Терапия

Два с половиной года спустя.

      Она выходит из трамвая, в наушниках «berry my» на репите, сладкий баритон Джареда Лето. Смог, в городе жарко, а на ней мартинсы, юбка-мини, чёрная плиссированная, как у школьницы. Верх — творчески разорванная футболка, с полупрозрачным слоем ситца, так же чёрная, ниспадает с одного плеча, видно бретельку бюстгальтера. Глаза подведены каялом. Проколола хрящи на ушах, теперь там позвякивают три колечка из медицинский стали, на шее чокер, цепочки металлические, на них кресты да луны. На руках чёрный лак, бордовый тинт на губах. Волосы чёрные, это уже от природы, с фиолетовыми прядями. Сегодня ещё один бессмысленный день, который она проведёт на работе и вернётся домой примерно в полночь, как и два года назад, она всё работает до ночи. Хотя бы теперь не надо ни о ком заботиться, никому подтирать зад и готовить ужин, кроме себя любимой, конечно же.       Микаса ненавидит свою работу, но она вроде бы сносная — бармен в ночном клубе. Позволяет ей снимать нормальное жильё, хоть и далеко от города, ей приходится кататься на электричке. У неё есть запас, с продажи квартиры, но этого не хватает, чтобы купить жильё даже в том забугорье, в котором живёт она сейчас, поэтому приходится откладывать, что получается из рук вон плохо. Спасибо, что хотя бы долгов нет. Начав жить самостоятельно Микаса стала капризной, очень часто начало меняться настроение и её эмоции начали выходить наружу чаще. Но к такой новой себе ей пришлось привыкать, учиться это всё фильтровать и игнорировать эмоции, усилием воли слушать только разум. Видимо эта эмоциональность забивалась так много лет, что Микаса её и не знала, эту свою сторону. Несколько месяцев самостоятельной жизни она привыкала, приспосабливалась к своим реакциям, принимала их, не без помощи Ханджи. После того как переехала от неё — было тяжко привыкать к этому одиночеству. Прожив в отношениях бок о бок с мужчиной, привыкнув к нему, да, к такому какой был, становится ярко ощутимо, насколько же не хватает его. Не Эрена, мужчины. Когда она перешла к Леви это чувство и новое мироощущение её плавненько миновало, зато теперь догнало. В светлой голове Микасы пробегало, и не раз, что всё то, что она делает сейчас с собой, то как себя ведёт — должна была прожить в шестнадцать. То, что называется «отстаиванием своего мнения» и права на то, чтобы его иметь — явно пропустила, приходится нарабатывать. От этого и всплески, как у подростка. Но через этот бунт пройти необходимо. Хорошая и прилежная девочка должна научиться, должна уже, в конце-то концов найти себя. Саму себя, там, внутри себя. Откопать своё мнение. Оно же есть, между прочим.       — А что потом?       — По идее жить станет проще. По крайней мере так говорят… Эго необходимо сформировать. Эго важно иметь, без него личность не раскроет потенциал. — Расставляет всё по полочкам Ханджи.       И действительно, всё становится проще. Упрощённее. И зачем она парилась так много о тех вещах, до которых никому из взрослых и дела то нет? Например, о том, что подумают о ней другие. Осудят ли за её проявление. Стало важно просто сделать то, что считаешь нужным. Во главе угла твоё мнение и твой взгляд на вещи. Не чей то. Твой, личный. И теперь всё то дерьмо, которое случается в жизни — оказывается результатом твоего выбора, и ты это осознаешь. И это упрощает жизнь. Намного проще, когда некого винить. Когда ответственность на тебе самом. Ты сам закон, ты сам судья, ты сам палач. Ты не жертва. Это и есть свобода, которая внутри и всегда с тобой.       — Я это чувствую. Да, как будто рамки раздвигаются.       — Ну да, когда понимаешь, что ответственность за себя на тебе самой это обременяет, однако… и раскрепощает, — Хан с ухмылкой продолжает: — Совершенно неприличным образом.       