Терапия

«Пока ты берёшь меня, пока ты смотришь в меня голодными глазами И говоришь, как сильно ты хочешь меня всю себе, Пока ты делаешь это, я спасаюсь, И не думаю о нём. Я обретаю свободу в звуке твоего голоса, В прикосновении твоих губ, Ты даришь мне шанс дышать, Пока твои руки держат меня. Твои глаза, хладнокровного убийцы, дарят мне покой.

Пока ты делаешь это со мной, Мои мысли погружаются в тебя, И я больше не думаю ни о ком кроме тебя. Пожалуйста, помоги мне. Не отпускай меня.

Не отпускай

Меня.»

***

      Леви снова зарывается в свои бумажки, и кажется даже, к нему возвращается адекватность.       «Это что, чёрт возьми, сейчас было, а?»       Он снова начинает размышлять головой, той самой которая на плечах. То что сейчас произошло — абсолютно точно неприемлемо ни в каком виде. Очень надеется, что никто ничего не понял. Если бы подобное сотворил кто-то из его рядовых агентов, тот получил бы выговор, а может и потерял бы работу. Леви не имеет права так себя вести. Он просто не имеет никакого грёбаного права терять голову. А он теряет, теряет, продолжая краем глаза поглядывать на Микасу.       Он просит посидеть её на диване и не отвлекать, она сейчас вся так светится, что даже Леви сидит с полуулыбкой и не бесят его уже посетители. Когда приходит Армин с документами, Микаса краснеет, Леви замечает краем глаза. Да пикантная ситуация, такая тайна, образовавшаяся между ним и ею. Он пользуется моментом, чтобы оформить всё необходимое по продаже квартиры, Микаса ставит подписи, Армин оставляет их одних.       — Хочешь погуляем сегодня? — он спрашивает для приличия, но сам думает лишь о том, как бы приволочь Микасу домой, в постель.       Она мотает головой и улыбается, всё с ней понятно. В этот день он покидает офис раньше всех. Леви явно не в себе, ловит себя на этих решениях импульсивных. Ну ей-богу как подросток! Уже трижды воспользовался служебным положением, и всё из-за этой девчонки. Ему придётся объясниться перед Смитом, если Микаса и дальше будет приезжать сюда. Леви прекрасно понимает, что именно является причиной сегодняшних слёз Микасы. А точнее кто. Ей нельзя оставаться одной в этой квартире. Но водить за собою хвостиком вообще не вариант. На работе всё же нужно работать. Он попробует устроить ей будни, можно напрячь Армина или Ханджи.

