Ты - моё всё

Боль пронзала. Кусала сильнее, чем мог бы укусить разбуженный медведь из российской глубинки. Наташа как-то столкнулась с таким зверем на миссии и без колебаний убила его. Но сейчас всё было гораздо хуже. Не было зверя, которого нужно было бы убить, чтобы облегчить боль. Она просто была повсюду. Романофф понимала своим сверхчеловеческим чутьём: нужно переждать. Она уйдёт сама, расслабит ледяные когти и исчезнет. Боль пульсировала где-то глубоко внутри, на некоторое время затихая и затем снова возвращаясь - с новым спазмом, новым хриплым вздохом, который вырывался из груди Чёрной Вдовы. Девушка лежала на земле. Её тяжёлое дыхание да гул поднимающегося под облака пламени - вот всё, что было слышно в густом мареве. Она лежала, скрючившись и неловко поджав под себя ногу. Прижималась лбом к голове побеждённой ею противницы и до хруста сжимала зубы, чтобы не завыть от боли. Почему-то именно сейчас все старые и новые травмы разом дали о себе знать. Адреналин постепенно покидал кровь; все ощущения возвращались с новой силой, и от этого только сильнее хотелось спрятаться, свернуться калачиком и забыть обо всём произошедшем сегодня. Как в детстве. Очень, очень далёком детстве, которое тем не менее чётко вставало перед глазами, как будто это всё произошло вчера. Мама, - которая и не мама была вовсе, но всегда была готова прийти на помощь, подуть на царапину, чтобы проклятая боль ушла. Папа - вроде бы, чужой человек, который за маской безразличия всё же таил к ним самые тёплые чувства, которые не знал как выразить. И сестра - не сестра... Одна эта мысль заставила Наташу открыть глаза, перед которыми было поплыла тяжёлая пелена. Нет. Сестра ей была настоящей. Лена всегда была с ней. Такая же Вдова. И пусть не кровная, но такая... Родная. Наташа приподнялась. Стиснутые зубы отдались тянущим чувством в челюсти, перед глазами потемнело. Теперь боль не отнимала силы, а придавала их; позволяла выжать из измученного организма его максимум и идти до конца. И она пошла. Нетвёрдым шагом, чудом удерживаясь на ногах, девушка шагнула в дым. Едкий запах гари драл горло, от него щипало нос и слёзы наворачивались на глаза. - Ле-на! Громкий крик разорвал тишину. От него, кажется, зазвенела сталь на куске обшивки военно-воздушного корабля. Девушка закашлялась. Прижимая одну руку к животу, сделала несколько нерешительных шагов и снова позвала: - Лена! Ответь, пожалуйста... Кажется, она звала ещё кого-то. Может, приёмных родителей, и, вроде бы, опять Белову. Романофф этого не помнила. Всё дальнейшее слилось для неё в один большой отрывок времени ; перед взором плыла пелена, похожая на дым или особое видение, которое, как правило, является к человеку, готовому провалиться в забытье. Но всё же сознание Чёрная Вдова не теряла. Наконец, увидела посеревшую от копоти ткань, которая распласталась по земле, подобно большой медузе, и лежащую рядом с ней маленькую человеческую фигурку. Услышала хриплый стон и бросилась к девушке с тихим вскриком: - Лена! Прижала к себе, шепча тихое и почти нечленораздельное: - Леночка, милая моя, хорошая... Живая... Белова вскинула к ней голову и слабо дёрнулась навстречу. На бледных пухлых губах расцвела измученная, но счастливая улыбка. Романофф рухнула на колени, боясь хоть на секунду отпустить найденную и потерянную сестру. Израненную, в перемазанном землёй и сажей белом спецкостюме и с усталыми, но счастливыми глазами. Но вот Лена прижалась ближе, беспорядочно шаря по телу названной сестры и как будто не зная, за что уцепиться. Наконец, остановилась на плечах. Закусила губу, подбирая под себя ноги и стараясь удержать равновесие, остаться визуально с Наташей на одном уровне. Неизвестно, зачем она это сделала. Может, хотела сказать что-то