Баллада о кошачьем кафе

Яркий свет приносит с собой много нового. Возникает ощущение полного бодрствования, когда зимние осадки растаяли, а дни стали длиннее и ярче. Воздух хрустящий и свежий, как зеленое яблоко, и трудно не почувствовать себя отдохнувшим, вдыхая его. Странно, но на фоне всего этого возникает чувство ностальгии, что-то сродни тоске по лучшему году, и все же — у Эндрю Миньярда не было лучшего года, чем этот. Они с Ники живут в самой теплой, солнечной и менее заплесневелой квартире, в которой Эндрю когда-либо жил, и они не ссорятся так часто, как раньше, за исключением редких случаев, когда Эндрю становится свидетелем полового акта, когда Ники забывает сказать ему, когда его напарник уйдет и Эндрю сможет наконец вернуться домой. У него также есть работа, которую он не так уж и ненавидит, — подработка в магазине элитных товаров для ванн, где предоставляется щедрая скидка для сотрудников, которую он намерен использовать по полной программе. Эндрю не так часто видится с Аароном, поскольку тот живет в совершенно другом штате и все такое, но он все равно появляется время от времени, появляется и исчезает так же внезапно, как кровотечение из носа, оставляя Эндрю втайне благодарным за то, что он вообще появился. И хотя Эндрю видит Би не так часто, как ему хотелось бы, они все же ежемесячно проводят сеансы через зум, что вполне устраивает Эндрю. Когда дело доходит до сути, он находится в лучшем месте, в котором когда-либо был, отчасти благодаря всей той работе, которую они проделали за эти годы, но также отчасти потому, что он занимается любимым делом; он на половине первого года обучения по креативному письму, и ему приятно наконец-то посвятить свое время и энергию единственной вещи в мире, которая помогает ему понять его смысл. И поэтому с приходом весны Эндрю не нужно оглядываться на многие, менее счастливые весны, которые были до этого. Возможно, впервые он может оценить свет за его яркость. Возможно, впервые все хорошо.

—

Эндрю на работе, в разгар демонстрации продукции, когда отключается электричество. Он демонстрирует новую бомбочку для ванны — кирпич в форме сердца размером с его кулак, аромат розы и ванили благоухает в воздухе еще до того, как он опустил ее в таз с водой. Как только он это делает, в прозрачной воде сразу же появляется блестящая розовая дымка, бомбочка для ванны создает гипнотические пенистые узоры, когда она распадается, а горячая вода посылает пар, извивающийся от ее поверхности веретенообразными лентами. Все это представляет собой небольшое зрелище, и небольшая толпа покупателей начинает охать и ахать над краснеющей водой. В тот момент, когда он направляет их в сторону витрины с бомбочками для ванн, в магазине внезапно гаснет свет. — Отключили электричество? — сразу же спрашивает кто-то, как будто он управляет гребаной национальной электросетью. — Должно быть, — отвечает он, сарказм присутствует — пока незаметно. — Кассовые аппараты не работают, — кричит Марисса никому конкретно. — Я думаю, это на всей улице, — добавляет Кейтлин с места, где она стоит у входа. — Отлично. Элисон хлопает в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание, а затем она мастерски выгоняет покупателей из магазина, добавляя несколько убедительно искренне звучащих извинений. Когда последние надутые покупатели уходят, неохотно опуская свои корзины, Элисон закрывает дверь. — Что теперь? — спрашивает Дэн, запрыгивая на прилавок. — Мы ждем, — легко отвечает Элисон. Они стоят в тишине минуту или две, все выглядят немного разочарованными тем, что их не отправили домой, хотя электричество, вероятно, снова включат через несколько минут. — Кто-нибудь хочет поиграть в угадайку? — спрашивает Марисса. — Я могу начать… — Это бомба для ванны? — перебивает Эндрю. Марисса высовывает язык. — Эй, ты угадал, — отвечает она дразняще. — Твоя очередь. Элисон вздыхает, милосердно прерывая их. Они все поворачиваются, чтобы посмотреть на нее, когда она, прищурившись, смотрит на свой телефон. — Я только что проверила Твиттер компании нашего провайдера, и похоже, что все будет отключено как минимум на час, — говорит она. — Час, — недоверчиво повторяет Дэн. — Что мы должны делать целый час? — Вы можете взять длинный перерыв на обед, — говорит Элисон. — Я могу держать оборону. — Зачет! — восклицает Марисса, обнимая Кейтлин, пока Дэн бежит в гардероб. Она хватает свое пальто, а также пальто Мариссы и Кейтлин. Затем ее рука задерживается на кожаной куртке Эндрю, прежде чем она поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Эм. Так ты хочешь пообедать с нами, Миньярд? — спрашивает она. Он качает головой. — У меня есть дела по университету, — отвечает он, и это даже не ложь. Ему нужно просмотреть конспекты с урока, который был утром — того самого, который привел его в совершенно поганое настроение, от которого он до сих пор не избавился. — Справедливо, — отвечает Дэн. — Увидимся позже. Эндрю слегка машет ей, когда она убегает, а затем выдергивает пробку и смотрит, как опустошается раковина.

