Серебряный пёс

Уэнсдей проснулась рано от назойливого писка где-то в недрах своей тумбочки. Она даже не сразу поняла, откуда доносился звук. Инид проворчала нечто не слишком вразумительное о придурках-братьях и их дурацких шутках, а потом перевернулась на другой бок и снова заснула крепким сном. Видимо, детство в небольшом доме с кучей шкодливых братьев вырабатывало привычку спать под любой шум и грохот. Либо это было еще одной из многочисленных особенностей оборотней. Когда сознание Уэнсдей слегка начало осознавать окружающий мир, она поняла, что этот звук издает ее телефон. Она была готова мучительно убить Торпа, если это его рук дело. Если под предлогом включения музыки он осуществлял коварный план по лишению ее самых лучших предутренних часов сна, то ее месть будет сладкой и безжалостной. Когда после долгих спросонья поисков Уэнсдей, наконец, достала телефон, она увидела, что звук был сигналом новых сообщений со все того же неизвестного номера. Ей прислали не меньше двадцати снимков Ксавье: как он по крыше забирается на балкон Офелия-Холл, как барабанит в окно, как открывает створку и как заходит внутрь — подробная покадровая съемка его проникновения в их с Инид спальню. На этот раз неизвестный, кем бы он ни был, не написал ни одного сопроводительного сообщения. Уэнсдей отбросила телефон на подушку, чувствуя, как внутри нее закипает праведная ярость. Она должна была вычислить этого шпиона и поговорить с ним по душам. Выяснить, что ему нужно. Вытрясти из него душу, если потребуется. И на этот раз ее таинственный преследователь сильно просчитался. Эти фотографии были сделаны под таким ракурсом, что их невозможно было сделать с земли. Ксавье явно снимали из какого-то окна. Балкон Офелии-Холл выходил на ту же сторону, что и спальни других студентов. Если правильно вычислить угол съемки, то можно было найти логово ее преследователя. И Уэнсдей собиралась заняться этим прямо сейчас. С верным Вещью на плече и складным биноклем в сумке Уэнсдей отправилась прямиком под окна их общежития. Она внимательно сверилась с фотографиями. Мужскую половину общежития, расположенную слева, Уэнсдей сразу исключила: фотографии были сделаны с правой стороны. Значит, ее тайный преследователь с большой вероятностью был девушкой. Она задрала голову и начала рассматривать окна. Нужное ей располагалось явно выше третьего этажа. Уэнсдей более точно рассчитала угол, с которого сфотографировали Ксавье, чтобы сузить поиски. В подозреваемых осталось по три-четыре окна на двух этажах: четвертом и пятом. Нужный этаж было вычислить просто: достаточно подняться на необходимый и посмотреть в коридорное окно. Уэнсдей тихо, чтобы не разбудить никого из спящих студентов, забралась по лестнице на четвертый этаж и подошла к узкой бойнице. Нужная высота была найдена. По ее подсчетам окна подозреваемых находились в одной из трех комнат. — Вещь, сможешь незаметно проследить, когда на этаже никого не будет? Ее верный помощник показал большой палец. Уэнсдей оставила его следить за дверьми, а сама ушла, чтобы не привлекать лишнего внимания. Первый урок был занудным повторением пройденного материала, и Уэнсдей едва не уснула прямо за партой — от скуки и недосыпа. Но когда объявили перерыв и она вышла из душного кабинета, сон тут же пропал — Вещь дожидался Уэнсдей в коридоре, нетерпеливо постукивая пальцами. — Я нашел ее! — успела разобрать она, прежде чем Вещь пустился бегом в сторону общежитий. Уэнсдей знала, что опоздает на ботанику, но расследование слишком будоражило ее, чтобы отложить его на потом. Она, перепрыгивая через ступеньки, побежала за своим другом. Вещь привел ее на нужный этаж к одной из дверей и уверенно показал на нее пальцем. — Я все проверил, — гордо простучал Вещь. — Это она. Небольшая манипуляция с замком, и Уэнсдей оказалась внутри комнаты. Она огляделась. С потолка свисали многочисленные бумажные журавлики-оригами и японские фонарики. На стенах висели картинки с изображениями котиков, а на полках рядом с книгами стояло не меньше десятка фарфоровых фигурок этих же животных. Кровать была отгорожена ширмой с изображением цветущей сакуры. С левой стороны вещи отсутствовали. Лучше и придумать нельзя — ее подозреваемая жила одна. Уэнсдей подошла к широкому окну и сверилась с фотографией. Это было то самое место. — Посмотри сюда! — позвал ее Вещь. Уэнсдей зашла в нишу, где стоял письменный стол хозяйки комнаты, заставленный статуэтками котов. Среди них стояла фотография в нежно-розовой рамке. На снимке была миловидная девчушка примерно лет пятнадцати в традиционном японском кимоно. Рядом с ней стояли мужчина и женщина — очевидно, ее родители. На руках низенькой матери лежала толстая трехцветная кошка. Вещь раскрыл один из ящиков стола, и на лице Уэнсдей расцвела торжествующая ухмылка: внутри лежал театральный бинокль и парочка фотографий с изображением ее самой рядом с Тайлером. — Хорошая работа! — похвалила она Вещь, и ее друг чуть не сделал сальто на месте от радости.

