Серебряный пёс

Уэнсдей попросила Инид оставить их наедине. Её подруга, слегка недовольно бурча, встала с постели, оделась, подхватила огромную походную сумку с косметикой и отправилась наводить утренний марафет к Йоко. Вещь, очевидно решивший, что они с Ксавье собираются заниматься какими-то непотребствами, убежал вместе с ней. Когда дверь за ними двумя наконец захлопнулась, Уэнсдей буквально втащила Ксавье в комнату. И вот теперь он сидел на её разворошённой постели с абсолютно потерянным выражением лица, а она расположилась рядом. — Что именно ты видел? Она потянулась к его руке, и Ксавье судорожно, почти до боли, сжал её пальцы. — Я видел мёртвые лица этих людей с фотографий. И ещё одну девушку с тёмными волосами. Потом кто-то раскапывал землю. Кто-то, закутанный в серый плащ. Возможно, это была та самая женщина-хайд, но я не уверен. Уэнсдей внимательно слушала его. Это было как раз то, что она и предполагала, узнав, что в окрестностях Джерико бродит монстр, напавший на Кумико. Когда успела появиться седьмая жертва? Должно быть это случилось буквально вчера или даже сегодня ночью, потому что Уэнсдей постоянно наводила справки о новых исчезновениях. — Я видел земляные холмы, похожие на могилы, — продолжал Ксавье. — Прикрытые лапником и снегом. И, кажется, я знаю это место. Знаю, где они находятся. Уэнсдей в предвкушении облизала губы. Это же было просто великолепно! Особенно теперь, когда она сдвинулась с мёртвой точки со своими видениями. Она может отправиться туда и разузнать что-нибудь полезное! — Скажи мне, где это, — требовательно попросила она, сжимая его руку. — С той стороны реки, в лесу. Не слишком уж далеко от того места, где все они пропали, — Ксавье покачал головой, словно стараясь освободиться от пугающих картинок, которые всё ещё стояли перед его глазами. — Точнее! — нетерпеливо приказала Уэнсдей. Ксавье моргнул и внимательно посмотрел на неё. На его лице мелькнуло понимание, а потом он недовольно нахмурился. — Ты что, собралась отправиться туда? Это слишком рискованно, Уэнсдей! Она закатила глаза. Ксавье порой бывал совершенно невыносимым в своей чрезмерной заботе о ней. — Конечно я собираюсь! — сказала она. — Я должна раскрыть это дело. Он посмотрел на их переплетённые пальцы, словно о чём-то раздумывая, а потом поднял на неё горящий решимостью взгляд. — Ладно, но ты не пойдёшь одна, — категорично заявил Ксавье. Уэнсдей прищурилась. Он действительно думал, что сможет остановить её? — Ну я точно не собираюсь брать с собой тебя, — она поджала губы. — Уже забыл, чем это кончилось в прошлый раз? Даже несмотря на то, что Галпин больше не ведёт расследование, я не хочу так рисковать. Тебя уже дважды обвиняли в убийствах. Представь, что будет, если они снова схватят тебя возле трупов со следами от когтей хайда. — Настоящий хайд может бродить где-то неподалёку! — Ксавье отпустил её руку и вскочил на ноги. — Я не позволю тебе подвергать себя такой опасности! Уэнсдей тоже встала, гневно раздувая ноздри. — Не позволишь? — злобно прошипела она, наступая на него. — Думаешь, я буду спрашивать твоего разрешения? Ксавье скрестил руки на груди. Взгляд, которым он смотрел на неё сверху вниз, был полон поистине ослиного упрямства. — Ты, конечно же, не будешь ничего у меня спрашивать. Но и я тебе не скажу, где зарыты их тела, если ты не возьмёшь меня с собой, — твёрдо произнёс он. Уэнсдей практически задохнулась от возмущения. Да как у него хватило наглости её шантажировать?! Она сделала глубокий вдох, пытаясь запереть собственный гнев внутри. Она может пообещать Ксавье что угодно, а потом вырубить его, привязать к кровати одним из крепких корабельных узлов, которым учил её дядя Фестер, и сделать всё по-своему. — Хорошо, — делая вид, что смирилась с его условиями, ядовито сказала Уэнсдей. — Ты выиграл. Пойдёшь со мной, если так соскучился по своей одиночной клетке. Где это место? Ксавье криво усмехнулся. — Совсем меня за идиота держишь? — спросил он, качая головой. — Я ничего тебе не скажу. Я отведу тебя туда. У неё что, всё на лице написано? И когда он научился читать её, словно раскрытую книгу? — Я буду пытать тебя, пока ты мне не расскажешь всё, что знаешь, — угрожающе ледяным тоном сказала она. — И мне известно великое множество весьма неприятных пыток, которые не нанесут тебе серьёзного вреда, можешь не сомневаться! — Я и не сомневаюсь, — лицо Ксавье даже не дрогнуло. — Но я тебя слишком хорошо знаю. Ты не станешь меня пытать. А если и станешь, я всё равно тебе ничего не скажу. Уэнсдей прищурилась и стиснула руки в кулаки от бессильной злости. Он был абсолютно и бесповоротно прав. Даже сейчас, когда она на него так сильно сердилась, когда ей хотелось просто разорвать его на части, Уэнсдей не могла причинить ему боль. Только не ему. И когда с ней это случилось? Когда он сделал с ней это? Когда превратил её в слабое амёбообразное существо, не способное добиваться своего любыми способами? Когда она стала такой слабой и уязвимой? — Ты, кажется, вчера спрашивал меня про границы? — сквозь зубы проговорила она. — Сейчас ты их явно переступаешь. — Ты правда будешь угрожать мне нашими отношениями, Уэнсдей? — она услышала в голосе Ксавье уязвлённые нотки, а потом он на мгновение сжал челюсти и добавил: — Но даже если и так, лучше уж ты перестанешь со мной разговаривать, чем умрёшь в этом чёртовом лесу от когтей чудовища! Он обессилено опустился назад на её кровать и спрятал лицо в ладонях. Его плечи мелко вздрагивали. Уэнсдей опешила. Он что, плакал? Не то что она стала меньше на него злиться, но Уэнсдей не могла смотреть, как он страдает. Это было абсолютно невыносимое зрелище! Она села перед ним на корточки и отвела руки от его лица. Глаза Ксавье были абсолютно сухими, но такими потерянными и несчастными… Сейчас Уэнсдей могла разглядеть в глубине его зрачков бесконечно болезненную бездну. Она глубоко вздохнула. На этот раз она проиграла. Она должна была это признать. — Ладно, — с неохотой сказала Уэнсдей. — Ты не отпустишь меня одну, и я не собираюсь брать с собой тебя. Пат. В конце концов, она может проникнуть в морг, как в прошлом году, и попробовать вызвать видение, прикоснувшись к одному из семи трупов, когда их выкопают и привезут туда. Ксавье внимательно посмотрел на неё. В его глазах ещё виднелись отголоски горечи и обиды. — И я не перестану с тобой разговаривать, — почти через силу выдавила из себя Уэнсдей. Уголки его губ слегка дёрнулись, а взгляд потеплел. Ксавье протянул к ней руку и пропустил её распущенные волосы сквозь пальцы. — И что тогда мы будем с этим делать? — спросил он. — Обратимся в полицию? — Ни в коем случае, — Уэнсдей нахмурилась. — Мы пойдём к Барлоу.