—

В ближайшем Старбаксе тоже нет электричества, а значит, Эндрю нужно идти в следующий ближайший Старбакс, что является огромной болью в его заднице, но он все равно начинает двигаться в этом направлении. Он продолжает ощущать на руках аромат розовой бомбочки для ванны, который напоминает ему о турецком лакомстве, и непоколебимое желание съесть что-нибудь сладкое наполняет его до краев. Он как раз пытается определиться, на что именно из Старбакса он настроен, когда вспоминает тысячу односторонних разговоров с Ники, в которых ему расказывалось, что Ники теперь работает в кошачьем кафе, если он может поверить, что такое существует, и находится оно всего в паре кварталов от магазина, в котором работает Эндрю, а пирожные и горячие напитки просто бесподобны, и Эндрю обязательно должен как-нибудь посетить его в один из своих обеденных перерывов (он никогда этого не делал, поскольку предпочитает проводить все свои перерывы в подсобке магазина, просматривая эпизоды Броска великой керамики на своем телефоне). Эндрю набирает в гугле название кафе и видит, что оно находится гораздо ближе, чем ближайший Старбакс, что, в общем-то, меняет дело. Он также думает, что Ники может дать ему бесплатный напиток, или хотя бы скидку, или что-то еще, и, в общем, он очень любит кошек. Только когда он переступает порог, он понимает, что должен был взвесить все «за» и «против» более тщательно. — Нет, — восклицает Ники, вскакивая со своего места за огромным, покрытым гвоздиками прилавком. — Нет, нет, нет. Я сплю? — Да, пока, — говорит Эндрю, поворачиваясь на пятке и двигаясь, чтобы убраться оттуда. Однако Ники мгновенно перехватывает его путь к двери. — Ну же, не будь таким, — кричит Ники, практически подталкивая Эндрю к стойке. — Я просто удивлен, вот и все. Что тебе принести? Эндрю едва начал читать меню, когда из кухни появился новый человек — парень примерно его возраста, предположил он, с симпатичными, тонкими чертами лица и загорелой кожей, испещренной то тут, то там бледными линиями и пятнами исчезающих шрамов. Под глазами у него темные полумесяцы, лицо хмурое, на нем фартук с изображением такого же взбешенного кота, украшающий передний карман. Он тычет Ники в плечо скалкой с мукой, которой размахивает как бейсбольной битой. — Эй, — бурчит он. — Что за суматоха? — О! — Ники поворачивается к нему лицом. — Это мой двоюродный брат, Эндрю. Я уговаривал его зайти к нам миллион лет, потому что он любит торт, и кофе, и кошек, и… все это вроде как наши особенности, не так ли? Ники разражается смехом, но парень просто смотрит на него пустым взглядом, который мог бы дать фору взгляду Эндрю. — И вот он здесь! Во плоти. Как интересно, — продолжает Ники, направляя свою ухмылку на Эндрю. — Это Нил, с которым я работаю. — Очевидно, — сухо отвечает Эндрю. Затем, обращаясь к Нилу, он говорит: — Привет. Нил издает в ответ что-то вроде хмыкающего звука. — Нил может познакомить тебя с кошками, — продолжает Ники, его взгляд быстро перемещается между ними. — Можешь, Нил? Эндрю пользуется случаем, чтобы действительно найти этих кошек. Четверо из них расположились на огромном кошачьем дереве у окна, двое — в одном из крошечных домиков, а двое других — на одной из специальных площадок, лениво играя друг с другом. Вся конструкция, судя по всему, выполнена в лесной тематике: когтеточки похожи на толстые ветви дерева, а на самом верху сидит однобокая игрушечная сова. Нил издал многострадальный вздох, но все равно обошел прилавок и встал рядом с Эндрю. Затем он указывает на огромного пушистого перса, который смотрит на них так, словно они досадная помеха. — Это принцесса Пич, — говорит Нил. — Она самая милая в группе. Эндрю просто кивает. Ему кажется, что он не в состоянии с этим не согласиться. — Эти двое, — продолжает Нил, жестом указывая на двух русских голубых, которые так переплелись, что трудно определить, чей это тонкий серебристый хвост, — это Линк и Зельда. Они неразлучны и невыносимы. Далее Нил указывает на дремлющую усатую трехцветную кошку. — Ее зовут Скитти, и она будет носиться по дому, как будто это ее личный автомат для пинбола, когда проснется, поверь мне. — Хорошо. Это все? — спрашивает Эндрю, как раз когда пятая кошка появляется у его лодыжек, словно вызванная его вопросом. Нил раздраженно выдыхает через нос, глядя на пятого и, видимо, последнего кота, черно-белого короткошерстного, который мурлычет, прижавшись к пятке Эндрю. — Это Боузер, — выдохнул Нил, когда Эндрю присел на корточки, чтобы погладить кота. — Потому что он злодей. За прилавком смеется Ники. Эндрю почесывает Боузера под подбородком. — По-моему, он нормальный. — Это потому, что кафе сейчас открыто, — объясняет Нил. — Как только я переверну вывеску на «Закрыто», он выйдет и тут же превратится в монстра. Боузер теперь смотрит на них сверху, как бы говоря: это неправда, и Эндрю фыркает. — Ты хочешь сказать, что этот кот знает, что оно сейчас работает? Нил закатывает глаза, как будто Эндрю не понимает, что к чему. — Вот именно. Это все притворство. Просто у него отличные навыки обслуживания клиентов. В остальном он просто придурок. Эндрю смотрит на Ники через плечо в поисках подтверждения, но Ники просто пожимает плечами. Боузер ускользает, чтобы присоединиться к остальным котам на кошачьем дереве, а Эндрю снова обращает свое внимание на меню, остро осознавая, что час его отсутствия на работе пролетает незаметно. Рядом с ним Нил начинает хмуриться, возиться с завязками фартука, чувствуя себя неловко, когда разговор затихает. То, как он медленно раскачивается на месте, напоминает Эндрю усики водорослей, колышущиеся из стороны в сторону на дне океана, и хотя Эндрю чертовски не выносит светских бесед, он уже собирается что-то сказать, чтобы дать парню передышку, но тут Нил резко бросает, что идет покурить, и уносится через кухню к задней двери, словно спасаясь от кого-то, кто собирается его убить. Как только дверь с грохотом