***

Благодаря подписанным тонким почерком тетрадкам Уэнсдей легко вычислила имя и расписание хозяйки комнаты. Ее подозреваемой оказалась девушка с курса на год младше: Кумико Танэко. Аудитория, в которой проходило занятие Кумико, находилась неподалеку от входа в оранжерею, в которой проходил урок ботаники, и Уэнсдей собиралась поймать девчонку для разговора сразу, как закончится урок. Новая учительница ботаники мисс Флиттон лишь мельком посмотрела на опоздавшую и продолжила вести занятие. Уэнсдей уселась на свое место рядом с Ксавье. Он с любопытством посмотрел на нее. — Где ты была? — Неважно, — отмахнулась Уэнсдей, раскрывая тетрадь. Ботаника с мисс Флиттон была больше похожа на живопись. Вместо рассказа учебного материала о растениях, она только и делала, что зарисовывала корни, почки, листья, цветы и бесконечные схемы продуцирования ядов в зависимости от среды обитания. Ксавье от скуки оживлял нарисованное — в его тетради цветы и травы шевелились, как на ветру. Когда ему надоело и это, Ксавье стал рисовать на полях семена, а потом заставлял их прорастать и превращаться в цветущие растения. Уэнсдей с любопытством наблюдала, как нарисованный простым карандашом бутон лопается и обнажает нежные лепестки. Ксавье определенно совершенствовался в своем умении. Почти все в классе болтали друг с другом, а учительница не обращала на разговоры никакого внимания. Уэнсдей тоже отложила тетрадь и ткнула Ксавье локтем, привлекая его внимание. Ей стоило спросить еще вчера, но Торп застал ее врасплох своим внезапным появлением. — У меня есть к тебе вопрос, — сказала она. Ксавье повернулся к ней и вопросительно поднял брови. — Ты говорил с кем-то о Крэкстоуне? — спросила Уэнсдей. Ксавье нахмурился. — Ты имеешь в виду, рассказывал ли я, что безжалостная Уэнсдей Аддамс спасла мне жизнь? — Нет, — Уэнсдей почти закатила глаза. — Вообще о чем-либо, случившемся той ночью? — Отец за месяц вынужденных каникул достал меня расспросами об этом, если честно, — Ксавье поморщился. — Больше вроде я никому ничего не говорил. Уэнсдей перевела на него удивленный взгляд. Либо она ошиблась, либо Ксавье не подвергся песне сирен… Что-то было не так. — И ты не почувствовал ничего необычного? — уточнила она. — Нет, о чем ты вообще? — недоумевал Ксавье. Уэнсдей посмотрела на него пристальным оценивающим взглядом. В прошлом году она сильно ошиблась, отвергнув его помощь. И Ксавье определенно доказал, что он достоин ее доверия. К тому же он был не глуп и видел вещие сны. Он мог быть полезным союзником в ее расследовании. — Я не могу говорить о той ночи с кем-либо, кто не знает, что тогда случилось. Инид тоже. — Что значит: не можешь? — на переносице Ксавье пролегла глубокая морщинка. — Буквально. Физически. Не хватает воздуха. Язык будто прилипает к небу. Инид не слушались пальцы, когда она пыталась написать о Крэкстоуне в своем блоге. — Это странно… — протянул Ксавье. — Никогда не слышал ничего подобного. Уэнсдей придвинулась ближе и прошептала: — У меня есть кое-какое предположение, но я не хочу говорить здесь. Ксавье понимающе