Утерянное сказание

— Живописное местечко. Иван спустился с коня первым и подал руку Артуру, галантно помогая слезть. Кёркланд привык к такому обращению, часто сопровождаемый братом и его отрядом, воины в котором относились к принцу почти что с родственной теплотой, а потому абсолютно не удивился таким манерам у торговца. — Спасибо, — машинально поблагодарил он, даже не меняя выражение лица с чуть усталого и задумчивого. Брагинский чуть приподнял брови: Кёркланд смотрел куда-то в землю, а не на него, и это при определённых обстоятельствах можно было счесть за грубость. Но скорее ребёнок просто устал. Да, Иван не мог воспринимать принца иначе. Совсем неопытный, напуганный своей участью, огорчённый судьбой ребёнок. Наверное, это было справедливо, учитывая, что девять лет из жизни паренька стёрлись, и эмоционально он развит максимум как десятилетка. Да, жизнь во дворце мотивирует взрослеть, и по нему заметно это влияние, но... Он не пережил ничего такого, по мнению Брагинского, что оставило бы на нём серьёзный отпечаток и заставило его резко повзрослеть. Нет, он умудрился остаться тепличным цветочком. "Может, так даже лучше, хоть кто-то из нас будет нормальный," — подумал он в этот момент. — Рих, ты точно отличишь брёвнышко от змеи? Я очень за тебя беспокоюсь в этом плане. Может, я сам хворост соберу? Гилберт спрыгнул с лошади и привязал её к ближайшему дереву. Подводивший туда же своего скакуна Родерих недовольно поджал губы: — Совсем за идиота меня считаешь? — Не пойми неправильно, дорогой, я знаю, что ты гениальный маг. Но вот касательно таких мелочей... — Байльшмидт красноречиво замолчал. Такое положение вещей было довольно распространённым. Многие маги погружались с головой в искусство сплетения заклинаний и все бытовые вопросы решали с помощью них — на базовые повседневные нужды годилась любая магия. Поэтому, когда дело доходило до ручной работы, они просто терялись. Аристократы даже в такие ситуации не попадали, в силу происхождения вокруг них всегда были слуги, готовые выполнить любую их прихоть. Так что у Гилберта были основания так говорить. И, будь Эдельштайн и в самом деле способен отличить удава от веточки дуба, со своим ухудшившимся зрением, он бы просто промолчал на эту провокацию и высокомерно фыркнул. В итоге, выдержав долгий взгляд Байльшмидта, некромант наконец сложил руки на груди и признал: — Да, я в этом плох. И что с того? Я быстро приноровлюсь. — Да, да, да, я понял, — Гилберт закатил глаза. Не сильно он верил этому заявлению: Эдельштайн — гордец, каких поискать. Но ведь белоручка махровая, и это он точно знает. — Ну, пошли, образец адаптируемости. Артур! Принц чуть зашуганно обернулся. — А? — Привяжите свою конячку, покормите их всех. Мы за хворостом пойдём. — Но... — начал было Кёркланд, когда Брагинский, стоявший за его спиной, перебил мальчика. — Мы поняли. Корм для лошадей у меня, всё будет сделано. Не задерживайтесь. Артур обернулся на Ивана и злобно смерил его взглядом. — А можно повежливее? — Ах, извини, — Иван виновато улыбнулся, а принц закатил глаза и полез к своей сумочке, прикреплённой к седлу их лошади. В сумочке, которую теперь сильно отяжелял новокупленный томик, также был и небольшой альбом в потрёпанной кожаной обложке. Эту невзрачную вещицу Кёркланд таскал с собой постоянно, но воспользоваться ей, особенно сейчас, мог редко. Достав также небольшой кусочек грифеля, Артур осмотрелся и выбрал себе удобное местечко у озера с хорошим видом, откуда можно было бы срисовать пару пейзажей с этого живописного берега. Брагинский кормил лошадей, а сам меж тем посматривал на то, как принц пытается устроиться на травке. Не особо аккуратно примяв сложенный плащ к пыльной земле и истекающей соком молодой ярко-зелёной растительности, паренёк уселся на плащик и с живым интересом начал осматриваться вокруг, выбирая