Ангел

Что такое осень? Это сонливость, холод и тёплые руки.        С наступлением осени в стенах Дома стало тихо. Громкие разговоры, топот, смех из коридоров и комнат перешли в перешептывания, постукивания чашек, тихие смешки. Двор окутало пестрыми листьями, в кучах из них очень любили бесится младшие, пока не наступили дожди и они все не попрятались в своих кроватях, ежась от холода.       Затишье, казалось, коснулось и Четвёртой и всё бы так, если бы не Табаки, который, кажется, совершенно не воспринимал какие либо смены времён года и сопутствующий этому общий настрой. Он часто ворчал по поводу того, что у его состайников слишком хмурые лица, даже холод был ему нипочём, в то время как остальные кутались в свитера, джемпера и одеяла. Холод, пожалуй, не беспокоил ещё и Слепого, который все так же ходил в своих потёртых, местами дырявых вещах и с босыми ногами, он был холоднее мертвого. В комнате вожак появлялся довольно редко, но после каждого его возвращения пол оказывался усыпан жёлтыми листьями, хотя во двор он не выходил. — Эй, Толстый, ты чего такой смурной? — Табаки улыбнулся, заглядывая через перекладину ящика-кроватки. Смурным Толстый вовсе не был и даже не понимал значения этого слова, он просто кемарил, сжимая в руках какую-то вязанную тряпицу и был явно недоволен тем, что его разбудили, захныкав.       Сбоку от Табаки сразу же послышалось шевеление: Лорд привстал и с опаской смотрел в сторону кроватки, слушать плачь Толстого хотелось сейчас в последнюю очередь. Но тот, на удивление, успокоился довольно быстро и просто отвернулся от них, снова начиная засыпать. — Идиот, что ты вообще хотел от него услышать? — парень нахмурился, плотнее натягивая на себя часть одеяла, которую Табаки уволок с собой, когда передвигался к краю кровати. — Знаешь, Лорди, в последнее время он "говорит "со мной намного больше, чем вы все. У нас как будто траур или начало зимней спячки, — он демонстративно поднял руки в разные стороны, пытаясь показать царящую в комнате атмосферу.       Картина была довольно таки живописная. Сфинкс спал на общей кровати и его уже давно не было ни слышно ни видно, хотя "давно", как считал Табаки, понятие относительное с учетом того, что за окном дождь шёл с поразительной частотой и продолжительностью, как сейчас, так что даже не было понятно какое в данный момент время суток. Такая погода очень располагала ко сну, даже бодрствующие Волк, Лорд и Горбач сидели с полуоткрытыми глазами, постоянно зевая и совершая крайне неторопливые движения. Македонский готовил, кажется, третью порцию кофе, которое уже не справлялось со своими прямым обязанностями придавать энергии людям.       Изредка кто-то дергался от внезапных громких приступов кашля или чиханий с кровати Лэри, который на днях подхватил простуду и теперь коротал своё время не шатаясь в коридорах с бандерлогами, а под несколькими слоями одеял, закидываясь разными отварами, которыми его пичкали. Уж сколько склянок Табаки на него извел, а тот все не выздоравливал до конца, хотя на остальных его методы лечения всегда работали безотказно. В конце концов решили, что сон — лучшее лекарство и переодически подкидывали ему ещё питья. — Уж прости, что не можем уделить твоей персоне должное внимание, — Лорд хмыкнул, прикрывая глаза и устраиваясь поудобнее на своей подушке, укрывшись практически с головой — Двинься ближе, холодно.       Табаки вздохнул, возвращаясь на свое прежнее место, так что теперь Лорд мог греться об него спиной.       Волк усмехнулся, наблюдая за этим с подоконника. Со стороны форточки немного сквозило, прохлада неприятно ощущалась где-то под боком, но излюбленное место покидать не хотелось. — Ещё кофе? — раздался рядом тихий голос.       Парень улыбнулся, поворачиваясь к Македонскому всем телом. — Да, спасибо, — он поставил кружку на подоконник, одной рукой придержав его за локоть, чтобы Македонский не успел уйти. А затем перехватил его ладони, скрытые рукавами бордового свитера, который был явно ему не по размеру.       Македонский ходил в кофте даже летом, а с наступлением осени перебрался в один из свитеров Волка, но вот руки от чего-то у него часто были холодными. Бледные, тонкие ладони, с россыпью веснушек и покрытые обкусанными заусенцами, но от этого не менее любимые, были чуть меньше, чем у Волка и очень хорошо в них умещались. "На зиму нужно достать ему перчатки.." Волк сонно водил по рукам парня пальцами, медленно их растирая, чтобы согреть.       Он и не заметил, что Македонский покраснел, смущённо улыбаясь. Руки Волка были тёплыми, иногда даже горячими и ощущать их на себе было очень приятно, их хотелось чувствовать как можно чаще. А Волку хотелось его трогать. И он это делал . Обнимал, крепко и неожиданно, прижимал в углах, под лестницей, в пустом коридоре, там,где их никто не видел и целовал горячо и жадно, порой не давая вздохнуть, покрывал легкими поцелуями и покусывал шею, руки и плечи, забирался горячими ладонями под одежду.              От прикосновения невольно вспоминалась прошлая ночь, которую Волк провел вместе с ним на кровати. Щёки Македонского вспыхнули ещё сильнее. Он беспомощно осмотрелся по сторонам, может быть кому-то нужно было что-то принести, помочь подняться или ещё что-нибудь, что могло бы его отвлечь.       Из-за резкого приступа Лэри вздрогнул даже Волк, инстинктивно прижавший Македонского к себе. Тот дернулся скорее от неожиданного порыва, а не громкого кашля.       На общей кровати кто-то вновь зашевелился. — Может, добить его? Чтоб не мучался, — Волк перевел хищный взгляд с Лэри в сторону проснувшегося Сфинкса.       Парень сонно проморгал, поднимаясь на кровати. Сфинкс будто и правда задумался над его предложением, совсем ненадолго, и отрицательно покачал головой, начиная выпутываться из одеяла ногами.       Волк цыкнул, повернув голову в сторону прижавшегося к нему Македонского, обняв его ещё крепче, и тихо выдохнул, почувствовав как холодные руки обнимают его в ответ.       Македонский Лэри сейчас не поможет, это понимали все, поэтому со своей кровати спустился Горбач и закинул в кокон одеял бандерлога какую-то очередную склянку с мутной жидкостью внутри. Послышалось шевеление, тяжелое от кашля дыхание и облегченный хриплый выдох, после которого все начало стихать, видимо, чудо элексир унял приступ и парень снова уснул.