***

      Они стоят в пробке. Леви по-хозяйски кладёт ладонь на её бедро и периодически оба друг в друга стреляют глазками. В этот раз они уже не молчат:       — А у тебя есть любимый цвет? — спрашивает Микаса.       — М-м… Чего? — Леви не сразу понимает о чём она, выныривая из своих мыслей.       — Цвет. Какой ты любишь цвет? — она повторяет.       — Голубой. Белый тоже нравится. А ты?       Какие глупые вопросы, Леви никогда не любил подобное пустотрёпство. Но она была холодна и молчалива всегда, со дня знакомства, ему не комфортно от этого постоянного молчания, а если вопросы задавал сам, то Микаса всегда зажималась и краснела, он старается не трогать её вовсе. Но вот, она сама начала по чуть-чуть раскрываться. Задаёт вопросы, которые подразумевают диалог. Он не хочет спугнуть, Микаса отвечает:       — Салатовый, как трава… Я всё хотела спросить, почему у тебя дома всё серое?       — Разве всё?       — Даже кружки, кроме пары фарфоровых.       — Хмх. Не думал об этом. Тебе не нравится?       — М-м. Я бы разбавила чем-то повеселее. А ещё твой фикус смотрится одиноким.       — Мой фикус?       — В моей комнате.       — Цветок что-ли?       — Да. Это фикус. Ты не знал? — Микаса хихикает тихо, Леви приподнимает брови, мол, «ах вот как», он ведь и правда не знал.       — Это подарок, я даже без понятия, что с ним делать. Сказали поливать раз в неделю вот он и живёт там.       — Я как то завела три кактуса, маленькие такие были.       — Были?       — Д-да. Я даже каждому имя дала, и они в итоге все поумирали. И из-за того, что у них имена были, я перед тем, как выбросить их в мусорное ведро, произносила что-то типа: «покойся с миром, Энакин», — она рассказывает так легко, Леви хмыкает и улыбается, такая милая и смешная сейчас Микаса. Кажется всё-таки ему такая болтовня нравится, в её исполнении. — Они сгнили, я их короче перепоила, хотя поливала только раз в месяц…       — Намёк понял, к фикусу тебя не подпускаем, — Леви выдыхает смешок.       — Ну не-е-т! — обиженно тянет она. — Это был неудачный опыт, я ведь от любви их залила…       — Видел, как одна девочка, трехлетняя, так сильно любила хомяка, что задушила его в объятьях.       — Ужас… Бедная девочка, — а потом немного подумав, добавляет: — И хомяк, — Микаса реагирует открыто и искренне, без привычной зажатости. Так вот какая она, когда освобождена…       — Да. Ребёнку психику попортило, — добавляет Леви, они молчат ещё, около минуты. — Хочешь китайской лапши?       Закупаются вкусняшками, Микаса стала ощущаться такой открытой. Ему интересно, какие ещё истории она может ему рассказать? Они идут в спальню и раскладывают вокруг себя, прямо на кровати, коробки с фастфудом. Он разрешил, потому что она предложила. Он не стал нудеть, он думает, что может сделать это в другой раз, а пока, он потерпит еду в кровати. Садятся и включают сериал,       — Леви.       — М? — Леви набил рот удоном.       — А почему ты мясо не ешь?       Он пережевывает и глотает.       — Брезгую. Это же труп, — он кривится.       Леви не договаривает, просто не хочет рассказывать о том, как ухаживал за умирающей мамой, у которой были пролежни, и этот запах гниющего мяса не забыть, он в принципе тонко чувствующий человек. Все в совокупности оставило глубокий отпечаток. Микаса задумчиво хмыкает в ответ, Леви решает перевести тему:       — Какие планы на завтра?       — М-м… никаких.       — Езжай тогда в центр, прогуляйся по магазинам. Я заберу тебя вечером.       — По магазинам…       — Купи себе что-то новенькое, а то я уже насмотрелся на эти застиранные трусы в ванной, — Леви грубиян. И вообще он весь квадратный, заскорузлый и дубовый. Но он ещё и умный, поэтому замечая, как Микаса сразу сжалась, мысленно даёт себе подзатыльник. Микаса прячется за челкой, Леви тянет к ней руку, гладит по щеке, привлекая к себе поближе, смотрит в глаза:       — Это всего лишь вещи, и тебе не надо стыдиться за то, что они состарились. Ты такая красивая, Микаса… У тебя прекрасная душа… — Леви искренне плевать, даже если её душа уродливая и вся в мазуте, он примет и её.       «Блин девочка, если бы только Эрвин меня сейчас слышал… »       — Я хочу, чтобы ты порадовала себя, ты этого заслуживаешь.       «Что ты со мной творишь?»       — У меня сейчас с деньгами туго… — она смущённо отвечает.       — Я тебе дам денег.       Микаса поджимает губы.       — Ну… Я… Я уже и так как содержанка… — она стыдливо тупит взгляд на свои руки.       — А, ну да, намного ведь лучше быть гордячкой, — не выдерживает Леви, — Эти тупые стереотипы. Я хочу платить за тебя не потому, что ты спишь со мной. Я делаю это, потому что могу себе позволить и это вообще-то нормально, заботиться о своей женщине, — Леви слышит это будто со стороны. Это, блин, точно его рот сейчас открывается и выдаёт эти слова? А Микаса совсем покраснела. — И не строй из себя святость, — Леви чувствует, что полыхнул, рядом с нею теряет самообладание. Вот ведь он, открыт, принять её готов, точнее уже принял, ну чего ей мешает просто успокоиться и вверить свою жизнь ему в руки? Леви негодует.       «Непослушная девчонка, что мешает сразу согласиться и не ломаться?!»       Между ними повисает неуютное молчание, Микаса напряжена и видно, даже пошевелиться боится, он должен разбавить обстановку, обнимает её, привлекая голову к себе.       — Просто возьми и потрать мои деньги уже. Мне будет приятно. Я хочу видеть, как ты радуешься.       Микаса в ответ улыбается смущённо, прячет глаза, Леви это очень умиляет, он целует её в щёчку, постепенно доцеловывает до губ. И потом уже они оба не в состоянии оторваться, забывая про сериал и еду.