важное, но так и не решилась. Только смотрела - долго, пронзительно и тоскливо, с немым вопросом в глазах. Вдалеке ещё гремели взрывы. То разлетелась на куски неземная технология в виде парящей станции. Эти осколки посыпались на землю, взрываясь в воздухе или обрушиваясь на недалёкие деревья, холмы, склоны. И в унисон с этими звуками часто-часто колотилось сердце старшей из двух девушек, которые когда-то были одной семьёй. Чёрная Вдова хрипло и с присвистом дышала - во рту всё горело огнём от жажды, кости ныли и бедро тянуло тупой болью. Но мысли её занимала вовсе не она сама. Одно-единственное пульсировало в голове, затмевая остальные порывы: не пострадала ли Лена? Хотелось взвыть от тянущей душу вспыхнувшей нежности, от неожиданного понимания: сегодня она могла потерять Белову, и ещё никогда этот шанс не был так близок к отметке "Совсем. Насмерть. Навсегда". Блондинка смотрела на неё, устало и тревожно, прислонившись своим лбом к наташиному. Что-то тихо говорила, но стук крови в ушах почти заглушал её слабый голос. Она лишь могла цепляться за Романофф, ожидая от той слова или дела. И та не могла её подвести. Когда Наташа прижимала к себе сестру, впиваясь взглядом в её измученное лицо, с губ её сорвалось: - Я врала. Для меня это было важно. Было... По-настоящему. И ты была для меня всем... Девушка кивнула, до боли впиваясь в её кисти и силясь сказать хоть слово. Но Романофф ждать не стала. Склонившись к той, кто за столь короткое время побывала и врагом, и другом, и потерянным ЧЕМ-ТО в груди, поцеловала. Неловко, царапая сухими губами чужие. Сердце как будто прострелило навылет. Шальной пулей, той самой, которая "пуля-дура", как говорили в России. Стало и больно, и радостно, и как-то... Пусто. Но не одиноко, а наоборот, тепло. В сильных девичьих руках, обнимающих за плечи, Наташа ощущала небывалую прежде лёгкость. Как в далёком детстве, когда она, бывало, брала альбом с фотографиями и уходила к дереву со светлячками. Тогда, как и сейчас, на душе становилось тепло. Как будто что-то разжималось внутри, разворачивалась стальная пружина, которая холодной змеёй таилась в самой глубине. Ей было хорошо. Чувствовать чужие губы под своими было странно и ново, не так, как прежде. Жар, разгорающийся в самой глубине тела. Неудобная поза, в которой каждое лишнее движение отдавалось вспышкой боли в позвоночнике. Влага и боль в прокушенной губе, от чего девушка вынуждена дёрнуться и довольно резво отстраниться. Оно и понятно: целуется Белова яростно, хоть и неумело, как бы давая понять, что несмотря на вспыхнувшую сейчас искру былого, отношениям их требуется очень и очень тщательное выяснение. А Романофф и не против. Она улыбается, успокоенно и сыто, откидывая назад рыжие пряди. Чуть тянет названную сестру на себя и вверх, помогая подняться и всегда готовая поймать в случае падения. Надёжная. Яркая. Опьянённая своими чувствами и готовая сейчас горы свернуть. Лена только выстанывает проклятие и тоже слабо улыбается. Ей сильно досталось при падении, но на это становится как-то коллективно плевать. Нужно уходить. Им ещё предстоит многое сказать друг другу. ***** Никто не знал, как и когда зародилось в ней это чувство. Может, на этот вопрос не ответила бы и сама Белова. Она тщетно перебирала в памяти события, силясь выискать нужное и зацепиться хоть за одно. Ничего не получалось. Наташа как будто всю жизнь с ней была, далеко и при этом неимоверно близко. А сейчас, когда звездолёт уносил всех четверых - названных отца, мать и сестёр, - в далёкую Швецию, достаточно было и вовсе протянуть руку. И если всё же протянуть, можно было бы коснуться плеча дремлющей Чёрной Вдовы, даже скользнуть пальцами по одежде или щеке. Но Елена этого, разумеется, не сделала бы. Рефлексы