то, что хотел бы зарисовать первым. Иван погладил своего коня между ушей, отчего тот довольно всхрапнул, и убрал остатки корма обратно. Среди редких всплесков озёрной воды, из которой выпрыгивали малюсенькие рыбки, жужжания насекомых и пения птиц почти невозможно было различить шуршание грифеля по бумаге. Артур то поднимал голову, концентрируясь на том, что видит, и запоминая это, то резко опускал, стремясь изобразить увиденное. Позволив себе толику любопытства, Брагинский приблизился к мальчишке и заглянул в альбом. Минималистичный, в силу монохромности, пейзаж был наполнен каким-то особым очарованием. Яркие акценты, мелкие и тонко прорисованные, но дотошно подмеченные детали, растёртые подушечками пальцев по бумаге тени. — У тебя определённо талант, — тихо признал Брагинский, и Артур, слишком погрузившийся в свои художества, подпрыгнул на месте. — Не пугай меня! — возмущённо потребовал он, оборачиваясь к Ивану. Тот хохотнул и кивнул: — Не буду. Тебе тут нравится, да? Артур закивал. — Жаль, что у меня нет возможности раскрасить рисунок. Вода такая ярко-синяя... — принц склонился к озёрной глади, вглядываясь в собственное отражение. — Тут даже видно всех мелких рыбок! Она яркая и прозрачная, это так интересно! Брагинский хихикнул: такой восторг прозвучал уж очень по-детски. — Я всё же думаю, что тебе тринадцать. — Эй! — возмущённо вскинулся на мужчину Кёркланд, но быстро затух, а взгляд его наполнился печалью. — Ну, можно сказать и так. — Это же не плохо, — Иван сел рядом, снисходительно улыбаясь, и Артур чуть отодвинулся от него. Довольно грубо, но этот ребёнок всё ещё имел право опасаться незнакомца. — Детям больше позволяется, они только начинают познавать мир, они очень чувствительны к другим и к тому, что происходит вокруг них, они полны интереса и жизни, а главное, любви. Принц поджал колени к груди и обнял их руками, вслушиваясь в спокойный и твёрдый, но такой мелодичный голос. Можно было представить, что у него нет никаких долгов и обязанностей, что он просто путешествует по миру и узнаёт то, чего никогда бы не узнал, сидя в четырёх стенах. Что ему позволено с кем угодно дружить и любиться... Подумав об этом, Артур покраснел и мотнул головой, отгоняя от себя эти мысли, а после перевёл вопросительный взгляд на Ивана. — Но плохо быть ребёнком, когда от тебя требуют быть взрослым. В чём разница? Зачем вообще надо взрослеть? — Разница большая. Есть люди, которые будут познавать мир вечно. Которые будут жить этим желанием, порхая из страны в страну, как бессмертные бабочки-однодневки. Но все таковыми быть не могут, да и не хотят. Страны должны состоять из городов, в городах должны жить и работать люди. Создавать еду, одежду, возводить новые здания. Делать научные открытия, писать книги и картины. Изучив древние письмена, составить анализ или небольшой прогноз на будущее. Править своим конклавом, городом, уделом, страной, распределять ресурсы, вычислять приоритеты, назначать людей на те места, на которых те принесут наибольшую пользу. Есть много задач и разных занятий, избрав которое, ребёнок учится не только ему, но и тому, чтобы учитывать и понимать потребности, чувства и желания других людей. Артур сосредоточенно нахмурился. — То есть, основная разница в... эгоизме, так? Когда ты изучаешь или делаешь что-либо из простого любопытства или удовольствия, ты делаешь это ради себя, так? А взрослый человек будет делать нечто специфическое с определённой целью или выгодой? Отвечая потребностям общества? — Не обязательно. Главное и общее — не быть деструктивным элементом, а так... Все мы делаем, на что годимся и что нам более или менее нравится. Этого достаточно. Что отличает ребёнка от взрослого, так это ответственность, понимаешь? Ответственность за действия и бездействие, за себя и тех, кто от него зависим, за сказанное и