Une image de notre amour

Ветер бьет по хрустящим листам, срывая желтоватые краски с тоненьких веток деревьев. Засохшие экспонаты будущего гербария летят по улицам, очерчивая резными краями влажные дороги. Их подбирает маленький ребенок, что осторожно хлюпает по огромным лужам. Прохлада поздней осени касается его милого дождевика. Резкий порыв ветра смешно приподнимает оранжевый капюшон, который по обыкновению больше на парочку размеров, и надевает на крохотную голову. Звонкий смех заполняет мокрую серость города, а ветер врезается в кучу яркой палитры, что совсем пожухла и теперь расстилается легким ковром по темным тротуарам, чтобы раскрасить мгновенье прекрасным пестрым полотном. Лента воздуха продолжает свой непредсказуемый маршрут и дальше. Она будет подниматься, врезаться, бить по листве, но сейчас останавливается подле небольшого пластикового окна университета. Хлесткий удар по стеклу, выуживает громкий вздох. Арсений устало трет переносицу, метаясь в мыслях. Кажется, последний месяц выдался непривычно томным. И, наверное, основная причина кроется не в бесконечных бумагах и лекциях. Времени на привычный ритм работы вполне достаточно, потому выбирать между отдыхом и очередным отчетом не приходится. Причина совершенная другая. Свободные часы во Франции он занимал прогулками по прекрасным витиеватым улочкам, даже Москва не стала для него исключением, только пустота размышлений внезапно раскрасилась навязчивыми картинками. Природа и живые полотна вокруг становятся не интересны, когда перед глазами возникают образы молодого парня, а искренний смех ласкает уши. Арсений недоуменно хлопал ресницами, пытаясь сфокусировать внимание на окружающей архитектуре и людях, но в каждом лице он находил лишь зеленые глаза с прекрасным блеском, кудрявые волосы и пухлые розовые губы. Рассудок кричал о чем-то невнятном, то ли стараясь отгородить, то ли подталкивая к действию. Но к какому действию? Арсений, безусловно, ощущал комфорт рядом со студентом, но так было практически со всеми. Возможно, неожиданное желание открыться, сказать то, что не требует обозначения в формальном диалоге, упомянуть о личном, которое так болезненно для него, навевают смутные сомнения на этот счет. Это чуть пугает, но точно не решает проблему зацикленности. Все же идти по тротуару с кофе, вновь задумываясь об Антоне, его предпочтениях и выразительных особенностях, не стоит, потому что выскальзывающий из ладони стаканчик и близко проезжающая машина могут сильно подставить. Арсений глупо улыбнулся несуразному, но веселому воспоминанию, надев очки. Их знакомство, навязанные общие обязанности, неоправданное понимание друг друга — любой из этих пунктов разница с адекватно выстроенными отношениями между преподавателем и студентом, если отталкиваться от первой встречи, уж точно. Наверное, мозг и моральные нормы сошлись на единой границе и теперь активно терроризируют рассудок. Арсений ловит себя на том, что его не устраивают должностные отношения — ему нужно больше. Он понимает, что хочет исправить все, чтобы нежданная совесть отстала. Арсений растягивает губы довольно и встает со стула. Если Шастун согласится хотя бы формально попытаться привести все в дружеские отношения, то Попов будет спасен. Плана нет, но Арсений обязательно соотнесет все нужное в эти пустые колоночки чуть позже. Наспех сложив документы и ноутбук в тонкую сумку, он бредет к выходу. Внутри мечется что-то странное, отличное от легкости или спокойствия после вполне разумного умозаключения. Оно клокочет в ребрах, будто стуча о твердые кости, предупреждая. Он заносит руку над выключателем и обводит взглядом пустую аудиторию. Ничего не забыл. Почему же чувство неудовлетворения донимает разум до сих пор? Свет гаснет в одно мгновенье, а ноги наконец переступают порог. Длинный коридор заволокло холодом и темнотой, что навеивает еще более непонятные ощущения. Внутри дребезжит недосказанность. Возможно, не