захлопывается, Эндрю кидает взгляд на Ники. — Он… уникальный, — говорит он. Ники улыбается на это. — Кто бы говорил, — отвечает он. Эндрю пожимает плечами и заказывает горячий шоколад, красный бархат, и сладкий кекс с заварным кремом и ежевичным джемом. Ники говорит, что принесет заказ, и Эндрю идет присаживаться. На мгновение загипнотизированный аляповатыми принтами Луиса Уэйна, украшающими стены, он достает из сумки свой блокнот. Когда он читает свои записи с утренней лекции, его плохое настроение возвращается в полной мере. Его профессор пытается вдохновить их всех, и он это знает. В конце концов, к концу месяца они должны представить ей свои проекты по написанию длинных текстов. Но правда в том, что всякий раз, когда его профессор дает им задание, основанное на случайной подсказке или конкретной концепции, которую они должны исследовать, Эндрю выполняет его в мгновение ока. Слова льются из него потоком. Но когда дело касается его самого, он понятия не имеет, о чем писать. Он полагает, что это общая проблема, так как его преподаватель рассматривала ее сегодня на лекции «С чего начать». Она предложила несколько различных отправных точек, а также обратила их внимание на множество различных ежедневных практик, которые они могли бы найти полезными. Однако только когда она начала читать вслух книгу Энн Ламотт «Птица за птицей», Эндрю начал чувствовать беспокойство. Теперь, когда он перечитывает эти слова, они вызывают у него то же чувство дрожи и холода, что и в первый раз, когда он их слушал. Сначала было: «Начните со своего детства… запишите все свои воспоминания так правдиво, как только сможете». Из этого следовало: «Возможно, ваше детство было мрачным и ужасным, но мрачное и ужасное — это нормально, если хорошо сделано». И закончилось словами: «Запишите все то, что вы поклялись никогда не рассказывать ни одной живой душе». Так вот в чем дело: после того, как Эндрю выбрался из прошлого, прошел через изнурительный, повторяющийся, как черт, цикл саморазрушения, хождения на терапию и выздоровления, последнее, о чем он думал, что его попросят на занятиях по творческому письму, — это столкнуться с прошлым лоб в лоб. Он всегда думал об академической среде как о безопасном, анонимном пространстве, в котором ему вовсе не обязательно иметь прошлое, если он того пожелает. А теперь он не уверен, что сможет противостоять тому, от чего так старательно пытался уйти. Всего несколько часов назад он застыл на своем месте, когда его профессор заговорил, его реакция борьбы или бегства сработала, как петарда. Он извивался, пока не смог сделать ничего, кроме как выдержать оставшуюся часть лекции в напряженном состоянии кокона. Теперь на его грудь давит бумажный груз паники, и он может думать только о том, чтобы бросить учебу. Он не может сделать это сейчас. Он не может вернуться во все те ужасные места, где он уже побывал, не после того, как преодолел такое расстояние. Он просто не может. Не в качестве… упражнения. Не по прихоти профессора. Все это — его жизнь, вся его жизнь, и, возможно, она немного потрепана по швам от грубого обращения, но она его, и только его. Он не откажется от нее ради глупого диплома, решает он, независимо от того, как много для него значит писательство, и достает свой телефон, открывает новое письмо, готовый отменить все это, когда… Мяу. Эндрю смотрит вниз и видит, что Боузер лежит у его ног, в его глазах что-то похожее на вопрос. — Что? — спрашивает Эндрю, делая дрожащий выдох. — Ты хочешь подняться? Это разрешено? Боузер смотрит на него снизу вверх, и Эндрю думает, что это как бы говорит: «Да кого это волнует», с чем он склонен согласиться. Поэтому он похлопывает по коленям, и Боузер грациозно запрыгивает на них. Эндрю потрепал Боузера за ушами, когда кот улегся, а затем снова посмотрел на свой телефон, щелкнул по приложению электронной почты и убрал его подальше, вдыхая, вдыхая и выдыхая. Никто не знает, в каких темных водах его держат, никто, кроме него, и Би, и Аарона, совсем чуть-чуть. На самом деле, его профессор ни черта не знает, и она не сказала, что он должен начать с этого, чтобы стать хорошим писателем. Есть другие варианты, всегда будут другие варианты, и к черту — он может стать писателем, как захочет. Он может. — Ты выглядишь глубоко задумавшимся. Нил ставит на стол горячий шоколад и кекс Эндрю, затем садится на корточки у кошачьего дерева и подвешивает игрушечную мышку прямо вне досягаемости принцессы Пич. От него пахнет только что выкуренной сигаретой, и он кажется немного спокойнее, его взгляд мягко скользит по кошке, и это, наверное, результат никотинового кайфа, думает Эндрю. Он и сам прекрасно помнит это ощущение, и на какую-то мимолетную секунду все его тело гудит, старые желания разбиваются о новые, заставляя его стиснуть зубы. — Есть ли какая-то особая причина, по которой все они названы в честь персонажей видеоигр? — спрашивает он Нила, главным образом, чтобы отвлечься от ужасающей силы желания. Нил надувает губы и издает брезгливый звук поцелуя. Затем он пожимает плечами. — Мне нравятся видеоигры. Эндрю хмыкает, подумывает вернуться к своим записям, но в конце концов решает, что не хочет этого. — Почему? — Не знаю, — отвечает Нил, поднимая игрушку прямо из хватки Пич, так что ей приходится вскочить на задние лапы, чтобы взять ее в лапы. — Наверное, эскапизм. Мне нравится все, что позволяет на время забыть о том, что я человек. Это немного откровенно, конечно, но Эндрю это понимает; книги и писательство время от времени были для него тем же самым. Путь, ведущий прочь от самого себя. Он хмыкает так, что это может означать либо «я понимаю тебя», либо вообще ничего. Нил недолго играет с Персиком, потом встает, потягивается и вытирает пыль. Эндрю смотрит, как он возвращается на кухню, а затем понимает, что его час скоро закончится. Он выпивает свой горячий шоколад и съедает свой кекс, а затем приходит время возвращаться на работу.

