Andermatt

      Утро сменило ночь, а для Чонгука ничего и не поменялось. С позднего вечера и до самого обеда он лежит завернутый в одеяло, даже на завтрак не спустился. Мингю, видимо, понял, что друга сейчас лучше не трогать. Даже шутки не шутил и не пытался поддеть. Чимин с Юнги уехали по работе, и сейчас в доме были лишь двое подростков. Мингю от скуки сидел внизу в гостиной и играл в приставку, которой с ним поделился Юнги. И Чонгуку хотелось спуститься вниз да побыть с другом, но сил никаких не было. Его как будто бы выжали словно лимон, и сейчас парень был одной только своей оболочкой.              Вчера вечером, когда Тэхён привез Гука домой, тот, захлопнув дверь в ванную комнату, разрыдался, сидя прижавшись спиной к кафельной холодной плитке на стене. Столько слез никогда не выплакивал, отчего было в новинку такое резкое проявление чувств. Чонгук испугался, потому что от переизбытка эмоций не мог остановиться плакать, а когда все остальные приехали, то он успел быстренько умыться и лечь в постель, делая вид, что заснул. Парень слышал, как Чимин охал и ахал вокруг постели, бубня Юнги, что Гук, скорее всего, простудился. Мингю же перед тем, как самому лечь в постель, присел на кровать и приложил ладонь ко лбу Чона, немного трепля волосы, красная краска на концах которых уже начала вымываться. Но Чонгуку было настолько все-равно, что его личный парикмахер в Сеуле уже бы инфаркт схватил.              Чонгуку не до волос, у него, кажется, разбитое сердце, а это посерьезнее химозной краски будет.              Всю ночь Чон ворочался и плохо спал, не зная уже куда деть себя от этих эмоций, которые уже по горло были. Это как навязчивая идея, что никак не выйдет из головы.              Тэхён — мужчина, взрослый мужчина. Чонгук — подросток.              Тэхёну двадцать семь лет, а Чонгуку три месяца назад девятнадцать исполнилось.              Чонгук не был шокирован тем, что он беспросветно втюрился в этого мужчину. Он был шокирован тем, что его это ни капельки не шокировало.              А еще ему было больно и обидно за бедного несчастного самого себя, который был в полном пролете.              Ему не повезло, вчера в него прилетели сразу парочка выводов: во-первых, он влюбился в мужчину по-настоящему, не так, когда хочется просто потрахаться и забыть, а со всем набором, где просыпаются вместе и засыпают, ловят смех друг друга губами и все свои достижения и проблемы друг-другу рассказывают; во-вторых, Тэхёну он не нужен, потому что ему нужна женщина, одна рыжая с длинными ногами и пухлой грудью женщина, которая сможет родить ему детей. А Чонгук не сможет, вот такой вот он носитель XY хромосом.              Ревность к одной определенной женщине смогла объяснить все его собственные чувства, вот так вот.              И Тэхён теперь стал таким для парня недосягаемым, зная, что Чонгук на самом деле не просто мужчиной восхищается, а хочет его всего себе одному, но никогда этого не получит. Теперь, все, что оставалось пацану делать, — это лежать и покрываться плесенью в постели. Он даже на ферму не поехал, не смог себя заставить.              На часах нет еще трех дня, а Юнги вместе с Чимином уже вернулись, что уже было странным, потому что они обычно так рано не приезжают.              Чонгук лежал в постели, слыша звуки снизу, параллельно ветер на улице усиливался, но Гуку то было плевать, — он в тепле своего одеяла. Парень думал о том, что состарится вместе с этим одеялом, вечно безответно влюбленный и грустный. Но делать то нечего — только принять такой исход событий.              Когда снизу послышался смех Юнги и Мингю, было понятно, что к игре в приставку присоединился самый старший в доме. Спустя пару минут в комнату постучали, и дверь отворилась. Чонгук даже головы не повернул, понятно ведь было, кто пришел.              — Гуки? — голос Чимина был обеспокоенным.              Чонгук молча лежал и понимал, что старшие такого отношения к себе уж точно не заслуживают, но он физически не мог что-либо сказать. Как будто его пригвоздили к постели намертво, а рот зашили иглой с ниткой. Даже веки было тяжело поднять.              — Что случилось? Почему ты ещё не позавтракал?              Чонгук лишь выдохнул, ещё больше зарываясь в подушку с одеялом.              — Мы тебя чем-то обидели?              — Нет! — хрипло от длительного молчания начал Чонгук. — Вы ни при чем.              — А кто при чем?              Чонгук снова выпустил воздух и наигранно захныкал в подушку. Этот разговор он хотел ровно столько же, сколько и не хотел. Нужно кому-то выговориться, но в то же время и не хочется совершенно.              Чимин же сидел рядом под боком и поглаживал плечо несчастного.              — Ты с Тэхёном поругался?              Чонгук выгнул бровь и повернул голову к Паку.              — С чего ты взял?              — Он вчера как только приехал обратно, был как в воду опущенный. Не смеялся, не улыбался, не участвовал в разговорах. А наша дорога обратно была в полной тишине. Даже дружок твой молча сидел, хотя все мы были подшофе.              — Ну и что? Это может быть никак со мной не связано, — бубнил подросток. — Может, он со своей девушкой поругался.              Последнее предложение Чонгук как будто выплюнул. Чимин многозначительно усмехнулся.              — С девушкой?              — Ну да, Джанин эта. Еще чуть-чуть и она бы села ему на лицо прямо там.              Гук, вероятно, не осознавал, как на самом деле звучит со стороны, а вот Чимин благодаря этому все прекрасно понимал. Он и до этого догадывался о том, что младший неровно дышит к Тэ, а сейчас только лишь убедился в этом. Спасибо длинному гадкому языку Чона.              — Думаешь, они вместе?              Чонгук хаотичными движениями разворачивается из своего кокона, переворачиваясь на спину и садясь на постели.              — А то непонятно!              — Мне непонятно, с чего ты это взял, если честно, — сдерживая улыбку говорит Чимин.              Чонгук почти что задыхается в негодовании.              — Да как же! Ты не видел вчера, как она вешалась на него? Миловалась, липла, пыталась все его внимание на себя переманить?!              — Видел.              — И чего ты удивляешься?!              — Хотел, чтобы ты высказался.              Чонгук ахает в неверии:              — Ты — манипулятор!              — Пусть так, но теперь я убедился в своих догадках, и мы можем спокойно поговорить о том, что тебя беспокоит.              Чонгук недоверчиво смотрит на мужчину, не понимая, что тот, вероятно, знает гораздо больше про его собственные чувства, чем он сам.              — Беспокоит?              — Конечно, тебе понравился Тэхён, но ты ревнуешь его к Джанин. Вот и психуешь.              И так большие глаза мальчика стали сейчас размеров галактики.              — Я не буду на тебя давить, просто знай, что ты всегда можешь со мной поговорить.              Чимин встает с кровати и плетется к выходу из комнаты, оставляя ошалелого парня наедине со своими мыслями.              — И, Гуки, они не вместе, Тэхён, насколько я знаю, в ней не заинтересован. Он вообще давно ни в ком не заинтересован.              — Что?              — Как только ты успокоишься и примешь душ, потому что, честно говоря, запах в комнате стоит скверный, то мы сможем сесть и нормально поговорить. К тому же, ты голодный. Марш на кухню, я приготовлю тебе кашу. — Чимин почти вышел за дверь, как остановился и посмотрел ещё раз на племянника. — Но сначала в душ!              Когда Чонгук остался один в комнате, то глупо озирался по сторонам, не имея возможности поверить в то, что его действительно только что прочли как открытую книгу. И он знал, конечно, что Чимин проницательный, но тут, скорее, сыграло роль то, что сам Гук не умеет держать язык за зубами с определенными людьми.              Чонгук принимал душ долго и тщательно, под кипятком. Потому что любовь любовью, а ходить вонять он терпеть не может. Его чуть ли не вывернуло как только он понюхал свою футболку, в которой проходил в итоге более суток, какая-то смесь пота и рыбного пирога. Настолько быстро Чонгук стирку ещё не устраивал. Теперь же он под горячей водой стоял и намыливал свое драгоценное тело, которое, как сам он считал, было без изъянов. Мальчику повезло с талией — тоньше только у балерин. Длинные стройные ноги украшали любые джинсы и брюки, а в меру широкие плечи придавали той деловитости и шарма. Даже ключицы у Чонгука выступали красиво. А был бы от всего этого толк!              