***

Барлоу, очевидно, тоже видела её насквозь. Едва директриса услышала, что Ксавье знает предполагаемое расположение трупов без вести пропавших, она велела Уэнсдей немедленно выйти из её кабинета и дожидаться окончания разговора снаружи. Ей пришлось снова подчиниться, и это взбесило Уэнсдей настолько, что первым её порывом после того, как за ней захлопнулась дверь, было уйти прочь, не дожидаясь Ксавье. Но она осталась. Встала неподалёку от входа в кабинет директрисы и почти терпеливо ожидала его возвращения, до боли стиснув пальцы, сложенные в замок. Как же низко она пала! Уэнсдей стояла на месте и понимала, что теперь даже почти не злилась на Ксавье. Всё её негодование вытеснила ярость, направленная на Барлоу. Как же скоро она докатилась до подобного! Уэнсдей сама не верила, что отказалась от того, чтобы собрать улики в лесу просто потому, что не хотела, чтобы Ксавье пострадал. Она всегда пренебрегала даже собственной безопасностью. А в прошлом году без зазрения совести затащила Инид и изображавшего её друга Галпина в особняк Гейтсов, даже не задумавшись о том, что с ними может что-то случиться. Но даже призрачная опасность, грозящая Ксавье, теперь была для неё абсолютно неприемлема. Пожалуй, она примерно похожим образом переживала за Пагсли. Но в отличие от Ксавье, её младший брат хоть и был полон эмоций и непростительной слабости, но, по крайней мере, обладал гораздо более высоким болевым порогом и был не настолько ранимым. Пагсли вполне мог бы пережить пару месяцев тюремного заключения, пока дядя Фестер, пользуясь своими связями, не устроил бы для племянника эффектный побег с последующей подменой документов. Выдержал ли бы что-то подобное Ксавье без ущерба для его слишком подвижной и впечатлительной психики, Уэнсдей очень сомневалась. Она чувствовала себя так, словно увязала в трясине. В болотной топи с зеленоватым оттенком его глаз. Когда дело касалось Ксавье, она не могла контролировать свои чувства и даже действия. Сначала ей хотелось прикасаться к Ксавье по собственной воле, потом нежничать, а теперь она не могла на него даже как следует разозлиться, не говоря уже обо всём прочем! Что было на очереди? Слащавые признания? Её передёрнуло от одной мысли об этом. Нет, она ещё могла понять то, что её тело под влиянием гормонов стремилось лишиться одежды и слиться с Ксавье в одно целое, удовлетворяя свои самые примитивные потребности. Но это… Эта глупая и бесполезная эмоция из девчачьих сказок, которые обычно читают нормальным детишкам на ночь. Не те, которые включали в себя весь спектр преступлений от изнасилования Спящей Красавицы до обрубания пяток завистливым сёстрам Золушки. А те, которые рассказывали обо всех этих «долго и счастливо» после свадьбы. Будто жизнь — это какой-то весёленький кукольный театр, полный радости и улыбок. Будто почти каждый второй брак не заканчивался слезами и разводом! И несмотря на всё это ужасающее безумие, которое с ней творилось, Уэнсдей не могла даже подумать о том, чтобы попробовать защититься от надвигающейся катастрофы, просто разорвав эти слишком много требовавшие от неё отношения! Было слишком поздно спасаться бегством. Ксавье словно въелся ей в кожу, словно влез куда-то внутрь под самые рёбра, и она не могла просто вычеркнуть его из своей жизни, не потеряв вместе с ним и часть себя. Она была словно волк, попавший в капкан и стоящий перед выбором: остаться и ожидать милости охотника или попытаться отгрызть себе лапу, чтобы вырваться. А хуже всего было то, что первый вариант не казался ей таким уж ужасным, когда в роли загнавшего её в западню ловца выступал Ксавье. Скорее уж такое решение казалось ей более предпочтительным… Дверь в кабинет Барлоу распахнулась, и оттуда вышел абсолютно ошарашенный Ксавье. Пальцы Уэнсдей сами собой судорожно сжались, а ногти впились в ладони. Что эта директриса такого наговорила ему, что настолько выбило его из колеи? — Всё в порядке? — спросила она и сама удивилась тому, насколько встревоженно звучал её голос. — Не знаю, — прошептал Ксавье с потерянным выражением на лице. — Я думал, она немедленно свяжется с полицией, чтобы они могли найти их, сообщить родственникам… Но Барлоу не хочет, чтобы убийства связали со школой. Уэнсдей