—

Свет притягивает за собой. Будоражит. В свой обеденный перерыв Эндрю снова и снова забредает в кошачье кафе. Всякий раз, когда Ники приносит заказ, он ухмыляется с непоколебимой улыбкой в миллион ватт, и каждый раз, когда Эндрю спрашивает его, что, черт возьми, случилось, он просто качает головой и щебечет, что «ничего». Потом, когда Эндрю и Нил неизбежно оказываются вместе, болтая о том о сем, а кошки по очереди сворачиваются калачиком на их коленях, Эндрю видит Ники, занятого за прилавком, с той же ухмылкой на лице. Дома Ники по-прежнему мало говорит. Он не упоминает о визитах Эндрю в кафе в своих мимолетных комментариях, не дразнит его и тому подобное. Вот почему Эндрю ослеплен, когда Ники однажды вечером, когда они смотрят телевизор, поворачивается к нему и говорит: — Знаешь, ему может быть неинтересно. Эндрю просто смотрит на него, не понимая. — Что это значит? — спрашивает он. — Нил, — говорит Ники, одаривая его шутливой, примирительной улыбкой. — Он может быть не заинтересован. Я просто подумал, что должен предупредить тебя. Эндрю уже собирается ответить, дескать, кто сказал, что меня это вообще интересует, как вдруг понимает, что он действительно заинтересован. Он не задумывался об этом слишком глубоко, но теперь он может признать, что это определенно имеет место быть, все костяшки домино выстроились так, чтобы Ники дал нужный щелчок. — О? — спрашивает он. — Я имею в виду, он отверг мои ухаживания, — говорит ему Ники. — Ну да… — Эндрю пожимает плечами. — А кто бы не отверг? Ники пискнул и стащил у Эндрю чашку быстрого рамена, набрав полный рот лапши, прежде чем Эндрю выхватил ее обратно. Реалити-шоу, которое они смотрели, прерывается на рекламу, и хотя кажется, что их разговор уже закончен, Эндрю не уверен, что хочет этого. Теперь, когда эта конкретная дверь открыта, он решил, что может заглянуть внутрь и посмотреть. — Так в чем же его дело? Ники пожимает плечами, выглядя несколько самодовольно. — Я имею в виду, он милый, но он также немного раздражительный, понимаешь? Он никогда не может усидеть на месте. Я думаю, он не высыпается… — Я знаю, какой он, — говорит Эндрю. — Я имею в виду, какая у него история? — О, я не знаю, — отвечает Ники. — Он как бы владеет этим местом. Вот это сюрприз. — Ты меня обманываешь. Ники неопределенно машет рукой в воздухе. — Вроде того. На самом деле им владеет его дядя, но я сам его никогда не видел. Нил занимается всем. В остальном он немного загадочен. Рекламная пауза заканчивается, шоу возобновляется, и Эндрю чувствует, что задавать Ники больше вопросов о Ниле будет просто утомительно, поэтому он увеличивает громкость, и они смотрят остаток шоу в тишине. Но каждый раз, когда Эндрю краем глаза бросает взгляд на Ники, тот по-прежнему выглядит самодовольным.