посмотрел на нее и ненадолго задумался. — Приходи вечером в мастерскую, — предложил он. Уэнсдей кивнула и вернулась к рисованию схем мисс Флиттон. Когда урок закончился, она торопливо собрала тетради и направилась к аудитории, из которой, как она полагала, должна была выйти ее подозреваемая. Уэнсдей рассматривала учеников, которые проходили мимо нее, когда, наконец, увидела нужную ей девчонку. Она была хрупкой и худенькой с характерными для японок чертами лица, волосами по плечи и длинной густой челкой, закрывающей пол-лица. Именно благодаря прическе девчонку было легко найти в толпе: ее черные волосы были нелепо высветлены клоками до бесцветно-белого цвета. — Кумико! — окликнула ее Уэнсдей. Раскосые глаза девушки испуганно распахнулись в узнавании, когда она увидела, кто ее зовет. Кумико развернулась на месте и побежала прочь в противоположную сторону. Уэнсдей, расталкивая студентов, бросилась за ней. Кумико повернула направо, Уэнсдей не отставала. Она нагнала ее в безлюдном ответвлении коридора и схватила за руку. Болезненный разряд прошил все тело Уэнсдей, и неотвратимый водоворот видения полностью захватил ее. Сначала она увидела Кумико рядом с Тайлером. Ее красивое шифоновое платье было заляпано чьей-то кровью, а глаза распахнуты от ужаса. Тайлер стоял к ней спиной, закрывая девушку своим телом, широко раскинув руки и скалясь. Их лица освещали разноцветные всполохи. Тайлер зарычал и метнулся вперед, в прыжке превращаясь в хайда. Уэнсдей не могла пошевелиться — застыла от удивления. Насколько она знала, Тайлера увезли в колонию для изгоев и вряд ли его когда-нибудь отпустили бы на волю. Каким образом он мог оказаться рядом с Кумико и, судя по всему, на свободе? Внезапно картинка сменилась. Деревья голыми черными скелетами окружили Уэнсдей. Она знала это место — именно здесь Тайлер пытался убить ее в ночь кровавой луны. Клочковатый снег еще не начал таять, но значительно осел. Уэнсдей услышала чей-то испуганный вопль, а потом мимо нее вперед спиной пролетела Кумико, словно отброшенная прочь кем-то очень сильным. Девушка со всей силы врезалась в дерево и отключилась. Ее челка, наполовину белая, наполовину черная, покраснела от крови, вытекающей из раны на голове. Кумико выглядела мертвой. Уэнсдей оглянулась, желая увидеть ее убийцу, но все вокруг снова поплыло, и она успела рассмотреть только огромные размеры нападавшего и его длинные когти. Когда Уэнсдей пришла в себя, Кумико, конечно же, уже сбежала. Зато у входа в коридор стояла директриса Барлоу. Уэнсдей моргнула, прогоняя образ окровавленных волос девушки, и поднялась на ноги, стараясь сохранять достоинство и невозмутимость. Директриса с непроницаемым лицом наблюдала за ней, прислонившись к стене. Несмотря на то, что в помещении было довольно жарко, Уэнсдей с удивлением отметила, что руки Барлоу снова обтянуты длинными кожаными перчатками. — Вам нужна помощь, мисс Аддамс? — ровным тоном спросила директриса. — Нет, все в порядке. Уэнсдей развернулась на месте и пошла в противоположном направлении, чувствуя внимательный взгляд на своем затылке.