задумчиво нахмурилась. Порой их новая директриса действовала очень схожим с Уимс способом. Но, по крайней мере, она ещё ни разу не пыталась защитить репутацию Невермора за счёт его студентов. Это в какой-то степени даже внушало уважение. — И что же в таком случае она собирается делать? — спросила Уэнсдей, беря Ксавье за руку и успокаивающе сжимая её. — У неё есть какие-то связи… — он вздохнул. — Мне это не нравится, Уэнсдей. Все эти грязные схемы… Может, нам всё-таки стоит самим заявить в полицию? Иногда Ксавье рассуждал, как наивный ребёнок. — Может, ещё пойдёшь прямиком к Галпину? — Уэнсдей закатила глаза. — И заодно подпишешь чистосердечное признание? Его после такого, наверное, даже примут обратно и восстановят в должности. Ксавье тяжело вздохнул и покачал головой. Его лицо искривилось в болезненной гримасе. — Они же были живыми людьми, — прошептал он. — У них наверняка есть семьи, которые их любят и ждут. Кто-нибудь, дайте ей сил! — Мёртвым уже всё равно, Ксавье, — сказала она. — Их родственники тоже вполне могут подождать день или два. И даже смогут ещё немного потешить себя бесполезными надеждами. Зато твоё имя не будут полоскать в связке с этими трупами. — Это слишком бездушно, — Ксавье сглотнул. — Зато прагматично, — возразила Уэнсдей, всё ещё сжимая его руку. — Давай лучше займёмся чем-нибудь более полезным, чем переживания за незнакомых людей, ладно? Ей нужно было отвлечь Ксавье. Уэнсдей потащила его за собой, сама до конца не зная, куда они идут и что она планирует делать. Что люди делают, когда грустят? Она редко испытывала подобные эмоции. В похожей ситуации она бы скорее злилась, а когда Уэнсдей злилась, она обычно метала ножи или делала ещё что-то в этом духе, чтобы выпустить пар. Только вряд ли Ксавье это поможет. Он испытывал не кипучее негодование, скорее подавленность… К тому же, несмотря на довольно удовлетворительную физическую выносливость и ловкость, Ксавье имел поистине ужасный глазомер. Если уж он промахивался, стреляя из лука, с которым упражнялся с детских лет, вряд ли ножи, летящие мимо цели, смогли бы его успокоить. Уэнсдей попыталась представить, что бы делали другие её близкие или друзья, чтобы восстановить душевное равновесие. Пагсли бы заперся в своей лаборатории, мать занялась бы яростной прополкой ядовитых растений, отец ушёл бы в подвал к своим игрушечным железным дорогам. Инид не смогла бы сидеть на месте и мельтешила бы по комнате, фонтанируя эмоциями. Юджин явно сам понятия не имел, что ему делать, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Дядя Фестер устроил бы какую-нибудь безрассудную бессмысленную ерунду, вроде подрыва соседской машины. Ничто из этого не подходило Ксавье. Уэнсдей вдруг вспомнила свою бабушку. Когда Юдора была чем-то раздосадована, она либо разжигала огромный костёр на заднем дворе их дома, подкидывая в него петарды и прочую пиротехнику, либо шла гулять на старое кладбище, расположенное недалеко от реки. Она утверждала, что огонь, как и вода хорошо успокаивают нервы. Возможно, это было неплохим решением. Уэнсдей остановилась на месте, и Ксавье едва в неё не врезался. Она повернулась к нему и осознала, что вела его почти через всю школу, держа за руку. Уэнсдей моргнула от удивления, глядя на их переплетённые пальцы, а потом подняла взгляд на его лицо. Ксавье всё ещё выглядел растерянным. Он явно даже не заметил, что Уэнсдей случайно пренебрегла одним из собственных правил. — Думаю, нам стоит прогуляться, — сказала она, чуть нахмурившись, но не отпуская его руку. — Хочешь пойти в лес? — рассеянно спросил Ксавье. — Инид как-то говорила, что тут неподалёку есть водопад. Ты сможешь вести машину? Лицо Ксавье выражало степень крайнего недоумения. — Ты про Мосс Глен? Он в часе езды отсюда. Зачем тебе туда? — Потому что я вижу, что тебе плохо, — стиснув на мгновение челюсти, пояснила Уэнсдей. — Потому что я думаю, что тебе станет легче, если мы ненадолго сменим обстановку. Его губы тронула слабая улыбка, а взгляд стал чуть менее печальным, наполняясь признательностью. Ксавье посмотрел вниз на свою руку, которую Уэнсдей так и не отпустила, и слегка сжал её ладонь. — Хорошо, давай прогуляемся, — сказал он. — Может, это и не такая уж плохая идея.

