Доказательство

Первое, что замечает Леви, когда оказывается в кабинете командора — это тепло. Погода стоит мягкая, и потому Леви удивлен, обнаружив Эрвина, стоящего на коленях у камина и разводящего огонь. Леви закрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной. Он знает, его пригласили сюда не просто так, но пока не понимает, в чем дело. Эрвин поднимается, широко улыбаясь, но в его взгляде мелькает что-то такое… темное и порочное, что заставляет сердце сжиматься в жутком предвкушении. — Леви, спасибо, что пришел. — Собираешься объяснить, какого черта я тут делаю и что ты придумал на этот раз? — Леви сверлит его взглядом. — Что-то такое, что, я надеюсь, тебе понравится. Проходи. — Эрвин кивает на открытую дверь, ведущую в спальню. Леви отрывается от двери и послушно направляется в указанном направлении. Но, едва оказавшись в дверном проеме, чувствует, как предательски холодеет под ребрами. На кровати лежат четыре кожаных ремня — набедренные части УПМ Эрвина — и узкая полоска черной ткани. Леви едва сдерживается. Теперь он точно понимает, зачем он здесь. — Это для тебя, Леви. Разумеется, если ты позволишь. — Так вежливо и невинно, словно Эрвин предлагает налить ему чая или что-то в этом духе. Леви подходит ближе, разглядывая ремни. Когда он говорит, то не смотрит на Эрвина: — А если я скажу «нет»? — Тогда я, конечно, приму твое решение. — А если я скажу «да», что тогда? — Тогда тебе придется довериться мне и ждать. И если ты проявишь достаточно терпения, я обещаю, оно будет того стоить, — голос Эрвина глубокий и густой, в такие моменты все в нем уравновешено и контролируемо, это успокаивает Леви и в то же время заставляет его сердце биться чаще. Леви принимает решение без колебаний, но выжидает, прежде чем дать ответ, ведь это последний момент его независимости — затем он передаст контроль в чужие руки. — Да. — Он смотрит на Эрвина. — Пожалуйста. — Спасибо, Леви. А теперь подойди ко мне. Леви шагает вперед, безвольно опустив по бокам руки, и чувствует, как на плечи опускаются теплые ладони. Эрвин смотрит на него несколько мгновений, а потом приподнимает за подбородок, увлекая в поцелуй. Он раздевает Леви медленно и осторожно. И к тому моменту, когда рубашка летит на пол, а Леви остается в одних штанах, он уже не может контролировать свое дыхание, судорожно сжимая кулаки. Эрвин отстраняется, окидывая взглядом тело Леви. Он — воплощение силы и сдержанности, и Леви находит это в равной степени опьяняющим и приводящим в ярость. Он хочет, чтобы Эрвин перестал контролировать эту силу, перестал сдерживать ее, он хочет, чтобы Эрвин обрушил на него эту мощь — на его тело, на его кожу, на его душу. Леви готов принять ее и хочет верить, что справится. Он тянется к ремню, чтобы сбросить остатки одежды, остаться совершенно обнаженным под пристальным взглядом Эрвина. — Убери руки, — голос тихий, но звучит как приказ, и Леви немедленно подчиняется, глядя на Эрвина снизу вверх. — Так неймется? Тебя просто необходимо научить терпению. Эрвин отворачивается, выходит из комнаты, и Леви слышит, как он подбрасывает поленья в камин. Леви стоит неподвижно, закрыв глаза, и изо всех сил сдерживается, чтобы не схватить одежду и не броситься прочь, хлопнув напоследок дверью, или не упасть на колени перед Эрвином, не начать умолять трахнуть его прямо сейчас. Но каким-то чудом ему удается преодолеть эти порывы, и Эрвин находит его там же, где оставил: стоящим посреди комнаты, безвольно опустившим по бокам руки, с полузакрытыми глазами. — Молодец, Леви. Ты молодец. Эрвин тянется к его ремню, расстегивает и стягивает с Леви штаны. Грубоватые теплые ладони проходятся по телу, и Леви борется с желанием прильнуть к ним сильнее. Но он остается неподвижным до тех пор, пока Эрвин слегка не похлопывает его по бедру, намекая, что он может вышагнуть из одежды. Его член уже начал наливаться, и Леви чувствует, как скручивается тугая пружина внизу живота. — Прекрасно. — Эрвин берет ремни, хищно ухмыляясь. — Ложись на кровать, на спину, подушку под голову, руки наверх. Тело Леви заметно напрягается, он хочет пошевелиться, но что-то его сдерживает. Это происходит не впервые, но Леви по-прежнему ощущает себя неофитом, и вид этих кожаных ремешков в руках Эрвина зажигает внутри искру сомнения. Не то чтобы он этого не хотел. Напротив, он хочет так сильно, что это почти больно. И дело вовсе не в том, что он не доверяет Эрвину. Доверять Эрвину — все равно что дышать, Леви делает это бессознательно. Для него это как кислород, необходимый для жизни. Если он не будет этого делать — ему сразу придет конец. Скорее, Леви не доверяет себе. Он боится отпустить себя, подчиниться и потерять