***

После уроков Уэнсдей отправилась к Юджину, чтобы отдать ему рождественский подарок и заодно проверить свою теорию. Ей показалось, что Юджин был слегка не в настроении. Он чистил использованные медовые рамки с таким видом, будто о чем-то тревожился. Вместо обычного безмятежного и улыбчивого выражения на его лице застыла озабоченность. Он то и дело хмурился и тяжело вздыхал. — У тебя что-то случилось? — спросила его Уэнсдей. Юджин слегка вздрогнул и удивленно посмотрел на нее, а потом отрицательно потряс головой и улыбнулся: — Нет-нет! Просто за месяц здесь накопилось столько дел. Уэнсдей подтащила себе стул и села напротив. Она взяла одну рамку из кучи других, испачканных воском, достала из сумки складной нож и принялась скоблить дерево. — Что нового в Джерико? — спросила Уэнсдей. — Кажется, избрали нового мэра? Семья Юджина жила в пригороде Джерико, так что он был в курсе всех последних новостей. — Да, — Юджин нахмурился. — Питер Грин. Бывший судья. Мама с ним работала. Он ей совсем не нравится. — Почему? — заинтересованно спросила Уэнсдей. — Мама говорит, он мутный. Республиканец старой закалки. Раньше он ненавидел изгоев, вечно критиковал правительство за чересчур мягкую политику в отношении нас. И финансировал «Мир пилигримов». А теперь, в ходе своей предвыборной кампании, сменил риторику до неузнаваемости, рисуя себя едва ли не лучшим другом Невермора. Потому что городу нужны деньги. — А кто стал новым шерифом? — Шерифа Галпина не лишили должности. Уэнсдей едва не выронила от удивления нож. Как получилось, что Донован Галпин провалил расследование массовых убийств в прошлом году, но не потерял свое место и преспокойненько продолжал работать главным шерифом Джерико? Почему у избирателей не возникло к нему никаких вопросов после того, как вскрылась правда о его сыне? Видимо, изумление так явно отобразилось на лице Уэнсдей, что Юджин усмехнулся и сказал: — Многие не верят, что монстром был Тайлер. Он же всегда был так мил со всеми. Ксавье всегда видел Тайлера насквозь. А эти простодушные жители маленького городка повелись на фальшивку, как когда-то повелась Уэнсдей. Раз Тайлер каждый день наливал им кофе и мило улыбался, значит, не мог так жестоко убивать собственных соседей. Это было глупо и иррационально: бояться изгоев из Невермора и выгораживать настоящего убийцу, умеющего всего-то хорошо маскироваться, но Уэнсдей давно привыкла, что многие люди не слишком-то дружат с логикой. Уэнсдей пробыла с Юджином около часа, пока не закончились все медовые рамки. Они обменялись подарками (Уэнсдей получила от друга большую банку меда). Что же касалось ночи кровавой луны, Юджин, в отличие от Ксавье, не мог говорить о Крэкстоуне свободно также как Инид и сама Уэнсдей. Три из четырех. Она должна выяснить, почему Торп был исключением.

***

Уэнсдей сидела за столом в своей комнате, перебирая написанные страницы своего нового романа. Инид ушла на свидание с Аяксом, оставив ее в одиночестве. Ей стоило написать хотя бы пару страниц, но Уэнсдей не отпускала эта ситуация с Крэкстоуном. Она была уверена, что причиной того, что студенты не могли рассказывать о случившемся той ночью, была песня сирен. Но кто был выгодополучателем этой истории? У сирен должен был быть заказчик. Зачем кому-то было скрывать правду от общества? Было ли это ради защиты Невермора от скандала или кто-то хотел замести следы преступления? Действовала ли Лорел Гейтс в одиночку или ее действия являлись частью чьего-то грандиозного плана? Было что-то ироничное в том, что у этой маньячки оказалась банальная аллергия на пчел. Она скоропостижно скончалась через несколько дней после той ночи от анафилактического шока. К сожалению, это означало, что Лорел унесла свои тайны в могилу. Тайлер же был только пешкой в ее большой игре. Она лишь кормила его сказками о мести изгоям за его несчастную мамочку, но не спешила делиться секретами. Но если Лорел была частью чего-то большего, могли ли ее подельники снова попытаться использовать Тайлера и вытащить его из колонии? Расследовать происходящее стало бы гораздо проще, если бы ее видения не были такими хаотичными и бесполезными. Если бы Уэнсдей могла их контролировать или вызывать по собственной воле. Она с раздражением подумала о Гуди. Даже Книга Теней ее предка, которую использовала Лорел для оживления Крэкстоуна, пропала. Когда Уэнсдей пришла в склеп после того, как все немного поутихло, книги уже не было. И почему она не догадалась забрать ее, когда уходила, преследуя Лорел, Тайлера и пилигрима-полузомби? Видение застало Уэнсдей врасплох и напомнило ей слова матери. Она должна была научиться не просто плыть по течению и довольствоваться тем, что ей дают. Какой толк в