***

Дорога, ведущая к водопаду, была не настолько живописной, как в их прошлую совместную поездку до Берлингтона. Она часто пересекала безжизненные поля, покрытые комковатым снегом, и небольшие населённые пункты с малоэтажной застройкой. Типичное американское захолустье. Всё было каким-то серым, выцветшим и слегка грязным — уже не белоснежным, но ещё и не зеленеющим и сияющим. Уэнсдей такое скорее нравилось, но она затеяла эту поездку не ради себя. Они ехали в полном молчании уже минут двадцать. Ксавье чересчур крепко сжимал пальцы на руле и слишком уж пристально смотрел на дорогу. Уэнсдей хотела, чтобы он отвлёкся от самокопаний, но, кажется, Ксавье сейчас размышлял именно об этих пропавших людях, которым не посчастливилось напороться на хайда. Она почти видела, как мысли о них мелькают в его голове, отражаясь в глазах отголосками грусти и печали. Очевидно, он чувствовал себя виноватым, что замёрзшие трупы немедленно не извлекли из земли и не отдали безутешным родственникам. Все эти долгие двадцать минут Уэнсдей, нервно покручивая в пальцах свой медальон, раздумывала о том, что она могла сказать, чтобы Ксавье стало хоть немного легче. Но ей было сложно сформулировать что-нибудь более-менее утешительное, потому что она не могла до конца понять переживаний Ксавье, хоть и пыталась. Даже представила, что бы чувствовала она сама, если бы среди этих умерших людей оказался, например, Пагсли. Ощущала бы она неприятно сжимающую внутренности тревогу, не зная, жив ли её брат? Очевидно, если бы с его пропажи прошло столько же времени, Уэнсдей уже перестала бы ждать хорошего исхода. Это было нелогично. Что бы она чувствовала, если бы её младший брат умер от когтей чудовища? Прежде всего жажду мести. Скучала бы она по нему? Наверняка да. Хоть в её семье и относились к смерти как к увлекательному и ожидаемому приключению, никто не стремился ускорить с ней встречу. И Уэнсдей до сих пор тосковала по бабушке, отправившейся в мир иной почти полтора года назад. Стало бы ей легче, получи она на руки труп Пагсли? Уэнсдей в этом сомневалась. Но даже если предположить, что его могила на семейном кладбище могла бы что-то изменить в её состоянии, значило ли это, что она собирается переживать за посторонних людей? Жалеть их? Определенно нет. Тем более если их душевное равновесие было прямо противоположно связано с безопасностью Ксавье. Уэнсдей бросила на него ещё один оценивающий взгляд. Ксавье всегда был таким чувствительным и внимательным к чужим бедам. Не казалось ли ему отталкивающим то, что она не была способна переживать за каких-то убитых чудовищем незнакомцев и их родственников? Эта мысль, мелькнувшая мимолётной вспышкой, поразила Уэнсдей до глубины души. Никогда прежде ей в голову не приходило ничего даже отдалённо похожего. Уэнсдей почувствовала желчь на корне языка. Она как-то не задумывалась до этого, почему Ксавье среди всех знакомых девчонок, многие из которых явно неровно к нему дышали, выбрал её, не испугавшись ни её холодности, ни жёсткости. Она всегда была так сосредоточена на себе, что никогда, даже на секундочку, не представляла, что Ксавье чувствует рядом с ней на самом деле. Она кашлянула и спросила, пытаясь, чтобы её голос звучал как ни в чём не бывало: — Почему сегодня ты не включаешь музыку? Ксавье вздрогнул и взглянул на неё так, словно мгновение назад вообще не помнил о её присутствии. Он снова повернулся к дороге и пожал одним плечом. — Думал, ты предпочитаешь ехать в тишине, — сказал Ксавье, немного криво усмехаясь. Уэнсдей нахмурилась. — В прошлый раз ты включал радио, — чувствуя себя глупой, произнесла она. — И пел. — Ага, — он кивнул. — Видела бы ты, какие взгляды на меня бросала. Словно прикидывала, стоит ли меня придушить на месте или всё-таки подождать, когда я довезу тебя обратно до школы. Уэнсдей недоумевающе моргнула. Всё было совсем не так! Что-то неприятно дёрнулось у неё в груди. Ей казалось, что Ксавье понимал её гораздо лучше. — Почему тогда ты её не выключил? — спросила она, впиваясь ногтями в ладони. — Если думал, что мне не нравится. — Не знаю, — Ксавье снова пожал плечами. — Кажется, я был так рад, что проведу с тобой целый день, что не мог остановиться. И ещё, пожалуй, я немного нервничал. Ещё несколько минут они ехали молча. — Я просто была немного обескуражена, — наконец проворчала Уэнсдей, ощущая неловкость. — И я вовсе не желала тебя придушить. — Хочешь сказать, тебе понравилось моё пение? — брови Ксавье поползли вверх, и он бросил на неё короткий удивлённый взгляд. — Оно меня не раздражало. Уэнсдей пристально наблюдала за ним. Ксавье всё ещё также внимательно следил за дорогой, но, кажется, думал о чем-то более приятном, чем те могилы в лесу. Уголки его губ слегка подрагивали, будто он сдерживал улыбку. — Ты можешь включить музыку, если тебе хочется, — шёпотом сказала она, чувствуя, как от смущения у неё потеплели щеки. Ксавье ухмыльнулся. — Только если ты будешь подпевать вместе со мной! — в его глазах появилось знакомое озорство, и беспокойство в груди Уэнсдей стало не таким давящим. Если Ксавье снова принялся подшучивать над ней, наверное, у неё всё-таки получится переключить его внимание от бестолковых переживаний за каких-то чужаков. — Я не пою, — сказала она вслух. — И почему же? Ты любишь музыку и играешь. — Потому что у меня нет голоса, — Уэнсдей прикрыла глаза. — Хотя я могу сделать так, что все стёкла в твоей машине полопаются. Ксавье хмыкнул, очевидно приняв её последние слова за шутку. — Уэнсдей Аддамс не делает того, что не получается выполнить идеально? Люди поют не потому, что у них есть голос, а просто так. От души. Только не говори, что у тебя нет и души. Это всё отговорки. Значит, Ксавье не считал её бездушной? Но ведь именно такой она и была. Особенно по сравнению с ним. — К слову о музыке. Ты хоть раз пользовалась моим рождественским подарком? — спросил Ксавье. Уэнсдей поджала губы. Он расстроится, если она скажет правду? — Нет, я предпочитаю патефон. — Но так ты ограничена в выборе, — Ксавье нахмурился. — И можешь слушать музыку только в своей комнате. — Обычно мне этого достаточно. Уэнсдей всегда старалась быть честной и говорить правду, даже если она была неприятной. Она использовала ложь, чтобы добиться от людей чего-то, что не смогла бы получить прямолинейной откровенностью. И не использовала, чтобы кому-то понравиться или показаться лучше. И уж тем более она не лгала только ради того, чтобы не задеть чьи-то чувства. Но когда улыбка на губах Ксавье после её слов стала гаснуть, Уэнсдей вдруг поняла, что готова дать слабину и в этом случае. Нет, она не собиралась ему врать. Но могла чуть смягчить собственные слова, чтобы они не звучали так категорично. — Просто я не очень-то привыкла ко всем этим технологическим штуковинам. Ксавье немного помолчал, словно внимательно обдумывая её слова. — Знаешь, а я ведь тогда составил плейлист специально для тебя, — он смущённо улыбнулся. — Но потом посчитал, что это будет немного слишком… Ну и я не был уверен, какая именно музыка тебе нравится. — Почему это было бы слишком? — Потому что в нём были песни, которые отражали мои чувства. Уэнсдей моргнула. Музыкальный вкус Ксавье был гораздо более приемлемым, чем у Инид. Но, кажется, музыка, которую он предпочитал, не была той же, что Уэнсдей выбрала бы самостоятельно. То, что он слушал, было более современным и слегка резковатым. И всё же ей стало любопытно. Уэнсдей действительно хотелось понимать Ксавье лучше, чем она была способна на данный момент.

