно плыл средь впечатляюще-прекрасной палитры красок, присущих рассветному свету, понемногу взмывая выше и выше. Ему просто хотелось поскорее оказаться там, на красивой и будоражащей высоте. Гермес, как и Букля, очень любил резвиться и летать. Гермиона иногда позволяла себе остановиться и последить за небом: чтобы именно заставить себя назвать его красивым, несмотря на состояние. Оттенки постепенно становились более нежными, хотя, может и тусклыми?. Оранжевый и голубоватый сильнее терялись в розовом цвете, постепенно больше сливаясь с ним. Она не знала точно, зачем это делала: будто боялась, что ужасы наступят вновь, небо вновь покроется тучами и серостью, так и не позволив гриффиндорке запечатлеть нечто столь обыденное и приятное чаще, обратить внимание даже, казалось бы, на практически каждодневную мелочь. Если подумать, то Гермиона стала жить не то, что днём – минутой, забирая от жизни всё, что есть, и стараясь наслаждаться хоть откровенными глупостями, хоть искренне негодовать с ужасного. Внутри неё больше не было этого слишком давящего ощущения, тягучей патоки, прожигающей кислоты и боли, очерняющей всё. Она могла яснее погружаться, пусть и на миг, в воспоминания и собственные чувства. И не было этого заносчивого жужжания над ухом, родного и одновременно чуждого, грустного, серьёзного лица. Глухого и волнующегося голоса. Только она. В короткий миг, когда смотришь на небо. А здесь – снизу, было всё остальное. Внутренние шепчущие голоса, родные и враги, обязанности. Как же сильно Грейнджер теперь понимала Гарри, оттого и не хотела, – не смела! – осуждать. Душа её прям рвалась туда, требуя непросто чувства свободы, но и адреналина, такого обыденного, несравнимого с тем, который ты ощущаешь во время бойни. Но Грейнджер для этого, казалось, будто не подходила. Той сложно было полностью вообразить себя на поле, ощущающей то, что чувствуют её мальчики. Скорее всего потому, что ранее в рвении к этому не было необходимости, а сейчас… Небо скрылось сразу, как только Гермиона спряталась за арочным навесом коридора школы. Хотя, по-сути, Гарри просто с ума сойдёт, если Грейнджер проявит желание сыграть в квиддич. От удивления, волнения, негодования и радости. Определённо. Для него это будет сравнимо с тем, словно вытащить из своего тайника самые любимые вещички, поочерёдно воодушевлённо рассказывая про каждую. Как открыть ещё один мир кому-то другому. Тому, кто из любви к нему смотрел исключительно с трибун, а теперь попробует это на себе. Но Гермиона упорно молчала, сомневаясь в собственных желаниях. Не потому, что для заучки Грейнджер всегда первостепенными должны быть книжки, конспекты и всяческие знания – а просто потому, что это было слишком ярое новшество. Где другой ход мысли, ощущения; где жизнь ощущается, как говорили Рон и Гарри, будто по обыкновению совершенно иначе, тебя сразу захватывает это чувство вольности и настороженности, но ты продолжаешь упрямо нестись или хотеть поддаться вперёд, взмыть выше, сделать вираж…. И тогда ты совершенно неожиданно осознаёшь чудо столь ярких ощущений, удивляясь тому, как же быстро они захлестнули, подобно внезапной волне. Необыкновенные сюжеты наяву. – однажды сравнил Рональд, — И они гораздо лучше, чем просто слова и текст! Ты сразу поймёшь это чувство. Воспоминания вновь вызвали улыбку, которая однако быстро превратилось в смесь горькой ухмылки с отголосками радости. — Тебе, Гермиона, не понять. Это не книжки. И не обыкновенный полёт на метле ради хороших оценок. — Если не попробуешь сама, – тут же добавил Гарри. — В смысле, ты вправе попробовать, всегда. — Чем бы ни считала квиддич и как бы к нему ни относилась. – Рон таки подхватил слова друга, ободряюще похлопав гриффиндорку по плечу. Она тогда глупо и лучисто почему-то заулыбалась, а не закатила глаза, например. — Попробуй как-нибудь. Ради этого чувства, ну ты поняла, Миона. Я и Гарри с тобой сыграем. Будем крайне обходительными. – лукаво улыбнулся он, слегка подкалывая. — Поддерживаю. Даже без его этого шутливого тона, мы будем обходительны. В конце-концов, нам же потом влетит, если ты попадёшь в лазарет. От тебя же. — «За то, что уговорили меня на эту безумную авантюру!». Гарри вот попал туда в первый матч, и сразу стал крутым