По итогу Микаса решает, что целью жизни на необозримое будущее стоит себе поставить — исполнять свои «хотелки». Как только устроилась на работу, сняла однушку. Местами, кирпичная кладка проглядывающей через обшарпанный слой двадцатилетней краски на стенах. Не бог весть что, но с балконом и окнами на солнечную сторону. Правда вскоре ей стало плевать на солнце, так как из-за работы его не видела, разве что мельком, когда приходила под утро домой. Со второго месяца она позволила себе красивое белоснежное постельное бельё, огромную аромосвечу, которую давно хотела, и абонемент в школу танцев. Даже стала посещать её. И, о боги, научилась некоторым связкам, она стала лучше чувствовать своё тело. Теперь вслед за этим ей стало проще утверждаться в своих мнениях, стала держаться на людях ощутимее, увереннее, решительнее. В принципе, можно жить. И да, она всё ещё учится говорить «нет».       Эрен покидает её мысли неспеша, но уверенно. Ханджи была права. Поскольку Микаса общается с большим количеством людей из-за работы, и из-за собеседований, которые ей пришлось проходить и бегать по городу, появлялось множество свежих впечатлений, как позитивных так и негативных, но совершенно точно, затмевающих старые, укоренившиеся.       Её часто спрашивают, учится ли она, она сообщает что давно отучилась, после чего обычно следует вопрос о возрасте и удивляются, Микаса сперва принимает это за комплимент, но в какой-то момент эти ситуации начинают её раздражать, и она всё чаще умалчивает о своём реальном возрасте, если это не очередной работодатель. А то как же, скоро тридцать, а она без мужа и детей, работает на работе для студентов, что да, это не из-за того что она все свои «студенческие» годы работала, вместо того, чтобы учиться, а теперь уже вроде как и поздно, теперь у неё чисто взрослые проблемы, может, и не нужно ей уже это высшее образование, ей бы денег. О да, Микаса становится с каждым днём всё прагматичнее, циничнее. Злее. Это ей и нравится и не нравится одновременно.       Ей становится уже не стыдно признаваться себе в том, что ей хочется комфорта и лёгких денег. Да просто денег, и просто удовольствий. Параллельно начинает позволять себе одежду, о которой мечтала, образ, который любила. Стала похожа на готку или члена рок группы. И нет, она не умеет играть ни на одном из музыкальных инструментов, работа занимает почти всё её время, а в выходные нет ни сил ни желания делать хоть что-то, всё на что её хватает это выщипать брови, переделать маникюр, педикюр, а потом она просто готовит себе сковородку томатной пасты, блюдо, которое она готова есть изо дня в день. И нет, не потому что у неё нет фантазии, просто потому что так хочется. «Хочется» — становится её ориентиром. Как-то это не правильно, будто у неё инстинкты самосохранения отказали — и ей нравится наблюдать, куда всё это приведёт. Ответственность за себя тяготит. Хочется лёгкости, чувства парения, и в какой-то степени она себе это позволяет.       Так, на кровати, за подержанным ноутбуком, который она купила недавно, с тарелкой жирной и неприлично острой пасты с кусочками бекона и бутылкой фанты, а иной раз и столового вина, она проводит практически все вечера. Для неё стало правилом ходить хотя бы раз в месяц в клуб. Обычно она работает, а ведь хочется побывать и в другой роли. И в другом клубе. Не любит всё это, духоту, тесноту, алкоголь. Но. Но она хочет в отрыв.       Частенько заводила знакомства, которые ни к чему не приводили в итоге. Секс, не бог весть что, опять же, но помогало выпустить пар. Привязываться она себе не позволяла, с первым, кто был после Леви было тяжко. Тяжко осознать, что секс бывает таким, без отношений, близости и обязательств. И воспринимается он, как аэробика, или как парный танец. Пустой, а ещё не дай бог влюбиться. Чувствует, что играет с огнём. Отвратительно, что бы сказала ей Матушка, узнай, чем Микаса занимается? С мужиками не клеилось вообще. Со временем решила, что лучше никакого секса чем такой. После которого чувствуешь себя отрезанным от мира, странное чувство, почему-то именно в процессе и после ухода очередного партнёра, Микаса чувствовала себя безбрежно одинокой. Возможно из-за отсутствия нормального секса, который бы её действительно удовлетворял, или просто секса, или даже не так, от нормального взаимодействия с мужчиной, она и стала ожесточаться.       