***

Табличка, указывающая путь к водопаду, сообщала, что через месяц проход будет закрыт из-за повреждения тропы в сезон грязи во избежание несчастных случаев. Даже жаль, что он не наступал раньше. На взгляд Уэнсдей, лёгкая опасность придала бы их путешествию некую изюминку. Подъем составлял примерно четверть мили и представлял собой частично вымощенную досками подмороженную дорогу, которая петляла между деревьями. Ксавье пару раз завяз ногами в порыхлевшем от тепла снеге и чертыхнулся. — Тебе следовало выбрать более подходящую обувь, — нахмурившись, сказала Уэнсдей, разглядывая его слишком короткие для походов ботинки. — У меня, знаешь ли, нет с собой трекингового снаряжения, — кажется, сам Ксавье находил всё это весёлым. — Я как-то не собирался ходить в походы во время учёбы. — Если ты промочишь ноги и заболеешь, даже не надейся, что я буду сидеть рядом и жалеть тебя. — Не ворчи, — он улыбнулся. — Ты сама нас сюда притащила, забыла? Людей, желающих посмотреть на водопад в начале марта, очевидно, кроме них не нашлось. Они не встретили ни одного человека за весь непродолжительный подъем. В самом конце тропа пошла довольно резко вверх, и Ксавье взял Уэнсдей за руку, придерживая её, чтобы она не скатилась по склону, покрытому тонким слоем льда. Хотя на самом деле сам он поскальзывался гораздо чаще, Уэнсдей позволила ему вести себя. Их путь закончился на небольшой обзорной площадке с отвесным обрывом, огороженным тонким железным тросом с болтающейся на нём табличкой-предупреждением об опасности падения. Выглядело это довольно бессмысленно. Несмотря на тёплую погоду, водопад был ещё скован льдом, обрамлявшим скалы беловатыми наростами и подтёками. Вода вырывалась из морозного плена и, громко шумя, обрушивалась с горы вниз в небольшое и не слишком глубокое озеро, из которого брала начало быстрая, но узкая река. Она перекатывалась по камням вдоль ледяных и обрывистых, оплавленных солнцем берегов. Вода в ней была прозрачной и наверняка очень холодной даже в летнее время. Уэнсдей расстегнула рюкзак, достала из него пакет с едой, которую она настояла взять с собой из столовой, и протянула Ксавье одну из лепёшек с завёрнутой в неё начинкой. Он оценивающе посмотрел на предложенное угощение, слегка кривя губы. — Ты обещал мне не морить себя голодом, — упрекнула Уэнсдей, бросая на него строгий взгляд. Ксавье усмехнулся и покачал головой, но подчинился. Они позавтракали, глядя, как переливается на солнце лёд, а потом довольно продолжительное время стояли молча, слушая шум воды. Наконец Ксавье кашлянул и заговорил таким тоном, будто вёл для неё экскурсию: — Мосс Глен — самый высокий водопад в Вермонте. Целых восемьдесят пять футов. Летом он выглядит так, словно со скал стекает густой белёсый туман, а не вода. — Очевидно, ты уже здесь был. Уэнсдей думала, что Ксавье расскажет ей о какой-нибудь банальной школьной экскурсии, но она ошиблась. — Моя бабушка по материнской линии жила в Вермонте. Когда мы навещали её, то часто ходили с родителями в походы. О, значит, это была одна из историй о его детстве. — Мама везде возила с собой альбом и цветные карандаши. Ей нравилось рисовать пейзажи. Уэнсдей снова вспомнила о бабушке. Наверное, Ксавье тосковал по своей матери так же, как она сама скучала по Юдоре. — Скоро будет шесть лет как её не стало, — пробормотал Ксавье. — Знаешь, это чуть больше трети моей жизни… Иногда мне кажется: всё, что я помню о ней, было просто счастливым сном. Уэнсдей нахмурилась. Печальные воспоминания — это не то, что она планировала для отвлечения Ксавье от мук его совести. — Мне нравится это место, — сказала она, думая, на что переключить его внимание. — Особенно то, что здесь немноголюдно. Ксавье указал рукой в сторону клокочущего водопада. — И немного похоже на тебя, не так ли? — спросил он, улыбаясь. — Много льда и прорва бурлящей энергии. Уэнсдей хмыкнула. Снова эти его поэтичные метафоры! — Думаю, во мне гораздо больше льда. Тем более здесь всё скоро растает. Ксавье притянул её к себе, обнимая за плечо. Его рост был до нелепого высоким — Уэнсдей оказалась практически у него под мышкой. — Сочетание льда и пламени в тебе идеальное, — он наклонил голову в бок и положил на её макушку. — Только ты можешь быть такой хладнокровной и заботливой одновременно. Это значило, что Ксавье не считал её жестокой и отталкивающей из-за отсутствия у неё чувств по поводу смерти незнакомых норми? Ей захотелось спросить, чтобы знать наверняка. — Ксавье, — позвала она и нерешительно прикусила губу, не зная, как именно задать свой вопрос. Ксавье тут же обратился в слух и повернулся к ней лицом, обнимая её уже двумя руками. Её сердце внезапно заколотилось где-то в районе горла, и Уэнсдей замолчала. Она плотно сжала губы, жалея, что привлекла его внимание. Ксавье теперь выжидательно рассматривал её лицо. Она чувствовала его пытливый взгляд, хотя сама не могла поднять на него глаз от неизвестно откуда взявшегося волнения. — Ты меня немного пугаешь, — протянул он. Уэнсдей отчётливо услышала в его голосе встревоженные нотки. — Почему я? — спросила она едва слышно, и её голос потонул в шуме воды. Она сглотнула, пытаясь избавиться от удушающего чувства, сжимающего шею. Ксавье непонимающе нахмурился. — Что «почему ты»? — Почему ты, так близко столкнувшись со всеми моими… особенностями характера, — Уэнсдей сделала мучительную паузу и прочистила горло. — Почему ты… Она снова замолчала. Ксавье сжалился над ней и оборвал эту жуткую пытку. — Почему я не захотел от тебя отступиться? Уэнсдей кивнула, ожидая его