Изменить всё

      В Хогвартс Гарри возвращался совершенно, целиком одухотворенный и ощущающий себя другим человеком.       Лето он провел плодотворно. Он работал с мистером Морганом, снова и снова пытаясь столкнуться с самим собой из прошлого и одержать верх, приняв и отпустив. Как Гарри казалось, получалось у него неважно. Как убеждал его мистер Морган — успехи были колоссальны. Это вселяло в Поттера пока еще робкую, но веру в то, что однажды он проснется спокойным и повзрослевшим человеком, больше не боящимся взглянуть в глаза будущему и не срывающим голос ночами из-за прошлого.       Петунья помогала ему, как умела, ненавязчиво и почти незаметно. Мистер Морган разбирался с его проблемами прошлого — мисс Эванс же учила избегать проблем в будущем. Она учила его быть таким, какой была она сама — достаточно циничным, практичным и совершенно безразличным ко всему, что не касалось лично его и тех, кто был ему дорог. Философия новой Петуньи все ещё порой вводила его в ступор, но Гарри не мог не признать — даже капля её здорового эгоизма была ему, привыкшему отдавать всё ради других и совсем не знающему о жизни для себя, была очень полезна. Мистер Морган хвалил за это их обоих.       В доме же Блэков занимались вовсе не его прошлым и будущим. Там больше занимались тем, что происходило здесь и сейчас.       Шумный и такой же шебутной Сириус снова и снова заставлял Поттера смеяться и шутить, будто вытаскивая откуда-то изнутри него маленького ребенка, готового вновь с боем вернуть так несправедливо отобранное детство. И, что самое удивительное — у Сириуса это получалось.       Вальбурга, первое время сторонившаяся Гарри и молча наблюдавшая, в конце концов не выдержала его форменной необразованности, и начала обучать его "элементарной" вежливости. То, что было для нее элементарно, взрывало Поттеру мозг. Началось всё с правил хорошего тона. Перед отъездом в школу же Гарри уже полноценно учили как какого-то холёного аристократика и в случаях, когда правила вылетали из его пустой головы, их вбивали в неё через ноги лёгкими и не столько болезненными, сколько обидными ударами хлёсткой трости.       Признаться честно, Гарри был уверен, что обучать его чему-то было уже давно и безнадежно поздно — всё, что представлял он из себя, было вбито в него задолго до Вальбурги и отточено долгими годами скитаний, одиночества и мест, в которых явно не было места хорошим манерам. Леди Блэк было алмазно фиолетово на мнение Гарри, и шла она к своей цели с упорством ледокола, чопорно и строго укладывая частицы своего стиля жизни в Поттера.       Гарри боялся и в то же время поклонялся этой с виду хрупкой женщине. Возможно, будь она жива в его прошлом мире, Сириус бы не погиб так бездарно. Она схватила бы его за шкирку еще на подлёте к Министерству, и тот бы долго еще не смог выйти из мэнора, занятый зубрёжкой истории членов Рода, погибших самыми разными способами, и их подробным пересказом Леди Блэк.       Едва поезд тронулся, как Гарри двинулся на поиски Яна, Харли и Абраксиса. Нашел он достаточно быстро.       В их купе висела тишина, тяжёлая и давящая. Гарри тихонько прикрыл за собой дверь и сел рядом с Яном, выглядевшим самым разбитым.       — Что случилось? — спросил он, но Ян подавленно молчал. Гарри перевел взгляд на Абраксиса.       — Его мама умерла три дня назад, — тихо проговорил Малфой, бросив короткий взгляд на Яна.       Гарри прикрыл глаза. Он не мог сказать сейчас, что знал о чувствах Грейса — в этом мире оба его родителя были живы, и со смертью он не сталкивался. Однако сейчас здесь не было никого, кто понимал Яна лучше, чем он, бывший сиротой всю свою жизнь, потерявший всю семью два раза — при рождении и в семнадцать лет, раз за разом терявший всех друзей, родителей и любимых.       В купе повисла тишина, нарушаемая только тихим и ровным дыханием Яна.       — Я не вернусь в Хогвартс с следующем году, — сказал он наконец, нарушая тяжёлое молчание.       — Что? — в замешательстве встрепенулся Харли.       — Мой отец против моего обучения. Он забирает документы. Мне сотрут память о магии и сломают мою палочку, — также тихо и спокойно сказал Ян. — Моя мама, как оказалось, была сквибом. Она умерла из-за какого-то проклятия буквально за три дня. Колдомедики не смогли ничего сделать, сказали только что это может быть наследственным. Отец боится, что со мной будет также.       — Ты хочешь остаться? — спросил Абраксис, выглядя совсем не по детски серьёзным. Ян на мгновение будто ожил, подняв на него взгляд.       — Да, — твердо произнес он, и добавил уже снова тем пугающе спокойным голосом: — Но мое желание тут не имеет силы. Он мой опекун.       — Тогда ты останешься, — уверенно произнес Абраксис.       Ян пожал плечами, совсем не веря. Гарри переглянулся с Харли.       — Я спрошу отца, что можно сделать, — задумчиво протянул Кайнелл, — Его друг работает в Министерстве, в отделе опекунства и прав волшебников. Твоя ситуация явно не единичный случай, у них должны быть свои алгоритмы действий.       — Я проверю все своды и справочники и тоже напишу родителям, — подхватил Абраксис, подбадривающе улыбнувшись Яну. — Мы Малфои. Если будет нужно, мы изымем тебя из семьи. В мире магии, к которому ты имеешь непосредственное отношение, у волшебников больше прав, чем у маглов. Довольно расистски, но уж как есть.       — Я спрошу леди Вальбургу, — спустя пару минут молчания произнес Гарри, прикинув на всякий случай её реакцию. Будь Ян маглорожденным, она бы поупиралась для виду, быть может даже прочитала Гарри пару... десятков нотаций, но раз его мать была сквибом с наследственным проклятием, значит, он как минимум полукровка. Это уже другой разговор. — Мы можем выяснить, к какому роду принадлежала твоя мать. Может, у тебя есть родственники волшебники, которые смогут взять тебя под опекунство. Если нет, то кто-то из нас может оформить над тобой временное опекунство в форме заключения временного вассалитета.       Брови Абраксиса взлетели вверх.       — Ты как на Блэков вышел? Они же вообще не показываются на публике, я думал они померли уже, — в собственной манере протянул он.       Гарри покосился на явно взбодрившегося Грейса и немного выдохнул, делая в голове пометку, что нужно бы прочитать еще парочку книг в библиотеке Хогвартса для одного дела.       На душе стало тепло, когда Гарри понял, что не ошибся с выбором. Эти дети не стали молчать, не бросили друга и не стали просто жалеть Грейса. Они начали искать выход, исходя из его желания остаться, готовые поднять на уши всех, кто мог помочь, и не думая о том, осудят ли их или осадят. Гермиона и Рон пришли к этому лишь спустя пять лет.       В груди что-то сжалось. Не предавал ли он их память, вот так сравнивая с совсем другими людьми? С детьми?       Голос мистера Моргана в голове веско припечатал ответом "нет". Это лишь "умение найти хороших друзей путем проведения параллелей с теми, кто был некогда лучшими".       Этому голосу Гарри доверял безоговорочно. Возможно, это был голос разума. Правда, он был каким-то слишком заумным — под стать серьезному и собранному мистеру Моргану, и очень часто этот разум говорил цитатами самого психолога. Это говорило о многом.       — Места знать надо, — ответил Поттер Малфою, коротко фыркнув. Он достал из сумки шоколадки и раздал друзьям.       Ему шоколад помогал успокоиться. Быть может, это поможет хоть немного и Яну. Сейчас ничего большего они сделать не могли.       Дверь в купе медленно открылась, и на пороге появилась до боли знакомая тонкая фигурка с почти белыми волосами. Голубые глаза на небольшом полувыкате смотрели прямо на Гарри.       — Нарглы сказали мне, что друзьям здесь дают шоколадки, — проговорила спокойным и рассеянным тоном Полумна Лавгуд. — Поделишься?       Гарри, не уверенный, что ком в горле даст ему сказать хоть слово, молча кивнул. Полумна присела напротив него, к тандему Кайнелл-Малфой, который косился на нее как на неведомую зверушку.       — У вас двоих очень много мозгошмыгов, — доверительно сообщила Лавгуд, глядя по очереди в глаза Гарри и Яна, распечатывая шоколадку и звонко отгрызая сразу половину плитки, затем покосилась на Гарри. — А у тебя еще и нарглы. Прелесть какой большой рассадник.       Гарри не выдержал и тихо засмеялся.       Харли и Абраксис, едва услышав этот знакомый и жуткий карающий смех, вздрогнули. Ян щипнул Гарри за бок, приводя его в себя. Они явно уже привыкли к странностям Поттера.       — Может, дашь мне отпугивающий амулет? — криво улыбаясь, спросил Гарри, в упор глядя на безмятежную девочку.       — Конечно, у меня их много. И вы тоже возьмите, мне не жалко, — сказала Полумна, доставая из своей причудливой лоскутной сумочки четыре ожерелья из пивных пробок.       Абраксис присвистнул.       — Я похож на икону стиля? — спросил он, надев аксессуар на голову, как обруч.       — Тебе очень идёт, — покивала Лавгуд, — Ты похож на императора шмыготрясов. Они уходят от своих мозгошмыгов-родителей и создают свои большие-большие шмыготрясные семьи.       — Очаровательно, — подытожил Харли. — Будущий Уизли.       — Заметь, из нас двоих рыжий тут ты. Гарри всё ещё улыбался.       Конечно, Полумну распределили в Рейвенкло. Гарри не беспокоился за нее — Харли сразу посадил ее рядом с собой, показав членам факультета, что девочка под защитой. Травли она могла не бояться.       Гарри действительно ощущал себя очень странно. Он мог общаться с ней спокойно и почти без труда отгонять воспоминания о Полумне-из-его-мира. В целом дышать стало будто легче.       Он видел... людей. Видел детей и взрослых, а не сгнившие или изуродованные тела. Это было неожиданно и безумно радовало. Гарри несмело улыбнулся, разговорившись с Теодором Ноттом, сидевшим по соседству. Он все ещё не мог смотреть на стол Гриффиндора, но это было... мистер Морган был прав. Прогресс был колоссальным.       Гарри вдохнул полной грудью и подмигнул Харли, глянувшему на него. Мальчишка в ответ улыбнулся ему.       Что-то вынудило Гарри посмотреть на Дамблдора. Тот сидел как обычно в центре и выглядел спокойным и счастливым — но Гарри, который знал его достаточно хорошо, показалось, что тот явно занят не очень весёлыми мыслями.       Старик будто почувствовал его внимание. Они сверлили друг друга странными взглядами с минуту, пока Дамблдора не отвлекла что-то щечебущая Аврора Синистра.       Гарри стал замечать многое из того, чего не видел раньше из-за слишком сильного страха перед людьми.       Он заметил, что слизеринцы никогда не ходили поодиночке. Если кому-то одному нужно было выйти из гостиной для чего бы то ни было, он всегда подходил к своим знакомым и отправлялись они вместе.       Все чаще он обращал внимание на то, что на Гриффиндоре было невозможно встретить — старшекурсники сидели в окружении новичков и что-то старательно и дотошно им втолковывали, помогали с домашней работой. Старосты всегда поименно пересчитывали детей, которых вели на занятия, заклинаниями приводили волосы в аккуратные прически, заправляли по-детски выбивающиеся рубашки в штаны.       Как-то раз в гостиную пришли три заплаканных первокурсника, перемазанных содержимым бомб-вонючек. Четверо первокурсников, конечно же, с Гриффиндора, внезапно стали самыми невезучими людьми в замке. У них терялись вещи, вскакивали ужасные прыщи в заметных местах, падали стопки книг и падали они сами. Они получали Троллей на уроках, неспособные найти свои совершенно точно сделанные домашние работы. Гарри не мог этого доказать, но и он, и преподаватели, были уверены: это была месть.       Поттер вспомнил, как что-то похожее происходило и с его обидчиками в прошлом году. Кажется, тогда один даже сломал руку, упав с метлы, но и Гарри не просто закидали бомбами-вонючками. Планировалось там явно что-то похуже.       Негласно, тихо, не ставя в известность. Не попадаясь и не выдавая себя, слизеринцы защищали своих.       Гарри был... своим?       Это было неожиданно приятно. Из интереса он спросил пару старшекурсников из тех, кого он не помнил по прошлой жизни. Те улыбались ему очень таинственно и всё отрицали, еще сильнее убеждая его в правильности догадок.       