ловцом. Запоминающимся. — Я же Поттер, – выдохнул гриффиндорец. — Я не могу не запомниться и не отличиться. Гермиона давно поняла, что во время своей бессонницы всё чаще не читает книги, а просто смотрит в окно в их зале - оно больше, чем в её комнате. И даже иногда вовсе не замечает Малфоя, его утреннего замечания, что заместо приветствия, вспоминая о нём. О всяком, в большинстве своём, приятном. Это помогало с каждым днём двигаться дальше после того, как ты заставил себя встать с кровати. Она опасалась этого, потому что ей не хотелось, чтобы данное желание существовало только из-за болезненной разлуки. Что не делай, как не думай - она скучала, как и все её друзья. Однако Грейнджер особенно, голодно скучала. После того, что было между ними… то тёплое и жаркое одновременно, такое отчаянное.. оно не должно было быть таким. Гермионе так хотелось вновь расцеловать его, на этот раз не чувствуя страха, обречённости. Ощутить руки Рона на себе, медленно гуляющие по всему телу, такие аккуратные и трепетные. Это было то хорошее, что не позволяло погасить в гриффиндорке веру в него - моменты отчаянные, когда он был настоящим, тёплым и манящим. Но ей хотелось для них этого всегда. Однако после войны он неожиданно будто отстранился. Именно с ней. Эмоционально или тактильно - всяко, тот избегал Гермиону. Она не смела давить. Пустые, тёмные и такие же обречённые коридоры отгоняли тоску, напоминая о непоколебимой серьёзности. Хотя мечтательница в ней всё ещё не могла успокоиться (неужели она действительно появилась?). Дойдя до библиотеки, которая была ещё закрыта, она присела на ближайшую лавку, достав учебник Трансфигурации. Она читала его, зная школьную программу наперёд, потому что это успокаивало. Позволяло сосредоточиться. Особенно, если мысли стремительно возвращались к Рону, отчего она напрягалась, и руки её слегка подрагивали. Лёжа на его груди, слушая сопение, она сходила с ума от желания пересчитать каждую веснушку на лице Рона. И сделать то же самое с плечами, а потом сложить их количество. Это бессмысленно, но желание завораживающе, сильное. Детское, но какая разница? Он бы только посмеялся, усмехнувшись тому, что сама Грейнджер позволяет себе такие простые шалости. От всех этих воспоминаний потом только больнее. Но они дают веру в будущее также, как и желание Гермионы иногда взъерошить и так непослушные волосы Гарри, когда он отвлёкся. Что-то простое и тёплое - оно всегда нужно. Однако сейчас это исключительная будущая тяга, которую сложно отпустить. То сожаление оттого, что тогда она их, Мерлин, так и не посчитала! Гермиона захлопнула книгу. Громкий хлопок как-то устрашающе разнёсся по коридору, взволновав. Если Рональд, Годрикова борода, именно Рональд не ответит на сегодняшнее письмо, то оно будет двадцать вторым, числом странным для последнего гвоздя в крышку гроба. Гермиона сходила с ума, потому что в один миг поняла – она добивается своей цели, забывая его. И это вызвало такую панику, словно она свершила предательство, что он с пробуждения так и не покинул её мыслей. Она так долго добивалась того особенного, что было меж ними, а в итоге оно всё оказалось напрасным: её рука уже выводила на письме вместо «твоя Гермиона» пустую, ничью, обыкновенную Гермиону. За четырнадцать с лишним дней (она вела счёт своей навязчивости) он не почувствовал той же огромной тоски, чтоб переступить через обиду, и услышать их. Её он слышать может и вовсе не хочет, откуда Грейнджер знать, если ответа нет? Сердце с пробуждения так гулко колотилось в груди, а слёзы лились, словно это заныла уже душа. Она не могла иначе - возможно он заслуживал, чтоб по нему убивались дольше, но на его счету и так несколько лет с четырнадцатыми днями и парочками часов. Так много, что можно иссякнуть. Принять ответственность, как Грейнджер делала всегда. Ничто теперь ему не мешало ответить, уж тем более не война. Словно это были последние мгновения, когда она позволяла себе помнить каждый день и всё, пускай и понимала, что теперь уж слишком оголтело будет вырисовывать это «твоя». Потому что она любила и ужаснулась тому, что чуть не вычеркнула данной приписки. Слишком бешено, яро ужаснулась. Потому что кроме её слова у них, казалось, будто не было сейчас ничего. Как узнать, если