Желание — есть, выхода напряжению — нет, оно копится и рискует вырваться в неподходящий момент. Она не хочет мастурбировать, её это тоже бесит. Вообще, после того, что она испытывала с Леви — самоудовлетворение кажется пресным. Как же она ненавидит всё это, этот факт, что уже два долбанных года прошло, а она всё не может кончить без воспоминаний о нём. У неё даже теперь есть вибратор. Приобрести его — кажется каким то отчаянным шагом, но пошло всё к чёрту, ей невыносимо от этого желания. Просто невыносимо ходить и жить свою жизнь, когда в голову сами собой лезут пошлые мысли, когда взгляд сам падает туда куда не надо. Ей хочется прикосновений, от этих желаний она чувствует как отупевает и становится похожа на похотливое животное. А ведь вроде бы девушка. И это её тоже бесит. Она молчалива от природы, но теперь её молчание напряжённое. Эти игры с вибратором и фантазии снимают частично напряжение, но всё не то, совсем не то, не так. Порой она думает, что было бы не плохо поехать к нему и… Нет, как же это жалко звучит, даже в её голове. Гордость, пусть и глупая и несуразная, неуместная, но она не даёт ей это сделать. Да и наверное у него уже поселилась та сука, которую видела Микаса, хотя Ханджи и не говорила ничего подобного, но она и не может знать всего подряд о личной жизни Леви. Микаса в свою очередь и не пикает о нём.       В одно из чудесных ежемесячных гулянок Микаса напивается больше обычного, и ближе к часу ночи обнаруживает себя в постели с девушкой. Она так проникновенно целуется и покровительственно держит Микасу, что та даже получает оргазм. Иронично. Никто из парней за два года не смог, а девушка смогла. Ей нравится этот опыт. Утром они наконец-то знакомятся.       — Микаса.       — Энни.       Они обе флегматичны, без шила в заднице. Микасе комфортно рядом с ней. Они начинают встречаться регулярно, завязывается между ними что-то странное, разбавленная сексом, даже не дружба, приятельство какое-то. Но Микасе просто было рядом с ней комфортно, поэтому была и не против этих встреч. Микаса не может избавиться от мысли, что Энни ей напоминает кое кого. Кое-кого, такого же, холодного, строгого, заботливого…       Она понимает, что ищет его в каждом. И в каждой. Его одного. И её это бесит, бесит. Бесит! Бесит, что ей всё так же нужна чья-то протекция, внутри тянет, хочется к нему. Сперва Эрен, теперь вот Леви. Чёрт подери, как же Микаса себя ненавидит за это, но она бессильна, ничего не может поделать с собой. Признаться себе в своей слабости — самое правильное в её ситуации. Иногда ей начинает казаться, что помешана на нём, потому что думает слишком часто, вспоминает. Два года прошло, пора бы успокоиться. Всё не то, и новая подружка, как бы не была похожа — не он.       Как же всё упрощает, когда это не парень. Во всяком случае именно Микасе было проще, она не была влюблена в неё, поэтому и не привязалась. Ещё Микаса её не боялась, она всё ещё продолжала ловить иной раз приступы паники, если случались стычки с парнями, за стычки она держала грубиянство и наезды в общественном транспорте, и нет, она в адеквате, она мозгами понимает в такие моменты — нет ничего реально опасного, но сам грубый тон, сам взгляд этих мужчин — заставляет её руки дрожать, а сердце колотиться не от трепета. Такое бывало с ней первый год одинокой жизни, потом попривыкла, сменила абонемент с танцев на кикбоксинг, бояться со временем перестала вовсе.