***

      На следующий день Леви перекидывает ей на счёт сумму в размере её месячной зарплаты. Микаса звонит ему в момент самый неподходящий. Леви отчитывает агента за косяки. И всё-таки, в запале, он поднимает трубку, закрывает глаза и выдыхает:       — Да.       — Я-я конечно дико рада и благодарна, но это… не кажется что это слишком большая сумма?       Ох, сейчас не лучший момент для подобных обсуждений, вот совсем не к месту, поэтому Леви отвечает ей язвительно:       — Микаса, дорогая моя, будь так добра, — он будто вдавливает каждое слово, — потрать уже на себя все эти чёртовы деньги и чтобы вечером я их больше не видел, — он обрывает разговор, кладёт трубку не услышав ответ. На него таращится группа агентов, которая стоит в его кабинете. О да, это же сам Аккерман, проявил на людях эмоции, а вчера ещё и девчонку привёл в кабинет. Он уже предвкушает эти сплетни. Да и чёрт бы с ними. Сейчас он всех угостит. — Да, у меня появилась женщина. Выдохните уже, недоноски. Детский сад и в жопе бантик. Кирштайн, подними уже свою долбанную челюсть с пола и марш переделывать отчёт!

***

      Уже из магазина Микаса звонит ещё раз, говорит, что хочет слышать его, он снова беспокоится, а она уверяет, что правда просто соскучилась, он верит. Успокаивает разговаривая с ней полчаса. Вечером он забирает её с кучей пакетов, и внутри у него ликует удовлетворенное чувство собственничества.       Леви уже договорился с Ханджи, что она займёт Микасу, и взамен обещает ей устроить одну встречу с особо опасным преступником для интервью. Он уверен, что Хан его просто поимела, так как она и сама рада побыть с Микасой. Теперь она ездит к Ханджи почти каждый день.

***

      Эрвин не мог не заметить то, о чём жужжит весь офис, он приходит к Леви в кабинет.       — Ну и когда ты мне собирался рассказать? Почему я всё узнаю последним? — Эрвин пожалуй единственный, кто помимо Ханджи, знал что Леви не гей, и он в курсе всех его попыток в отношения. Леви не сразу понимает к чему тот ведёт, поэтому просто сидит с хмурым видом. Эрвин с кружкой кофе в руке усаживается на диване, поудобнее. — Ну давай, рассказывай. Кто она такая?       Леви устало вздыхает.       — Моя соседка по лестничной клетке.       — Серьёзно? То есть всё, что нужно было сделать для завоевания сердца самого элитного агента ОБН — просто жить по соседству?       Леви закатывает глаза еле заметно. Да и не завоевала она вовсе его сердце. Вот ещё, она просто ему нравится. Он просто хочет ею владеть. Полностью. И никогда не отпускать. Он просто хочет, чтобы она была счастливой. Это не любовь, нет Сэр, это что угодно, но точно не любовь.       — А у неё есть имя? — Смит не успокоится пока не допытается, понимает Леви.       — Микаса. Её имя Микаса.       — У вас всё серьёзно? Мне ставить на то, что она тебя окольцует или без шансов?       — Смит, ты меня разочаровал. И ты туда же?       — Хах! Это святое, Леви, тем более у меня всегда есть преимущество. Я могу узнать всё наверняка. Я так скоро накоплю на новенький ноутбук.       — Не можешь себе его и так купить?       — Ты не понимаешь… Азарт, это то, что делает покупку слаще… — Эрвин кивает себе и отпивает из кружки, Леви закатывает глаза и измученно выдыхает.       — По факту мы просто живём и спим вместе. Ни черта там не понятно с нею. У девки бардак в голове.       — Стой, ты пустил её жить в свою квартиру? В спальню?! Ты?!       Леви с каменным лицом смотрит в ответ, молчит в знак согласия.       — Ты ведь даже с Петрой из-за этого разошёлся, как ты говорил… «напирала»? И хотела… Как, как там было? — Эрвин щёлкает пальцами, делая вид, что напряг все мозги. — А, «навести свои порядки в твоей берлоге»?       — Да не в этом дело. Ей нужна была «собачка» для дополнения образа. Я не чувствовал себя рядом с нею мужиком.       — А рядом с Микасой значит чувствуешь?       Леви пожимает плечом, задумчиво отвечает:       — Я чувствую себя рядом с ней свободным. И нужным.       Смит задумчиво молчит пару мгновений, и одобрительно кивает,       — Я рад за тебя, дружище. Ты весь сияешь…       — Пх, — Леви закатывает глаза,       — Но как твой начальник, я обязан тебя предупредить, если ещё раз такое случится, в офисе…       — Да знаю я…       — Нда. Так непривычно тебя в таком состоянии наблюдать. Совсем крышу снесла?       Леви беспомощно кивает, Смит смеётся, подходит к Леви и хлопает его по плечу.