ее способностях, если они показывают ей лишь какие-то обрывки прошлого или будущего! Почему она увидела смерть Кумико, но не видела ее убийцу? Был ли это Тайлер? Этот монстр действительно был похож на хайда, но если это был Галпин, почему он защищал Кумико в первой части ее видения? Как он смог сбежать из самой охраняемой в стране тюрьмы? Действовал ли он в одиночку или кто-то помогал ему? Видение давало больше вопросов, чем ответов. Опираясь на увиденное, Уэнсдей даже не могла с уверенностью сказать, что Кумико убил хайд. Видение показало ей очередного монстра, но какого именно разобрать не позволило. По правде говоря, она не была наверняка уверена даже в том, что Кумико в ее видении действительно погибла. Возможно, она была лишь серьезно ранена и потеряла сознание. Уэнсдей была очень зла. С тех пор, как Гуди пропала и перестала направлять ее видения, они стали еще большими пустышками, чем раньше. Уэнсдей не могла понять, ни почему она видит именно это, ни как она могла использовать полученную информацию, ни что ей делать, чтобы изменить существующее положение вещей. Уэнсдей были нужны знания. И она была готова добыть их любыми путями. Телефон на тумбочке внезапно зазвонил, отрывая от размышлений. Ее младший брат не выдержал и двое суток после того, как Уэнсдей уехала. Она взяла трубку с намерением попрощаться как можно скорее. В конце концов, день клонился к вечеру, и она уже собиралась идти к Ксавье. — Пагсли, — констатировала она вместо приветствия. — Уэнсдей! — голос ее брата звучал слишком громко, и она слегка отодвинула телефон от уха. — Как прошел первый день? — Ты действительно звонишь просто, чтобы узнать, как у меня дела? — спросила она прохладным тоном. — На самом деле я хотел рассказать о своих, — голос Пагсли дрожал от нетерпения. — Мэгги очень понравился мой подарок! Уэнсдей досадливо потерла лоб рукой, топорща челку. Она надеялась, что уехав из дома, наконец-то избавилась от вздохов и причитаний своего младшего брата об этой девчонке. Зря она разрешила ему звонить. — Это невероятно ужасающая новость, — саркастично прокомментировала Уэнсдей. — Да! — обрадовался Пагсли. — Мы разговорились, и знаешь, что я узнал? — Понятия не имею. — Помнишь, я говорил, что мать Мэгги работает в исправительной колонии? — Пагсли сделал театральную паузу. — Так вот, она работает не просто в колонии. Она научный сотрудник в колонии для особо опасных изгоев. Круто, правда? Уэнсдей моргнула. Мир же не может быть настолько тесен? Пагсли, не дождавшись от нее никакой реакции, продолжал вываливать новую информацию. — Она изучает редких изгоев, которые считаются неспособными себя контролировать. У них там есть парочка суккубов, берсерк, а примерно месяц назад им привезли хайда! Слышала о таких? Они реально настоящая редкость для исследователя! Те еще мастера прятаться, как ты можешь догадаться! Ну, круто же? Или может. Уэнсдей села на кровать. Она не понимала, почему это вдруг выбило ее из колеи. На самом деле ей бы хотелось, чтобы Тайлер Галпин навсегда исчез из ее жизни. Невыносимое чувство предательства до сих пор обжигало ее. А теперь видения, кажется, говорили, что он может сбежать от матери подружки ее брата? — А знаешь, что самое интересное? Мэгги сказала, что они там исследуют, можно ли их сделать более предсказуемыми! Или эта безумная женщина просто отпустит его на свободу, посчитав безобидным. Только вот Уэнсдей знала ему цену. Этот милый мальчик, притворявшийся ее другом, был предателем и удивительно хорошим актером. — Мне пора, Пагсли, — попрощалась она. Кажется, брат что-то возразил, но Уэнсдей уже не слушала. Она нажала на кнопку отбоя и отбросила телефон на кровать, будто он вдруг превратился в милое пушистое разноцветное нечто. Если Тайлера легально выпустят из тюрьмы, и он заявится в Джерико, она глаз с него не спустит, пока тот не оступится. А он обязательно оступится. Уэнсдей была в этом уверена. Она помнила, что Тайлер сказал ей в полицейском участке. Хайд захочет снова убивать, захочет ощутить страх своих невинных жертв на языке. И она будет наготове. Она найдет способ жестоко отомстить ему за все, что он сделал. И выяснит, замешан ли он в чем-то большем. Может, она все-таки сможет извлечь пользу из своего видения. Уэнсдей уже знала, что именно Кумико следила за ней. Теперь она знала и то, что они с Тайлером будут заодно, когда придет время. По крайней мере, пока он не выйдет из себя и не убьет ее, если это на самом деле было (будет?) его лап дело. А пока ей нужна информация. Нужны книги. Ксавье! Ей нужно расспросить Ксавье! Конечно, его видения совсем не такие, как у нее. Они приходили во сне, а не наяву. Но, возможно, и он мог рассказать что-нибудь полезное?