ответа нет? Она ведь в каждом письме извинялась, что они не могут приехать, хотя её желание было невозможным. А сейчас - сильным. Иначе Гермиона совсем сойдёт с ума, а она дала себе обещание, не только себе, но и Гарри, и Джинни, что не будет больше тонуть в чувствах. Но сказать, как и пообещать очевидно проще, чем сделать. А что она будет делать, если он ответит? Это гипотетическое «если» казалось чем-то несбыточным. Она не думала, что будет бояться прочесть письмо.. самое ужасное - она не была уверена, что Рональд напишет. Они ведь оба жуть какие упрямые. Пускай Грейнджер и раздражало незнание, непонимание того, что он чувствует. Она хотела бы узнать, даже пусть это будет ненависть, возникшая из предательства. Глупо. Это всё ужасно глупо в своей эмоциональности. Гермиона, стараясь постоянно двигаться, будто желала убежать от всего. Но это ведь невозможно, чтобы Гермиона Джин Грейнджер так просто оставила всё, что было в её жизни лишь бы обрести хоть какой-то покой. Его не будет: побег только поселит в ней больше вины. Такова добрая гриффиндорская натура. А значит всё, что оставалось - это просто смириться со всем, что ждёт их отношения впереди. Без желания Рональда всё абсолютно бессмысленно, болезненно и горько. Она почувствовала, что слёзы вновь обжигают холодные щёки, напрягшись, и слегка нагнувшись, будто чтобы спрятаться. Гермиона Джин Грейнджер ужасно несчастная самая умная ведьма столетия, Героиня Войны, для многих - опора и надежда, страдает от безответной любви, ревя на лавочке около библиотеки: почти забавно. Она, подобна плаксе Миртл, обитает в месте, где и положено быть заучкам, вроде неё. Но вот только жизнь Гермионы ещё не разрушена. У неё всё ещё есть важнейшие цели и любимые. Те, кому не плевать. И, в конце-концов, у неё есть она сама - действительно ужасно умная. Если ум сейчас вообще имеет смысл. Ведь он пока не приносил действительного счастья. Всё ещё впереди. В любой минуте. Она смахнула слёзы, тяжело всхлипывая, и аккуратно поднимаясь, потому что услышала шаги. Но не поднимая головы, пряча лицо за кудрями. Собираясь. — Мисс Грейнджер, – послышался знакомый голос, в котором чувствовалась некая неловкость. — Не ожидала увидеть вас здесь столь рано. — Здравствуйте, мадам Пинс. – Гермионе стоило больших усилий обратить на библиотекаршу взгляд и улыбнуться, — Хочу вернуть кое-какие книги. — С вами всё в порядке? — А, это.. – она быстро провела ладонью по лицу, кивнув. — Я просто неожиданно растрогалась, ничего такого. Как у вас дела? — О, замечательно, мисс Грейнджер, просто замечательно, – мило будто пропела женщина, отворяя двери. — В последнее время стало.. больше ответственных лиц, а это значит, что у меня меньше стресса. — Действительно замечательно. Это значит, что с того дня вы.. не видели ничего странного? — Совсем нет. И хорошо, что ученики прекратили так бессовестно играться с книгами! — Да. Вы уверены, что никакая книга не пропала? Или в самой библиотеке.. нет никаких изменений? Может.. — О, нет, мисс Грейнджер, точно нет! Вы тоже можете не переживать. Позвольте. – Гермиона передала женщине книги, нервно стуча носком по полу. — А ночью, за пределами библиотеки, ничего не было? — Меня в это время уже здесь нет. Тем более кому, как не вам, мисс Грейнджер, знать об этом, если вы дежурная? – библиотекарша усмехнулась. По доброму, но гриффиндорка всё равно слегка поёжилась, нахмурившись. Это была единственная слабая зацепка, которая тоже могла ни к чему не привести. Безрезультатность выводила из себя. — Конечно. Мадам Пинс, я.. вы знаете о поручении директрисы Макгонагалл? — Поручении? — Если есть что-то.. странное, что вы знаете, не умалчивайте, чтоб не волновать меня, как ученицу. Мне.. важно это знать. — О нет, мисс Грейнджер, я бы никогда не стала! Я всё понимаю. — Славно. – обречённо сказала она, сжав лямку сумки. — До свидания. Спасибо, что уделили время. После посещения библиотеки она пошла к дверям большого зала, чтоб подождать друзей, и поделиться безрадостными новостями. Понемногу количество учеников в коридорах увеличивалось, что радовало Грейнджер, ведь всеобщий гомон и шум отвлекал от раздражающих шепотков в её голове. Завидев Гарри и Джинни, она вновь постаралась улыбнуться, непринуждённо махнув