подуманное. Артур задумчиво кивнул и поёжился. Ответственность... — Нагрузил я тебя, — улыбнулся Иван. Кёркланд фыркнул: — Уж не ободрил. — Тогда в качестве утешения расскажу тебе историю об этом озере... Гилберт вздохнул и кивнул некроманту, зазывая с собой. Довольно быстро стало очевидным, что он не ошибся в прогнозах. Родерих шагал по лесу, недовольно поджимая губы, когда на его плащ попадали пятна от сока растений и пыли, медленно и с осторожностью переступая кочки и выглядывающие из земли корни растений, в общем, оправдывал звание неженки. — Эдак ты к Новому Году, может, хвороста и подсоберёшь, — прокомментировал Байльшмидт. — Чего? — Эдельштайн весь подобрался, испытывая крайнее возмущение от подобного высказывания. — Это природа. В ней, знаешь ли, надо быть поживее, чтобы тебя ничего нахрен не сожрало, закон выживания, Рих. — Нашёлся знаток природы. Иди ты знаешь куда со своими законами? — буркнул себе под нос некромант. — Будь ты хоть немного сговорчивее, давно бы там побывал, — тоскливо вздохнул Байльшмидт, поднимая с земли тонкую ветку. — А законы не я составлял, если что. Эволюция, новомодное слово. Означает, э-э-э, развитие, если в общем и без углубления. — А если с углублением? — Это касается живых существ, хочешь сказать, тебе интересно? — Гилберт глянул за спину и увидел, что Родерих воюет с кустом репея, к которому прицепилась пола плаща. — То, что я некромант, — пробурчал парень, аккуратно отдирая колючки от ткани, — не означает, что мне интересны лишь мёртвые тела да души. Рассказывай давай. — Тебе точно помощь не нужна?.. — Нет! — раздражённо рыкнул парень, продолжая войну с репеем. — Ну, ладно... В общем, эволюция — это определённый процесс изменения. Меняться могут растения или животные, внешне или внутренне, в зависимости от того, что будет лучше подходить для выживания. Природный механизм, гарантирующий некий баланс: мутация либо вымирание, в зависимости от текущего состояния системы, в которой живёт вид. — Очень мило. Эдельштайн наконец отцепил все колючки от своего плаща и продолжил пробираться через чащу леса. Заприметив в стороне небольшую ветку, он наклонился за ней. — Это полезно, и это всё, что надо знать об этом явлении, — фыркнул Байльшмидт. — Хворост должен быть сухим, проверь. Родерих с довольно умным видом начал вертеть веточку в руках, пытаясь наощупь определить, сухая ли она по всей длине. Гилберт давил смех, но получалось так себе. Некромант, однако, не обратил внимание, увлечённый действием. — Пойдёт, — выдал он вердикт в конце, и Байльшмидт тут же состроил серьёзное выражение лица. — Согласен. Не тяни давай с этим, это очень просто. Тем временем у берега Иван вдохновлённо вещал, глядя в блестящие от чуть лукавого, детского и озорного интереса глаза, зрачки которых заполнили почти всю радужку, утягивая в бездну: — Когда-то очень давно, когда соседняя деревня была буквально десятком домишек разной степени перекошенности, на этих землях ещё господствовали традиции Весенней битвы. — Битвы красавиц? — встрепенулся Артур. Кое-что о традициях собственного королевства он всё же помнил. — Да, — кивнул Иван. — Осенняя битва — между парнями, Весенняя — между девушками. Парни гораздо больше внимания уделяли Зимней битве, что была для них проверкой ловкости, скорости да ума. А вот девушки Весеннюю уважали наравне с Летней, если не больше. Так вот, та история случилась накануне Весенней битвы. Первая красавица деревни, очевидная победительница, по имени Криста, была влюблена в парня, Жана. И эта влюблённость была взаимной, родители молодых даже договорились о свадьбе. Все знали, что Жан выиграет Осеннюю и Зимнюю битву, а Криста — Весеннюю да Летнюю. Они почитались, как самая талантливая и красивая пара, одарённая Богами, им пророчили счастливую и долгую жизнь и минимум семеро детей. — Но что-то пошло не так, — хмыкнул