***

Зайдя внутрь сарайчика, служившего Ксавье художественной студией, Уэнсдей с удивлением огляделась. Его мастерская перестала быть выставкой бесконечных рисунков монстра. Вернее, рисунков в ней вообще почти не осталось. В дальнем углу стояла та самая картина, на которой была Уэнсдей, играющая на виолончели. Еще пару полотен изображали парящего черного ворона. На маленьком клочке бумаги, приколотым к стене канцелярской кнопкой, был карандашный набросок — такой смазанный, что Уэнсдей не могла разобрать, что там изображено. Ксавье сидел напротив него и рассматривал с таким видом, будто в рисунке был какой-то невероятный скрытый смысл. — Что это? — спросила Уэнсдей, заглядывая через плечо Ксавье. Он перевел на нее немного затуманенный взгляд. Волосы падали Ксавье на лицо мягкими прядями и лезли в глаза, но сегодня он почему-то не забирал их. — На самом деле я и сам не знаю, — задумчиво произнес он. — Эта штука снится мне почти каждую ночь, и я никак не могу разобрать, что это. Попробовал перенести на бумагу, но это не сильно помогло, как видишь. — Кажется, это животное? — предположила Уэнсдей. — Или оборотень. Или очередной монстр. Или даже человек, стоящий на четвереньках, — Ксавье пожал плечами. — Может, в следующий раз я смогу разглядеть больше деталей и выясню это. — А ты можешь контролировать их? — полюбопытствовала Уэнсдей. — Свои сны. Ксавье поднялся со стула и принялся оттирать руки от карандаша. Было видно, что он внимательно раздумывает над ответом. — Отец говорит, что видения как волны. А медиум должен уметь дрейфовать по ним, вроде как серфингист, — он посмотрел на Уэнсдей, закусив губу. — У меня пока редко выходит оседлать волну, если можно так выразиться. Чаще меня болтает, как щепку. Поэтому сны такие нечеткие. Или обрывочные. Волны и серфингист… Звучало гораздо лучше приручения кошек из версии ее матери. И даже немного походило на наставления Гуди. Впрочем, проблемы Ксавье были такие же, как у нее самой. Более удачная аналогия не сильно-то ему помогала. — В прошлый раз, когда у меня получилось немного сосредоточиться, я увидел смерть Кинботт, — плечи Ксавье печально опустились. — Но я не видел ее убийцу, только располосованное лицо. Он небрежно бросил грязную тряпку на стол и сел рядом на высокий табурет. Уэнсдей молча смотрела на него, не понимая, ждет ли он от нее сочувствия, которого она не могла ему дать. В конце концов, смерть приходила за каждым. Смерть Кинботт была, конечно, несправедливой и преждевременной, зато хотя бы необычной. Гораздо лучше умереть от когтей редкого чудовища, чем скончаться от старости и немощи в собственной постели. Только вот Уэнсдей сомневалась, что это могло утешить Ксавье, поэтому и помалкивала. На самом деле она хотела расспросить его о видениях поподробнее. Возможно, даже попросить помощи, если Ксавье сможет объяснить, что значит это его «сосредоточиться», которое помогло увидеть смерть Кинботт. Но Уэнсдей чувствовала, что момент был совсем не подходящим. А она не хотела спугнуть его и потерять один из немногих источников информации. — Иногда я не могу даже отличить обычные сны от видений, — пробормотал Ксавье. — У тебя в этом смысле есть неоспоримое преимущество. Ты всегда знаешь, что видение — это видение, а не бред твоего воспаленного сознания. — Но разница все же есть? — с любопытством спросила Уэнсдей. Ксавье задумчиво потряс головой, отчего волосы упали ему на лицо. — Не знаю, как объяснить… Видения… Они более яркие, более осязаемые. В прошлом году я стал их видеть гораздо чаще и лучше отличать от снов. Рисование тоже помогает. Обычно, если я могу детально изобразить то, что увидел во сне, значит это был не просто сон. Уэнсдей кивнула на смазанный рисунок. — Тогда почему ты думаешь, что это… существо не было просто сном? Если ты не видишь его четко? — Не знаю. Просто чувствую это. Ксавье вздохнул и развернулся к ней всем корпусом. — Я провел эксперимент, — он поморщился. — Позвонил другу в Нью-Йорк и тоже не смог