—

— Почему от тебя так сладко пахнет? — невнятно спрашивает Нил. Это комплимент, думает Эндрю, но из уст Нила это звучит как раздражение. Эндрю пожимает плечами. — Я работаю в магазине, где продаются модные средства для принятия ванны, — говорит он Нилу. — Это как бы прилипает ко мне. — Я отвечу, — продолжает Нил. — Вчера это была сахарная вата. Сегодня — лимонный творог. Это новый крем для рук, который они только что привезли. Эндрю снова пожимает плечами. — Я ничего не могу с этим поделать. Нил сморщил нос. — Нет, — говорит он. — Это не… Это не плохо. — Ты говоришь так, как будто это плохо, — замечает Эндрю. Нил вздыхает. — Сладости — это нормально, я думаю, — говорит он. Боузер растянулся у него на коленях, как невероятно длинный кусок ириски, и кажется, что в кои-то веки они поладили, пальцы Нила крутят крошечные петельки в его короткой шерсти. — На прошлой неделе, однако, от тебя пахло чем-то немного… более нежным? Это было что-то вроде чистоты и утешения, в каком-то смысле. Эндрю задумался. — Это был цветочный аромат? Лаванда? — Скорее… травяной, — говорит Нил, и, должно быть, случайно щипает Боузера, потому что Боузер шипит, а Нил шипит на него в ответ, обнажая зубы. — Розмарин, — говорит Эндрю. — Хм? — Нил перестает раздражать Боузера и смотрит на него. — В лосьоне, которым я пользовался, был розмарин, — говорит ему Эндрю. Нил кивает. — Точно. Это было… странно успокаивающе. — Ну, как я уже сказал, он просто прилип ко мне. — Но тебе ведь нравится? — Все в порядке. Нил улыбается, и это улыбка птенца, маленькая и мягкая, но немного неустойчивая. — Мне тоже нравится. Поэтому в следующий раз, когда Эндрю заканчивает обедать, он по пути в гардеробную прихватывает несколько продуктов: молочно-сиреневый брусок мыла с запахом ромашки и лаванды, пару листовых масок с розовой водой и маленький горшочек лосьона, который, по словам Нила, ему нравится. Дэн подзывает его и негромко свистит. — Пытаешься кого-то окрутить, Миньярд? — спрашивает она. Эндрю берет бумажный пакет, запихивает в него кучу случайных бесплатных образцов и уходит, ничего не ответив. Когда он приходит в кафе, кошки тут же сгрудились вокруг него, словно он их король, жалобно мяукая и заставляя других посетителей указывать на него, ворковать и смеяться. Погладив всех, он убегает и направляется к стойке, без слов протягивая Нилу бумажный пакет, как только тот оказывается рядом. Нил колеблется, прежде чем взять его, коричневая бумага хрустит в его руках. Он осторожно достает каждый предмет и раскладывает их в аккуратную линию на прилавке. — Для чего все это? — спрашивает он. — Просто вещи, которые, как мне показалось, могут тебе понравиться, — говорит Эндрю. — Лосьон и маски для лица. Для ухода за собой. — Уход за собой? — повторяет Нил, его губы кривятся в ухмылке. — Я не знаю как это. Эндрю не смеется, и в наступившей тишине Нил начинает ерзать, перенося вес с одной ноги на другую и тыкая мизинцем в кусок мыла, а затем беспорядочно переставляя предметы на прилавке. Он взволнован, понял Эндрю, его щеки раскраснелись, а глаза расширились. — Ничего страшного, — говорит ему Эндрю. — Это просто вещи. С моей скидкой для сотрудников они были практически бесплатными. Нил кивает. Он кладет все обратно в бумажный пакет и прижимает его к груди. — Что ж, спасибо, — говорит он, делая шаг назад по направлению к кухне. — Я… эм… они очень милые. Эндрю барабанит пальцами по столешнице и кивает, прежде чем сесть за стол. Он достает один из своих блокнотов и перелистывает страницы, но буквы и слова смешиваются в бессмыслицу, и он со вздохом закрывает блокнот. Поймав свое отражение в зеркале на стене, он снова опускает взгляд. Очевидно, Нил не единственный, кто краснеет и видит звезды. — Ты в порядке? — спрашивает Ники, проходя мимо. — Ты выглядишь как-то странно. — Ну спасибо, — огрызнулся Эндрю. — Что? Ты реально выглядишь странно. — Уходи, — упрямо отвечает Эндрю. — Ты ничего не хочешь заказать? Эндрю вздыхает. — Просто принеси мне кофе и фруктовый пирог или что-нибудь еще. — Сегодня клубничный, — говорит ему Ники. Эндрю бросает на него взгляд. — Ладно. Ники вскидывает руки вверх, как будто Эндрю — самый сложный человек на свете, и уходит. Эндрю едва успевает выдохнуть, как на месте, которое только что оставил Ники, появляется Боузер. Он смотрит на Эндрю, не мигая, а затем издает одно чрезвычайно осуждающее мяу. Эндрю закатывает глаза. — Не надо мне этого, — говорит он. Усы Боузера подергиваются, но он все равно прыгает на колени Эндрю.