Артур. Лукавые искорки в его зрачках зажглись. Брагинский кивнул и с трудом перевёл взгляд на зеркальную озёрную гладь. — Что-то пошло не так. Накануне Весенней битвы произошла катастрофа. Криста застала Жана с другой. Некрасивой да неумелой, но смотрел на неё Жан с такой любовью, с какой не смотрел на свою невесту, первую всегда и во всём. — Ну, судя по всему, не только смотрел, — фыркнул Кёркланд. — О, там... действительно было жарковато, — рассмеялся Иван. — Юная дева от злости и ревности схватила нож да зарезала любимого. Окроплённая его кровью, она попала во власть тёмного безумия. Вслед за ним отправилась на тот свет и девица-соблазнительница, и тогда Криста окончательно потеряла человеческий облик. Выбежав в поле, она угодила под свет луны. Той луны, что обладает наибольшей силой, ведь все битвы проводились именно тогда, когда луна давала людям сверхъестественные способности. Волосы её удлинились, в них проросли ядовитые цветы. Плоть на спине оказалась разъедена ядом. Черты лица стали краше, а губы засияли цветом загнивших плодов вишни. Голос налился колдовской силой обольщения. Безумная девушка нырнула в озеро и отравила его своей тьмой, наслав на него и эти земли вечное проклятие. Раз в тринадцать лет история будет повторяться. Раз в тринадцать лет одна девушка будет сходить с ума и становиться такой же, как она, пополняя ряды преданных своими возлюбленными и отомщёнными, но не прощающими. Не ведись в темноте на красивую девицу, а лучше посмотри на её спину. Если там дыра да видны внутренности — ты во власти её тёмных чар. Нет от неё иного спасения, чем божественное знамение да священная вода. Артур вздрогнул. История и впрямь была уж очень пугающей. Он посмотрел на воду, уже не испытывая того детского восторга перед её чистотой. — Ты мне специально это рассказал, да?! Брагинский рассмеялся. — Ты вроде не выглядел пугливым воробушком. Если бы я знал, что ты такой трусишка, то молчал бы. — Я не трус! — вскинулся Артур. — Забери свои слова обратно! — Труси-и-ишка, испугался какой-то легенды, — радостно принялся поддразнивать Брагинский. — Ничего я не испугался! Врёшь! — вспыльчивый принц вскочил на ноги. — Врёшь, врёшь, врёшь! — Да чего он там так орёт? — поморщился Гилберт, нагруженный хворостом по самый подбородок. Он нёс огромную кипу без видимых усилий: сказывалась кровь оборотней. — Мы пол-леса прошли уже, а его всё равно слышно, как визгливую собачонку. — Закрой рот, сойдёшь за умного, — устало вздохнул Родерих. Он нёс всего лишь с десяток тоненьких веточек и уже явно вымотался. — Я не виноват, что у него такой голос. Это просто наблюдение, — фыркнул Байльшмидт. — Для королевы, кстати, не лучшее качество. Пусть либо яйца сырые пьёт да настойки медовые, либо не визжит почём зря. Это в принципе несолидно для монаршей особы. — Отстань от мальчика, изверг, — проворчал некромант. — Он ещё молод, всему научится. Я ему помогу. — Если ему помогать будешь ты, я буду опасаться за свою жизнь. Ещё настроишь его против меня, — Гилберт ловко поддел ещё одну веточку носком сапога и подбросил её так, что она улеглась на самую вершину кучки. Эдельштайн, наблюдавший за этим, лишь закатил глаза: опять понты. Хотя выглядело довольно эффектно, но... — Ты слишком много о себе мнишь, — плавно вытягивая гласные, высокомерно ответил Родерих. — Думаешь, учитывая все опасности жизни королевы при дворе, я буду уделять так много времени твоей особе? — Рих, если бы я мог объяснять твои поступки логически, я бы преисполнился в познании Вселенной и сдох, — буркнул Байльшмидт себе под нос. — Очень остроумно. — У меня был год, чтобы придумать! Брань прервалась каким-то подозрительным шумом из чащи. Эдельштайн прижал собранный им хворост к груди, не обратив внимания, что таким образом пачкается. Заметив это, оборотень хохотнул: — Да ладно, испугался?! Там