готовый план действий так сбивает его, а, возможно, мрак поздней осени и Москвы так сказывается. Размышления не укладываются в голове и лишь призрачная вера в хороший исход и, кажется, правильный путь на тропинке от навязчивых мыслей, держат вполне нейтральный настрой, не позволяя уйти в уныние. Осторожно закрыв дверь, Арсений прищуривается и вставляет ключ в замочную скважину. Внезапная трель, похожая на мелодию телефона, разрезает тишину. Он дергается, оставляя ключ в замке, и быстро хлопает по карманам. В правом кармашке нащупывается что-то схожее с квадратным тонким металлом. Выудив смартфон из брюк, Арсений смотрит на потухший экран, пока где-то совсем рядом играет примитивный рингтон айфона. Он засовывает телефон обратно и открывает дверь в аудиторию. В темноте помещения светится смартфон, что надрывается от входящего звонка. Арсений подходит к первой скамье ближайшего ряда и берет слегка подрагивающий телефон, принимая вызов. — Да? — неуверенно произносит он. — Здравствуйте! — воскликнул кто-то, а после замялся на секунду, — Арсений Сергеевич? — Да, но это не мой номер и уж тем более не мой телефон, — усмехнувшись, уведомил Арсений. — Кто-то из студентов забыл, я так понимаю? — Извините, да, мой друг-идиот оставил его в, видимо, Вашей аудитории, — немного раздраженно объясняет человек по ту сторону, копоша чем-то на заднем фоне. — Могу узнать имя? — Я Дмитрий Позов. — Хорошо, Дима, а Ваш друг?.. — Арсений тактично откашливается. — Его фамилия? Кому телефон возвращать? — Шастун. Он был у Вас на дополнительных час назад где-то. Арсений медленно сглатывает. В голове тут же колется осознание того, что в любом случае им придется встретиться. А он не знает, что говорить. Как глупо это все! Арсений впервые так отчетливо ощущает тревогу и раздражение от нелепого подросткового непонимания. Он уже не юноша с наивным взглядом, но это волнение в груди предательски щекочет нервы. Забрать телефон может и Позов, но шанс такого исхода событий маловероятен, и в целом он не имеет права отдавать телефон студента третьим лицам. Арсений надеется на самые абсурдные варианты развития событий. Страх столкнуться с неуверенностью в голосе слишком живой. Может, в группе есть еще один «Шастун», который ходит к нему на дополнительные занятия? Абсолютный бред. — Дмитрий, — со вздохом начинает Попов, — а имя? Курс в конце концов? Позов на минуту замолчал, шепотом переговариваясь с кем-то на заднем плане. — Антон Шастун, второй курс, — произносит другой, до боли знакомый голос. — Еще раз здравствуйте, Арсений Сергеевич. Я могу забрать телефон в течение двадцати минут? — Антон? — словно в беспамятстве спрашивает Попов. — Да, вроде, — усмехается студент и, Арсений уверен, что сейчас он комично пожал плечами. — Разумеется можете. Я подожду вас возле входа в институт или мне лучше подъехать к Вам, или к Диме? Скажите адрес. На улице холодно, да и темно уже… — Арсений Сергеевич, все в порядке, — обрывает Антон сквозь улыбку. — Мы сейчас в общежитье рядом совсем, так что я могу сам подойти. — Да, хорошо, тогда я буду ждать Вас возле главного входа. — Спасибо, до встречи, — его слова прерываются коротким гудком. Арсений облегченно выдыхает и произносит тихое: «До встречи», в пустоту темной аудитории. На губах возникает кроткая улыбка. Он отрывает смартфон от щеки, аккуратно выключая дисплей. Неровное дыхание слегка кружит рассудок, но необъяснимая тревога уходит на задний план, сменяясь трепетом, точно предвкушение перед первым свиданием. И к черту аналитику чувств. Они слишком неочевидны и противоречат устоям в голове. Арсений наконец выходит из помещения и закрывает дверь. Быстро провернув ключ, он спускается к гардеробу. В холле никого, лишь парочка одиноких лампочек горят среди пустоши огромного зала и уставшее, совсем блеклое лицо Любви Николаевны за стойкой. Она вежливо улыбнулась ему и уточнила о других преподавателях, что должны были