***

      — Слушай, я знаю что просила не говорить, но, кажется я хочу нарушить своё же условие…       Ханджи накладывает им фруктовый салат и из-за плеча оборачивается к Микасе.       — Пха. Ты смотри, как долго держалась, я тобой горжусь.       — Это было тяжело.       — Ты это условие поставила, тебе и нарушать. Решила вернуться?       — Нет. Просто хотела узнать… Как он?       — Тебе в подробностях, или коротко?

***

      Леви беспардонно входит в кабинет Эрвина, и хлопает дверью за собой. Как всегда с иголочки одет, гладко выбрит, идеально уложен, как будто не учавствовал несколько часов назад в перестрелке. Держать марку он умеет.       — С отчётом? — Эрвин приподнимает голову на вошедшего гостя, продолжая клацать по клавишам. — Все живы?       — Все, — шлёпает папку на стол Смита, — могу идти?       Смит смеряет Леви оценивающе.       — Ты спал-то давно?       — Я не устал.       — Закрой-ка дверь.       Леви обречённо выдыхает. Нянька — Эрвин, не спускает с него чуткого взора с тех пор, как он угадил в кутузку. Тогда друг всерьёз обеспокоился за него, а заботу подобную он терпеть не может. Было бы от кого, но от Смита — ей богу, это заставляет чувствовать его мальчиком в коротеньких штанишках. Приходится подчиниться, подходит и запирает дверь.       — Как дела?       Леви медленно закатывает глаза,       — Ты ради этого дверь попросил закрыть?       Смит ухмыляется.       — Естественно, и я намерен услышать правду. Командный дух зависит от твоего состояния, очень и очень сильно.       — Всё в норме. Мне всё так же хочется убивать, хоть и менее жестоко.       — Прогресс на лицо. Я в курсе, что ты сделал с Джаспером, — Эрвин достаёт подготовленную папку с делом. Достаёт фотку с несчастным Джаспером, на чьё лицо после встречи с кулаками Леви пришлось наложить двадцать шесть швов. Леви равнодушно смотрит на изображение.       — Это не человек, Эрвин. Теперь его лицо соответствует наполнению. Ты же читал дело.       — Да, я читал дело, и это не причина устраивать самосуд.       — Лучше хоть какой-нибудь суд, чем его отсутствие. Скажи, его ведь выпускают?       — Пока что собирают доказательства…       — Да, вот именно. Он продавал детей, а мы всё ещё собираем доказательства и отпускаем под подписку о невыезде.       — Ты не имеешь права срываться на них какими бы негодяями они ни были, Аккерман! — Эрвин повышает голос. — Ты же профи! Какого чёрта творится?! Я могу тебе доверять операции и знать, что в итоге на скамье подсудимых окажется хоть кто-то не в состоянии фарша?!       Леви проглатывает. Эрвин прав — переборщил.       — Можете, сэр. — Отвечает спокойно. Эрвин успокаивается, одергивает пиджак.       — Хорошо. Это хорошо… — Смит успокаивается, хоть и остаётся не довольным. — Можете идти, агент Аккерман.

