Другая жизнь. Одинокий путь

***

      И все же от привычки воспринимать реальность совершенно невозможно просто взять и отрешиться. Сознание само собой принимается создавать образы и ткать осязаемый мир.       Слух Вэй Усяня уловил журчание струй. Выросший у озер, он очень любил воду, поэтому обрадованный повернулся на звук, чтобы рассмотреть, что там.       Он лежал на мягкой травке, рядом бежала река, с довольством перекатывающая бурные волны. Только великая Янцзы по весне может звучать так. Вэй Усянь узнал место: пологий берег на окраине Цайи. Город совсем рядом, но ранним утром здесь тихо.       С воды веяло ощутимым холодом, и трава вокруг была еще совсем молодой. «Цинмин, — подумал Вэй Усянь, вставая. — Сезон чистоты и ясности после недавнего весеннего равноденствия.»       Он опустился на колено у края берега и потянулся к воде. Жест замер на полпути: он увидел черный рукав верхнего ханьфу и витки черной ленты, защищающей запястье. Оказывается, собственный прежний вид стал для него непривычен. В рябящей воде отражалось его настоящее лицо, концы алой ленты, удерживающей высокий хвост, спадали через плечо.       Внимательно осмотрев себя, Вэй Усянь не обнаружил ни меча, ни флейты. На его поясе висели лишь нефритовая подвеска-пропуск в Облачные Глубины и мешочек ловушка для духов.       От дальнейших исследований его отвлек звук шагов, коротких и скорых. К берегу, весело подпрыгивая, бежал маленький мальчик. Вэй Усянь не спешил подниматься с колена, оставаясь с ним почти одного роста, а, когда ребенок приблизился, стало ясно, что присутствие взрослого рядом он не замечает. У Вэй Усяня же появилась возможность рассмотреть его близко, и он сразу же заподозрил, что это — Сянь-Сянь. Определенно дитя улиц, одежда не по размеру местами потерта и порвана, на поясе болтается маленькая флейта-свисток. Мальчик умылся в реке и поскакал обратно в город.       Вэй Усянь, уже однозначно уверенный, что не видим и не ощутим для ребенка, последовал за ним. У окраинных дворов бродили собаки. Полузабытый давний страх заставил Вэй Усяня замедлить шаг, а раздавшийся почти сразу же скрежет свистка отдался ноющей болью в ушах. Вэй Усянь поспешил закрыть их ладонями, наблюдая, как собаки разбегаются, поджимая хвосты. Несомненно заставить игрушку издавать столь ужасающие звуки можно было только после длительных тренировок и определенно только имея представление о музыкальном строе. Каждая трель звучала в полном диссонансе с предыдущей.       Пораженный мелодией, Вэй Усянь задумался, могло ли нечто подобное существовать на страницах злополучного сборника Смятения и мог ли каким-либо образом фрагмент этого сборника достаться уличному мальчишке? В сумбуре этих невероятных предположений он чуть не потерял ребенка из виду. Тот, победно вскидывая руку со свистком, несся по утренним улицам, радостно хохоча.       Завернув за угол, Вэй Усянь стал свидетелем того, как судьба иной раз в прямом смысле сталкивает людей. Отстав, он застал лишь уже момент, когда неуемного Сянь-Сяня сбил с ног, также вероятно сломя голову мчавшийся из бокового проулка, мальчик в белом ханьфу, с лобной лентой на голове.       Сянь-Сянь явно ушибся, обида читалась на его детском лице столь явно, что Вэй Усянь предположил, что мальчик неминуемо даст волю слезам. Но, когда сбивший его мальчик в белом ханьфу присел рядом с ним и протянул к нему руку, Сянь-Сянь сдержал слезы, лишь проговорил немного сердито: — Ты что, потерялся? Я знаю весь город. Куда так спешишь? — Больно? — ответил вопросом второй. — Ерунда, — было отмахнулся Сянь-Сянь, но тут же запричитал. — Ах, ну, конечно я не рассчитывал встретить такое прекрасное утро в пыли!       Вместо ответа мальчик в белом тронул одежды Сянь-Сяня, пытаясь немного отряхнуть их. — Не стоит, — перехватил его за руку Сянь-Сянь. — По чести сказать, они вовсе не были такими уж чистыми. Видишь ли… Я живу здесь.       Наблюдая эту сцену, Вэй Усянь окончательно уверился, что мальчик в белом — это маленький Лань Чжань. — Вот бы забрал этого уличного бесенка, — донеслось откуда-то из-за спины Вэй Усяня.       Несмотря на ранний час и обычную занятость горожан, нашлось несколько любопытных, наблюдающих за детьми. — В кои то веки была бы от этих в белом польза, — поддакнул другой голос.       Вэй Усянь отметил про себя, что люди явно недолюбливают заклинателей и сторонятся их. Размышлять же об этом ему снова не пришлось, потому что маленький Лань Чжань в свою очередь перехватил руку Сянь-Сяня, вцепился в его запястье и потащил за собой. — Ау! Эй! Куда ты меня тащишь?! — завопил Сянь-Сянь, спотыкаясь и едва не падая.       Однако весь его протест ограничивался возгласами, освободить свою руку из хватки Лань Чжаня он не пытался, и они так и неслись по улицам города во всю прыть.       Вэй Усянь и тот прилагал усилия, чтобы не отстать от них, вероятно поэтому не успел среагировать, когда ему под ноги ни с того ни с сего метнулась кошка. Получив увесистый пинок, она издала пронзительный мяв, а Вэй Усянь, запутавшись в ногах, покатился кубарем, не сдерживая ругательств.