сказать о Крэкстоуне ни единого слова. Это было довольно крипово. Значит, дело было не в Ксавье, а в его отце? — Я подозреваю, что в этом замешаны сирены, — сказала Уэнсдей. — Кто-то хотел скрыть события той ночи, запретить студентам распространять информацию и для верности использовал их песню. Но я не понимаю, почему ты смог разговаривать с отцом. Ксавье удивленно посмотрел на нее. — Он приезжал сюда, помнишь? На следующее утро, — Ксавье поежился. — Привез адвокатов, чтобы уладить все с моим арестом. Уэнсдей совсем этого не помнила. Немного подумав, она поняла, что вообще плохо помнила то утро, будто ее память кто-то небрежно стер тряпкой, как мел с доски, оставляя грязные разводы поверх нечетких отпечатков воспоминаний. — Возможно, именно тогда это случилось, — протянула Уэнсдей, чувствуя легкое головокружение, словно она стояла на краю пропасти. — Но почему они просто не сделали так, чтобы мы забыли о той ночи? — недоуменно спросил Ксавье. — Или… Неужели не безопасней было бы запретить нам говорить о Крэкстоуне вовсе? — Я не знаю. Может, такое внушение сложнее сделать? Я хотела спросить об этом Бьянку. Уэнсдей встала и задумчиво прошлась по мастерской Ксавье, разглядывая листы с неясными набросками, раскиданными по столу вперемешку с кусочками угля и карандашами. В ее теорию вполне правдоподобно вписывался такой вариант, если принять во внимание, что Винсент Торп приехал в Невермор к сыну раньше и смог узнать о случившемся из первых уст. Интересно, он подвергся песне сирены вместе с учениками? Это было вполне вероятно. — Зачем вообще кому-то нужно, чтобы о Крэкстоуне никто не узнал? — нарушил ее мысли Ксавье. Действительно, зачем? Кто бы пострадал от того, что общественность узнала о маньячке-норми, пытавшейся изничтожить целую школу подростков-изгоев? Если это было для их собственной мнимой безопасности, кто бы подписался под таким неоднозначным решением? Политики, которые делают вид, что никакой дискриминации и ненависти не существует, предпочитая заметать мусор под ковер? Власти Джерико во главе с новоизбранным мэром, которым пришлось бы объясняться с избирателями, что хоть и были не прочь запереть всех изгоев в клетки, как животных в зоопарке, но вряд ли бы обрадовались массовым убийствам детишек? Шериф Галпин, который вовсе не лишился после всего случившегося ни поддержки избирателей, ни своей должности и определенно желавший скостить срок своего сыночка-монстра, убрав из списка его преступлений покушение на убийство нескольких сотен несовершеннолетних изгоев? Или все же это было частью другого преступления? Чьего-то грандиозного плана? Возможно, политики не стремились защитить учеников Невермора. Возможно, кто-то желал навсегда избавиться от школы для изгоев и не хотел наводить на себя подозрения раньше времени? Уэнсдей вдруг вспомнила свое видение, которое получила на каникулах во время своей маленькой вылазки. Что главный редактор «Сплетника» говорил, когда отказывал Шерил в публикации? Мы действуем сообща. Если нас просят не публиковать это, значит так нужно. Могли это быть те же люди, что фактически лишили студентов Невермора возможности распространять информацию о покушении на их собственную жизнь? — Не знаю, кто это, — произнесла Уэнсдей вслух, рассматривая кружащего над высохшим лесом черного ворона, изображенного на картине Ксавье. — Но этот человек настолько влиятелен, что смог заткнуть Сплетник. Я нашла неизданную статью в столе Шерил. — Журналистки, что написала ту статью? — недоумевающе переспросил Ксавье. — Именно, — и Уэнсдей рассказала Ксавье о тексте, найденном в ее ящике, и о своем видении. — Готова отдать голову на отсечение, что все это связано между собой. — Но Сплетник же находится в другом штате! Почему ты так думаешь? Уэнсдей пожала плечами. Она не могла обосновать свое мнение рациональным способом. Но она чувствовала невидимые нити, связывающие Сплетник со всей этой историей. И, пожалуй, впервые в жизни она полностью доверяла своим чувствам.