В радости и печали

      Первые два дня после Юриного отъезда Кудряшов еще как-то держался. Следующие три он уже лез на стену с тоски. И к концу недели ходил угрюмый, как волк, – разве что не выл на луну.       В его записной книжке недавно появился один телефончик. Кто-то рассказал ему, что есть такой амбициозный юноша – некий Славик из Белгорода, – который мнит себя местным Шатуновым, поет его голосом и похож так, что сослепу не отличишь. «Закончил десятый класс», – при этом уточнении сообщивший выразительно посмотрел на Аркадия и поиграл бровями.       Звонить или не звонить сейчас Славику, Аркадий раздумывал недолго. Юра в своей Испании явно не скучает, и одному черту известно, чем он там занимается, – еще и с Мишей этим безбашенным, у которого вообще нет тормозов. Кроме того, Аркадия задело, что Юра и не подумал предложить ему ехать вместе, а его неискоренимый способ добиваться своего, который он применил, чтобы отпроситься в эту поездку, окончательно вывел из себя.       В общем, совесть Аркашу бы точно не загрызла, а мальчику не повредит провести последнюю неделю каникул на Черном море. Кудряшов набрал номер и пригласил этого Славика из Белгорода в Сочи «на прослушивание», пообещав оплатить дорогу.       Бровастенький брюнет – на этом его сходство с Шатуновым и заканчивалось. Не было в его лице той благородной сладости, в которой тонешь, как оса в меду. Никаких флюидов, подобных Юркиным, он не расточал вокруг себя даже близко.       В его студии мальчик вел себя скованно, боялся прикоснуться к инструменту, не знал, с какой стороны подступиться. Аркадий поначалу списал это на большой пиетет Славика по отношению к Шатунову и его рабочему кабинету. Он сам включил ему клавиши и попросил что-нибудь спеть. Мальчик завел «Белые розы».       «Очень оригинально», – подумал Аркадий с раздражением. Этот Славик за два часа знакомства уже начал его утомлять своей предсказуемостью.       - Нет, это Юрина песня. Давай что-нибудь другое. Или свое. Ты ведь пишешь песни?       - Да, пишу, – гордо заявил Слава.       - Ну вот и спой.       Этот вокал напоминал унылое сольфеджио. Чистые, безликие нотки с осторожным «подъездом» в нужный тон нагоняли скуку. Его манера никак не тянула на сочное подростковое пение, которое, вообще-то, должно будить внутри бурю запретных чувств.       Или это Юрка всех избаловал? Ведь когда Шатунов бросал свой неокрепший голос на верхние ноты, он пел так смело, будто прыгал в ночи с товарняка, бесстрашно и опрометчиво. И потому всегда попадал с ходу.       - Ладно, пошли в бассейн. Душно здесь.       Уже стемнело. Кудряшов привел Славу к их крутому бассейну с потрясающим видом на горы. Вальяжно развалившись в шезлонге в одних купальных шортах, он беззастенчиво смотрел, как Славик раздевается.       - Сколько тебе лет?       - Шестнадцать.       - Мой любимый возраст, – сказал Кудряшов таким резким тоном, как будто говорил не о любви, а о чем-то очень неприятном. – А голым слабо искупаться? Здесь никто не видит. Кроме меня.       Он шел ва-банк, чтобы развеять скуку, и совершенно не стеснялся в выражениях. Знал, что Славик, вернувшись домой, никому ничего не расскажет. Иначе зачем бы он сюда приехал? Он же не дурак.       - Не слабо.       Славик отвернулся и стал неуклюже снимать с себя одежду. Зачем, спрашивается, отворачиваться, если он все равно собрался купаться перед ним голышом? Смешной. Есть такие пацаны – осторожные, но любопытные зверятки, с которыми играть в кошки-мышки одно удовольствие. Но этот парень наводил беспросветную тоску. Все с ним понятно – и хочется и колется, но делает вид, что не вдупляет. А спроси у него прямо: «Отсосешь мне?» – и он согласится из вежливости.       Славик оголил свой худосочный зад и спиной к Аркадию прыгнул в воду. Проплыл два круга и подтянулся на руках на бортике, показав свои выступающие ребра и впалый живот. В его неуверенном взгляде читался вопрос: «Что еще прикажете сделать?»       Кудряшов разочарованно прикрыл глаза и вернул себе сладкое воспоминание о том, какой сдобной булочкой был Юра в шестнадцать. А о его повадках и говорить нечего – тигренок шаловливый и любимый! Он понял теперь со всей ясностью, что мучительно и дико соскучился именно по Юре. И падкость на возраст тут вообще ни при чем.       