им рукой. Поттер, уже по привычке, схватил ладонь Грейнджер на секунды, немного её сжав, прежде чем слегка отпрянуть, помявшись на месте. — Как дела? – спросил он, всматриваясь в покрасневшие уголки глаз подруги. Младшая Уизли сразу смело приобняла гриффиндорку, недовольно цокнув языком. — Мерлин, это не задание, а самые настоящие муки. — Ничего. Мадам Пинс сказала, что после того случая с погромом, подобного больше не происходило, пропаж, как и изменений, тоже нет. Письма.. нет, но сегодняшнее я уже отправила. Гарри тяжко выдохнул, приглашая девушек пройти в двери первыми, думая, как можно подбодрить Гермиону. У него просто уже не находилось слов и оправданий для друга. — О, Гермиона, ты же знаешь Рона, он наверняка что-то попутал с почтовыми совами или.. – начала свою тираду Джинни, присаживаясь рядом. — Эти почтовые совы! Иногда так косячат. Главное, что мама говорит, что он жив и относительно здоров, а по башке ему потом настучим. — Да.. да. Гарри, а у тебя как? Встретился с Ваймаком? — Пока нет. Договаривались наутро, но он так и не поднялся видимо. Он спец по опозданиям. — Что ж, надеюсь, что твои догадки нас обрадуют больше. В её словах не было абсолютно никакой надежды - лишь, казалось, безразличие или слишком явная усталость, внезапно напавшая на гриффиндорку. Гермиона ожидала большего, как никто другой, сильнее всех, надеялась на ответы, потому что уже понемногу сходила с ума: её неимоверно раздражали чувства и обыденная жизнь в Хогвартсе, потаённые страхи. Сейчас, в этот миг, в эту минуту, явственно злость ощущалась всем телом и разумом. Но она так устала, что скорее походила на изнеможённую куклу, чем на борца. Она посмотрела на Гарри, тут же пожалев об этом: её сердце вновь предательски и болезненно заныло, когда та увидела обречённость в зелёных глазах друга. Шум и гам больше не отгонял навязчивых мыслей. Понимание, что никто не верит в то, что Ваймак даст им необходимую зацепку, ранило и пугало. Словно они - мыши, загнанные в угол с мышеловками, что продолжают пытаться избежать собственной гибели. — Возможно, мы идём в неправильном направлении, – неожиданно даже для себя, свободно сказала Гермиона, протыкая омлет вилкой. — Пожирателям, продолжающим хранить верность идеям и убеждениям Волан-де-Морта, незачем нападать на тебя, Гарри. Для начала, я полагаю, было бы неплохо заиметь больше союзников, а за тобой пока только наблюдать. Поэтому с их стороны нет никаких активных действий. Друзья, ранее лениво ковыряющиеся в завтраках в своём раздумьях, удивлённо уставились на Грейнджер. Она же в свою очередь и вовсе на них не смотрела, издеваясь над омлетом, всячески рвя его. — Если подумать, – первой нарушила слишком уж давящую тишину Джинни, не слишком уверенно выдвигая собственные предположения полушёпотом. — может быть пожирателей вообще нет в Хогвартсе. Или здесь только один из них, наблюдающий за Гарри. Они же должны понимать насколько силён он, и его близкие в целом. Особенно ты и Рон. Его отсутсвие наверное едва ли прибавило им смелости. Тем более, склоняясь к твоим словам, рисковать, нападая на Гарри, глупо. Девушки переглянулись, почувствовав себя чуть уверенней от того, что их внезапные выпады не остались незамеченными или затерянными среди общего гула. Обе уставились на Поттера, который продрожал упорно тыкать бекон. Гарри сжал вилку в руке, сильно нахмурившись, и поджав губы. Он, очевидно, не был столь рад тому, что они снова начали рассуждать, подавая признаки жизни и желания бороться. Поттер боялся за их и свою жизнь больше всего, каждый день и ночь. Его данное предположение наоборот больше удручало. — И что это значит? Как нам найти одного пожирателя среди всех этих учеников? Или что, мне только ждать, когда они наберутся сил, чтоб напасть на нас? – не без доли раздражения, произнёс он, быстро блуждая взглядом по девушкам. — Думаю, что нам придётся привлечь Снейпа, или действительно ждать, когда что-то произойдёт. — Что ж, ждём мы уже достаточно, – не сменял тона Гарри, тяжело сглатывая. Сказанное ими только сильнее взволновало и так до чёртиков нервного, державшегося из последних сил, Поттера. Явное неверие друзей в Ваймака, отсутсвие очевидного притворства, выбило его из колеи и равновесия слишком просто. — Первым