***

      После неловкого разговора с Микасой на лестничной клетке прошло две зимы. «Позже» так и не состоялось. Первую неделю он выжидал как на иголках, морил себя в тренеровочном корпусе и свой новый отряд за компанию, которым «посчастливилось» попасть под его руководство. Эрвин дал право выбирать, и Леви был притязателен. Раз не может повлиять на свою личную жизнь, будет делать что привык — ловить и выбивать дурь из тех кто это заслуживает. Леви любит свою работу. Хоть где-то чувствует свою полезность. Леви всё ждал, ждал. Когда она соизволит появиться. Дал ей право самой сделать выбор, не собирался давить. Хватит уже — надавился. Когда заканчивалась вторая неделя он решил, что не такой уж он и гордый, написал.                   Леви Аккерман                   Привет. Ты готова встретиться?       Потом прошел день, неделя, месяц. Потом ещё и ещё, теперь все витрины в новогодних фонариках и гирляндах, рекламные щиты извещают о невероятных рождественских скидках. А это сообщение всё так же остаётся не прочитанным. Он наблюдает её иконку с пометкой «онлайн».       От этого сообщения, которое так и остаётся по сей день, спустя два года не прочитанным его выворачивает от гнева. Как маленький. Но он быстро даёт себе мысленные оплеухи и снова становится собой. Просто Микаса сделала свой выбор. Смирись. Смирись уже, старый дурак, нахрен ты ей нужен. Она красивая, молодая, добрая, одна не останется. Он очень надеется что тот, с кем она проводит сейчас своё рождество — куда больше достоин быть рядом с ней, чем он сам. Жаль, что он на протяжении всего этого времени не может подглядеть за её жизнью, он всё ещё беспокоится. Донимает периодически Ханджи, приходит к ней домой, но ничего конкретного не получает в ответ.       — Она просила тебе ничего не говорить, — наигранно поджимает губы и тупит глаза в бок, помешивая кофе чайной ложечкой.       — Ясно. Скажи хотя бы, у неё всё порядке? — он к своему не притрагивается. Хан знает же, что он не любит кофе, и зачем-то всё равно заварила.       — Работает, снимает жильё. Это всё, что могу сказать, извини Левичка.       Он знает что Микаса продолжает тесно общаться с Ханджи, и подспудно, он всё-таки знал, общие вещи о её жизни. Иной раз Ханджи пробалтывается ему, сама того не желая, про то что Микаса часто меняет работы, например. Из-за чего Леви негодует мысленно: «Вот не сиделось ей спокойно, я же ей всё давал».       Ему твердят, что ему просто женщину надо, он соглашается, надо, одну. Совершенно определенную. Сердится на неё. Раньше таких чувств к ней не испытывал, смешно то, что это всё возникает на расстоянии. Ведь они даже не ссорились ни разу. Раньше она его не раздражала, а теперь раздражает. И от этого ещё больше её вернуть хочется. Но он ничего не делает для этого, и делать не станет. По крайней мере, пока она не прочтёт хотя бы долбанное сообщение. Чувствует откуда-то, что нельзя нахрапом. Сломает все мостики, которые и так на сопельках держатся.       Вот он и не напирает. Вот он и встречатся с женщинами, общается немного. Не то. Пустое. Не зацепила ни одна. Глупые они какие-то, избалованные. Наглые тоже попадаются. И нет в этих их чертах ничего объективно грязного, много кому такое нравится, но проблема в том, что это не она.

***

      Размышляла, сперва ежедневно, о том разговоре с ним, о последнем. Нет, не о последнем… о крайнем, одергивает себя внутри Микаса, и заставляет успокоиться — они ещё поговорят, однажды. Наверное. Когда-нибудь. Не факт, конечно, но всё же лучше не быть категоричной. Воспринимает своё желание с ним встретиться как слабость. В тот день, когда он прислал ей сообщение с вопросом, готова ли она встретиться — она отчётливо поняла, что не готова. Струсила, решила не открывать. Мол, если не открыла и не прочитала — значит не видела и не так это категорично и грубо, как если бы открыла и не ответила. А если бы открыла, то пришлось бы что-то да ответить, так ведь? Поэтому начинается второе лето без него, а сообщение она так и не открыла. Не готова она встретиться. Возможно спроси он её о том, хочет ли, то она написала бы ему честное «да». Но не «готова». Нет, сэр, не готова. Она регулярно пролистывает чаты до его, смотрит на это сообщение, может минуту смотреть без перерыва, думает всё, думает да переваривает.       А сегодня у неё снова собеседование — попытка устроиться на нормальную работу. Ха-ха. Уже даже смешно. Да, отсутствие образования — не беда, куда хуже — отсутствие амбиций, наглости, хватки и умения найти общий язык, подать себя, просигналить им вовремя: «Я свой! Свой!». В этом Микаса полный аутсайдер. И всё же она старается. Одевается на встречу, как взрослый человек, деловой женский костюм, серый, юбка карандаш, пиджак, волосы убраны назад в аккуратный пучок, макияж не броский, ногти пришлось тоже сделать не такими как хочется, а какими надо. Смотрит на себя в зеркало.