у Романофф идеальны до безобразия: ещё сломает что-нибудь с просонья, а если нет, в любом случае придётся долго оправдываться под пристальные взгляды приёмных родителей. Да и не хотелось. Наташа сейчас была особенно хороша, даже израненная и перевязанная на скорую руку, в синяках и ссадинах на остроносом лице. Она не рвалась разоблачать правительство и убивать наркоторговцев. Вести семейные допросы и шутить о Будапеште. Она просто дремала. И было в этом жесте что-то, что заставляло Белову напряжённо-смущённо опускать глаза с лица на скрещенные руки с синяками на тонких запястьях. Наташа больше не боялась. В расслабленной её позе, в открытости - из такого положения оружие быстро не выхватишь, - в закрытых глазах и лениво опущенных уголках губ таилось неожиданное и оттого ещё более ценное "я вам доверяю". Как дикая кошка, вдруг пришедшая к людям, она недоверчиво щурилась, но сейчас, уставшая, задремала и опустила уши, перестала показывать когти. Она была необычайно красива. Как дикая роза, подобно тем, что росли около их дома - того самого, из далёкого детства. Как-то так вышло, что обе девушки сейчас думали об одном и том же. Смотрели не друг на друга, а в одном направлении. Блондинка нерешительно перебирала пальцами по стволу автомата, который неловко примостился между её ног. Места в супертехнике четвёртого поколения было немного; оно и понятно - уцелело лишь лёгкое воздушное судно, которое сейчас, стрекоча мотором, низко проносилось над невысокими горами. Так получилось, что сидели названные сёстры рядом, касаясь бёдрами друг друга. Было жарко, даже душно, и приятная истома разливалась по телу. Они в безопасности. Мелина упрямо смотрела вперёд, так и не сомкнув глаз и не доверяя полёт автопилоту. Красный страж быстро уснул, откинув тяжёлую голову назад. На удивление не храпел, как можно было бы ожидать от мужчины такой комплекции, только посапывал носом, заставляя Белову чутко прислушиваться. Она ведь и не помнила, каким "отец" был в детстве. Помнила многое, но мелкие привычки как будто специально ускользали из памяти. Девушка перевела взгляд на Наташу. Её она помнила гораздо лучше. Неловко склонившись вперёд и вбок, Елена с бешено стучащим сердцем как бы случайно коснулась головой плеча Романофф. Та глаз не раскрыла, но по тому, как дрогнули в мечтательной полуулыбке её губы, стало ясно: она почувствовала. Почувствовала и не стала препятствовать. Может, старшая вдова даже кивнула бы в знак одобрения, но весь вид её отчётливо давал понять: она устала и не желает лишний раз шевелиться. Белова коротко улыбнулась и опустилась головой на открытое плечо подруги. Та явно не возражала. Мать всея этого странного семейства покосилась на зеркало заднего вида, немного похожего на то, какие устанавливали в автомобилях, и тихо буркнула, нарушая благоговейную тишину: - Я разбужу, когда прилетим. Наташа поджала губы, услышав чужой голос, но тут же расслабилась снова, узнав его. В предложении женщины, по сути, не было необходимости: чуткий слух вдов-сестёр уловил бы шум посадки даже сквозь сон. Но рыжеволосая девушка лишь благоразумно промолчала. Затихла и Лена у неё под боком - только с интересом слушала, как бьётся чужое сердце. Она вспоминала. Наташа нравилась ей всегда, когда бы они не сталкивались. В далёком детстве это было восхищение её смелостью и упорством - когда поджарая высокая девчонка легко обыгрывала её во всём, но иногда так тепло и по-сестрински поддавалась. Дальше - когда их отобрали для тренировок и они выжили в беспощадном отборе красной комнаты - она испытывала глубокую к ней привязанность и признательность. Тогда, на первых этапах обучения, их мозг ещё мог самостоятельно обрабатывать информацию. Они были подругами, соратницами, сёстрами... Почти