Чонгук, снова закрутившись в мыслях, скатывается по стенке на пол и пытается помыться уже с пола. Водя мочалкой по голени, он может думать лишь о том, что он — не она, и никогда ею не будет. Эта рыжая дама, которая совсем недавно совершенно любезно подвезла его до фермы, сейчас казалась самым злейшим врагом. Чонгуку хотелось бить стены кулаками и кричать от безысходности. Он ведь хороший, такой хороший человек, Тэхён ведь ему сам говорил! А вчера этот Тэхён отвечал на каждую улыбки этой дьяволицы. Одна лишь мысль Чонгука успокаивала: видимо, неспроста рыжих в средневековье сжигали инквизиторы. Потомки этих ведьм до сих пор людям жизни не дают!              И все-таки Чонгук понимал, что поступает глупо, теперь прячась от Тэхёна. Чимин сказал, что он был грустным вчера, а Чонгуку совсем не хотелось, чтобы он грустил. Чонгуку бы хотелось заставить мужчину всегда улыбаться и смеяться, потому что тот заслуживает этого больше всех. Нет таких людей, как Тэхён, на всем белом свете нет.              И он достался какой-то ржавчине! Подумать только. И Чонгук не спец в отношениях, в таких, в которых чувства к партнеру и забота о его желаниях на первом месте; в которых нет места секретам, где есть только любовь; в которых хочется делать все, чтобы твое солнышко улыбалось во все тридцать два зуба, до морщинок под глазами. Но то, что у него нет опыта, не значит, что он не смог бы стать для Тэхёна опорой и поддержкой, он бы так старался!              Прискорбно, но такова правда жизни, — мы не всегда получаем то, чего так хотим. И Чонгук обычно с таким не мирится, потому что привык получать самое лучшее. Теперь ситуация иная: Тэхён действительно самый лучший человек, но важно, чтобы он оставался счастливым. Даже если он будет счастлив с какой-то там ведьмой. Даже если Чимин сказал, что это неправда, потому что Чимин может ошибаться. И Чонгук переживет, он будет каждый день мириться с тем, что он одинокий, ровно до того момента, пока не состарится и не будет ловить глюки на почве какой нибудь старческой болезни. Может, хоть тогда ему привидится Тэхён, который ответит ему взаимностью.              Вся мыльная вода уже смылась, а Чонгук все продолжал сидеть на полу и смотреть в стену, пока на него потоком лилась горячая вода.              Сам себя довел, сам поплакал, сам погрустил, сам все решил, — все сам, самостоятельный.              Найдя силы, Чонгук встал на ноги и выключил воду. Подойдя к зеркалу, Гук увидел как на него смотрит опухшее чудовище, синяки на лице которого были глубже марианской впадины. Достав свой любимый лосьон, Чонгук уловил любимый запах кокоса и макадамии, вспоминая те счастливые времена, когда его сердце было ледышкой, и он не чувствовал никаких бабочек в животе от одного взгляда другого человека. Он в Андерматте чуть меньше двух недель, а по ощущениям не менее пары месяцев точно. Он уже и забыл, что у него в Корее была совершенно другая жизнь, были какие-то знакомые, с которыми можно было лишь напиться до звездочек в глазах и накуриться до состояния, когда даже стоять на ногах не можешь. Одним единственным другом с большой буквы был Мингю. И Чонгук, на самом деле, этого парня безумно сильно любит. И сам Гю это знает прекрасно. А ещё оба знают, что это взаимно.              Намазав все тело, Чонгук надел на себя свежие домашние штаны и тонкий лонгслив. Оценив свой наряд в зеркале, Чонгук с хмурым видом вышел из ванной комнаты.              Уже спускаясь по лестнице Чонгук слышал оры и гундеж, который мог издавать только один человек на всей планете. Пройдя на кухню, Гук повернул голову в сторону гостиной, где Мингю ворчал на хихикающего Юнги.              — Так нельзя! Это нечестно!              — Да что ты? Играть не умеешь — не гунди, — совершенно спокойно ответил Мин.              — Я умею играть! — Мингю повернул голову и, увидев Чонгука, стал орать ещё громче: — Чонгук, скажи своему дяде, что я умею играть!              Чон же лишь закатил глаза и пошел в сторону стола, где Чимин уже выставил кашу и чашку, кажется, травяного чая. В нем даже ромашки плавали. Мило.              — Гуки, садись и завтракай, нельзя ведь ничего весь день не есть! — причитал Чимин.              Гук совсем обессиленный упал на стул задом и тяжело вздохнул. По ощущениям по нему как будто бы асфальтоукладчиком проехались — сил не было даже ложку в руку взять.              — Давай-давай, Чонгук, что за дела?              — Я не голоден, — врет и не краснеет парень.              Чимин кидает кухонное полотенце на гарнитур и под ор Мингю и Юнги из гостиной закатывает глаза.              — Так, вот тебе поднос, — Чимин достает из выдвижного шкафчика поднос, ставя на него тарелку с кашей и чай. — Бери его и поднимайся наверх. Иди в нашу с твоим дядей спальню, я сейчас приду.              Чонгук в каком-то своем мире с больной от недосыпа и рыданий головой отправился наверх, как ему и сказал Чимин. После горячего душа тело предсказуемо стало таким невесомым и мягким, что хотелось лечь спать сиюминутно.              Было странно идти не к себе в комнату, а в комнату Чимина с Юнги, потому что он ни разу в ней ещё не был. Это словно святилище, в которое ему нельзя. Никто ему не запрещал, конечно, туда заходить, но слава Богу, что Чон имел личные границы и черту не переступал. Все таки, это место замужней пары, тут их личные вещи и куча моментов, разделенных на двоих.              Чонгук ожидал увидеть что-то невероятное, и даже сам не знал почему. На деле же спальня оказалась вполне обычной: с широкой кроватью посередине, плотными шторами в пол под кофейный цвет пледа на кресле. В целом, как и во всем доме, много чего было отделано под дерево.              Чимин, как и у Чонгука над кроватью, развесил огоньки над своей собственной, только эти гирлянды были длиннее и однотонного свечения. Все вокруг выглядело аккуратным и свежим, с цветами на утепленном подоконнике и прикороватным пушистым ковриком.              Чонгук подумал о том, как много сил и денег было вложено в этот дом. Это тяжело — заработать на свою недвижимость до тридцати лет не имея поддержки за спиной в виде богатеньких родителей. Юнги, конечно, имел свой капитал в Корее, но вряд ли он и сейчас пользуется теми деньгами. А вот о родителях Чимина Чонгук мало что знает, поэтому не делает выводов: надо сначала у Чимина спросить.              — Нравится?              Наконец-то в комнату зашел Чимин, таща в руках два пустых бокала и бутылку полусладкого красного вина.              Чонгук кивает головой, потому что, очевидно, нравится.              — Как вам удалось заработать на такой дом? Вы же все с нуля отстраивали, — возможно, немного нетактично спрашивает Чонгук, но Чимин улыбается, не видя в этом вопросе ничего плохого, и Чонгук выдыхает.              Пак ставит на широкий подоконник бутылку и бокалы, садясь на мягкие подушки, что аккуратно в виде сидений лежали на подоконнике.              — На самом деле, если бы не помощь моих родителей с ипотекой, то вряд ли бы у нас получилось это сделать так скоро, — начал Чимин, выкручивая пробку штопором. — Цены здесь ужас какие высокие, Юнги иммигрант, ему бы кредит не дали. А у моих родителей тут лыжная база. Не в самом Андерматте, а на базах отдыха рядом, много туристов, особенно зимой, поэтому бизнес очень выгодный.              — А ты тут всю жизнь жил? — Чонгук так же как и Чимин присаживается на противоположную от мужчины сторону на подоконник, продолжая слушать.              — Нет, моя семья переехала сюда, когда мне было пять лет.              — У тебя нет акцента!              Чимин разлил вино по бокалам и поставил его рядом с подносом, головой кивая на него, чтобы Чонгук поел. Тот с неохотой берет в руку ложку и принимается есть кашу. Все таки он был голоден, его желудок ему сейчас серенады поет.              — Мои родители хотели, чтобы я знал о своем происхождении, знал язык, поэтому вбухали кучу сил на моё образование, если можно так сказать. Моя мама педагог-психолог по образованию, поэтому ей ничего не стоило обучать меня на дому некоторым дисциплинам.              — То есть, твои родители купили вам этот дом?              — Нет, конечно, нет. Они лишь помогли с ипотекой, а всю сумму мы выплатили очень скоро, благодаря хорошему заработку. Мы им очень благодарны, — Чимин улыбнулся, откидываясь спиной назад. — Я обязательно вас познакомлю, моя мама тебя затискает, будет причитать какой ты милашка.              Чонгук на это выпрямился и начал возмущаться:              — Я не милашка!              Парень пробурчал это с набитым кашей ртом, с пушистыми от душа волосами и чуть припухшими веками: говорить, что он не милашка — против законов природы.              — Да ладно тебе, она всех так сюсюкает.              — Прям всех?              — Да, Юнги она из объятий не выпускает обычно, — хихикнул Чимин.              Чонгук немного подобрался и сглотнул, желая спросить немного личную вещь.              Чимин заметил сомнения на лице подростка и решил ему помочь:              — Моя семья прогрессивных взглядов, они не были против моего замужества, если это то, что ты хочешь спросить.              Чонгук выдохнул и отставил тарелку с кашей в сторону, потому что уже доел.              — Я рад за вас, правда, а ещё я очень горжусь Юнги-хёном. Он ушел из-под опеки моего отца и сейчас живет лучшую жизнь с чудесным тобой. Но я не могу перестать думать о том, как ему, наверное, было страшно.              Улыбка на лице Чимина стала грустной, и мужчина выдохнул воздух из-под пухлых губ.              — У нас не всегда все было хорошо, Чонгук, — вспоминая прошлое, начал Чимин. — Я не могу отрицать того, что я и Юнги разные люди, по крайней мере мы таковыми были тогда, когда только познакомились. И это правда любовь с первого взгляда, я не мог перестать думать о нем с самой первой встречи. И когда мы начали сближаться, я стал замечать, что твой дядя был словно зашуганным. Он боялся каждой тени, постоянно нервничал, особенно, когда мы были на людях, а это, как ты понимаешь, тогда было не часто. И вот однажды мы приходим в кафе, чтобы просто вдвоем попить кофе, я тогда на автомате взял его за руку, и в тот момент в кафе вошел мужчина, одетый в пальто, высокий такой, и тоже кореец. Юнги тогда оттолкнул меня от себя так сильно, что я ударился плечом об стену. Он словно в трансе был, испугался так сильно и того человека, и за меня тоже.              Чонгук сглотнул, а Чимин продолжил.              — Позже, когда мы вернулись домой, твой дядя буквально ползал на коленях передо мной, моля прощения. И я знаю, что он сделал это, толкнул, не со зла. Он не желал причинить мне боль и всё в таком духе, — он испугался тогда. Потом мы легли в постель, и у Юнги случилась истерика. Вина за то, что толкнул меня, ежедневная тревожность и паника взяли свое.              Чимин провел рукой по волосам, тяжело вздыхая.              — И у меня не было проблем с принятием того, что мне и мальчики нравятся, а вот Юнги хоть и принимал себя, все равно до жути боялся. И за меня боялся, и за самого себя тоже. Потом я узнал о его брате, и о том, какой он уебок. Юнги ведь испугался, что тот мужчина и был твоим отцом. Прости, что говорю так о нем, но я не могу думать иначе.              — Ты прав, не извиняйся, уебок это ещё мягко сказано.              — В общем, мы с Юнги проделали большую работу над нашими отношениями. Я был сильно разбалованным человеком до встречи с ним. Понимаешь ли, единственный ребенок в семье, все всегда мне и тому подобное. А твой дядя меня на место поставил. Я был эгоистом, сейчас все не так.              Чонгук смотрел на Чимина большими влажными глазами. Он только сейчас понял, сколько всего пережил Юнги. Сколько страхов и сожалений он на своих плечах перенес за эти годы.              — Боже, вы такие молодцы, — вздыхает Чонгук, беря Чимина за руку. — Я очень рад, что Юнги с тобой. Спасибо тебе большое, Чимин.              — Было бы за что, твой дядя вообще-то тоже много чего для меня сделал, — усмехается Чимин, а Чонгук смешно выгибает бровь, наивно взглядом спрашивая о чем он. — Ну, лишил анальной девственности, например.              — Фу, Чимин! — визжит Чонгук, потому что мало кому приятно слушать разговоры ниже пояса о своих родственниках.              Чимин заливается смехом, что аж затылком ударяется об стену сзади.              Пак разрядил обстановку, и теперь, довольный своей работой, протягивает бокал с вином Чонгуку.              Тот берет его и отпивает, понимая, что вино действительно вкусное.              — А теперь, мой дорогой мальчик, я слушаю твои откровения, мои уши открыты для твоих слов и плечо для слез тоже готово, хоть я и надеюсь, что до этого не дойдёт, — начинает Чимин, спрыгивая с подоконника, беря теплый кофейный плед и возвращаясь обратно, укрывая им себя и Чонгука.              — Какие мои откровения?              Конечно же Чонгук понимал прекрасно о чем говорил Чимин, но ему было слишком неловко.              — Как это какие? Рассказывай почему ты вчера так себя чувствовал, — поясняет Чимин.              — Все нормально со мной, — отмахивается Гук.              Пак вздыхает и берет лицо парня в свои небольшие ладошки, да так, что пережимает слишком сильно, что губы Чонгука становятся бантиком, а глаза сияют в свете слабого освещения комнаты.              — Чонгук, я прекрасно понимаю, что тебе неловко и некомфортно говорить о своих чувствах, но важно не замыкаться в себе. Важно наоборот все свои эмоции выпустить, тебе потом самому будет легче. Я же вижу по тебе, что ты себе много чего надумал за последние сутки в голове, — успокаивал Чимин. — Этот разговор не покинет пределов этой комнаты, я тебе обещаю. Я даже дверь закрыл на ключ!              Чонгук сидел и ковырял пальчиком плед, ладони потели, а сам парень не мог решиться. Очень хочется поделиться с Чимином всеми своими домыслами, как минимум потому, что мужчина опытный, он ведь вон, замужем! И плюсом ко всему Чимин действительно был хорошим собеседником, может он подскажет как Чонгуку быстрее справиться со своей неразделенной любовью.              — Ну, возможно, ты был и прав, — тихо начал Гук. — Возможно, мне он и вправду понравился.              Говорил парень тихо, все ещё не поднимая глаза на Чимина. Вино в обоих бокалах штилем держалось, а неуверенность в комнате возросла до своего пика.              — И что ты планируешь с этим делать?              Чимин говорил вкрадчиво и спокойно, в тон Чонгуку. Этого парня спугнуть, как два пальца об асфальт!              — Делать? — усмехнулся Чон. — А что я могу сделать? Переживу, ничего страшного.              — В каком это смысле переживешь? — Чимин вскрикнул. — А если он любовь всей твоей жизни?!              — Тшшш!              Чонгук глазами по пять копеек уставился на мужчину:              — Не кричи ты так!              — Извини, но, Чонгук, я честное слово не понимаю, почему ты сразу опустил руки.              Чонгук уставился на дядю, словно тот сейчас сморозил ересь.              — Чимин, не надо мне речей о том, что все невозможное возможно, ладно? Это не так, мы не в дораме.              Чимин, дергаясь, всунул бокал обратно Чонгуку в руки, пыхтя так, что ноздри раздувались.              — Ты не прав. Взаимные чувства существуют, и я не хочу тебя обнадеживать, конечно, нет, но я не слепой.              — О чем ты?              — Я видел, как он на тебя смотрит, ладно? И так он не смотрит больше ни на кого, даже на Джанин, которую ты взглядом чуть не прожег прямо там, во дворе.              — Вообще-то, никого я не… — И тут Чонгук замер, поднимая голову и смотря на Чимина своими большими черными бусинами. — Что ты сказал?              Чимин выгнул бровь, нагленько ухмыляясь. А у Чонгука уже сердце бедное несчастное начало стучать быстрее раз так в тысячу.              — А что я сказал? То, что Тэхён как щеночек рядом с тобой? Был бы хвост, то вилял бы им, честное слово. Малыш, как ты мог не заметить его отношения к тебе?              — Я не понимаю…              Чимин, выдыхая, зачесывает волосы назад и разливает остатки вина по бокалам.              — Послушай, Гуки, я не утверждаю, ясно? Свечку не держал, так что на сто процентов не знаю, но послушай меня, я совершенно точно могу сказать одно — Тэхён таким, как сейчас, не был давно. Когда ты в радиусе километра, то этот амбал превращается в нежную пушинку, понимаешь, о чем я говорю? — Чимин с надеждой смотрит на потерянного подростка. — Он и слова подбирает, и тебя коснуться все время пытается. Он смотрит на тебя как на восьмое чудо света!              В спальне воцаряется тишина, и слышно только сумасшедшие порывы ветра снаружи.              Чимин глядит на парня, ожидая, что тот скажет хоть что-то, но Чонгук молчит как партизан.              Спустя пару минут Чон оживляется.              — Ты сказал, что Тэхён давно никем не интересовался, что ты имел ввиду?              Чимин кивает, а в голове ругает себя за длинный язык. Но теперь деваться некуда, придется хотя бы пару слов Чонгуку пояснить.              — Только когда у вас с Тэхёном завяжется этот разговор, скажи ему, что это Юнги тебе проболтался, а не я!              Чонгук кивнул не задумываясь.              — В двух словах, у Тэхёна была невеста, но они расстались, точнее эта шмара его кинула через пару недель после смерти его семьи. С тех пор он ни с кем не встречался, ну, я имею ввиду серьезных отношений не заводил. Все время работал на износ, старался для фермы.              У Чонгука заболел живот от того что в груди стало тревожно и как-то тяжело. Слишком много информации за одну минуту.              — Подожди, ты сказал смерти семьи? Всей?              — Да, эта тема обычно не поднимается, Тэ очень болезненно ее переносит.              — Боже…              Чонгук отставляет бокал в сторону, а сам руками накрывает лицо и дает волю слезам. Чимин реагирует молниеносно, сгребая мальчика в охапку.              — Я такой идиот, Господи, я такое ему тогда сказал.              Чонгуку было плевать, сколько раз он уже извинился. Факт остается фактом — он проебался, и стыдно ему будет всю оставшуюся жизнь.              — Чонгуки, ты извинился, и ты не знал о чем говорил тогда. Тэхён ведь тебя простил, да? У вас же все хорошо теперь, ну всё, не плачь, успокаивайся.              Чимин укачивал парня в руках как маленького ребенка. Тот совсем расклеился.              — Тэ сам тебе расскажет обо всем, поэтому вытирай слезы, у нас недопитое вино стоит просто так.              — А что ты сказал насчёт невесты? — хрипит Чонгук.              — У нас в доме и в Андерматте это запретная тема.              — Почему?              Чонгук поднимает голову и смотрит красными глазами на дядю.              — Потому что я начинаю агрессировать и крыть матом очень громко, даже спустя пять лет. Я эту блядь на дух не переношу. И имя у неё уебское, знаешь какое?              — Какое?              — Манон! У неё даже имя средневековой французской шлюхи!              Чонгук не мог найти, что ему сказать. Признаться честно, парню жуть как интересно было узнать, что же такого сделала эта Манон, и почему Чимин так сильно плюется ядом на неё, но что-то внутри подсказывало, что лучше о личной жизни Тэхёна узнать у него самого, и то, если он сам захочет Чонгуку что-то рассказать.              — Она просто оставила его с таким горем? — хрипло задаёт вопрос Чонгук.              — Да, и если бы мне предоставился шанс увидеть её ещё раз, то я бы утопил ее в свином навозе, помяни мое слово.              Чимин нанизывает на шпажку кусочек сыра, после запивая его вином. Пак пережевывает содержимое рта с нахмуренным лицом и сдвинувшимися к переносице бровями.              — Тэ тогда было очень плохо. Он остался один, его родители и старший брат были самыми близкими людьми, ему нужно было утешение, а эта мразь не желала проявить сочувствие и быть рядом. В первые недели она, конечно, была с ним, но спустя время начала намекать на то, чтобы он продал ферму, продал дом, и чтобы они перебрались в город. Сама приехала сюда из Бордо, и, знаешь ведь, что есть тип французов, которые выебываются своим происхождением? Считают, что они пупы земли? — Чонгук кивает. — Вот она была такой. Когда кто-то пытался говорить с ней на французском, просто из уважения элементарного, она кривила носом, видите ли, не понимает, что ей говорят. А сама только на одном языке и разговаривала, на лягушачьем своем. Немецкий кое-как осиливала, конечно, с помощью Тэ. Я до сих пор не понимаю, как она его привлекла вообще! Таких надменных куриц я не видел никогда в жизни! — Чимин визжал, но Чонгуку было наплевать, что их могут услышать. — Надеюсь, у неё всё плохо.              Свой «тост» Чимин запил остатками вина, после чего уставился в окно, грустно вздыхая.              — Она ни разу не приезжала обратно? — спросил Чонгук.              — Пфф, приезжала, конечно. Думала, что Тэ передумает, но он умный мальчик. Выставил её за порог, вот и всё. Он не церемонится с такими людьми. До смерти родных он был немного другим. На нем не лежало столько ответственности, а тогда ему резко пришлось повзрослеть. — Чимин крутил бокал вина между пальчиками, задумчиво смотря на Чонгука сквозь стекло.              — Вы были рядом с ним тогда?              — Да, и я очень этому рад. Поначалу мы постоянно были рядом с ним, он был очень плох, но со временем ему стало легче. Влился в работу, взял ответственность за ферму, и улучшил много чего на ней. Он молодец, он правда очень хороший человек.              