Haze

I'm kinda really into you and your scene Something that you do, something about you Mainly because it makes me feel things Making me feel things I never knew

Мальчик смотрит как будто прямо на него, пришпиливает к полу бархатным взглядом, выдыхает влажно в микрофон. Тонкие губы шепчут что-то. Киллиан не уверен, что мальчик настоящий, настолько он красивый. Ему почти что хочется убедить себя в том, что всё это — стакан в руке, прячущиеся в тенях немногочисленные посетители бара, певец на сцене, по щекам которого мажет синим от стробоскопов, - галлюцинация, вызванная… Чёрт, Киллиан даже не помнит, чем ему сегодня пришлось закинуться, чтобы голоса в голове утихли. Чтобы Лиам ушел. Но это кажется такой ерундой сейчас, когда мальчик поет/шепчет нежную бессмыслицу, прикрыв глаза. Важен только он. Только он, сотканный из дыма мальчик в футболке с рваным воротом. Киллиан вяло фантазирует о том, откуда взялся этот певец, кто его родители, как зовут его возлюбленного. Что он учится на художника, что он бессмысленно, бесстыдно богат, что у него есть партия — такая же богатая девочка из высшего общества, с которой у него нет ничего общего… Хотя, Киллиан вдруг останавливает полет мысли, мальчик не может быть настоящим. Ну конечно. Потому что его зовут Киллиан Джонс, и ему даже прикоснуться к красивому нельзя, ведь он, как черная плесень, отравляет всё вокруг себя Мысли о Лиаме горчат на языке невыплаканными слезами. Он гонит их, выцарапывая огрызком карандаша на салфетке тонкий профиль — немного курносый нос, острый подбородок, непослушный вихор. Песня всё длится и длится, и Киллиану от нее тепло. Ему так давно не было тепло. А мальчик окидывает зал полуприкрытыми глазами, зарывается пальцами в волосы, покачивается. Его заливает всеми цветами радуги. На груди, там, где сердце, замирает розовое пятнышко света. Есть в этой сцене что-то до боли, до взрыва тысячи сверхновых прекрасное. Что-то священное. Киллиан думает о богах и жертвоприношениях, о войне, лишившей его брата, о том, что он и волшебный мальчик не могут существовать в одной реальности. Может быть, это шепчут ему те неопознаваемые таблетки, что он снюхал. Может быть, лишь может, шанс один на тысячи миллиардов, мальчик настоящий. Потому что песня заканчивается и сцена не растворяется в дыму. Потому что мальчик подходит к его столику и крадет его стакан. Потому что мальчик говорит: - Давно не виделись, сержант. - Капитан, - поправляет Джонс непослушными губами. Наверное у него сейчас огромные зрачки. Певец небрежно плюхается напротив него, отчего Киллиан начинает молиться всем богам подряд. - Вот как. - Ты меня совсем не помнишь, да? Белозубо смеется, качает головой. - Если бы мы встречались… - слова сминаются у него в горле, и Киллиан их бессмысленно выкашливает. - Твой брат был моим соседом пару лет назад. Где он сейчас? Лиам, чтоб тебя. - Он… Его больше нет. Мальчик приподнимает бровь, цепляется глазами за пустой рукав. - Это ты нарисовал? - хватает салфетку. - Кто это? - Ты. Такую красоту нельзя не пытаться поймать в моменте. Киллиан не знает, кого проклинать за свою смелость — таблетки, брата, войну или себя. Но это срабатывает. Потому что мальчик улыбается. Спрашивает: - Ты живешь там же? В том, как кончает мальчик («зови меня Питером Пэном, как из сказки») есть что-то от первородного греха. Киллиан вдавливает его в кровать, целует раскрытый в немом крике рот, облизывает бледную шею, делает еще несколько движений, кончает следом. Резко отстраняется, падает рядом с «Пэном». Он искренне надеется, что ничего не испортил. Что Питер не стал очередной жертвой его проклятия. - Кажется я на секунду отрубился, - мурлычет он. Трется носом о плечо Киллиана, закидывает на него ногу. Его волосы пахнут костром и загадками. Впервые с тех пор, как он вернулся, Киллиану не снится его брат.