***

      Она теперь чаще ему улыбается, а он начал улыбаться ей в ответ. Первые три дня в его квартире он берёт ее везде: на столе, на письменном и на кухонном, на диване, в прихожей, в ванной, на полу, разве только в туалете Леви не стал. Он хоронит поглубже моменты, в которые замечает её опустевший взгляд, на пару мгновений. Была сейчас с ним, смеялась, и вот — пуф, нет её. Оболочка тут, а мысли. Мысли с Эреном. Леви даже не надо спрашивать Микасу об этом, слишком явно. Слишком, для того чтобы продолжать врать себе об этом. Леви всячески ублажает её. Да, сейчас это в основном через тело, но ведь это дело времени, когда он до души доберется, так ведь? Он говорит, говорит, говорит, а она… она опять закрывается, нет, она делает всеми силами вид, что слушает, даже в глаза к нему заглядывает и зрачками двигает, будто борется с собственными мыслями, будто старается уцепиться. А потом она непременно начинает приставать, лезет к нему в штаны рукой, гладит, сосёт, да так, что у Леви звёзды в глазах. Иногда они играют. Леви нагнетает обстановку для неё, в эти моменты он полностью овладевает её разумом. Жаль, он не делал этого раньше, всю свою жизнь. Оказывается, от этих глупых игр удовольствие растёт в геометрической прогрессии.       Микаса льнёт к нему и просит поговорить, теперь ещё чаще. Если не секс, то болтовня, и он ей рассказывает всякие нелепости, которые случались на заданиях. Рассказывает ей про Эрвина, и про то, как он попал на эту службу. И вообще он начинает много болтать, слишком много:       — Накрыли лабораторию мета, прямо в подвале церкви. Ты же росла в церковном приюте, знаешь как там всё строго, вроде бы люди идейные и не должны таким заниматься, а все равно допустили, я уже жалею… — Леви осекается, чуть не сказал, что зря её в церковный приют отдал.       «Идиот, совсем голову потерял».       — О чём?       — Да… что не вмазал тому пастеру, — гладко выруливает Леви.       — Погоди. А откуда ты знаешь, что я росла в церковном приюте?       — Ты говорила. В ту ночь, когда пыталась меня изнасиловать, — чересчур расслабился, уже не смешно.       Леви видит, когда она с ним, а когда нет. И всё чаще её нет. Всё чаще провоцирует, всё больше внимания привлекает вопросами или просьбами. Он твердит себе, — это просто потому что девочка влюбилась. Достаёт его только из-за этого. А не из-за очевидного. Ему нравится, как она стонет, такая беспомощная. И что идёт именно к нему, чтобы забыться. И он вытрахает, он точно, вытрахает ебучего Йегера из её памяти. Он начинает себя терять, держа её разгорячённое тело. А ещё у Микасы такие же волосы, как у его матери, это странно и дико, что он вспоминает об этом сейчас, натягивая Микасу по самые яйца.       Всё больше приходит к пониманию, он хочет её всю и теперь не остановится пока не заграбастает, ему не важны средства, главное цель. Он даже, в моменте очередного запала, не надел презерватив. В процессе думает на миг, что сейчас кончит в неё, а потом ещё и ещё.       «И пусть эта девка залетит и тогда точно, тогда точно! И пусть она сидит и думает себе, скучает по братцу, с моим ребёнком в своём пузе, тогда точно забудет…»       Леви чудом приходит в себя в последний момент. Это помутнение…       «Жутко… жутко».       Так ему страшно от себя самого становится, что отводит Микасу к гинекологу, чтобы та дала ей рецепт. Покупает противозачаточные. И нет, он-то не против ребёнка, это Микаса ещё явно не готова. Он хочет, так сильно хочет решить за неё, вообще всё решить.       