У Чонгука в голове куча мыслей, но одна стучала так отчетливо и ясно: «Я очень сильно в него влюблен». Чонгуку не было больше тяжело принимать это, а при всплывающем образе мужчины в голове на лице вырисовывалась улыбка.              Вино, видимо, дало в голову, поэтому:              — Я соврал тебе, Чимини.              — О чем?              — Тэхён мне не понравился, — рисующий пальчиком на раскрытой ладошке Чимина какие-то каракули, ошарашил Пака Чонгук.              — Чего?!              Вздохнув, Чонгук продолжил, заглянув Чимину прямо в глаза:              — Мне кажется, я в Тэхёна влюблен по-настоящему.              Чимин же ладонью захлопнул рот, визжа в удивлении и каком-то очень громком счастье.              — Гуки! Ты сейчас серьезно?!              Чонгук смущенно кивает, а Чимин заключает парнишку в объятия.              — Боже, он ведь твоя первая серьезная влюбленность, получается? — ласковым голосом спрашивает Чимин.              Чонгук снова кивает, слишком смущаясь и отворачиваясь к окну, где во всю бушевала метель.              — Но мне так страшно, что и я, и ты, оба мы себе надумали что-то про его действия и жесты. Вдруг он так со всеми общается? — тихонечко произнес Чонгук, залипнув на кружащийся в урагане снег.              — Если бы он так обнимал и смотрел на Юнги, от меня он бы получил между ног, несмотря на то, что я Тэхёна очень уважаю. Поэтому уверяю тебя, поговори с ним, ничего страшного не произойдет, Чонгуки.              Чимину легко говорить, он ведь уже замужем за любимым человеком! Ему ничего не стоит дать подобный совет потому, что для него это не страшно, а Чонгук как огня боится подобных разговоров. Как вообще можно подойти к человеку и сказать: «Ты мне нравишься, я хочу быть с тобой рядом» и не умереть от стыда? Чонгук только в клубах к девочкам подкатывать умеет, но никак не ко взрослым мужикам, от которых сам начинаешь течь как омежка.              — Но есть другая проблема, хён. — Чонгук и вправду только сейчас пришел к этой мысли, от которой внутри все свело. — Я ведь тут временно, Боже, я забыл об этом совсем.              Чонгуку стало дурно от этой мысли, он и вправду в Андерматте настолько сильно освоился, что совсем позабыл о том, что находится за его пределами. И самое страшное: он не хочет никуда возвращаться, ему нравится быть тут. Но даже думать об этом страшно. Полная неизвестность.              Чимин ахает и снова приобнимает Чонгука что есть силы.              — Малыш, я тоже забыл о том, что ты уедешь, я привык к тебе тут, — с сожалением произносит Чимин. — Боже, ты как будто всю жизнь у нас под боком был, Чонгуки, как же нам быть?              И хотел бы Чонгук знать ответ на то, что им сейчас делать. Он и сам не понял, когда все стало настолько сложным.              — Это все усложняет, — грустно усмехается Чонгук, медленно слезая с подоконника.              — Гуки…              — Я хочу побыть сейчас один, Чимин, спасибо тебе большое за сегодняшний вечер, я правда это очень ценю, но теперь я хочу обдумать всё, иначе голова взорвется.              Пак кивает и вздыхает, разделяя неспокойные эмоции подростка.              — А почему вы сегодня так рано? — подойдя к двери спрашивает Чон.              — В округе сильная метель, все население отправили по домам на сутки, пока это не кончится, так что завтра будем все вместе сидеть дома. — Чимин мягко улыбался, пока Чонгук понимающе кивал. — Гука, все будет в порядке, в любом случае, все придет в норму. Мы рядом с тобой.              И Чимин подходит к Чонгуку вплотную, обнимая мальчика так крепко, что тому становится тяжело дышать.              Столько всего за такое короткое время произошло в его жизни, и Чонгуку не сказать, что плохо от этого, он наоборот рад, потому что настолько живым он не чувствовал себя никогда в жизни. Как бы грустно это ни звучало, но он словно впервые в жизни переживает обычные человеческие эмоции, связанные с другими людьми. Да, он знал дружбу, но это не то. Мальчик впервые чувствовал себя нужным родным людям, причастным к такому сообществу, как настоящая семья, и это было новым. Чувство безмерной благодарности распространилось по всему телу мальчика, и следующий вечер и ночь он провел в своей постели, размышляя о серьезных вещах. Вещах, которые в последствии либо испортят, либо сделают его жизнь самой лучшей ее версией.