делом они понемногу начнут разрушать Азкабан, наверняка уже готовят планы. Ждать.. пагубно. — Обратиться к Снейпу будет неплохим решением на первых парах, пожиратели ведь так и не вычислили в нём предателя. — У нас всё равно нет наводок для него, а он итак уже слушает и смотрит по все глаза и уши, – не унимался Гарри. — И тоже никого не вычислил. — Значит чтоб приманить к нему пожирателя, нужно неочевидно выразить свою позицию - желание войти в ряды тех, кто хочет возродить нашего врага. Мы уже итак не спускаем глаз с большинства учеников, это уже кажется очевидной паранойей. – однако Гермиона продолжала настаивать. — А значит, мы не можем быть уверены в своём решении, даже если этот вариант никого не устроит. — Мы не страдаем избыточными вариантами очевидно. — Вы не думали о том, что это опасно? Может Том и верил Снейпу, но мало ли, может остальные - нет. Если из-за этого мы лишимся подобной поддержки.. — Рискнём. Три недели без результатов - это тоже ничем не лучше, чем риски. Пока мы жалеем и продумываем, ожидая, то может произойти нечто непоправимое. Со Снейпом у нас будет больше контроля. – Гермиона, очевидно, и вовсе не собиралась сегодня есть. От всех волнений у той напрочь пропал аппетит. — Я.. не знаю. Гарри потупил взгляд, поправляя очки. Со стороны было хорошо заметно как напряжены его плечи, он продолжал остервенело сжимать вилку, теперь ещё и морщась. От осознания, что иных вариантов у него всё равно нет, ему вдруг захотелось либо зарычать от злости, либо завыть от отчаяния. Его рука немного затряслась, а он сам выдохнул ртом сквозь сжатые зубы. Война слишком яро вновь напоминала о себе, хотя прошёл такой малый срок. Пережив смерть, в Поттере что-то безвозвратно закономерно переменилось, отчего тот волновался ещё больше, но стойко собрался с силами. — Я не могу протестовать. – наконец сказал он, сжав губы в тонкую линию. Их слова, обрисовывающие картину совсем неяркую, ещё больше нервировали. Если пожирателей один, а Поттер его не заметит.. о, Боже, это будет ужасно. Он и вправду параноит. Гермиона и Джинни взяли его за обе ладони, накрыв их своими. Гарри захотелось вонзиться кому-то, наверняка весьма подозрительному, в глотку, совершив неожиданный удар первым, чтоб больше не походить на жертву. Атаковать, ликуя от победного триумфа. Не ожидать опасности, а опережать её, однако Поттер понимал, что продолжает играть ту же роль - занимать ту же позицию бездушного существа, которого хотят убить, возможно теперь даже забрать тело, всего целиком. Как же он теперь на дух не переносил Хогвартс, ограждённый всем, чем можно, но не внушающий достаточного чувства безопасности; ненавидел также, как и любил, что приносило адскую боль от другого чувства – неопределённости. Будто тебя разрывает на части. Но это лучше, чем ожидание и оголтелая внимательность, потому что на самом деле Поттер сомневался, пускай и не был уверен, что опоздал именно новый странноватый вратарь Ваймак Филт. Может, это он сам опоздал? Гриффиндорец слабо понимал, потому что не верил в эту зацепку, цепляясь за всё. — Гарри, я хочу заняться квиддичем. – выпалила Гермиона, не в силах больше ощущать и видеть грусть на лице друга. Он ожил, удивлённо вскинув брови, и уставившись на неё. Джинни сделала то же самое. Гермионе не хотелось больше таить то, что несказанно обрадует его. Она это знала. — Ты и квиддич? – переспросил, не веря собственным ушам: тому, с какой лёгкостью и уверенностью она это сказала. Но в глазах его всё ещё сверкнуло нечто, похожее на любопытство и, кажется, недоверие. — Ты с ума сошла, Миона? — Все игроки в квиддич - безумцы? Или именно я особенна? — Я.. нет, о, нет, просто ты и.. ты же им никогда особенно не интересовалась.. не подбадривай меня в угоду себе. — А ты себя не недооценивай. Будто бы ради твоего благополучия я бы тебе солгала. Ты мой лучший друг между прочим! — Но.. квиддич? Прям квиддич? — Брось, вы мне уже предлагали сыграть. — Я рад.. наверное. Это любопытно, – Гарри нервно сглотнул, постучав пальцами по столу. — И ты хочешь со мной сыграть? — Не на официальных соревнованиях же. Как ты на это смотришь? — Я.. не могу протестовать. — Годрикова Борода, я в деле! Играю с вами. Завтра, поняли?! Не смейте делать это без меня!