Медленно, но его мнение о слизеринцах начало меняться. Гарри взглянул на свой новый факультет другими глазами и начал, кажется, понимать, что значили слова Шляпы о "другой стороне". Сидя в углу гостиной все чаще и проводя время за наблюдениями, Гарри невольно проводил параллели с семьёй. Здесь все друг другу помогали, прикрывали и защищали. Что-то мешало им делать это в открытую, но тот, кто смотрел достаточно внимательно, мог увидеть картину целиком.       Гарри всё также проводил львиную долю своего времени в библиотеке, только курс его изучения сменился с рунологии на чары. В конце концов он понял, что просто бессистемно "глотая" все подряд он ничего не добьётся, и пришел к Флитвику на поклон.       Маленький профессор очень обрадовался такому интересу к своему предмету и сразу согласился помочь, чуть подпрыгивая в возбуждении.       У Гарри дошли руки... вернее, ноги, до той самой комнатки с портретом, о котором говорили ему ещё в Поттер-холле год назад его предки. Там его уже ждал Харальд, недовольный тем количеством времени, которое потерял Гарри. Разговоры с портретом казались ему безумно приятными и интересными.       Харальд знал очень много историй и заклинаний, которыми делился с Гарри, совершенно не жалея слов, нервов и времени. Конечно, времени Гарри — портрету ведь уже давно некуда торопиться. Все любопытнее магу становилось, кем же Харальд был в их семье. Его портрет был самым большим и роскошным в доме Поттеров, но ни единого упоминания о нем ни в одной книге Гарри не нашел, а сам Харальд лишь загадочно улыбался и говорил, что это секрет.       Письма Малфоям, Кайнеллам и Блэк улетели с совами еще в первый же день. Малфои пообещали заняться этим, Кайнеллы — подёргать за ниточки связей. До жути похожи друг на друга, — отметил, хихикая, Поттер, вспомнив, какими же разными были их отпрыски.       Как и ожидалось, Вальбурга отчитала Гарри за то, что он лезет не в свое дело, но и похвалила за участие в жизни друга. Видимо, она что-то разглядела в приложенной колдографии Яна, и это что-то ей понравилось. Образец его крови, конечно же под клятву о неиспользовании ни в чем, кроме зелья поиска родственников, улетел следом. Это зелье варилось достаточно долго и результаты пока были неизвестны. Впрочем, реакция Вальбурги говорила сама за себя.       Яна старались не оставлять в одиночестве и не давать ему хандрить. Всеми способами мальчишки отвлекали его от мыслей о смерти матери и возможном отчислении. Почему-то это становилось легче, когда к ним присоединялась неизменно загадочная и мягкая Полумна. Гарри и так любил ее — остальные же достаточно быстро прикипели к ней душой. Лавгуд удивительно легко вошла в их интерфакультетскую компанию, дополнив и внеся капельку милого безумия в вечерние посиделки.       В один из дней Дамблдор пригласил Гарри на чай.       Письмо, оставленное на его постели домовиком, Гарри долго разглядывал. Глаза бегали по ровным строчкам, написанным витиеватым почерком, снова и снова. Конечно, в час встречи Гарри уже стоял у двери в директорский кабинет, вытирая вспотевшие ладошки о полы мантии.       — Как ты, мой мальчик? — спросил Альбус, когда Гарри сел в кресло напротив него. Гарри улыбался, вспоминая, как много лет назад они точно также сидели и общались, как наставник и любимый ученик. Тогда Дамблдор казался добрым дедушкой, а себя Поттер почему-то воспринимал как нашкодившего внука. Ничего особо не поменялось.       Гарри снова рассказывал Альбусу о том, что с ним происходило, с одним лишь значительным отличием: теперь он рассказывал только о хорошем, и их разговор не касался ни Волдеморта, ни судьбы, ни геройств, ни даже пророчеств.       Так Гарри даже больше нравилось.       Жизнь была хороша, и жить было хорошо. Хогвартс, кабинет Дамблдора, коридоры, учебные классы — они пахли детством.       И пусть Гарри давно уже не был ребенком, нельзя было отрицать, что всё это было чертовски приятно.