контроль. Он не верит в то, что способен оправдать ожидания, горящие в этих синих глазах. При всей сдерживаемой силе в Эрвине нет ни намека на агрессию, давление или нетерпение. Он просто ждет, сжимая в ладони кожаные полоски. Эрвин прекрасно знает разницу между неповиновением и сомнением, знает, когда нужно действовать, а когда проявить деликатность. Он знает, какая борьба сейчас происходит внутри Леви, и потому смиренно ждет. Леви стоит, уставившись в пол, делает глубокий вдох, потом выдох и подходит к кровати, вытягиваясь на ней с кошачьей грацией. Эрвин возвышается над ним, ощупывая взглядом каждый дюйм его тела, а на губах играет такая довольная улыбка, словно он невероятно горд или что-то в этом духе. Еще никто и никогда не смотрел на Леви так, словно он чертовски достоин, словно он — причина этой гордости. И это заставляет его испытывать мучительный стыд и желание спрятаться, свернуться калачиком. Эрвин накидывает на его лодыжки кожаные петли, фиксирует по углам кровати и тянет свободные концы вверх, через член, по животу, задевая соски и опутывая запястья. Леви лишь вздрагивает и прикрывает веки. — Леви, смотри на меня, пока еще есть такая возможность. Леви резко распахивает глаза, вспоминая про полоску черной ткани. Он был так зациклен на ремнях, что совсем позабыл об этой чертовой ленте. Во рту становится сухо. Быстро и уверенно Эрвин пристегивает ремни к каркасу кровати, фиксируя руки Леви над головой и заставляя его широко развести ноги. И прежде чем подняться, он проверяет пальцем каждый ремешок, убеждаясь, что не затянул слишком туго и они не будут причинять Леви лишний дискомфорт. Затем отстраняется, восхищаясь своей работой: — Ты выглядишь великолепно. Леви отворачивается, стараясь скрыть смущение. — Тебе удобно? — Да, — голос Леви звучит тихо и напряженно. — Тут достаточно тепло? — Да. — Хорошо. Я не хочу, чтобы ты замерз. Ах вот как! Теперь огонь в камине обретает смысл. Чертовски предусмотрительно. Эрвин лезет в карман, вынимая полоску черной ткани. Слегка встряхивает ее, распрямляя, и ведет свободными кончиками вдоль тела Леви до тех пор, пока не достигает его лица. Леви только смотрит на него и моргает. — Ты ведь знаешь, для чего это нужно? Леви кивает, не в силах вымолвить ни слова. — Ты хочешь этого? — Да, — хрипит Леви севшим голосом. — Пожалуйста. Эрвин наклоняется над кроватью и приподнимает голову Леви, дважды оборачивая ткань вокруг глаз, оставляя узел сбоку, чтобы он не давил на затылок. Словно свечу погасили. Леви ничего не видит; вокруг абсолютная чернота. Он осторожно натягивает ремни — ни единой возможности вырваться. Паника зарождается где-то в животе. Он пытается сосредоточиться на своем дыхании, на чем угодно, что сможет его отвлечь от осознания, что он в ловушке, беспомощный и уязвимый. Паника уже разрастается в груди, угрожая задушить его. Он дергается в своих путах, крутит головой в поиске хотя бы проблеска света. Вдох-выдох. Выдох-вдох. Ничего не помогает. Он задыхается, страх накрывает его с головой. — Эрвин, — голос Леви звучит высоко и отчаянно. А потом на его грудь опускается ладонь: большая, теплая и тяжелая, она удерживает его, заземляет и приводит в чувства. — Т-ш-ш… Леви, я здесь, я с тобой. Все хорошо. Дыши. Эрвин продолжает говорить что-то ласковое, успокаивающее, тихие обещания, которые проливаются на возбужденный разум Леви точно бальзам. Он не знает, в чем дело — в этом голосе, в ощущении руки на груди, но паника отступает, и на Леви сходит безмятежное спокойствие. — Эрвин, — на этот раз в голосе нет ни страха, ни отчаяния. — Эрвин… — Ты в безопасности. Отпусти себя. Леви выдыхает и запрокидывает голову, обмякая в своих путах. Рука Эрвина движется вдоль его тела: нежно поглаживает грудь, слегка задевая соски, и Леви кажется, будто электрические импульсы пронизывают его. Голос Эрвина низкий, шепчет в самое ухо, и Леви чувствует дыхание на своей щеке. — Я хочу, чтобы ты меня дождался. Ты сможешь это сделать? Леви кивает без колебаний. — Я хочу услышать твой голос. — Да, — на выдохе. — Хорошо. Ты так прекрасен, ты заслужил награду. Теплое дыхание исчезает, исчезают руки на груди, и Леви выгибается вслед в поисках утраченных ощущений. Губы Эрвина касаются его щеки, целуют самый уголок рта, тонкую жилку на шее, плечи, грудь, мажут по соскам, заставляя Леви извиваться в ремнях, невесомо проходятся по животу, бедрам, ниже к коленям и лодыжкам. Пара последних поцелуев — в свод каждой стопы, — и все исчезает. Леви кажется, что он плывет в невесомости, удерживаемый одними только ремнями на запястьях и щиколотках, тело жаждет большего. Ладонь Эрвина снова ложится ему на грудь. — Дождись меня. А потом он уходит.