ответа, точно собственной казни. — Знаешь, мы не всегда можем контролировать свои чувства, — сказал он, чуть ближе прижимая её к себе. Это было вовсе не то, что Уэнсдей хотела услышать. Ей была нужна более веская причина. Более осязаемая и разумная. Что-то, что не походило бы на глупую сказку для маленьких детей. — Наши чувства — всего лишь результат работы желёз, вырабатывающих гормоны, — нахмурилась она. — Даже если и так. Ты можешь рационально объяснить, почему тебе захотелось быть со мной? Нет, она не могла. Уэнсдей пыталась понять это снова и снова, но ей не удавалось приблизиться к разгадке этого феномена. Но это значило только то, что она ещё не сделала верного предположения. Ксавье, очевидно, принял её молчание за отсутствие аргументов и своеобразное согласие с его суждениями. — Меня не пугают твои «особенности характера». Гораздо больше меня пугает перспектива лишиться тебя, понимаешь? Уэнсдей кивнула и отвела взгляд. Она так и не получила ответ на свой главный вопрос. Ей придётся спросить точнее. — Чаще всего людей ужасает мой характер. Почему тебя не отталкивает то, что во мне… «много льда»? Уэнсдей ожидала своего приговора, не поднимая на него глаз. На мгновение она почувствовала холод и пустоту, потому что Ксавье перестал обнимать её. Но потом он нежно обхватил её лицо ладонями и сказал так тихо, как позволял шум водопада: — Я бы не поменял в тебе ни единого штриха, даже самой малости. Я… — он запнулся и на мгновение замолчал. — Ты дорога мне такой, какая ты есть. Уэнсдей всё-таки посмотрела на него. Ксавье выглядел смущённым. Они оба знали, что на самом деле он собирался сказать. То самое слово. Уэнсдей ожидала почувствовать отвращение, но внезапно для самой себя ощутила приятно согревающее тепло, которое расходилось от её сердца по всему телу. Она сама потянулась к его губам. Этот поцелуй был мягким и нежным, почти невесомым. Но почему-то он был чем-то, что связывало их вместе покрепче, чем стальным тросом. Руки Ксавье мягко соскользнули по её шее и плечам, а потом крепко притянули её ближе. Уэнсдей забыла, как дышать. Когда воздух в лёгких закончился, она с судорожным вздохом оторвалась от губ Ксавье и уткнулась лицом в его грудь. Ей казалось, что сейчас Ксавье сможет прочитать в её глазах слишком многое. Даже то, чего она сама пока о себе не знала. Ей нужно было сбежать от этого чувства, которое горело в её груди почти что адским пламенем, необратимо переплавляя что-то внутри неё. — Я хочу спуститься вниз и посмотреть поближе, — выкручиваясь из его рук, заявила Уэнсдей и повернулась к крутому склону. Ксавье схватил её за руку, удерживая. — Подожди, там дальше есть пологая дорога. Сейчас слишком скользко. Но Уэнсдей бы не была самой собой, если бы отправилась по более простому пути. Она усмехнулась почти с озорством, снова вырвалась из его хватки и, ловко перебирая ногами, побежала вниз, иногда поскальзываясь на влажной глине, которую обнажили солнце и ветер. Она быстро спустилась почти до самой кромки реки. Ксавье пыхтел где-то сзади, не очень поспевая за её быстрыми шагами из-за своей ни к чему не пригодной обуви. Уэнсдей торжествующе повернулась к нему, собираясь в своей саркастичной манере бросить комментарий о его излишней осторожности, когда лёд под её левой ногой надломился. То, что она сначала посчитала берегом, оказалось замёрзшей отмелью. Река не была глубокой, но вода немедленно залилась в её ботинок и намочила штанину брюк почти до середины икры. Потяжелевшая ткань противно облепила ногу, а холод приятно обжёг кожу. Ксавье тут же оказался рядом, вытаскивая её за руку. Его лицо было таким встревоженным, будто её нога побывала не в воде, а минимум в медвежьем капкане. Он потянул Уэнсдей в сторону от берега. Вода в её ботинке мерзко хлюпала. Он усадил её на гладкий ствол поваленного дерева и стянул промокший ботинок. Оценив масштаб проблемы, Ксавье посмотрел на неё так, будто теперь она должна была немедленно простудиться и умереть от воспаления лёгких. Это немного раздражало. — Проклятье! И как ты дойдёшь до машины? — спросил он, выжимая из штанины её брюк холодную воду. — Также, как и пришла сюда, — Уэнсдей безразлично пожала плечами. — Не будь такой легкомысленной. Ты замёрзнешь и заболеешь, — он стянул с неё мокрый носок и обхватил её ледяную стопу тёплыми пальцами, пытаясь отогреть. Уэнсдей закатила глаза. — Однажды я провела в бассейне со льдом целый час. — Не неси чушь! — Ксавье поморщился. — Вот что. Мы закатаем твою штанину, замотаем ногу моей толстовкой, а потом я донесу тебя назад. — Я не беспомощный ребёнок! — возмутилась она. — О, я бы посмотрел на того, кто посмел бы назвать тебя беспомощной! — Ксавье покачал головой. — Сколько бы он прожил после этого? Пару минут? Уэнсдей хмыкнула, немного смягчаясь. По крайней мере, он снова иронизировал. — Позволь мне сделать это, — попросил он, опять используя этот подлый обезоруживающий взгляд, который что-то выворачивал в её сердце. — Пожалуйста. Она нахмурилась. Ксавье играл не по правилам. Сегодня утром она уже пошла ему на уступки. Это было просто нечестно. — Нет, — отрезала Уэнсдей. — Я пойду своими ногами. Верни мне ботинок! — И не подумаю, — во взгляде Ксавье зеркально отражалось её собственное упрямство. Уэнсдей дёрнула ногой, вырываясь из его пальцев, и поднялась с места, наступая на снег прямо босой ступней. — Хорошо, я могу дойти и так, — сквозь зубы проговорила она, начиная злиться. Ксавье схватил её за ногу чуть ниже коленки, не давая сдвинуться с места. — Компромисс? — с надеждой предложил он.