родными сёстрами. Безжалостная машина правды повернулась значительно позже, когда им пришлось узнать правду о себе, своей потерянной и не возвращённой "семье". Но это даже скрепило их невидимые узы. Они стали относиться друг к другу чуточку иначе, нежели всегда. Чуточку, что ли, нежнее. Может, тогда-то Елена Белова, выброшенная дочь, которая придумала себе почти идеальную жизнь, и влюбилась в подругу. Они ведь стали вдовами - сёстрами по духу, плоти и крови. И то, что кто-то из них питал к другой тёплые чувства, только радовало осведомлённых людей. Это сплачивало коллектив, заставляло совсем юных девушек сражаться ещё яростнее, защищая друг друга и самих себя. Но потом пришла заветная миссия, которая изменила всё. Лена получила разом и антидот, и новые знания, и болезненную свободу. Свободу, которая не имела никакого смысла без Наташи. Рыжая ведьмочка, коей Романофф оставалась, сколько Лена её помнила, ударилась в бега. Фактически бросила её одну, не зная даже, каким ударом это стало для девушки. Но Белова пережила. Погрузилась в свои дела, проблемы, жизнь, плохо смахивающую на мирную. И вот сейчас они столкнулись снова. Уже другими, повзрослевшими и сильными. Чуть не убили друг друга, а потом - остальных друг за друга. Странные у них были отношения. Очень странные. Когда Наташа поцеловала её, шепча такие нужные слова, внутри как будто всё перевернулось. Так бывает, когда срываешь корочку с почти зажившей ранки. Она ещё болит, и страшно обычно, и пустота ощущается в желудке. А потом, когда всё же решаешься дёрнуть, становится на мгновение больно, и сразу же - легко на душе. То же самое ощущала и чёрная вдова, когда, прижимаясь к не менее усталой сестре, трепетно и крепко сжимала её руки, отвечая на поцелуй. Один, короткий и жадный, после которого её решительно потянули вверх, подхватив за локти. Конечно, это же Наташа. Ей было не до выражения чувств. Главным приоритетом старшей сестры всегда оставалась общая безопасность. Елена печально вздохнула, неосознанно ближе придвигаясь к своей рыжей красавице, почти ложась на неё всем телом. Яростная воительница и верная подруга. Неужели она навсегда останется такой - сдержанной в проявлениях эмоций, скептически настроенной по отношению к любой привязанности? Неужели ничем не вытравить эту привычку? Или может, в свободной обстановке им удастся поговорить? Девушка устало прикрыла глаза и зевнула, даже не прикрывая рот ладонью. Звук мотора убаюкивал, чужое тепло согревало даже самые замёрзшие уголки тела, самые застарелые раны. Она отчего-то верила, что их "семья" имеет шанс на спасение. Чутко прислушиваясь, вторая девушка, рыжая, как дьявольский огонь, быстро облизнула нижнюю губу. Она так и не открыла глаз, по звуку замедлившегося дыхания напарницы угадывая: уснула. Романофф сделала над собой усилие, чтобы не вздохнуть слишком громко от преизбытка чувств. На душе было неспокойно и безрадостно. Она нутром чуяла: это всё ненадолго. Сейчас они летели в незнакомый дом, чтобы незнакомые люди помогли ей и связались с остальными мстителями - передали информацию о том, где она сейчас и как её сюда занесло. Скоро снова завертится всё с бешеной скоростью, разбросает их по разным уголкам планеты. И если потерю связи с так называемой матерью она пережила бы легко, - что-то подсказывало, что эта умная и хитрая женщина не упустит шанс разорвать "родственные" узы, - то расставаться с "сестрёнкой" спецагенту не хотелось. Пусть бы и дальше спала на её плече, уронив белокурую головку. Пусть бы язвила и мечтательно болтала о прошлом и близком будущем. Наташа себе в этом не признавалась, но она бы душу отдала за эту девочку у себя под боком. Даже годы преследований, отчаянных миссий на благо общества и в попытках