***

— Книги, свитки, рукописи, каллиграфия, — ну, какая же занудная тоска… — протянул Сянь-Сянь. — Сколько же можно? — Задание нужно выполнить, — тихо ответил Лань Чжань. — Не шуми. Еще немного. — Я больше не могу сидеть на месте, ноги затекли, спина занемела, я — словно истукан какой-то, — жаловался Сянь-Сянь. — Тебе не достает тренировок, — увещевал Лань Чжань. — Мне воздуха не достает! Душно! — воскликнул Сянь-Сянь. — Не шуми! — резче одернул его Лань Чжань. — Окно открыто! Чего же тебе еще? — Ах, точно! — Сянь-Сянь немедленно подпрыгнул. — Я наружу! — Не смей! — рыкнул Лань Чжань. — А то что? — На сей раз накажут, если сбежишь! Я сам накажу! — окончательно вышел из себя Лань Ванцзи. — Ну-ну, второй молодой господин Лань, рискни! Попробуй! — голос был полон обиды и вдобавок к словам Сянь-Сянь наградил Лань Чжаня таким взглядом, что даже Вэй Усяня, который наблюдал эту сцену в библиотеке, пробрала оторопь. В белках глаз молодого юноши явно проступили кровавые прожилки. В следующий миг он метнулся к открытому окну. — Стой же! Но… — Лань Чжань до последнего не верил, что непоседливый мальчишка все же выпрыгнет в окно, поэтому не успевал теперь перехватить его, хоть и опасался всерьез, что тот переломает ноги, все-таки тот был обычным человеком, к тому же мало уделяющий внимание тому, чтобы тренировать свое тело.       Однако, когда Лань Чжань выглянул в окно, то увидел, как Сянь-Сянь со всех ног мчится по улице, продолжая нарушать правила поведения в Обители.       Но бег этот не продлился долго. У камня послушания Сянь-Сянь резко затормозил и метнулся в его сторону. — Шимэй, ты почему здесь?       Следуя за ним, Вэй Усянь сам никого не заметил у камня, пока юноша не свернул туда. — А-Ли, ты плачешь? Что случилось? Кто обидел тебя?       Девочка не отвечала ему, только всхлипывала. Сянь-Сянь потянул ее к себе, устраивая на коленях, и она доверчиво прижалась к нему, размазывая кулачком слезы по щекам. — Соскучилась одна? — предположил Сянь-Сянь. — Это все Лань Чжань виноват! Сидит все над свитками, да выводит штрихи! — слова прозвучали со злостью. — Эргэ учится, — шепнула девочка. — Старается. Он — молодец. — Нет, — отрезал Сянь-Сянь. — Раз ты горюешь здесь в одиночестве.       Что случилось дальше, Вэй Усянь не увидел и не знал, что так расстроило маленькую Яньли в тот день. Но последующие фрагменты жизни Сянь-Сяня, которым он стал свидетелем также были связаны с ней.       Сначала Вэй Усянь увидел его ночующим на циновке подле кровати. Яньли была хрупкой девочкой и похоже нередко болела. Когда это случалось, Сянь-Сянь неотступно оставался при ней и даже выучился сам варить для нее лекарства. Он беседовал с ней, когда она просыпалась, а когда спала — читал, чтобы после рассказать ей. Именно тогда он перерыл все старинные легенды, предания, сказки — все, что только нашел подходящего в библиотеке. Тогда же он начал тренировать тело и стал пробовать медитацию, надеясь, что так научится меньше уставать и сможет дольше обходиться без сна.       С возрастом Яньли окрепла, а Сянь-Сянь успел привязаться к ней, как к родной сестренке, совсем забыв, что в ордене он — лишь слуга-человек. А-Ли тоже была простым человеком, без таланта заклинательницы, но все же она оставалось младшей дочерью главы ордена. Поэтому настало время, когда она была обещана замуж в орден Ланьлин Цзинь, а Сянь-Сянь не мог вынести этого.       