—

Яркость приносит с собой разные вещи. Например, желание погулять под солнцем, несмотря на постоянную прохладу в воздухе и на то, что раньше Эндрю никогда так не любил солнце. Раньше он был одним из тех, кто любит темноту на задворках, закрытые шторы и ледяные туннели. Запрятанные шкафы и палатки из одеял. Теперь, очевидно, он один из тех, кто едет в город в тот день, когда он даже не работает, и просит своего возлюбленного прогуляться с ним на улице. — Ты хочешь прогуляться? — повторил Нил, вскинув брови. — Со мной? Эндрю кивает. — Но… что насчет…? — начинает Нил, но его прерывает Ники. — Я могу присмотреть за всем здесь, — настойчиво говорит ему Ники. — Правда, босс, не беспокойтесь об этом. И вот они отправляются в путь, оба все еще в зимней одежде, несмотря на недавнее изменение погоды. Нил идет рядом с Эндрю в несвойственном ему молчании, натягивая шарф, а затем ковыряясь в ворсе на перчатках. Когда они доходят до парка и проходят через ворота, он, наконец, засовывает дрожащие руки в карманы, как бы изгоняя их в другое измерение, и смотрит на Эндрю впервые с тех пор, как они вышли из кафе. Эндрю возвращает взгляд, но Нил ничего не говорит, поэтому Эндрю тоже не говорит. Они продолжают идти, тишина зажата между ними, как дверной засов, но это не некомфортная тишина, а такая, которая набухает возможностью. Обещание большего. По всему парку весна рассыпала свою сказочную пыль. Повсюду подснежники и зачатки нарциссов, их похожие на лопасти побеги маслянисто-зеленого цвета торчат из земли и, кажется, растут с каждой секундой. За углом они видят на берегу пруда птенцов, неуклюжих и недавно появившихся на свет. Нил издает тихий радостный звук, когда видит их, и Эндрю направляет его к ближайшей скамейке, чтобы присесть. После нескольких минут сидения и наблюдения за пушистыми цыплятами, ковыляющими вслед за матерью, Нил прочищает горло. Даже в весеннюю оттепель его дыхание выходит облачком. — Итак, о чем ты пишешь? — спрашивает он. Эндрю тут же переводит взгляд на него. Они начинают с этого, да? — Да все, что угодно, — отвечает он. — Обычно мой профессор дает задание, и я просто начинаю писать, не зная, чем все закончится. — Другими словами, у тебя получается. — Это так, — соглашается Эндрю. — Мне нравится делать это. — Но, допустим, задание не задано, — говорит Нил. — Что бы ты тогда написал? Эндрю хрипло рассмеялся сквозь зубы. Это одна вещь, которую он еще не распутал, хотя в последнее время он все чаще и чаще думает об этом. То, что сказала его профессор, о том, что нужно записывать все, даже плохое — особенно плохое — сначала показалось ему глупым. Теперь он не так уверен. Гипотетически, есть так много мест, с которых он мог бы начать. Первая приемная семья, которая была плохой. Вторая, которая была еще хуже. А может быть, даже с третьей, где он жил, когда начал постоянно носить с собой нож. Он мог бы начать со своего чемодана, синего, со сломанным колесом, или с дверей, которые заперты, пока не откроются, или с крови в воде в ванной, или… Проблема в том, что это его естественный инстинкт — отодвинуть эти вещи подальше и побыстрее, пока он в них не утонул. Проблема в том, что есть так много мест, с которых он мог бы начать, но он не уверен, что когда-нибудь позволит себе вернуться к одному из них. — Я еще не понял этого. Нил не выглядит удивленным. — Что говорит твой профессор? — Она говорит нам записывать то, что является правдой. Нил встречает его взгляд, и его глаза такого же цвета, как пруд, если бы он замерз, и Эндрю чувствует себя так, будто на его голову только что упала наковальня из мультфильма. — И? — подсказывает Нил. — Что правда, Эндрю Миньярд? Эндрю насмехается и пожимает плечами. — О, я не знаю. Просто куча мусора, с которым я ходил на терапию, чтобы пережить и забыть? Нил держит глаза Эндрю своими и не моргает. — Ну, да. Что правда, то правда, что уродство. То, что правда, обычно чертовски ужасно. Неужели она этого не знает? — Она это знает, — говорит Эндрю. — В этом вся суть. Мы страдаем. И это должно придавать миру красивости. Нил закатывает глаза. — Это нелепо. Я имею в виду, я провожу каждую минуту своей жизни, пытаясь просто… выжить со всем этим дерьмом, которое творится у меня в голове. Ты хочешь сказать, что я должен превратить это в значимое искусство? Ни за что. Достаточно просто выжить. Конечно, достаточно, думает Эндрю. Он знает, что не должен делать то, что ему предлагают, если это ставит под угрозу всю работу, которую он уже сделал, весь прогресс, которого он достиг. Но что, если это, по-своему, тоже работа? Он думал об этом так: за ним идет монстр, и в некоторые дни он находится далеко, а в другие дни он хрипит у него на шее, его дыхание горячее и влажное. Если он повернется лицом к нему, может быть, оно перестанет его преследовать. Если он повернется лицом к нему, может быть, он увидит, что оно уже отступило. Он понимает, он думает. Это своего рода экзорцизм. Он просто не уверен, будет ли он готов повернуться к этому, и если да, то когда. — Наверное, посмотрим, — говорит он, вздыхая через нос. — Это просто совет. Она же не приставляет пистолет к моей голове и не говорит, чтобы я выкашлял все мерзкие кусочки или пошел на хрен. Может быть, я мог бы попробовать это с некоторыми… не такими плохими вещами. — О, не такие уж плохие вещи, — язвительно сказал Нил, расширив глаза. — Не могу сказать, что я сам много с этим сталкивался. Эндрю хочет, чтобы Нил остановился. Он хочет схватить его, притянуть поближе и сказать, что шутки на эту тему помогают только до тех пор, пока не помогают, но Эндрю не единственный человек с монстром за спиной — это уже ясно, и кто он такой, чтобы читать кому-то лекции о том, как справиться с этим? Поэтому вместо этого Эндрю краем глаза бросает быстрый взгляд на Нила. Дело в том, что Нил всегда выглядит усталым, но в то же время он почти всегда на взводе, полон нервной энергии. Эндрю уже знает, что большую часть времени вне работы он проводит за бегом, играми или выпечкой, что по выходным он играет в общественной команде экси, что ему трудно отключиться и расслабиться. И может быть, просто может быть, дело в том, что он никогда не сбавляет темп, потому что не может перестать пытаться обогнать то, что у него на пятках. Нил, похоже, разгадал причину молчания Эндрю, и он поднял руку, прежде чем Эндрю успел что-то сказать. — Я знаю, это звучит так, будто я не в порядке, и я так не думаю, но я тоже не дурак. У меня все налажено. Я знаю, как справляться с плохими днями. Просто… просто есть части моего сознания, которые похожи на закрытые проходы в супермаркете. Там что-то пролилось, и никто еще не убрал, и никому нельзя туда спускаться, даже мне. Потому что игнорирование предупреждающих знаков приведет к тому, что кто-то поскользнется в этом беспорядке и упадет на задницу. Мир боли. Эндрю знакомо это чувство; он знает, каково это — не смотреть в глаза собственной травме, чтобы она не подтолкнула тебя к соревнованию взглядов, которое ты неизбежно проиграешь. Он также знает, каково это — держать кого-то на расстоянии вытянутой руки, думая, что если я расскажу тебе обо всех ужасных местах, где я был, впущу тебя во все это безобразие, ты убежишь. — Значит, ты никогда ни с кем не разговаривал? — спрашивает Эндрю. — А кому я расскажу? — спрашивает Нил, втягивая воздух сквозь зубы; он хочет покончить с этим разговором. — Моему психотерапевту? — сухо предлагает он. — Моему профессору? — Я был там же, где и ты, — говорит ему Эндрю. Я слишком хорошо знаю эту местность. — Ты мог бы рассказать мне. Может быть, не сейчас, но когда-нибудь. Когда будешь готов. Нил вздыхает через нос. — Это… — Эй, — говорит Эндрю, поворачиваясь лицом к Нилу и притягивая его ближе за лацканы пальто. — В моем сознании тоже есть закрытые проходы. И это правда. Так часто он думает, что ему лучше. Он думает, что ему лучше, но потом он просыпается ночью и тянется к верхнему ящику комода, где хранятся его ножи. Он просыпается ночью, корчась изнутри и снаружи, чувствуя, как ему хочется содрать кожу, выковырять все плохое дерьмо. Он будет просыпаться ночью и думать: «Я думал, что сбежал из этого места, но это место сбежало и в меня». И каждый раз, когда это происходит, он будет утешать себя всеми добрыми словами, которые только сможет придумать. Он будет говорить себе: «Все хорошо, все хорошо, все хорошо. Я сломлен, но я делаю все, что в моих силах. Горящий маяк все равно остается маяком». Он вдыхает и стискивает зубы, а Нил долго смотрит ему в глаза, а потом кивает. — Хорошо, — говорит он, и точно так же многое, что когда-то было жестким и разделительным между ними, стало мягким. Растаяло и слилось, превратившись в одну и ту же, узнаваемую вещь. — Хорошо. Я подумаю об этом. Эндрю отпускает пальто Нила и разглаживает ткань, и так они поворачиваются обратно к пруду. Лебеди теперь скользят по его поверхности, и Эндрю вдыхает и выдыхает в том же ритме, что и Нил. В конце концов, они встают и продолжают идти.