забыться не могли заглушить прежних чувств. Романофф была уже давно влюблена в ту, которая стала ей и врагом, и другом, и призраком прошлого, от которого было не сбежать. Как терминатор, от которого не уйти и с которым не договориться, оно было повсюду. И только встретив это прошлое лицом к лицу вдова поняла: она зря бегала. Лена была её. Полностью и бесповоротно. Отвечала на поцелуи, чуть не пожертвовала собой - и всё из-за неё. Тяжёлая машина взметнула снег, и сходни глухо стукнулись об асфальт перед небольшим, но уютным домом. Уставшие и сонные люди не без опаски спускались по трапу. Но земля не провалилась, асфальтовое покрытие не пошло трещинами, хотя явно не было предназначено для посадки воздушных кораблей последнего поколения. Вся странная новообретённая семейка ввалилась в дом, чудом не проломив пол, а когда красный страж приземлился на ближайший диван - ещё и ни в чём не повинную мебель. Мелина, уже войдя во вновь обретённую роль матери троих великовозрастных детей, деловито сообщила: - Всем в душ и спать до утра. Утром я свяжусь с проверенным человеком, и он доставит нам документы. Наташа Романофф только недовольно вскинула голову: - Твоим проверенным человеком? Заметив, как она сделала акцент на первом слове, старшая из трёх вдов только глаза закатила: - Не нагнетай. - А она права, - фыркнул страж, со смехом сдвигая густые брови, - у меня вот вопрос, как ты ещё не забыла все языки, пока в российской глубинке жила? Мелина зашипела, как сердитая своенравная кошка, сбрасывая верхнюю одежду и оставаясь в тонком термобелье, которое сидело подобно тому же комбинезону: - Питер - не глубинка. А если будешь выступать, этой же ночью махну туда, всё равно эти балбесы не смогут свинок моих содержать так, как надо. Почуяв в голосе женщины реальную угрозу, мужчина только примирительно вскинул руки: - Ну что ты, любимая. Мы не сомневались в тебе и твоём выборе жилища и людей. Не слушая этих, всё больше похожих на семейные, споров Наташа и Елена взбежали по лестнице на второй этаж и захлопнули дверь на две щеколды. Только так стало возможным выдохнуть и привести мозги в порядок. Романофф мурлыкнула что-то, осматривая комнату, а потом, не обнаружив видимых ловушек или скрытых камер, с довольным стоном завалилась на широкую кровать. Белова постояла в нерешительности у двери и оттуда же поинтересовалась: - Как ты думаешь, они не поубивают друг друга? Наташа отозвалась, запуская пальцы в свои же рыжие пряди и устало вытягиваясь поверх одеяла: - Не думаю. Скоро им надоест притворяться ворчливой семейной парой и они спокойно разойдутся по углам. Светловолосая девушка, не скрывая разочарования, скрестила руки на груди. Ей не хотелось в это верить. Безумно нужно было это семейное тепло. Пусть это была иллюзия, фарс, всё, что принято обозначать словом "самообман", - но это было дорого ей и нужно. Как будто угадывая её настроение, "старшая сестрёнка" поманила её к себе с усталой улыбкой. А когда та приблизилась - немного боязливо после всего, что с ними было, бочком, - потянула к себе с искренней улыбкой: - Ну, ты чего. Если это не так, я только рада буду. Елена вздохнула, переставая жевать свою же нижнюю губу, как часто делала при волнении: - Я думала, ты рада воссоединению семьи. - Я говорила тебе, что ты наивная? Вопрос застал девушку врасплох, и светловолосая вдова даже не сразу нашлась, что ответить. Но Романофф, как и при первом их поцелуе, не стала ждать, пока она выскажет свою мысль. Взяла всё в свои руки и устало буркнула: - Мелина, может, и правда хочет всё вернуть. Но не факт. И ты знаешь, на что она способна. А вообще-то, - она нахмурилась и неожиданно села на постели, обхватила сестру сзади за шею и прижимаясь грудью к её спине, - Я была рада в