Петля

Закрыв и заперев дверь, мы встали в коридоре. Несколько тяжёлых вздохов раздалось с нескольких сторон сразу. Если бы я мог, я бы тоже вздохнул. Что-то было не так, не то. Я не мог вспомнить, заглянуть в будущее, но будущее ложилось на мои плечи и шептало, что все закончится бедой. — Значит так, — не промедлив больше ни секунды, начала Кукушкина, — Эл пойдёт со мной, — и со всей решимостью шагнула ко мне. Я не сумел почувствовать удивления, хотя логика говорила, что этот поступок странный. Сергей дергано усмехнулся, но промолчал, а вот Гусев все-таки спросил, обиженно: — А это чего это? — Потому что мне страшно! — воскликнула Зоя, даже с излишним усилием. — Нечего одному Сыроежкину постоянно… А ты тоже будь человеком, и иди со Светой. — Зоя, — но тут уже сама Света вмешалась и даже звучала возмущённой. — Не надо мне искать защитника! Я сама защищусь, если это нужно. А это не нужно, — и подобралась поближе к Вите. — Пусть идёт с Володей, защищает мозг команды. Кукушкина смутилась, а Гусев моргал, пытаясь осмыслить изменения в своей судьбе за полминуты. И только Володя выдохнул: — Без меня меня женили. Ну да хорошо, я согласен. Сергей вздохнул и бросил взгляд на Чижикова, поскольку в итоге выходило, что им идти вместе.

***

Я шёл чуть позади Кукушкиной и, кажется, очень этим её нервировал. Она вздрагивала, оборачивалась, сжимала кулаки или собственные плечи. Даже спотыкалась на ровном месте, что было совсем на неё не похоже. Я шёл и память моя отказывалась говорить, в каком мы коридоре, и куда нужно повернуть. Вся она стремилась вперёд и дурное предчувствие все гуще и гуще устилало моё сознание. Мы сделали неправильный выбор и он приведёт нас к дурным последствиям. — Да что ты там плетешься, в конце концов?! — не выдержала Зоя. А я так удивлённо на неё посмотрел, ощущая, что успел потерять из виду и её саму. — Прости. Я удивлён, что ты меня позвала. Думал, ты меня считаешь самым опасным. Зоя бросила на меня серьёзный взгляд, и резко отвернулась. — Так и есть. Ты — самый опасный, из тех, кого мы тут знаем. А ещё ты умный. Так что, я считаю, что с тобой сейчас безопасно. Ты не нападёшь на меня, потому что все знают, что я с тобой пошла. А если кто-то другой… Ты меня защитишь. Я почти засмеялся. Наверное, я был бы обижен, случись такое прежде, а сейчас мне было только смешно. Смешно и тяжело одновременно. Мне не хотелось это запоминать. Мне не хотелось за это цепляться. Я опустил голову. — Слушай, я знаю, что мы ищем код для выхода, но, если ты не возражаешь, я хотел бы вначале найти Рэсси. — Давай, — согласилась Зоя, как-то слишком резко. — Найти его сейчас будет очень полезно. Ещё некоторое время мы шли молча. Я принял решение о поиске, хотя ощущал нежелание что-то решать. И чувствовал, что у нас ничего не выйдет. Ничего. Решительно ничего. Зоя вздыхала как будто громче, чем раньше. Наконец, на одном из поворотов, она резко развернулась ко мне и спросила, как будто думала вызвать меня на дуэль: — А ты вообще в порядке? И я остановился, ровно так, как если бы получил удар. Только дрожь её ресниц и сжатые в бескровную полосу губы вдруг объясняли его смысл. Смысл, в который я сам едва мог поверить. Зоя казалась почти напуганной, но это был не страх, а… Сожаление. — Ладно, — не дождавшись ответа, резко выдохнула она. — Извини. Я понимаю, я тебе не подружка и вообще… Разговаривала с тобой злобно. Но… Все это так странно и так… Мы даже не спросили тебя… А они твоя семья! Я молчал ещё несколько секунд, заставляя её взгляд метаться и пальцы нервно перебирать по углу. — Зоя… Знаешь, Зоя… Спасибо, что спрашиваешь. Хотя я тебе не могу ответить. Я не осознаю своего горя, — ведь знаю, что оно идёт медленным кругом, как тяжёлые зернова, и перемалывает все мои чувства в отголоски, в эхо, в ничто. — Я думаю лишь о том, что выбраться отсюда… — невозможно. Никак невозможно. Но она не обратила внимания на недосказанность. На неправильность предложения, если оно было оконченным. Она нервно улыбнулась. — Ну… Это правильно. Я тоже очень хочу отсюда спастись, как можно скорее. Но если… — она так и не решилась посмотреть мне в глаза. — Если вдруг… — Хорошо. Спасибо. Ещё несколько шагов. Я вспомнил. Нужная череда комнат была всего лишь в трех шагах. И тогда безнадежный, жалкий, срывающийся крик заставил нас обернуться. Это Майя кричала. — Я знала! — Зоя побелела. Она бросилась на голос, а я стоял на месте ещё несколько долгих секунд. Я знал. Я знал. Этот крик означал, что конец начался.