—

Несколько недель спустя Эндрю приходит в кафе и застает Нила, стоящего на коленях у кошачьего дерева, с Боузером на коленях. — Мне кажется, Боузер заболел, — говорит он Эндрю тоненьким голосом и выглядит так близко к слезам, как Эндрю никогда его не видел. — Что с ним? — спрашивает Эндрю, садясь на пол напротив них, скрестив ноги. — В последнее время он просто очень уныл, — отвечает Нил. — Не в духе. Эндрю хмыкает. — Давайте присмотрим за ним, — говорит он. — Мы можем отвезти его к ветеринару, если ты беспокоишься. Нил вздыхает, с досадой, и смотрит в потолок. Эндрю думает, что он действительно собирается заплакать, но затем он направляет свой взгляд на Эндрю и предлагает ему грустную, неуверенную улыбку. — Все, что у меня есть, — это эти глупые кошки, — признается он. Эндрю придвигается ближе к Нилу, так что их колени соприкасаются. Боузер вздрагивает от этого движения, и половина его переливается на колени Эндрю, издавая сонное мяуканье. Эндрю проводит рукой по позвоночнику Боузера; она скользит вдоль его хвоста, пока в конце концов не оказывается на руке Нила. Затем, не сводя с Нила взгляда, Эндрю неуклюже переплетает их пальцы. — Это не совсем так, — выдавливает он. — У тебя есть я. У Нила есть он. Нил вздрагивает, выглядит озадаченным, но держится за руку Эндрю. Он держится за нее, как будто он в море, и это единственное, что держит его на плаву.