первую очередь тебе. Лена в её руках застыла, не веря даже неожиданному признанию. Внизу шумели не утихающие голоса, что-то звенело. Может, приёмные родители решили отпраздновать воссоединение, а может, просто напиться для расслабления. В любом случае, обе девушки, сидевшие неподвижно на огромной кровати, очень их понимали. Тут, на втором этаже незаметного здания в горах, было тихо. Было слышно лишь тяжёлое дыхание и гулкий стук двух сердец. Вероятно, нужно было что-то сказать или сделать, как-то разбавить густую тишину. Но ни одна, ни другая этого сделать не смогли. Романофф выдохнула, обжигая дыханием плечо и шею подруги-сестры, чувствуя странное, давящее на желудок напряжение. Сопротивляться ему не хотелось. Говорить тоже. Вместо этого самым уместным жестом стал поцелуй. Осторожный, почти бережный, оставленный у открытого основания шеи девушки. Кожа под губами оказалась мягкой, чувствительной, с запахом чего-то близкого и в то же время далёкого. Человеческого. Белова вздрогнула, расправляя плечи и замирая. Сердце пустилось вскачь, готовое проломить рёбра и выскочить из груди. Одна рука напарницы лежала на талии девушки, закинутая небрежно, но прижимала к себе крепко. Другую Романофф положила ей на плечо, легонько сжимая. Высвободиться было бы легко, да только... Надо ли? Светловолосая девушка растерянно улыбнулась, стискивая зубы и боясь верить в происходящее. Она была с ней. Это её сейчас целовала в шею такая желанная девушка, которая была чем-то гораздо большим, нежели детской любовью. Она была семьёй. Елена подалась назад, откидывая голову. Расслабилась, позволив чужим рукам скользнуть беспрепятственно под грудь и там улечься. Наташа, взволнованная и довольная откликом, на несколько секунд оторвалась от изучения лениной шеи, но затем приникла к ней снова. Поцеловала уже грубее, вжимаясь шершавыми губами, проходясь языком. Чужое тело пленило, было слишком сильным и слишком доверчивым в её руках, слишком жарким и таким родным. Старшая вдова удовлетворённо улыбнулась, прикусывая кожу и оставляя свой знак. Чуть приподняла подбородок, двигаясь поцелуями вверх - по шее, около напряжённой от её касаний жилки. Белова в ответ выдохнула, в полутьме комнаты находя её руку. Перехватила тёплую ладонь и несмело повела её вверх. Наташа как будто только этого и ждала. Легко скользнула выше, кладя пальцы на упругую грудь девушки. Языком вычерчивала ей одной известные символы на шее Лены, слушая участившееся дыхание сестры и будущей любовницы. Младшая вдова в свою очередь прижималась сильнее, даже в её неудобной позе стараясь коснуться желанного тела в ответ. Не мешали им возможность быть услышанными, усталость и тупая боль от синяков и ушибов. Какую это играло роль, когда они были вместе? Не в силах терпеть волнующих прикосновений, Лена мягко выпуталась из объятий сестры. Резко развернулась к ней лицом и чуть не свалилась с края кровати, забывшись в порыве нежности. Благо, Романофф оказалась быстрее пресловутой гравитации - ухватила блондинку за руки и втащила обратно, прижимая к себе. С секунду стояло молчание, а затем обе девушки звонко рассмеялись, фыркая и обхватывая друг друга руками. Как будто с этим смехом уходила вся неловкость, все вопросы и остатки недоверия. Ещё секунда - и Лена повторила свою попытку. На этот раз более, чем удачно. Возвращая сестре поцелуй, она закинула руки на шею Наташи. Впилась в её губы, оставляя новые ранки на них, безжалостно кусая. Но чёрным вдовам и не нужна ничья жалость. Романофф ответила на поцелуй с довольным рыком. Сжала сильные пальцы на одежде Лены, лихорадочно ища застёжку. Как будто забыла, что костюмы у них устроены одинаково. А, может, и правда забыла - так увлеклась процессом. А целоваться она и правда