***

      Дождя не было уже несколько дней, появилось тёплое солнце и теперь можно было насладиться красотой осени в полной мере. На улице сразу стало оживленно: вышла почти вся стая Птиц вместе с вожаком, несколько Крыс. Из комнаты сбежала чуть ли не вся Четвёртая, которых Лэри уже доканал своим кашлем, сонливость с них как рукой сняло. — Куда мы идём? — Македонский с неким сомнением поглядывал на пожарную лестницу. Сомнительным ему казалась не только конструкция, но и то, что находится на другом конце лестницы, он ни разу по ней не поднимался. — На крышу.       Волк рывком потянул свое тело вверх по лестнице, перед тем как опереться ногами на ступени. — На стенах гвозди, будь осторожнее, — послышался сверху голос парня, как только Македонский дотронулся до первой ступени.       Подниматься было не трудно, если бы упомянутые гвозди иногда не цеплялись за его свитер, парень несколько раз останавливался, чтобы отцепить их, стараясь не порвать одежду, за свою было бы не так обидно, но этот свитер ему отдал Волк, наверно, только от этого он казался намного теплее его прошлого. Попутно он размышлял над тем, зачем же им идти на крышу, там ведь сильный ветер и наверняка очень холодно. Но все мысли улетучились, когда наверху его встретили теплые руки, помогающие подняться.       Македонский чихнул от попавшей в нос пыли и осмотрелся. На чердаке была сломанная мебель, покосившиеся шкафы и, на удивление, неисписанные дощатые стены. Здесь явно не часто кто-то бывает, что казалось странным, место ведь уединенное и, пожалуй, самое тихое в Доме.       Волк улыбнулся — Будь здоров, — он приблизился и мягко поцеловал его в щёку, обдавая кожу горячим дыханием. — Пойдем.       Македонский тихо выдохнул, без сомнений ступая следом за ведущей его тёплой рукой.       Окно открывается не сразу, Волку приходится немного повозиться со старыми ставнями, перед тем как они со скрипом распахнулись. В пыльное помещение сразу же хлынул поток свежего осеннего воздуха, задувая листья с крыши внутрь чердака. Волк первым ступает на черепицу, проверяя её на прочность и скользскость , Сфинкс бы сейчас над ним посмеялся, ведь когда они были детьми то бегали по крыше чуть ли не в припрыжку, осторожностью Волк вообще никогда не отличался. Видимо, чувство ответственности за любимого человека запал в нём поубавило.       Македонский немного съежился, ощущая потоки ветра всем телом, когда ступил на крышу следом за парнем. Воздух был прохладным, но солнце все же немного согревало. Волк остановился неподалеку от окна и теперь Македонский мог спокойно осмотрется по сторонам, поднимая взгляд от своих ног.       С крыши была видна наружность, такая чужая и далёкая. В ней лабиринт обрушенных стен и макушки, почти облысевших, чёрных деревьев, а трехэтажный Дом казался намного больше, чем был на самом деле, он будто возвышался над всей наружностью, закрывал её своей тенью, насмехаясь. Ещё с крыши были слышны звуки двора: совсем неразборчивые крики, отдалённый смех и, приносимая с ветром, песня флейты Горбача.       Волк осторожно потянул Македонского за руку вниз, усаживая рядом на своей куртке. Крыша не успела просохнуть после дождя, была сырой и немного скользкой, но уже вряд ли этой осенью будет такой же теплый день, как сегодня, чтобы можно было сюда залезть и посмотреть на небо, а зимой выходить на крышу совсем уж плохая идея, хотя Волк пытался и чуть не свалился.       Македонский улыбался, чувствуя как парень обнимает его одно рукой, прижимая к себе ближе. Его взгляд перешёл в сторону неба. Тёмные облака маячили где-то далеко на горизонте, подгоняемые ветром все ближе, наверное, вечером снова будет дождь. Смотреть в синюю гладь было намного приятнее, чем на наружность, которая и вовсе вскоре позабылась, утонула в нежных объятиях, песне Горбача, тени дома и тихом шёпоте. Небо было очень красивое, а тёплые прикосновения любимыми.