А этому Славику даже повода давать нельзя надеяться, что он может подмутить с директором самого Шатунова и хоть в чем-то оказаться на его месте. Нечего мнить о себе того, чем не являешься!       Чтобы стать Шатуновым, нужно пройти семь кругов ада, десяток грубых потных рук, споткнуться о каждый камушек на его пути, выплакать два озера слез и после всего этого – держать спину прямо, смело смотреть людям в глаза и никогда не отводить взгляд первым. И все равно он будет таким единственным!       - Я постелил тебе в комнате возле студии. Спокойной ночи.       Кудряшов ушел в дом и через звонок в аэропорт заказал Славе билет на рейс Сочи – Белгород на послезавтра. Ближе не было – придется потерпеть его еще один день.       Провожать его он не поехал, отправил на такси. Василич в этом возрасте уже умел управлять вертолетом. Так неужели парень в его годы не сориентируется в аэропорту? Долетит как-нибудь.       - Ты мне позвонишь? – спросил Славик, на что-то надеясь.       - Может быть, – ответил Кудряшов. «Лет через двадцать, – добавил он про себя. – Жди».       На следующий день Аркадий придумал себе неотложные дела на лейбле и улетел в Москву, чтобы дождаться там Юру и встретить его с рейса из Пальма-де-Мальорки. Аркадию не хотелось, чтобы на волне этой поездки Юра продолжил постоянно тусоваться с москвичами. В Москву они скоро вернутся – в конце сентября назначена запись вокала на студии. А сейчас хотелось украсть его на месяц только для себя, и, сменив аэропорт, ближайшим рейсом они улетели в Сочи.       На свой дурацкий каприз с перелетами Аркадий по глупости истратил весь их неприкосновенный запас сбережений.       Как же Кудряшов обожал этот чудный миг, когда за ними закрывается дверь и никто их не видит! Наконец-то они добрались до дома, поднялись в комнату и сбросили дорожные сумки. Аркадий сразу же, обойдя кровать, подошел к окну, чтобы открыть на проветривание и задернуть шторы. Юра стал разбирать вещи и среди прочего высыпал из пакета ворох фольгированных упаковок с иностранными надписями.       - Подарки тебе привез. Презервативы прикольные. Ароматизированные да всякие-разные. Вон смотри какой, – Юра выбрал один блестящий квадратик и показал ему. – Светящийся. Будешь, как джедай, – он собрал их все в кучу и небрежно бросил в тумбочку.       Аркадий рассмеялся. Опять в доме зазвучали пошлые шутки, сразу видно – Василич вернулся. Он подлез к Юре с противоположного края кровати, потянул за плечи, повалил на покрывало и стал целовать задом наперед. Он его так долго ждал и едва сдерживался, чтобы не затолкать его в туалетную кабинку где-нибудь в аэропорту или того хлеще – прямо в самолете. Дольше терпеть он не мог.       - Я весь потный, – запротестовал Юра.       - Я люблю, когда ты потный...       - Пусти меня в душ.       - Когда с тебя течет... – напирал он, не слушая.       - Пошли вместе.       - Не… – Кудряшов нагло улыбнулся ему в губы. – Я люблю твой запах...       Он поднял на Юре футболку и перевернулся. Медленно целуя ему грудь и живот, вылизывая свежий загар, соленый после двух самолетов, он начал не глядя развязывать шнурок на его мягких спортивных брюках. Но перед этим пришлось долго исследовать рукой то место – надо было еще найти этот шнурок...       Встав на колени перед кроватью, он в нетерпении сдернул с Юры брюки и обнажил его налитый, отяжелевший член, который пока еще лежал, лениво свесившись набок. Провел языком, чтобы он ожил и приподнялся. Подцепив, взял в рот и стал медленно ласкать, оттягивая губами кожицу, мягко перекатывать во рту, буквально купать его в слюне, слегка сжимая, как будто целуя взасос, и постепенно наращивая темп и силу своих движений. Юра уже сам начал несдержанно подмахивать, упорно толкаясь ему между языком и небом, пока вместе с хриплым, стонущим выдохом не выплеснул семя. Кудряшов принял его, не глотая. Затем поднялся и навис над Юриным лицом. Юра потянулся за поцелуем, но заметил, что у Аркаши что-то во рту. Тогда он тоже призывно раскрыл рот. Кудряшов тягуче сплюнул. Вязкий белый сгусток протянулся к Юриным губам и медленно стекал по языку в горло.       