умела. Скользила в приоткрытый рот любовницы горячим языком, на грани безумия, не отрываясь даже тогда, когда кислорода перестало хватать. Только когда перед глазами поплыли жёлтые круги, девушка отстранилась, но лишь затем, чтобы с новой силой припасть к чужим губам. Страсть и нежность смешивались воедино в этом поцелуе. Девушки целовались исступлённо, жадно, как будто боялись, что снова, как тысячи раз до этого, их растащат злые руки людей в форме или разбросает взрыв. Наташа, наконец, нащупав застёжку, потянула язычок вниз. Белова выдохнула ей в губы, почти физически ощущая, как лихорадочно блестят её собственные глаза. Жадно, пошло, мучительно медленно это всё было. И то, как светловолосая девушка со скулящим стоном подалась к рукам другой, позволяя снять с себя костюм, и то, как сама помогала любовнице с её одеждой. Попытки раздеться сменялись рваными короткими поцелуями, почти укусами. Жёсткими, страстными, голодными. Сознание уплывало; его разрывало на части от желания, запахов, прикосновений. Старшая вдова, нетерпеливо отбрасывая в сторону одинаковые костюмы, толкнула подругу на постель. Та не сопротивлялась, только мучительно заскулила, когда губы Наташи впервые прикоснулись к тёмным пятнам гематом. У Романофф были такие же. На спине. Белова заметила это ещё в Будапеште, когда Наташа переодевалась, не глядя на названную сестру. И сейчас сама рыжая ведьма с такой нежностью выцеловывала каждое пятно, прекрасно зная, какая боль таится за каждой отметиной. Лена хотела было сдвинуть ноги, - слишком велико было желание потереться обо что-нибудь, но сильная рука старшей ей не позвонила. Наташа одним бесцеремонным жестом оказалась между её раздвинутых ног. Тряхнула головой, откидывая рыжие пряди назад. Белова поднялась на локтях, одной рукой вцепилась в плечо любовницы, потянула её к себе. В животе разливалось странное тепло, почти такое же, каким отдаёт крепкий алкоголь, а в самом низу сладко сворачивался горячий клубок. Романофф безо всяких возражений склонилась к сестре. Накрыла её губы своими - на этот раз мягко, невинно, нежно. Обвела их языком и оторвалась прежде чем светловолосая девушка успела ей ответить. Хитро прищурилась и склонилась к шее любовницы, на которой уже виднелись яркие пятнышки укусов. Великая собственница она - чёрная вдова. Да и младшая ей не уступала: запустила пальцы в рыжие волосы, вынуждая Наташу склониться ещё ниже. Та только нетерпеливо зашипела, терпя чужую руку в своих волосах. Поцеловала ключицы, опустилась ниже, к груди. Руками оперлась в постель по обе стороны от жаждущего внимания девичьего тела. Жаркий язык её оставил след на бледной коже Беловой, и та довольно зажмурилась, чувствуя, как губы любовницы смыкаются у основания соска. Зубы легко прикусили бусинку, язык тут же очертил место укуса, с силой лаская и вырывая из груди младшей Вдовы тихий стон. Наташа незримо улыбнулась, перенося свой вес на одну руку, проделала то же самое с другим соском, сжимая первый пальцами. Девушка под ней призывно изогнулась, разгорячённая и открытая. Романофф чувствовала, как у неё самой влага собирается внизу живота, пропитывая тонкое бельё. Воздух раскалился докрасна. Жара эта собиралась внутри тел, пылала огнём, требовала выхода. Елена, не сдерживая скулящего стона, выгнулась, когда губы "сестры" переместились с живота на внутреннюю сторону бедра. Наташа только улыбнулась, целуя нарочито медленно, параллельно подцепляя пальцами нижнее бельё девушки и стаскивая его со стройных ног. Нежные складки, блестящие влагой, манили и просили прикосновения. Елена замерла, тяжело дыша и уставившись в потолок. Сил держаться на согнутых локтях не оставалось. Было только удовольствие, от которого почти трясло, и сильнее закручивающийся клубок, от