Спустя несколько дней туман в голове постепенно рассеивается, Леви выплывает из сексуального угара постепенно. Ему вдруг становится неловко, когда обнаруживает себя в ванне с Микасой намыливая её волосы. Мелькает картинка в голове, совсем не к месту. Он ведь точно так же её мыл много лет назад. В одном из клоповников, колтуны состригал, намыливал эти же самые жёсткие чёрные волосы, у неё тогда было совсем ещё детское тело. Его аж передёргивает. Замирает и смотрит на её макушку и свои руки в густой пене.       «А уже всё. И ничего с этим не поделаешь. Вовремя же ты решил совесть включить. Уже не охота её себе присваивать, а?»       Он будто бы её тогда на передержку отдал, как домашнего любимца, а теперь обратно получил, и пользуется. Хотел бы он, чтобы так поступили с его ребёнком? Он встряхивает головой, отгоняя мысли.       «Нет это уже ни в какие ворота».       Он гонит эти воспоминания, о ней малышке, потому что начинает чувствовать себя больным извращенцем. И ведь продолжает её хотеть как животное. Он так сильно себе противоречит внутри, старается видеть в ней женщину, но моментами это бывает нелегко. Она ведёт зачастую себя не по-взрослому, от этого у него смешанное чувство, хочется и умильно её по макушке похлопать, и трахнуть тоже. Вечно борется внутри отец и собственник. Хочется отдать ей всё и так же, хочется присвоить себе всю её и всё, что с нею связано. А ведь изначально хотел просто помочь ей, но точно не тащить в постель. Как до такого дошло? Ведь он сам это допустил, его косяк.       И ведь нормально всё было, пока не узнал, что это «та самая» Микаса. Да нет, нет! И вовсе не годится он ей в отцы, даже теоретически. Ведь это нормально, когда мужчина хочет позаботиться о женщине? Нормально. Вот он и заботится. В конце концов это из-за него Микаса прошла через весь этот ад с Эреном. Если бы только забрал её себе, он ведь мог. Росла бы рядом с ним, вот тогда бы он уже точно никогда не позволил себе думать о ней, как о женщине. Может она даже со временем стала бы называть его папой. Да только вот эта мысль теперь, после всего, что он с нею творил в постели каждую ночь, вызывает совсем неправильную реакцию там, в паху. Потом такие контрастные ассоциации всплывают всё чаще. Леви просто Микасе помогает забыть прошлое, он просто окружает её безусловной заботой, он просто хочет доставить ей радость, и сам наслаждается параллельно. Но в итоге доходит до совсем нездорового, когда он берет её сзади, держа за волосы и тут Микаса, как на зло, в запале, выдаёт:       — Папочка…       Ох, и как же ему это нравится в момент жара. А, как всё заканчивается, ему гадко от себя и противно, когда прокручивает эту сцену в голове. «Папочка». Ему гадко и вместе с тем необъяснимо приятно. Нет, он не извращенец, это просто, потому что она не росла рядом с ним, нет, он не псих. Не настолько же. Ему просто снесло крышу рядом с этой девушкой. Так много триггерных ассоциаций она поднимает в его сознании своим образом. Она и сама становится триггером.       Микаса напоминает ему мать не только волосами. Леви замечает её случайно, за приоткрытой дверью, молящейся на коленях. Мама перед сном всегда, точно так же, становилась перед библией, вот прямо как Микаса. Бормотала что-то себе. Просила о помощи, наверное, когда её с Леви все оставили. Такая же смиренная и тихая. Никогда не кричала и не скандалила. Всегда его обнимала и благодарила. Нежная и добрая. Совсем не эмансипированная, как это теперь модно. Не в её характере это было. Эта чувствительность и искренность, к сожалению, её и погубила. После ухода отца так и не сумела приспособиться к суровой реальности в одиночестве. Не умела она выгрызать своё зубами, в отличие от Леви. Ну вот, отлично, теперь ещё и мать приплёл. Но что он с собой поделать-то может? Похожа ведь. Правда похожа. Не смог помочь матери, из-за того, что сам был ребёнком, не смог помочь Микасе, потому что был не в состоянии, зато сейчас он сможет, точно сможет.       