***

Это было несуразно, глупо и крайне неудобно. Уэнсдей шла по дороге впереди Ксавье, с каждым шагом всё сильнее раздражаясь. Каждое её движение сопровождалось противным хрустом целлофана. Только Ксавье мог придумать такую бессмысленную ерунду — обмотать её ногу своим тёплым шарфом, а потом засунуть всю эту конструкцию в пакет из-под еды для гидроизоляции между тканью и промокшей обувью. Он также с придирчивостью маньяка выжал из её ботинка всю воду и даже промокнул его внутри своей толстовкой. Признаться, его действия достигли цели — её ноге не было ни сыро, ни холодно. Только отвратительно скользко и неприятно. — Это гораздо хуже пыточных колодок, — сквозь зубы прорычала Уэнсдей, не оборачиваясь. — Я бы надел на себя то же самое из солидарности, но у нас только один пакет, — примирительно сказал Ксавье, тщательно скрывая веселье, которое всё равно звенело в его голосе. К счастью, дорога была не слишком длинной. Едва Ксавье снял машину с сигнализации, Уэнсдей уселась на своё место и сдёрнула с себя это изуверское сооружение. Ксавье немедленно включил печку и отправился рыться в багажнике. Вскоре он сел на водительское сиденье с пледом в руках. У него что, везде были заныканы одеяла? — Снимай мокрую одежду и накройся этим, — непререкаемым тоном распорядился Ксавье. — Вот ещё! — буркнула Уэнсдей, складывая руки на груди. — Тебе не кажется, что ты сегодня слишком уж раскомандовался? — Мне кажется, что ты слишком безрассудно относишься к своему здоровью, — Ксавье нахмурился. Уэнсдей раздражённо поморщилась. — Аддамсы не заболевают от такой ерунды! Мы наслаждаемся болью и холодом. Морозильная камера в морге для меня — лучшее место отдыха. А ты говоришь о какой-то банальной промокшей одежде. — Снимай брюки! Уэнсдей усмехнулась. — Не терпится увидеть меня без одежды? — выгнув бровь, спросила она. — Ты мог бы попросить иначе. Ксавье потряс головой. Его щеки покрылись розовыми пятнами от смущения. — Ты же знаешь, что я говорю вовсе не об этом, — пробормотал он. — А жаль, — заявила Уэнсдей, наслаждаясь тем, что смогла вывести его из равновесия. — Может быть, так тебе бы удалось добиться своего гораздо быстрее. В машине становилось слишком жарко. Она могла бы извлечь из всего этого пользу. Уэнсдей сняла с себя куртку, небрежно откидывая её на заднее сиденье, правый ботинок, а потом расстегнула замок на штанах и стащила их вместе с сухим носком, оставаясь ниже пояса в одном белье. Брюки полетели вслед за курткой, и Уэнсдей, сложив руки на груди, гордо вскинула подбородок, торжествующе глядя на Ксавье. — Доволен? — спросила она. Ксавье закатил глаза и набросил на её ноги плед. — Прекрати. Это общественная парковка. Тут наверняка есть камеры. — Тогда отвези нас туда, где их нет, — приказала Уэнсдей. Ксавье повернул ключ зажигания, заводя фордик. Он посмотрел на неё, кривя губы в лукавой усмешке. В его глазах разгорался огонь, от которого у Уэнсдей поджались пальцы на ногах. — И кто бы мог подумать, что в тебе скрывается столько всего… интригующего? — поддел он её, ухмыляясь. — Пристегнись!