уйти час назад. — Думаю, Вы можете идти домой. Куртка-то одна осталась, я, если что занесу в нужный кабинет, — снисходительно проговорил он, замечая в чужих глазах блики радости. — Вы просто чудо! — еще шире улыбнувшись, Любовь Николаевна встала со стула. — Вы мне скажите, куда занести — я сама дойду. — Ну что Вы… — Арсений Сергеевич!.. — одернула та. — Вы, конечно, прелестно услужливы, но мне лучше больше ходить. Здоровье, знаете ли. — Хорошо, — очаровательно улыбаясь, согласился Арсений. — Это куртка Павла Алексеевича, на первом этаже сто пятая аудитория. Вам точно помощь не нужна? — Арсений Сергеевич, а чего это Вы такой сговорчивый сегодня? И еще эта ваша улыбка довольная, — заговорщицки глядя на него, проговорила Любовь Николаевна. — Неужто на свидание какое намылились? Арсений усмехнулся, стараясь сдержать внезапный приступ громкого смеха внутри. Каверзный вопрос донельзя нелепый и, если эта обаятельная женщина пыталась выяснить причины расслабленного состояния, делая такого плана предположения, то она, безусловно, уверенна в себе и в своих догадках. Наверное, в любой из других моментов его никчемной жизни, он бы ответил лаконичное и честное «нет», но из уст вырвалось иное: — Я не знаю. — Значит, она еще не определилась со временем свидания, — тут же подхватила Любовь Николаевна, весело улыбаясь. — Знаешь, что я тебе скажу? — Что же? — хмыкнул Арсений, почему-то заинтересованный в продолжении. Женщина бросила озорной взгляд, сняла куртку с крючка и вышла из-за высокой стойки. Ее блестящая блуза и большая брошь с розочкой на мгновенье ослепили. Он моргнул и вновь посмотрел на Любовь Николаевну, немного отходя. Пышная фигура безумно шла миловидному личику с ярким макияжем, а хитрые отблески в глазах, предавали юношеского задора этой удивительной женщине. Она звякнула связкой ключей и подошла к Арсению. — Не нужно мямлить: девушкам такое не нравится. Нужно взять, — Любовь Николаевна неожиданно вцепилась в его локоть, крепко сжав, — вот так вот, притянуть к себе, — она грубо схватилась за талию Арсения и толкнула на себя, — и сказать: садись в машину, я довезу тебя до дома. А потом, как доедете, уведомить о встрече сегодня вечером, — уверенно заключила Любовь Николаевна. Арсений вытянулся, осторожно отстраняясь от крепких рук. Все же такое непотребное поведение, пусть и с желанием помочь, слегка пугало. Он широко распахнул глаза и сжал губы. Когда женщина наконец разглядела его ошалевшее лицо, она вопросительно нахмурилась. Неловкий смешок слетел с губ Арсения, а голова качнулась в немом согласии. — Ну и всё, — легко проговорила она, будто всей этой сцены до не существовало вовсе. — Чего это ты сжался весь? — Любовь Николаевна отцепилась от Арсения и несильно стукнула в плечо. — Жду приглашения на свадьбу. — Хорошо, — дежурно улыбаясь, подтвердил он. — Я, пожалуй, пойду. Арсений благодарно поклонился ей, аккуратно шагая к выходу. Нельзя сказать, что он был сильно удивлен, но, безусловно, все это выглядело донельзя странно. Когда громоздкая дверь со скрипом распахнулась и прохладный воздух бессовестно залез под пиджак, Арсений вспомнил о пальто, что сжимал в руке. В рассудке, словно железный стук ложек, гремели слова Любви Николаевны. Он повел плечами, смахивая крохотные снежинки, полотна которых растворятся уже через несколько часов в темных лужах. Несуразно натянув пальто, Арсений быстро застегнул единственную пуговицу и поправил ворот. Поразительно, как за несколько месяцев может измениться привычный взгляд на жизнь. Во Франции все шло своим чередом, медленно и неторопливо. Тогда Арсений мог полностью расслабиться и плыть по незамысловатому течению Сены, а сейчас каждый день что-то невероятное врывается в, как казалось, уже обыденный покой. И ему это точно нравится. Нравится ощущать так много, нравится видеть новые лица, которые не выглядят идеальными или высокомерными, нравится разговаривать обычным тоном, не