А ещё он ревнует. Ревнует Микасу к её миру, в который он не смог до сих пор пробраться. Тот мирок куда она вечно улетает. И он всё это принимает, какое-то время. Пока она не начинает залипать прямо во время разговоров с ним.       — Эй. Ты здесь?       — М? Что, я опять?       — Ага.       — Прости.       И его начинает это бесить. Как она смеет так нагло исчезать? Всё её внимание обязано принадлежать только ему — по крайней мере так он думает в эти моменты. Но чуть погодя снова сочувствует ей. Мозг понимает, чувства чувствуют, башню рвёт. Он и рад, и не рад одновременно, когда Микаса начинает сама к нему лезть, провоцировать на секс. Она в эти моменты с ним, она прям вот точно с ним, пока не кончает и её взгляд опять не становится потерянным. В эти моменты он чувствует ярость. Раньше она так делала постоянно, пока не переспали, и это его так не задевало. Теперь, какого-то чёрта, такие моменты проходятся по живому. Он принимает всё на свой счёт. Глупец, на что он рассчитывал? Он не главный мужчина там, в её голове, и раньше его это не особо коробило, но не сейчас. Сейчас ему тесно. Ему стало важным, чтобы она была с ним здесь и прямо сейчас, точка. Он не сможет терпеть бесконечно. И да, это тонкое место в их славном мирке рвётся, когда замечает этот её взгляд прямо в процессе их близости:       — Ты опять с ним, — эти слова прорезают воздух как молния. Он терпел долго и не вынес сейчас. Не удержал свой язык за зубами. Идиот. Микаса замирает, но теперь, хотя бы обращает на него своё внимание.       — Прости… — растерянно шепчет она.       Они должны были об этом поговорить ещё в первый день. А он струсил, не захотел рушить момент, хотел продлить сладкую иллюзию как можно дольше. Леви давит злость, берет себя в руки. Она ничего ему не обещала. Не должна. Это он ей должен.       — Нет… — он садится,       Вот и всё. Закончилась сказочка.       — Ты не виновата, — он видит её взгляд, грустное лицо, чувство вины теперь поднимается в нём, перекрывая ревность. Теперь она не женщина внезапно, а дочка. Ему даже хочется прикрыться.       «Не надо было вообще вестись на её чары в тот раз, надо было просто отправить её к Ханджи».       Но ведь он хотел её, поэтому не смог себе придумать более веские причины, чтобы сделать это. И может он не имеет права лезть в душу к ней, но пошло оно всё, это слишком невыносимо, так долго обходить чёртового слона в чёртовой комнате. Она шмыгает носом. Нахрена он это сказал сейчас? Притягивает её к себе, прижимает к груди. — Прости. Я не должен был, — в ответ ему, Микаса вертит головой.       — Нет, ты не виноват… Это не из-за тебя.       — Расскажи мне.       Микаса только сильнее зажмуривается и отрицательно мотает головой.       — Нет. Поверь, ты не хочешь это услышать…       — Хочу.       — Тебе будет неприятно…       — Переживу. Давай, говори.       Микаса вздыхает.       — Я всё ещё люблю его. Никак не получается выкинуть его из головы… все эти дни… он всё портит… — она начинает плакать. Эти слова для Леви не неожиданность, но… почему тогда так больно? Он прижимает её к себе, и качает в руках, целуя по-отцовски в висок. Даёт ей проплакаться, зайтись плачем. Заглядывает в её лицо, у неё тушь потекла, раньше она ею редко пользовалась. Эта мысль почему-то делает его нарыв не таким болезненным.       — Я надеялась, что это пройдёт. Но это только усиливается, мне так плохо…       — Я знаю. Я же говорил, секс не поможет.       Она кивает.       — Но мне легче, когда ты рядом. Когда ты говоришь со мной и когда мы делаем все эти вещи… Это, как будто, притупляет боль…       Леви хмыкает иронично. Становится очень грустно и тяжело. Он же знал. Знал, что будет просто заменой и обезболивающим. Знал, что его просто используют, и все равно сделал это. О последствиях не хотел думать, не удержался, не железный, очень уж захотелось. И именно с ней.       Он целует её висок, щеки, прижимает поближе, гладит плечи. Хорошо что она всё-таки это ему сказала. Теперь он не сможет уже врать самому себе. Сейчас в его голове, осколок за осколком, рассыпается хрустальная иллюзия.       Больно.       Леви становится видно, так ясно видно — он оставил Микасу у себя не ради неё, а ради себя самого. Под видом заботы, просто пьёт её, упрямо не обращая внимания на её состояние. Игнорируя все тревожные звоночки, и даже вопящие сирены. Он просто её душит… от «любви».       Теперь, он просто помогает ей, просто поддерживает. Без прав, никаких прав. Он в её жизни — временная мера, эпизод. Даже легче немного становится, когда он признаётся себе в реальном положении вещей. Он имел всё это время лишь её тело. Микасы и не было никогда в его доме. Да как он мог поверить, что они теперь пара? Теперь будет легче, наверное, отвязаться. Он предоставит ей это облегчение, потому что это единственное, что он может сейчас. Леви целует её кожу на спине, обводит ладонями плечи, бодается головой легонько о её голову, притягивает к себе ближе.       — Леви…       — М?       — Не отпускай меня к нему. Пожалуйста, не отпускай…       Ему больно, но он её хорошо расслышал. Он будет рядом, если нужен. Он будет брать её тело, он будет это делать, раз это облегчает её боль.       — Ни за что не отпущу, — хватает её в охапку, ему даже не надо настраиваться. Она отдаётся, он обязательно всё возьмёт. Это становится нездоровым. Но он всё равно продолжает притягивать её лицо к своему, целует жадно. Будто бы это жертвоприношение ей, он молит её этим поцелуем, остаться с ним навеки, забыть о прошлом, подарить всю себя ему, она отвечает ему, так отчаянно, будто хочет в нём утонуть, бросается в него с камнем на шее. Он верит её слезам, верит каждому её слову. Она не соврала. Полная решимости, сильная девушка. Он видит и чувствует горячие капли на её щеках, утирает их пальцами, его собственные глаза щиплет от накативших эмоций.       «Бедная, бедная Микаса. Как же тебя помотала жизнь. Как же я мог сделать с тобой это, не уберёг, теперь не видать мне покоя, теперь нет. Прости, маленькая моя, прости. Я исправлю. Я всё исправлю».       Их солёные слезы смешиваются, пока он вцеловывает ей обещание, и просьбы о прощении негласные. Он не произносит ни слова. Даёт ей то, о чём просила. Он знает, как свести её с ума, хватает её жёстче обычного, разворачивает к себе лицом, усаживает на себя, продолжая, так надрывно целоваться, он толкается внутрь, Микаса обнимает его за голову и шею, прижимается ближе, он держит крепко её за бедра и поясницу. Оба стонут, соединяясь. Его мозг пробивает желание взять, оно становится главнее тоски. Так странно. Горе вперемешку с возбуждением. Микаса насаживается, он придерживает беря вес её тела в свои руки, помогает ей. Малышка хочет попрыгать, да всё что угодно, только прошу, забудь, забудь о нём сейчас. Микаса перестает содрогаться в слезах, её дыхание становится глубоким, движения нетерпеливыми, в них появляется плотский голод, он передается к Леви, как по цепочке, и вот уже он концентрируется на ощущениях, а не на эмоциях. Она такая красивая в своей грусти, с дорожками черной туши на щеках, отодвигаясь от её лица немного, он любуется ею. Леви чувствует — это их последний раз. Видит её ясные глаза. Грустная… грустная Микаса. Зато сейчас она точно с ним.

Конец первой арки.