Его небольшой рот всегда по-особому манил своей непорочной формой, и потому сейчас, когда на его губах распутно блестели белесые капли, целовать их хотелось еще сильнее. Юрина открытость ко всему, и даже к маленьким извращениям, страшно возбуждала Кудряшова. И от его властного напора ноющее чувство у Юры внизу живота не отпускало. Он толкнул Аркашу в грудь и, ухватившись за него, поднялся.       - Пошли в душ!       За его спиной быстро выкатился и захлопнулся выдвижной ящик.       - Я так давно не видел тебя, – произнес Аркадий с той неприкрыто нежной интонацией, какую слышал от него только Шатунов.       Он разорвал упаковку с запахом сладкой мяты, повернул его к себе спиной и прижал к кафелю, который уже нагрелся от горячей воды, и их голоса сейчас тонули в ее шуме.       - Всего две недели, Аркаш.       Его руки легли на Юрины ягодицы. Когда он держал их, поглаживая, и каждым нервным окончанием ладоней чувствовал их упругую нежность, казалось, что все в мире вставало на свои места и ничего лучшего от жизни можно не ждать. Аркадий импульсивно прижался к Юре сильнее, чтобы показать, как он скучал, и оставить поцелуй на его шее, и как-то не нарочно и неожиданно даже для себя проскользнул прямо по мыльной пене. На секунду Юра сжал в кулак ладонь, которой опирался на стену, и удивленно выдохнул. Но отступать Кудряшов уже не стал и сразу же потянул его на себя и протолкнулся глубже.       - Две недели… это очень долго без тебя… – твердил он, пересчитывая губами его позвонки. – Давай… никогда не расставаться…       Юра лег лбом на согнутую руку и стал молча принимать в себя.       Легкими шлепками по спине Аркадий попросил его немного прогнуться, а сам отклонился назад, чтобы открыть себе простор для визуальных наслаждений, и опустил взгляд вниз.       И в тот же миг во всем доме вырубило свет. Душевая комната погрузилась в кромешную тьму, свет не пробивался даже в щели по периметру двери. Сплошная слепящая чернота вокруг.       - Наверное, пробки вышибло, – предположил Юра с похотливой короткой усмешкой, – от такого накала.       - Бля… Надо идти смотреть.       - Стой! – он удержал Аркашу за бедро. – Похуй, давай еще...       Юра не дал ему остановиться. Их качало в непроглядной темени под потоком льющейся сверху воды. Кудряшов оторвал его от стены и прижал к себе. Он вбивался в податливое Юрино тело под его нежные пришептывания «еще, еще…», пока в наполненную водой ладонь не полетели струи другой густой, горячей жидкости. Тогда он развернул Юру лицом, подхватил под бедра и снова прислонил к стене. Он держал его на весу прижатым к вертикальной опоре и, ревниво целуя, еще навставлял ему – за всю ту необъятность своей двухнедельной тоски, – пока не замер в завершающем надсадном движении и не припал лицом к его плечу...       Когда последний трепет оргазма прошел, он опустил Юру на пол и выкрутил до упора вентиль холодной воды – надо было немного остыть.       В последние дни он так сильно скучал по Юре и так хотел его увидеть! Даже пришлось доставать из тайника Юрины фотографии, разные, и обнаженным тоже – у Кудряшова были и такие и хранились в одному ему известном месте, Юра про них забыл. Он так любил смотреть на него, а когда они занимались сексом – особенно. Но он и представить себе не мог, что в полной темноте настолько обострится осязание. Именно эти слепые объятия, когда ни хрена вокруг не видно, и блуждания рук по мокрой коже позволили теперь со всей яркостью прочувствовать его присутствие, его возвращение.       Аркадий выключил воду. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться, они вышли из душа, на ощупь нашли полотенце и через пять минут с тихим матом уже копались в электрощитке.       Перед сном они еще долго разговаривали. Юра лежал на Аркаше сверху, положив голову на скрещенные руки. Кудряшов размеренно и монотонно гладил его вдоль спины: с острых утесов лопаток спускался в долину поясницы, снова поднимался ладонями на возвышения ягодиц, затем руки совершали путь в обратном направлении и опять стремились вниз...       - У тебя здесь был кто-то? – спросил Юра.       - Так, никто. Пыль. Пацан один. Ничего не было.       - А у меня там было, – вздохнул Юра.       - Главное, что сейчас ты здесь, в нашем доме.       - Рашид присоветовал. Я устал, я так больше не могу… – произнес он с чувством такой глубокой безнадежности, что даже Кудряшова пробрало.       - Послать бы их всех! Давай по максимуму все делать своими руками, – предложил он. – Будет у нас с тобой семейная мануфактура.       - Ну почему я для всех приманка? За что мне такая судьба? – голос Юры звучал слабо, но был полон огромного накопившегося отчаяния.       - Все хотят к тебе прикоснуться. Ты же как будто спустился к нам из космоса.       - Я уже не могу слушать эту хуйню, Аркаш, – его лицо исказилось болью, – она у меня из ушей лезет. Хоть ты мне это не впаривай. Я обычный человек. Мешочек с дерьмом. И дерьма во мне не меньше, чем в других.       - Ты не прав. Ты самый лучший человек. В моем окружении так уж точно.       - Значит, не повезло тебе с окружением.       - Слушай, Юр, – Аркадий перебил его, – у тебя там одна колонка перестала работать, не включается.       - Да там просто провод выпал, все нормально. Он, этот твой, был в моей студии, да? – догадался Юра. – Никогда больше так не делай.       - Извини.       - Мне назло пустил его туда? Ну ты как маленький...       - То есть пусть он будет у меня, но только не в твоей студии? – улыбнулся Кудряшов.       Юра безразлично пожал плечами:       - Ну тебе ведь нужны малолетки.       - Мне никто, кроме тебя, не нужен.       - Ой, – отмахнулся он, – не говори пустых слов, которые не будешь держать. Не создавай себе проблем.       - Почему пустых?       - Да хотя бы потому, что ты заставляешь меня брить тело. Знаешь, как это задалбывает! – вспылил Юра. – Я выскабливаю для тебя лицо два раза в день, а ты все воспринимаешь как должное!       - Ладно, не брейся, – Аркадий сказал это так спокойно, как будто никакой проблемы вообще не существует.       - Мог бы и сам догадаться.       - Я не могу обо всем догадываться. Слушай, если тебя что-то не устраивает, просто говори прямо. И мы решаем вопрос.       Юра поцеловал его в солнечное сплетение и лег щекой на грудь. Отрешенно глядя в пустоту, он продолжал о своем:       - Я пел им под гитару новые песни. А они вообще не выкупили. Потом между собой говорили, что никто сейчас такое не слушает, что Шатунов сбитый летчик. Они не знали, что я все слышал.       - Много они понимают…       - Там были парни из «Мальчишника». Вот они крутые. «В последний раз ты со мной, в последний раз я твой, в последний раз слезы из глаз. В последний раз», – с выражением зачитал Юра. – За рэпчиком будущее.       - У них свой путь, у тебя – свой.       - Может, займемся чем-то другим, Аркаш?       - А ты сам что хочешь?       - Петь.       - Значит, пой.       - Что я буду петь? Где и для кого? – он обреченно вздохнул. – Я никому не нужен.       - Ты мне нужен.       - Это ты сейчас так говоришь. Пока я молодой. А потом я стану огромным волосатым мужиком, а потом – дедом. И стану тебе не нужен.       - А я каждый день буду рядом и не замечу этого.       - Каждый день? – Юра произнес это с таким неподдельным удивлением и досадой, как будто после Аркашиных слов что-то кардинально изменится. – Ты же меня заебешь.       - Не без этого, – усмехнулся Кудряшов. Его руки в своем движении как раз оказались на Юриных ягодицах, и он легонько стиснул их. – Я буду с тобой до конца своих дней.       - Ты еще меня переживешь…       - Не болтай.       - Мне кажется, я уже так долго живу, – грустно продолжал он. – Со мной уже, наверное, произошло все, что может случиться с человеком в жизни…       Аркадий вдруг прервал эти меланхоличные рассуждения, перевернул его на спину и посмотрел в глаза:       - Я всегда буду с тобой. Мне вообще безразлично, как ты выглядишь. И больше мы к этому вопросу не возвращаемся. Ты понял меня? Ты меня понял?!       Он настойчиво требовал ответа, пока не добился, чтобы Юра ему хотя бы кивнул. И снова сладко, ненасытно ласкал его.       Юра еще долго смотрел в качающийся потолок все таким же неподвижным, потерянным взглядом из-за его плеча, а потом вздохнул надрывисто, с облегчением, как вздыхают дети после того, как долго плакали. Он обнял Аркашу за шею, доверчиво и крепко, и закрыл глаза.