Терапия

      Этим вечером всё пошло не так. Не так приготовила чай, не так приготовила ужин, не так прошла мимо него. Не так жевала еду. С каждым его вздохом и взглядом перехватывало что-то под ребрами, где сердце, только не томно, совсем не приятно, волнительно от страха, что опять не угодила. А сегодня она побила рекорд своих косяков за день.       Этим вечером ей на работе пришлось задержаться, приехала домой уже в десятом часу вечера и чувствовала себя, как раздавленный картофель. Она была рада возвращаться домой, ведь там Эрен. Её любимый Эрен. Он весь день ничего не ел, только чай да печенюшки, наверное, голодный и злой, надо что-нибудь скорее приготовить.       Девушка забегает по дороге с работы в продуктовый, набирает самое необходимое. Дом встречает её темнотой, и только свет компьютерного экрана. Тишину перебивает нервное нажатие клавиш и щёлканье мышки.       — Привет! — говорит Микаса спустя несколько мгновений.       — Ты время видела? — выдает ей с претензией в голосе.       Микаса теряется на секунду и начинает оправдываться:       — Прости. Сегодня не могла кэш с безналом свести и мне… — оборвав её на полуслове:       — Еда скоро будет?       — Да, сейчас я что-нибудь… ты суп будешь?       — Пффф.       Больно. Но его можно понять. Она сама виновата, не накосячь она с кассой, была бы дома на два часа раньше. В раковине её ждёт грязная сковородка и несколько тарелок, видимо, Эрен всё-таки перебивал голод, таская бутеры. Она приносит две тарелки с супом через час. Микаса садится рядом, у уголка стола, молча начинает есть. Случайно хлюпает, на что Эрен медленно, с претензией поворачивает на неё голову.       — Хорош чавкать, ты как свинья, — Эрен заливает свой суп майонезом почти на пол тарелки и пробует. После чего закатывает глаза и раздражённо кидает ложку на стол.       — Прости, я, видимо, переборщила немного с перцем. Но с хлебом не так ужасно, — она говорит, как мышка.       — Бесишь меня.       — Прости…       В ответ он уставился непроницаемым взглядом в монитор, где в очередной раз катал катку в доте. Резко и громко отпихнул локтем тарелку с супом, разливая жирный бульон на стол.       Девушка вздрогнула. Снова набравшись смелости, произнесла:       — Ты есть не будешь? — в ответ игнор. Как же унизительно. И ведь сама же нарывается, понимает же, но не может смолчать от обиды. Она же скучала по нему весь день, она просто хочет поговорить с ним, хотя бы капельку. Крошку одобрения.       Она потянулась к тарелке и собралась уже выйти из комнаты, как услышала в спину:       — Какой от тебя вообще смысл? Что ты здесь живёшь? — его вопрос был скорее риторическим. Микаса проглатывает.       На кухню. Подышать. Проплакаться. Не дай Бог снова сказать или сделать то, что выведет его из себя. Она винит себя за чрезмерную чувствительность, не будь она такой — могла бы остановиться в нужный момент и не усугублять.       Она была ему благодарна за то, что он её не выгоняет. Что позволяет быть рядом с ним и смотреть на него. Каждый день. Ну, когда она не на работе. Благодарна за то, что иногда говорит ей «ты красивая». Благодарна, что несмотря на то, что она ранима и обидчива, он все ещё терпит её рядом с собой. Благодарна за то, что он трахает её, так она понимает — полезна и нужна. Рада, что он пользуется её ртом, значит, ему всё-таки нравится, как она сосёт. Благодарна за то, что на её вопрос «ты меня любишь, Эрен?» он больше не отвечает правдивое «нет». Благодарна за то, что больше не говорит, уже два месяца как, что он в ней не нуждается и не привязан. Благодарна за то, что он перестал говорить ей о том, что она не в его вкусе.       Она выливает суп и начинает намыливать тарелку в раковине. Это её любимое место для размышлений. Точнее сказать — тихой истерики.       Такие мысли ежедневно наполняли сознание, распространяясь по жилам, как черный яд. Это особый способ сделать себе больно и почувствовать себя ещё большим бессильным ничтожеством. Господи, как же уже тошнит от этого. Каждый раз, когда он делал больно, яркой вспышкой мысль в голове «хочу сдохнуть, просто сдохнуть, я хочу выйти из игры», и снова, и снова, и снова, воображение рисовало картину, как она голая лежит в ванной, наполненной водой и её кровью, стекающей из располосованных вен. Жертвочка. Капелька, мгновение самолюбования, какая несчастная. И снова в груди смесь ненависти вперемешку с щемящей нежностью. Желание отомстить и жалость. К нему. Жаль его, он ведь винить себя будет, ну дак разве не этого добивалась?       