пытаясь угодить. Наверное, Москва для него особенное место. Место... впечатлений? Может, Франция и ее красоты зацепили сердце, но потрясающие эмоции дороже эстетической составляющей. Они могут быть разными — это и есть истинное наслаждение от жизни, что так желанно для Арсения. Конечно, расстаться с чудным Парижем было сложно, но перспективы и непредсказуемость вечно гудящей Москвы отчетливо стучали по нитям здравого смысла, толкая в бездну притягательной неизвестности. Ледяной воздух вгрызается в шею. Арсений поежился, смешно утыкаясь носом в темную ткань воротника. Несмотря на то, что сейчас ноябрь, погода громко кричит о середине зимы где-нибудь в Сибири. Ноги замерзают, а пальцы в легкой обуви противно коченеют. Чтобы хоть как-то согреться, он осторожно переступает с ноги на ногу, пока глаза бегут по мрачным улицам в поисках высокой фигуры. Арсений торопливо смотрит на часы, едва ли не прыгая на месте. Ему некуда спешить, но крадущийся озноб уже слегка тянет мышцы. Он давно ушел бы, оставив телефон на кафедре, но почему-то хочется встретить Антона и отдать вещь лично. Видимо, в голове до сих пор трещит непреодолимое желание видеть эту красивую улыбку на чужих губах. И это желание трещит, увы, не от холода, оно совершенное иное — яркое, пылающее, точно контраст между светом и тьмой выделяется среди прочих чувств. — Здравствуйте, — внезапно звучит сбоку. Арсений резко разворачивается, делая шаг назад. Черная фигура с капюшоном, что скрывает практически все лицо, стоит напротив и лишь едва заметная улыбка выдает владельца. — Здравствуйте, Антон, — выдыхает он, — что же Вы так пугаете? — Извините, — тихий смешок летит в морозный воздух улицы, а Шастун быстро одергивает капюшон толстовки. Его крупные кудряшки смешно вздрагивают, а мелкий снег осторожно касается их. Очаровательная улыбка и светлые глаза глядят на Арсения, что застыл, рассматривая невероятно небрежную картину исключительной красоты. Вздох застревает в горле, а внутри топится все теплом и сладким, до безумия сладким, медом. И, наверное, нужно взять себя в руки и отогнать абсурдные ощущения, но Арсений словно в глубоком гипнозе наблюдает за студентом, который непредусмотрительно въелся в грудь. — Арсений Сергеевич, — окликает Антон, — я же могу забрать телефон? Просто холодно немного. Арсений хлопает глазами и отводит взгляд в сторону. Беспомощный выдох разгоняет волны сладости, и он поджимает губы, хватаясь за свою сумку. Конечно, а чего стоило ожидать? Арсений и сам не знает, просто приятные ощущения так трепетно и осторожно поглотили здравые мысли, что на расчет не осталось и секунды. — Да и простите пожалуйста, что опоздал немного. Там туса в общаге у кого-то. Народу дохрена, еле как протиснулся, — подает голос Антон. — Все хорошо, я не замерз. — Я же вижу как у вас руки трясутся, Арсений Сергеевич. Простите еще раз. Арсений переводит внимание на пальцы, что мелко дрожат, а после смотрит на потускневшее лицо Антона. Ласковая улыбка натягивается на бледные губы, а голубые глаза внезапно озаряются крошечными искрами. — Конструктивное замечание, Антон. Получается, поймали меня на лжи? — подстегивает Арсений. Шастун поднимает удивленный взгляд. — Наверное, — отмахивается он, дрогнув уголком губ. Арсений наконец выуживает смартфон из сумки и передает студенту: — Ваш телефон. Ладони подрагивают, но Арсений все также мягко глядит на Антона, что вытаскивает руки из кармана. Кончики чужих теплых пальцев на одно мгновение разрезают вечерние улицы. Кружащие вокруг снежинки останавливаются, точно его дыхание сейчас. Внезапный трепет от мимолетного касания, которое исчезает через секунду, успевая ласково пройтись лишь по нескольким фалангам, задерживается фантомным сахаром на кончике языка. Шастун забирает телефон и наверняка собирается выразить благодарность, а вместе с тем и уйти побыстрее, но Арсений выдыхает порывисто: — Антон, давайте я Вас довезу до