«Интересно, что бы он сказал по этому поводу?»

      Да, живёт она одна, внешне. Но в её голове постоянно присутствует он.       — А кем Вы себя видите через пять лет, миссис…       — Мисс, — максимально нейтральным тоном, на который способна, поправляет Микаса.       — Ам-м, да, точно! Мисс. Простите. Я почему-то решила что… Мисс Аккерман, верно? — из-за её возраста, указанного в анкете, всё часто думают, что уже замужем, ей через два года стукнет тридцать, хотя это совершенно не соответствует внешним проявлениям.       — Да. Кхм. — Микаса не умеет смотреть подолгу в глаза, особенно когда волнуется. Ей тяжело выносить пристальный взгляд даже на улице от незнакомцев. Хоть она и любит поддерживать свой имидж яркими деталями — делает это исключительно для себя, а не чтобы на неё глазели. Как же ей некомфортно. Вот бы сквозь землю сейчас провалиться. — Я-а… через пять лет. — Ей действительно приходится задуматься, проходит почти тридцать секунд молчания. — Простите, но я не могу ответить на этот вопрос. Я не вижу чего-то конкретного, всё что у меня есть — это планы, желания. Было бы классно опробовать все сферы, о которых думаю, и понять, какая из них ближе.       — Понятно. — Да, Микасе тоже всё понятно. Микасе снова говорят с улыбкой, привычное: — Спасибо, что выделили для нас ваше время. Мы вам перезвоним, — ведь она не умеет врать и лукавить, а надо бы. Будь она по-хитрее жила бы сейчас как у Христа за пазухой. Не пришлось бы рваться подальше от Леви. Откуда она знает, что не умеет врать? Пробовала, неоднократно. Но результат такой же. Она явно не из тех, кто может подсесть на ухо и получить местечко потеплее, одной лишь своей болтовнёй. Она не любит эту неискренность, её аж передёргивает от этого. Ей просто нужно немного везения, чуть-чуть.       Топает в своих кедах, да, да, кедах к автобусной остановке. За плечом чёрный рюкзак. Сегодня её снова не взяли секретаршей.       «Позорище».       Ей нужно что-нибудь съесть, она так торопилась до работы успеть на собеседование, что даже не позавтракала. Ещё сегодня смена выйдет на три часа короче, значит денег меньше, блин, она уже возненавидела этот день. Впереди ещё одно место, куда её пригласили. По дороге залетает в маркет, берет булочку и шоколадное молоко для детей, завтракает, шагая к остановке.       Вообще, она отлично понимает этих людей, которые ей отказывали — из её рассказа и в целом, картины из её трудовой деятельности можно сделать лишь один вывод — человек ненадёжный. Не сильный, не уверенный — последнее явно читается в языке тела. Да, какие-то явные баги она исправила посредством занятий с тренером, но… нутро не исправишь. Не так быстро во всяком случае. Если к двадцати восьми годам человек не проработал на одном месте хотя-бы пару стабильных лет — нафиг такого. И ведь никого особо не волнуют причины, даже если они уважительные, даже если доказано — что они уважительные. Все просто — выгодно или нет. Всё решает либо опыт, либо лоск, либо портфолио или, если хотите, отзывы с предыдущих мест. А может они и правы — Микаса ненадёжная.       Вся в своих мыслях, идёт смотря себе под ноги, не видя, что её окружает. Врезается в прохожего, да так, что проливает на белую блузку шоколадное молоко из пакета. Чертыхается, слышит режущее ухо: «Тсц!», поднимает глаза, наконец-то, выше.