Всё, достаточно. Трясет головой, чтобы разогнать эти мысли, это уже привычно и рутинно. Сложно теперь вспомнить, в какой день впервые напало на неё это отчаяние. Зато прекрасно понимает причину, из-за которой до сих пор не может из него вылезти.       Теплая вода омывает руки, которые уже сморщились. Как долго она стоит так? Пожалуй, это единственный способ сохранить остатки себя, убежав в другой мир мыслями и сознанием — жаль, надолго не выходит. Ей нужна помощь. Она хочет, чтобы её освободили, и в то же время сама железной хваткой вцепляется в своего же палача. Самое болезненное в этом то, что всё осознаёт, мозги всё давно холодно по полочкам разложили, но эмоции, чувства, психологическую привязанность просто так в дальний шкаф не затолкаешь. Бороться надо, бороться, силы нужны, а где их брать? Нет их.       Медленно она убирает еду в холодильник, чистую посуду аккуратно ставит на полки. Слышит, как дверь в их комнату хлопает, и сердце подскакивает. Он закрыл её изнутри или открыл и идёт к ней? Страшно, очень страшно, волнительно. Шагов не слышно, значит, пронесло, видимо, лёг спать: намёк, что надо потише. Микаса мышкой старается издавать как можно меньше звуков, домывает плиту и смахивает оставшиеся крохи со стола. Смотрит на часы: уже половина первого ночи, хорошо, что завтра выходной. Ещё в комнате стол грязный, и вещи надо из шкафа достать, переодеться, в ванную хочется.       Решается всё-таки зайти. Свет выключен, сопения не слышно, ещё не уснул. Хреново. Для неё хреново. Открывает шкаф, достает при свете телефона вещи, собирается тихонечко прикрыть, как дверца предательски шарахает по шкафу. Микаса в ужасе замирает и зажмуривает глаза.       — Блять. Я тебе что говорил?       Он раздражён, шипит как змея. Она молчит, решает просто выйти, не нагнетать. Идёт уже не тихо, быстрее. Слышит как он переворачивается.       — Не слышу, Микаса.       Она обмирает прямо у выхода.       — Не шуметь? Прости… — говорит она тихо-тихо, затравленно.       — Так какого хера ты тут делаешь?       — М-мне нужны были вещи переодеться.       В ответ он лишь раздражённо вздыхает и встаёт с кровати, грубо пихает её в спину и закрывает дверь на щеколду. Из её глаза сползает слезинка. Она идёт в душ. Раздевается и в процессе понимает, что в гневе. Что больно. Как она дошла до такого? Бросает одежду на пол, залезает в ванную, не старается быть тихой, злится, слёзы горячие, сладкие. Сладкие? Да, они правда сладкие. На волне горечи, которую она испытывает всем своим нутром. Пускай он слышит. Она начинает рыдать, всё меньше давя всхлипы. Теперь она икает в истерике и просто в голос ревёт. Пусть слышит, ей плевать. И он слышит. Он даже подходит к ванной, громко топая и резко тянет ручку на себя. Заперто. Она всё слышит тоже, но рыдает всё так же, у неё истерика.       — Сука! Ахуела совсем, страх потеряла, да? Ты доигралась, — Говорит он, но ей какой-то миг правда наплевать.       Но потом она слышит, как он начинает сильно трясти дверь, она снова его боится. Закрывает воду и вылезает. Быстро обтеревшись, надевает ночнушку и халат. Продолжая плакать, уже давно несдержанно.       «Если открою, он меня побьёт, если не открою, побьёт ещё больше? Да всё равно. Зачем откладывать неизбежное?»       Она открывает. Перед ней стоит разъяренный Эрен, взглядом прожигает. Она же смотрит отчаянно, глаза широко распахнуты, стоит и чего-то ждёт. Он хватает её за ухо. Больно. Она вскрикивает и хватает его за руку.       — Отпусти! Эрен, мне больно!       А он ещё сильнее выкручивает.       — Заебали твои рыдания. Просто заебала. Всё, вали нахер, — цедит сквозь зубы.       — Прости, пожалуйста! Ты меня бросаешь?! — что она несёт, Господи, она сама себе не верит. Такая жалкая. Она уже сама себе опротивела. Он трясет её за ухо, очень сильно мотыляет из стороны в сторону, она держится за его руку.       Швыряет её на пол коридора.       — Вали!       — Эрен! Не надо!       — Ещё орать тут будешь, меня позорить, овца тупая? — причем говорит всю дорогу спокойно, не кричит. Это она кричит, это она рыдает, это ведь только её касается, видимо. Он звереет и хватает её за волосы, открывает дверь на лестничную клетку. Больно, очень больно поднимает вес её тела за её же волосы. Она цепляется за его руку и плачет.