Едва ли бы его стали оповещать о подобном, но Сянь-Сянь узнал и так переживал, что не находил себе места. Кажется тогда ему впервые пришла в голову идея согреть вино, ведь его сердце болело и терзалось. Он был готов глотать жар, силясь залить подобное подобным.       Горячий алкоголь совсем вскружил его буйную голову, и он помчался не куда-нибудь, а прямо в покои главы ордена Лань, Цинхэн-цзюня. Он определенно знал, куда ему нужно. А страже не удавалось сдержать его. Похоже у них был приказ не покалечить его ненароком, Сянь-Сянь же вел себя слишком неистово. Вэй Усянь отметил также, что движения его для обычного человека слишком быстро. Сильные душевные переживания как будто высвободили в нем скрытый ресурс. — Самый глубоко уважаемый и добродетельный заклинатель! — выкрикивал Сянь-Сянь, уворачиваясь от личной охраны главы ордена и влетая в двери зала. — Сиятельный господин! Умоляю, выслушайте!       Понимая, что мальчишка уже потревожил Цинхэн-цзюня, заклинатели охраны посмотрели на своего главу. Тот кивком отослал их с неизменно легкой доброжелательной улыбкой на лице. — Самый глубоко уважаемый и добродетельный заклинатель, Цинхэн-цзюнь, Вы же не позволите маленькой А-Ли покинуть орден в столь юном возрасте?! Разве мало, что бедняжка выросла без матери? Неужели теперь ее лишат еще и общества отца и старших братьев? Что малютке делать совсем одной в чужом клане?! — буквально захлебываясь словами и сбиваясь с дыхания выкрикивал Сянь-Сянь.       Вэй Усянь подумал, что едва ли сумел бы вести себя так и произносить подобные речи даже под действием алкоголя. — А-Ли двенадцать, — прозвучал глубокий и вместе с тем мягкий голос. — Совсем не такая кроха, как ты говоришь. — Самый глубоко уважаемый и добродетельный заклинатель, — повторил Сянь-Сянь, тщетно пытаясь найти еще слова, но у него в голове вдруг опустело. — Как ты называешь меня? — переспросил глава ордена. — Цинхэн-цзюнь. Цинхэн-цзюнь, — запинаясь проговорил Сянь-Сянь, запоздало склоняясь. — Самый глубоко уважаемый и добродетельный, — повторил его прежние слова глава ордена Лань. — Разве добродетельный отец способен причинить страдания собственному ребенку? А-Ли будет жить дома до совершеннолетия. То, что она обещана ордену Цзинь вовсе не означает, что она немедленно отправится туда. Ты напрасно переживаешь так сильно. — Простите, глава ордена, — Сянь-Сянь вжался в пол.       С его характером, довольно дерзким и вольным, это было почти невозможное действие, он изо всех сил в этот момент превозмогал себя.       Вэй Усянь же догадался, что все это в целом было подстроено. Глава ордена Лань откровенно воспользовался чувствами Сянь-Сяня, чтобы заставить его склониться низко, до самой земли, признавая свое ничтожество. — Пожалуйста, Цинхэн-цзюнь, поймите, я не… — юноша сбился и попросил неожиданно покорно и тихо. — Определите слуге наказание за недостойные слова. — А-Ли — твоя шимэй. Твоя забота о ней искупает многое. Я не стану сегодня наказывать тебя. Определи сам, каким должно быть искупление за твой проступок, — снисходительно изрек глава ордена Лань.       Вэй Усянь буквально впервые в жизни видел, как, изображая истинную доброту, можно издеваться над человеком. Оставалось только догадываться, что сделал Сянь-Сянь после этого разговора.