наверняка просто мелкий зверёк. — О, может быть. Просто мелкий зверёк. В окружении ещё пары десятков таких, как он. Мёртвые! — раздражённо рявкнул Эдельштайн. Раз он был некромантом, то такие вещи отлично чувствовал. Мёртвая энергетика — проклятая дрянь. Не редкость для Светлого королевства. — Я тебя защищу от всего, — уверенно заявил Гилберт, укладывая на землю те ветки, что нёс, аккуратной кучкой. — В конце концов я... Этот момент неведомая тварь и выбрала, чтобы напасть. Со спины на Бальшмидта кинулась женская тёмная фигура, и хоть тот успел отпрыгнуть, на лице и плече остались несколько глубоких кровоточащих царапин. Гилберт даже не поморщился, рассматривая длиннорукую мёртвую девушку, с чьих острых отросших ногтей капала его собственная кровь. Пустые глазницы, в которых горели красные огоньки, чёрные спутавшиеся волосы до земли, тёмное оборванное платье, свисающее лоскутами, — зрелище не для слабонервных. — Держись подальше, я сам разберусь, — твёрдо сказал Байльшмидт, закатывая рукава. — Да ладно? — стоящий позади Родерих чуть приподнял брови, и на полянку выдвинулись ещё несколько девушек, а в тьме чащи зажглись ещё пара десятков мистических огней цвета крови. — Ну, знаешь ли, я так долго ждать не собираюсь. Хворост упал на землю, и в следующий миг в горло ближайшей твари вонзился тонкий кинжал. Он вспыхнул фиолетовым, и вся фигура оказалась объята сверхъестественным пламенем. Проклятая девушка закричала и кинулась обратно, к остальным, заражая их мёртвым огнём, и быстро обратилась в прах. Один за другим долговязые силуэты вспыхивали и сгорали дотла. Байльшмидт с укором посмотрел на Родериха, подошедшего к кучке пепла и опустившегося на корточки. — И зачем? Эдельштайн большим и указательным пальцами вытянул из пепла свой кинжал и отошёл озеру. — Ты бы долго и шумно возился. Я похож на человека, у которого есть время на такое? — холодно ответил некромант, склонившись к зеркальной глади и омывая кинжал в чистых водах. Тот самый некромант, что наводил страх на всю Тёмную Империю, расправившийся с толпой проклятых тварей за несколько секунд. — В тебе, кстати, трупный яд. Подойди сюда, надо его изъять. Гилберт, обиженно поджимавший губы, доверчиво приблизился к нему. Поступил бы так нормальный человек, опасающийся за свою жизнь? "Он безумец или просто влюблён?" Родерих покачал головой и, зажав лезвие кинжала между указательным и средним пальцами правой руки, медленно провёл от основания лезвия до кончика, окрашивая металл в ядовито-сиреневый цвет новым заклинанием. — А что это был за огонь? — поинтересовался Байльшмидт, как ни в чём не бывало, пока острый кончик лезвия вспарывал его плоть на щеке, углубляя царапину до раны. Кровь сочилась, стекая небольшими ручейками. — Сам создал. Я же не только читаю научные труды по некромантии, если помнишь, но и пишу их, — отстранённо ответил Родерих. Яд, уже начавший распространяться по телу, потянулся к кинжалу и растворился в сиреневом лезвии. Закончив со щекой, Эдельштайн перешёл на плечо. — Можно назвать это заклинание огнём самоликвидации. Мёртвое, сгорая, тянется к другому мёртвому. Удобно уничтожать стаи мертвецов. — Ага. А дырявишь меня дальше ты из любви к искусству или из ненависти ко мне? — Ещё одно слово — продырявлю окончательно и прикопаю тут же, понятно? — раздражённо рыкнул некромант. — Артур тебе всё это залечит, а с трупным ядом ничего, кроме магии мёртвых, огня или священной воды, не справится. — Артур... Артуру бы сознание не потерять от вида крови, — хмыкнул Гилберт и утёр стекающую со щеки кровь. — Не такой уж он и неженка, — Эдельштайн покачал головой и, закончив обработку ран, спрятал кинжал в наручные ножны, спрятанные под рукавом рубашки. — Увидим. В любом случае... Спасибо. Родерих посмотрел в розовато-красные глаза и отвёл взгляд, выдыхая. Отвечать он не смел.