***

Ксавье съехал на обочину и припарковался за пушистыми елями, чтобы машину не было видно с дороги. Едва форд остановился, Уэнсдей откинула одеяло и торопливо расстегнула ремень безопасности. Она перебралась Ксавье на колени, садясь на него верхом и неистово впиваясь в его губы. Ксавье максимально далеко отодвинул сиденье и прижал её к себе ещё ближе, страстно отвечая ей на поцелуй. Уже знакомый пожар, разгорающийся в ней, опалил внутренности Уэнсдей, перекручивая что-то внутри. Она вцепилась в волосы Ксавье, наматывая их на пальцы и сильно натягивая, заставляя его сместить поцелуи к её шее. Он слегка прикусил её кожу, и Уэнсдей тихо всхлипнула. На Ксавье всё ещё было слишком много одежды. Он даже не снял с себя пальто. Уэнсдей сдёрнула плотную ткань с его плеч, исправляя эту несправедливость. Ксавье помог ей, торопливо стягивая рукава. Вслед за пальто на задний ряд сидений немедленно отправилась и его футболка, и её собственная вязаная жилетка. Дрожащими от нетерпения пальцами Уэнсдей принялась расстёгивать мелкие пуговицы на своей рубашке, проклиная собственный неудачный выбор одежды. — Позволишь? — спросил Ксавье, отводя её руки, а потом взялся за пуговички самостоятельно, действуя мучительно медленно. Когда рубашка полетела ко всей остальной одежде, Ксавье провёл ладонью по всему её телу, сначала обхватывая её лицо по линии челюсти, потом скользя по шее на грудь, талию и обнажённое бедро. Он смотрел ей прямо в глаза, и Уэнсдей, тяжело дыша, отвечала Ксавье прямым немигающим взглядом. Пожар внутри неё грозился перерасти в огненный смерч, способный спалить её полностью, без остатка. — Неужели мне это не снится? — тихо пробормотал Ксавье, и Уэнсдей едва сдержала фырканье. — Учитывая, что ты вся в белом, это кажется слишком неправдоподобным. Её белье сегодня действительно было белоснежным — и это было единственное, что на ней ещё оставалось. — Не снится, — сказала Уэнсдей. — А если не веришь на слово, я умею делать так больно, что тебе и в голову больше не придёт подобная глупость. Гораздо больнее банального щипка. — Но мы уже выяснили, что ты не можешь причинить боль мне, — его улыбка снова стала раздражающе самодовольной. — Если ты промедлишь ещё хоть минуту, я могу передумать! Ксавье притянул её к себе, целуя сначала в губы, а потом смещаясь к шее и нежно оттягивая зубами мочку её уха. Из горла Уэнсдей вырвался громкий стон, и она прижалась к нему ещё теснее и ближе. На этот раз Ксавье уж наверняка заметил, какая она влажная, — её тонкое кружевное белье промокло насквозь. Уэнсдей качнула бёдрами, чувствуя его возбуждение и грубое трение ткани его джинсов там, где она больше всего нуждалась в прикосновениях, а потом потянулась руками к молнии. Его руки немедленно обхватили её запястья, удерживая их на месте, и Ксавье снова прикусил её шею теперь гораздо ощутимее. — Нет, Уэнсдей, — прошептал он ей на ухо, опаляя кожу дыханием, от которого по всему её телу побежали мурашки, похожие на разряды электричества. — Мы не будем делать этого так в первый раз. Это не то, чего ты заслуживаешь. К тому же… Ему действительно повезло, что она была настолько дезориентирована из-за собственного желания! Иначе ему бы точно не поздоровилось! Уэнсдей грубо перебила Ксавье, с силой отталкивая его руки. — Ты издеваешься надо мной? — гневно прошипела она. — Девственность — это просто социальный конструкт, который патриархальное общество веками использовало, чтобы контролировать женщин! — К тому же, — повторил Ксавье с усмешкой, игнорируя её запальчивый тон, — у меня всё равно нет презервативов. Да чёрт бы его побрал! Она зарычала от злости, но потом снова потянулась к Ксавье, мстительно впиваясь ногтями в его спину и больно кусая его губы. В который раз за этот идиотский день ей придётся ему подчиниться? Будто желая ещё больше испытать её терпение на прочность, где-то в куче их одежды на задних сиденьях громко зазвенел телефон Ксавье (Уэнсдей не имела привычки таскать с собой мобильный). Сначала они игнорировали этот раздражающий звук, но тот, кто пытался дозвониться до Ксавье, был чересчур настойчив. На третьем звонке Уэнсдей сдалась и перебралась на пассажирское сиденье. — Ответь уже! — раздражённо сказала она. — И кому ты так срочно понадобился? Пока Ксавье искал это неумолкающее орудие пыток, прошло ещё два вызова. Наконец, он выудил телефон из внутреннего кармана пальто и с удивлением уставился на экран. — Это отец, — обескураженно произнёс Ксавье. Очевидно, Винсент Торп не слишком часто звонил сыну. Было что-то раздражающе закономерное в том, что его отцовские чувства внезапно проснулись именно в это абсолютно неподходящее время. Ксавье принял вызов, и Уэнсдей услышала гневный голос на том конце провода. Ей даже не приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова — Винсент Торп явно не сдерживал ни свой тон, ни свою ярость. — Где ты, позволь спросить, шляешься? — донеслось до неё. Поморщившись, Ксавье слегка убавил громкость, на мгновение отводя динамик от уха. — Просто гуляю, — сказал он таким спокойным тоном, словно не он всего лишь пару минут назад едва мог отдышаться. — Просто гуляешь? — прошипели из трубки. — Наверняка опять с Аддамс? Да чем она вообще успела так ему насолить? — Какая тебе разница? — голос Ксавье оставался невозмутимым. — Ты что-то хотел? — Барлоу сказала, что твоя машина пропала с парковки. Учитывая твои сегодняшние весьма любопытные видения и твою компанию, мне очень интересно, где именно ты соизволил гулять? — пророкотал Винсент Торп. Уэнсдей стиснула руки в кулаки. Какое гнусное предательство! Она ведь действительно почти доверяла директрисе после того, как та отдала ей Книгу Теней. И вот кто оказался её «связями», о которых она сказала Ксавье, — его отец? Да лучше бы они действительно отметили на карте место, где зарыты трупы, и подбросили её в полицейский участок! — Если ты немедленно не вернёшься в школу, я попрошу Барлоу исключить тебя, — продолжал плеваться ядом Винсент. — Не думаю, что она откажет мне в этой маленькой услуге. Ксавье заметно побледнел. — До Невермора больше часа езды, отец. Я недалеко от… — Я засекаю время, Ксавье, — перебил его Торп-старший. — Вам с твоей подружкой лучше бы поторопиться. Очевидно, Винсент немедленно отключился после этих слов. Ксавье откинул телефон на приборную панель, рыча от бессильной ярости. — Нам действительно стоит поторопиться, — сказал он, перегибаясь назад за их одеждой. — Отец не склонен шутить. Уэнсдей мысленно переломала Винсенту Торпу каждую из его двухсот с небольшим костей. В списке людей, которые раздражали её до смерти, отец Ксавье сегодня вышел на почётное первое место.