***

Всё сбежались в комнату отдыха. Майя все ещё стояла в дверях, держась за дверной косяк совершенно побелевшими пальцами, так крепко, словно уже не могла их разжать и сдвинуться с места. Спешащим войти и узнать, она не позволяла, мешала. Они протискивались в комнату, кричали, тормошили её, и ничего не добивались. Им пришлось почти проползать внутрь. Я подошёл к Майе последним. Она не моргала. По её щекам катились слезы. Я мог понять. Я понимал. И встретив мой взгляд, Майя как будто очнулась, на миг с отчаянным плачем она упала мне на грудь, а затем вдруг резко затихла и выпрямилась. И тоже вошла в комнату. Я не хотел. Не хотел. Видеть, знать и принимать. И все же вошёл. И все же увидел. Бублики лежали на диване, склонившись друг к другу. Будто спали. Но это был не сон. Я знал, что они обе мертвы. Но не мог заставить себя сказать, и бессмысленно смотрел, как Зоя и Света с криками пытались разбудить, растормошить их, привести в чувства. Тем самым лишь трепались толстые косы Милы. Остальные молчали. Переводили глаза с одних на других и не знали, что предпринять. У Гусева покраснели нос и глаза. Майя держала дрожащие ладони у губ, и звуки, что все же вырывались из её груди, были похожи на скулеж. — Что с ними случилось? — наконец, сдерживая дрожь в голосе спросила Света. — Я не знаю… Не знаю, — безнадёжно ответила Майя, качая головой. — Я не понимаю… — Возьми себя в руки, — Зоя подошла к ней. Никто здесь не держал себя в руках, вовсе нет. — Вспомни, что вы делали. — Мы только пили чай. Больше ничего. Они съели хлеба с вареньем, и вдруг уснули. Так быстро, так резко, что я испугалась. Я пыталась… Майя продолжала говорить, но я не слышал. Медленно, так, как ходят люди потерявшие чувство реальности, я подошёл к столу. Варенье розовело ядовито, самодовольно, отвратительно. Блестела новизной банка. Я осмотрел её со всех сторон и нигде не нашёл наклейки. Даже следов от наклейки. Но я знал этот цвет. Знал эту банку. — А ты не ела, Майя? — тихо спросил я. — Не люблю варенье… — Тебе повезло, — а может быть, как раз не повезло. Ведь тогда все бы для неё закончилось и не было бы этих трех мучительно-длинных дней. — Сколько они съели? — По два бутерброда, примерно… Я несколько раз кивнул. Для смертельной дозы хватило бы меньшего. — Да что это значит, Эл?! — не выдержал Смиронов. — Это не варенье. Не совсем. Это снотворное. — Стой-стой, от снотворного так сразу не умирают! Надо что-то делать! Я замер, напуганный этими словами. Что-то делать. Петля, что сжимала нас все туже, в этот раз не давала мне ответа, можно ли сделать что-нибудь. Может быть, можно. Может быть, ещё не поздно. Только глубоко живущее давящее отчаяние говорило — это лишь продлит их мучение. Им потребуется помощь врачей, но её не окажут. И все будет происходить снова. А сейчас так просто, так спокойно и так… сладко. И я молчал, не смея ни отрицать, ни подтверждать. Пока одни пытались, ко мне подошёл Чижиков. — А откуда тут такое варенье? — беззвучно, но очень строго спросил он. — Подарок. Экспериментальная разработка. Больше одной маленькой ложки принимать нельзя… И на нем всегда была наклейка с инструкцией. — То есть, кто угодно мог?.. — Они не просыпаются! Ничего не помогает! Это длилось бесконечно. Я чувствовал себя бессмысленным застывшим в камне истуканом и был им. Наконец, с бесконечным отчаянием, было решено… Унести их в комнату, где оставался профессор. Смотреть на них все эти три дня было бы ужасно. Уносить пошли только мальчики. Девочки скрылись в спальне. И лишь когда с этим было покончено, очень тихо прозвучал вопрос: — А Володя-то куда делся? Мы все перевели глаза на Гусева, а он замер, совершенно потрясенный. И пытался что-то ответить, но так и не нашёл что. Королькова не было с нами с той самой минуты, как мы собрались в комнате отдыха снова. — Пошли, найдём его. Наверняка он что-то нашёл на компьютере, — со старательным оптимизмом, который никак не мог бы показаться естественным, предположил Чижиков. Почти бегом все мы поднялись на второй этаж. В кабинете горел свет. Корольков действительно сидел в кресле у компьютера. Его глаза были направлены на тёмный экран, а губы приоткрыты. Тёмная полоска длинной неровной линией пересекала щеку от виска. Мы потеряли троих. Сразу.