которого хотелось избавиться как можно скорее. Скорее получить долгожданную разрядку. Девушку выгнуло на постели до хруста позвоночника, когда рыжеволосая впервые прикоснулась языком к её промежности. Наташа с удовольствием слушала тихие стоны и всхлипы, медленно лаская девушку языком, доводя до исступления, но не позволяя испытать оргазм. Было в этом что-то особенное. Слишком сильно этого хотелось, слишком долго, чтобы сейчас просто взять и выпустить податливое тело из своих рук. Самой ей давно уже было жарко. Между ног покалывало от напряжения, бёдра уже стали влажными. Но она могла лишь бессильно ёрзать, потираясь о постель, не имея пока возможности прикоснуться к себе. Всё самоё себя хотела отдать другой, той, которая вздрагивала и выгибалась, комкая в руках пододеяльник и закатывая глаза. О себе Романофф думала в последнюю очередь. Она скользила языком по половым губам партнёрши, кружила вокруг клитора, помогая себе пальцами. Подушечки их проходились по складкам легко, проникая в узкое влажное нутро. Тёплый плен чужой плоти пробивал на дрожь, а стоны измученной такой "пыткой" Лены звучали как музыка для ушей старшей вдовы. Но вот Белова изогнулась сильнее. Тело её задрожало, пальцы сильнее сжались на ткани. Рыжей хватило несколько движений языком, чтобы любовница с громким хриплым выкриком "Наташа-а-а" выгнулась дугой, дрожа, и замерла на их импровизированной постели. Романофф поднялась, ощущая лёгкое головокружение. Терпкая смазка на губах отдавалась приятным вкусом во рту, в ушах ещё стоял последний стон - долгий, приятный, полный неподдельного наслаждения. Но сообразить девушке не дали. Белова неожиданно приподнялась на кровати, сверкнула хитрыми глазами. Одним ловким спецназовским приёмом обхватила Наташу за руки и свалила на себя, прижимая поближе к потному жаркому телу. Романофф лишь закусила губу, когда пальцы любовницы прошлись по её бёдрам, с силой надавили на влажное бельё. Лена с довольным мурлыканьем высвободила другую руку и обхватила напарницу за шею. Поцеловала, сминая губы, кружа пальцами по возбуждённому клитору. Наташа застонала в ответ, на этот раз безропотно принимая поражение в захвате. Ради такой награды стоило немного поумерить гордость. Она была слишком возбуждена, напряжена, а, может, и всё сразу. Ей хватило нескольких секунд, чтобы кончить, заглушая вскрик в поцелуе. Тело как будто прошило током, а удовольствие было резким, сильным, подобным вспышке. Романофф нехотя оторвалась от губ Елены, отодвинулась немного в сторону и расслабленно вытянулась в полный рост, перевернувшись на живот, чувствуя приятную слабость во всём теле. В доме было тепло, и забираться под одеяло воительницы не стали. Белова, помедлив, пододвинулась поближе к названной сестре и бережно коснулась губами её лопатки, поясницы. Погладила пальцами те ужасные старые синяки, которые заметила в том же Будапеште. Наташа только промычала что-то нечленораздельное, и, повернувшись на бок, распахнула объятия. Лена не медлила ни секунды - благоговейно прижалась к старшей сестре, утыкаясь носом ей в шею. Рыжие волосы смешивались с другими, светлыми, почти русыми. Девушки провалились в сон почти мгновенно, стоило двум телам соприкоснуться, а пальцам - переплестись. Они дремали, оторванные от всего мира в этих богиней забытых горах. Где-то далеко полиция и военные расчищали завалы из обшивки и тушили пожар, где-то близко - в этом же доме, этажом ниже, - сидели люди, которые, может быть, слышали всё происходящее, но мешать не стали. И обе вдовы знали, молча принимая это незримое обещание друг от друга: даже если от них откажестся весь мир - названные мать и отец, ЩИТ и мстители, друзья и враги - даже тогда они останутся друг у друга. У них всегда будет СЕМЬЯ.