дома, если, конечно, Вы не собирайтесь возвращаться в общежитие. И сейчас, наверное, он благодарен непрошенным нравоучениям Любви Николаевны, потому что сам бы никогда не додумался предложить подобное. Вроде, это совершенно обычный жест вежливости, но в сердце колышется абсолютное иное умозаключение. Ему необходимо быть рядом, провести хоть пару минут вместе с человеком, который вынуждает трястись от холода и переполняющих чувств. Эмоции не имеют ясной характеристики: Арсений лишь осознает яркое расположение к студенту с потрясающей улыбкой. Шастун вновь растягивает губы доброжелательно, с едва заметной толикой смущения, чем невероятно очаровывает Попова. — Мне кажется, я уже много неудобств сегодня Вам доставил, а подвезти меня это же еще… — Антон, все отлично, честно, — успокаивает Арсений, слегка приподнимая ладонь. — Давайте сядем в теплый салон, пожалуйста. Обаятельная улыбка сверкает на бледных губах, и Шастун неуверенно кивает. Они подходят к черной машине, что быстро моргает фарами, и Попов услужливо открывает дверь подле пассажирского сиденья. — Я мог и сам, Арсений Сергеевич, — тихо бормочет Антон, опускаясь на кожаное кресло. — С моей стороны это было бы неуважительно, — он обходит автомобиль и садится слева, — тем более, во Франции это бы расценили как непозволительную грубость, а я ведь преподаватель… — Мы же не в Париже, — вдруг обрывает Шастун, поворачиваясь к Попову. — Хотите поедем? — срывается с губ, когда Арсений берет в руки свой телефон. — Вместе? — удивленно вопрошает Антон, вскидывая брови. Попов почти всем телом поворачивается к озадаченному пассажиру и смотрит в блеклую зелень глаз. В один миг всевозможные представления о беспечных прогулках по улицам с идеальными тротуарами и раскидистыми ветвями деревьев где-нибудь в парке в городе влюбленных заставляет кровь бурлить. Кипяток на кончиках пальцев ощущается отчетливо, словно печка в салоне на углях, а внутри капота спрятана баня. Арсений откашливается. Что за нелепость? — Думаю, можно было бы собрать группу с факультета международных отношений или что-то по типу этого, — быстро оправдывается он и утыкается взглядом в телефон, лихорадочно ища навигатор. — Да, точно, — громко выдыхает Шастун, опуская голову. Небрежно брошенные фразы так и остались среди мрака автомобильных кресел, и Попов, не пытаясь перевести тему, просто следил за текущим горизонтом дороги. И нет, это желание тишины точно не было осознанным, скорее вынужденным. В мыслях вертелись недостижимые картины прекрасного, сбивая в одну нелепую кучу слова. Как же хотелось оказаться рядом с Антоном возле Эйфелевой башни или Лувра. Просто так, чтобы без лишних обязательств и навешенных ярлыков. Он знает, что это невозможно, знает о рисках и потому не смеет зацикливаться, только вот разум сладостно шепчет об обратном. Редкие взгляды на соседнее сиденье лишь подогревают безудержные полотна в рассудке, а когда через отражение, он видит ответные и вовсе теряется в несуразных догадках. Арсений запутался. Он думает о работе, думает об Антоне, думает об эмоциях — и это все не складывается воедино. Невесомое, практически нежное молчание в воздухе окутывала мягкостью, но разве такие никчемности помогут что-то точно осознать? Арсений был уверен в собственном доверии к сидящему человеку рядом и, возможно этого достаточно. «Вы приехали на место назначения» — пищит навигатор. — Спасибо, Арсений Сергеевич, — вслед за механическим голосом произносит Шастун. — Je vous prie, — ласково улыбаясь, отвечает он. Антон натягивает вежливую улыбку и выходит из машины: — До свидания. — До встречи, Антон, — почти шепчет Попов, когда дверь негромко хлопает. Высокий силуэт стремительно отдаляется, а щемящая теплота и сладость вновь трогают сердце. И если бы Арсения спросили сейчас, хочет ли он вернуться во Францию, то уверенное «нет» мгновенно бы разрезало воздух. Он не вернется туда без невероятной улыбки и зеленых глаз.