—

В следующий раз, когда Эндрю заходит в кафе, Нил прячется на кухне. Эндрю оставляет его, но он никуда не уходит; он решил, что пришло время дать знать о своих намерениях. Он садится за ближайший к кошачьему дереву столик и начинает читать статью, которую написал для недавнего задания, — рассказ об одинокой пожилой женщине, склонной к накопительству, которая становится предметом восхищения детей, живущих в ее доме. Проходят часы, пока он мучается над самыми незначительными исправлениями. Тем временем в кафе через окно льется солнечный свет, создавая для кошек бассейн бледного, лимонного света, в котором они растягиваются. В конце дня, после того как Ники закончил работу, появляется Нил. Он, вероятно, думал, что Эндрю тоже уйдет, но Эндрю все еще там, единственный клиент, оставшийся в этом месте. Нил замирает, когда Эндрю поднимает голову и смотрит ему в глаза. Не отводя взгляда, Эндрю закрывает свой ноутбук. Теперь у них нет возможности игнорировать друг друга. — Привет, — говорит он. — Привет, — отвечает Нил. Его глаза, освещенные солнечным светом, похожи на голубое пламя. Проходит несколько тактов тишины, и Эндрю обращается к Боузеру. — Он выглядит нормально. — Да, — соглашается Нил. — Думаю, я просто… волновался по пустякам. Эндрю кивает. — Возможно. Нил замирает на месте, прежде чем решительно подойти к двери и перевернуть табличку с «Открыто» на «Закрыто». — Почему ты так часто приходишь сюда? — спрашивает он, кончики пальцев по-прежнему прижаты к стеклу, взгляд устремлен на улицу снаружи. — Ты не хочешь, чтобы я приходил? — спрашивает Эндрю. Нил отталкивается от двери и направляется к столику Эндрю. Его пальцы крутят фартук, ткань заминается. — Дело не в этом. Он качает головой. — Я просто… Мне нужно знать. — Мне нравится быть рядом с тобой, — легко признается Эндрю. Нил сглатывает, выражение его лица темнеет, как будто он собирается спорить. Затем, так же быстро, он полностью смягчается, сдуваясь, как суфле, которое не пропеклось. — Мне тоже нравится быть рядом с тобой, — говорит он тоненьким голосом, проводя кончиками пальцев по рукавам рубашки. — Я не знаю, что ты во мне нашел, но… Я рад, что тебе нравится быть рядом со мной. Эндрю думает о Ниле, который сидел с Боузером весь день, пока тот не вернул себе его скрежет, думает о том, как он изнурял себя в своем стремлении оставить прошлое в грязи, сжимая кулаки, чтобы просто пережить беспорядок дня. Но в основном Эндрю думает о том, что рядом с Нилом чувствует себя свободным. Свободно, легко и жизненно необходимо. Эндрю встает, кладет руки на стол и приподнимается на цыпочки, чтобы наклониться к нему. — Можно тебя поцеловать? — спрашивает он. Руки Нила медленно опускаются по бокам. Его губы раздвигаются в беззвучном вздохе, а затем из них вырывается «да».

—

После того, как они закрыли кафе и пожелали кошкам спокойной ночи, они возвращаются в дом Эндрю и Ники. В комнате Эндрю они разговаривают, смотрят несколько серий какого-то аниме и еще немного разговаривают. Лежа на кровати Эндрю, свет позднего вечера освещает острые, изящные углы Нила. Он похож на закат где-то на просторах песка, все эти бархатные тени и золотые плоскости. Когда они снова целуются, света уже нет. Они целуются в размытой, с голубым оттенком темноте, пока их не клонит в сон и они не становятся полуживыми от удовольствия. Это лениво и непринужденно — медленное, влажное влечение, и было бы так прекрасно заснуть так, как они есть, с лицами, достаточно близкими, чтобы их носы соприкасались, и руками, свободно обхватившими талию друг друга, но в конце концов они все-таки вырываются из своего мирного гнездышка, чтобы переодеться и умыться, причем Эндрю прихватывает старый пижамный комплект для Нила, чтобы тот спал в нем. Укрывшись одеялами, они снова оказываются вместе, их тени сливаются в одну в бесформенной темноте, а дыхание Нила настолько ровное, что Эндрю думает, что он, должно быть, заснул. Затем: — Я в таком беспорядке. Нил сворачивается калачиком, притягивает колени к груди, подтягивает подбородок. — Я в таком беспорядке, и это не… — он останавливается, глотает воздух, вздыхает. — Я не одна из тех гребаных ваз, которые кропотливо собрали обратно, а трещины оставили блестящими и золотыми, чтобы весь мир видел. Я не стал еще прекраснее от того, что был разбит. Я просто… — Ты — это ты, — закончил за него Эндрю, когда его голос затих в горле. — Ты — жизнь, история. Нил поднимает голову и смотрит на Эндрю, его глаза ярко светятся в темноте. Он кивает. — Да, — выдыхает он. — Да. Я так хочу сохранить это вместе, но это трудно. — Это трудно, — соглашается Эндрю. Горящий маяк все еще остается маяком и все такое, но в один прекрасный день ты вроде как должен подумать о том, как ты собираешься потушить пламя. — Ты понимаешь это, — говорит Нил, — это не делает все хорошо, но… это помогает. Я рад, что я здесь. Я рад, что ты здесь. Эндрю проводит ладонью по напряженному хребту плеч Нила. — Я тоже рад, что мы здесь.

—

—

—

На следующее утро Эндрю просыпается раньше Нила. Он идет на кухню, чтобы приготовить кофе, а затем возвращается в свою комнату. Он проводит рукой по волосам Нила, убирая их с его лица, и пока Нил ворочается и пыхтит, он позволяет ему это сделать, а затем переворачивается на другой бок, чтобы поспать еще немного. Эндрю поджимает губы, стараясь не обращать внимания на то, как трепещет его сердце в груди. Затем он тихо садится за свой стол, открывает ноутбук и создает новый, пустой документ. Он смотрит на мигающий курсор столько, сколько может, а затем начинает писать. Он начинает писать, и он понятия не имеет, что выльется в итоге, или где он окажется, но он здесь; он здесь, и он пишет.