Чёрная слабость

У фрау Мюллер копна тугих и черных, как грозовые тучи, кудряшек, лицо всё в мелких морщинах и певучий саксонский говор: — Томас, господи… Что ты здесь… — С Рождеством, — говорит Макс и наклоняется, обнимая её. Йорг отходит на пару шагов и плюхается на колено, завязать и без того затянутый в узел шнурок — быть поближе к земле, сквозь которую хочется провалиться. — Но сегодня пятое декабря!.. — Прости, что не позвонил, — бурчит Макс. — Вольфганг тоже приехать хотел, но у него работа срочная. Вот. Он передает привет. А это мой друг. Йорг поспешно вскакивает: — Очень приятно, — и зачем-то щелкает каблуками. Фрау Мюллер смотрит на него светло-серыми чуть удивленными глазами, будто лишь сейчас заметила, что Макс не один. — Вы… — Йорг, — он неловко сгибается в полупоклоне и пунцовеет. — Это он, да, — подтверждает Макс, и Йорг как-то глухо внутри себя крякает. Фрау Мюллер жестом просит его, чтобы наклонился еще раз. Трогает лоб мягкой, пахнущей корицей ладонью и восклицает: — Да ты весь горишь! — Быстро касается Макса: — Ты тоже. Идите-ка живо в дом! Идите-идите! — И сердито нахмурившись, бежит по дорожке обратно сквозь заснеженный сад. — Как-то так, — Макс разводит руками. Йорг невольно улыбается. Он никогда не слышал, чтобы настолько мелодично ругались.

***

Они сидят на кухне, закутанные в шерстяные колючие пледы — ярко-рыжий у Макса и зеленый у Йорга. На плите кипит чайник, а фрау Мюллер, все так же решительно хмурясь, накрывает на стол: достает из буфета майсенские синие чашки, сахар, вазочки с домашним печеньем… Задумавшись, тянется к верхнему шкафчику — и не может достать. Йорг и Макс синхронно вскакивают: — Вам?.. — Тебе… — Спасибо, я сама, — она пододвигает табурет. Йорг успевает заметить за приоткрывшейся дверцей много одинаковых темных бутылочек. Фрау Мюллер спрыгивает на пол, победно сжимая в руке одну — пузатую с маленькой ручкой. Горлышко обмотано бечевкой и залито сургучом. — Мам, может, не надо? — робко говорит Макс. — Молодой человек! Вы хотите окончательно разболеться? — орудуя огромным ножом, фрау Мюллер стесывает красную пробку. — Это просто бальзам. — Меня всегда с него просто кроет, — поясняет Макс, заливая кипяток в старый синий с золотом чайник. — Что за язык… У вас все в Берлине так говорят? — обращается она уже к Йоргу. — Нет. Кажется… — Всегда знала, что ты и здесь отличишься, Томас. Так, — она озирает стол, как полководец — поле будущей битвы. И подумав, кладет в центр большой пряник в белой глазури с россыпью красных и зеленых цукатов. Подталкивает Йоргу нож: — Разрежь, пожалуйста. Макс опасливо смотрит, как мать отмеряет ему в чай три ложки бальзама. — Тебе хватит. А вот тебе можно побольше, — и щедро плещет Йоргу — на глаз. — Мам, ты хочешь, чтобы мы капитально так трипанули? — Я не понимаю твой птичий язык… Там травы, просто травы, — объясняет она Йоргу. — Эфедрин, димедрол… — загибает пальцы Макс. — И немного спирта. — Спасибо, — хрипло говорит Йорг. От тепла его совсем развезло. Пар из чашки пахнет чем-то терпким, степным, блики золота на сервизе пляшут перед глазами. — Пей, — фрау Мюллер трогает его за плечо. И Йорг пьет. Горло обжигает — но не кипятком, это другой жар, холодный, с привкусом полыни и мяты. Голова сразу же проясняется, даже царапающая боль где-то в глубине носа уходит. — Это потрясающе, — только и говорит Йорг. И отхлебывает еще. — Рад, что ты оценил, — с сатанинской скромностью кивает фрау Мюллер. — И ты пей! Макс, скорчив недовольную физиономию, подносит чашку к губам — и тут же опускает. — А мы встретили фрау Шульт. — Да?.. — Здорово, что её восстановили в полиции! Она сказала, ещё в прошлом году. — Но её не восстанавливали. Макс осекается и секунду растерянно смотрит перед собой. А потом отпивает из чашки. — Очень вкусно! — Йорг трясет куском пряника. — А вы сами всё делаете? — Кроме чая, — улыбается фрау Мюллер. — Это особый сорт… — но Макс перебивает: — Его так и не нашли? — Нет, к сожалению. Да и вряд ли это возможно, спустя столько лет, — она закусывает губы, совсем как Макс иногда. Повисает пауза. Йорг мысленно перебирает возможные похвалы: настойка или цукаты? цукаты или заварка? — когда вдруг звонит телефон. — Наверно, из нашего комитета, — вздыхает фрау Мюллер. Как только она выходит, Макс выливает себе в чай добрую половину бутылки — и на удивленный взгляд Йорга хмыкает: — Меня иначе уже не берет. — А. Ясно. — «Это»… Пиздец секретность, — Макс фыркает в чашку. — Помнишь, я говорил про маньяка? Так вот, десять лет назад здесь впервые пропал ребенок. В лесу, где мы сегодня… — Ага, — Йорг машинально откусывает еще пряника. — И потом двое. Но их находили, хоть и с пробитыми головами. А этого первого — нет, вообще. Из прихожей доносится смех фрау Мюллер: — …А я говорю, там по-другому — «Па-рам-пам-пам-пам». Да, три раза «пам». По крайней мере, я слышала именно так! — И вы продолжали играть в лесу? — говорит Йорг, отчего-то шепотом. — Ну, я надеялся до последнего, — Макс отковыривает с пряника цукат и кривится: — Только хер там. Мы с Арнольдом даже загадали однажды желание, чтобы маньяк нас быстро убил. В смысле, быстрее, чем Петер с дружками. Не сбылось! Фрау Мюллер возвращается, с улыбкой от одержанной, вероятно, победы. — Мы аранжируем «Маленького барабанщика» для нашего сводного хора, — поясняет она Йоргу. — Решили сделать что-нибудь новое к этому Рождеству. — Как интересно! — Ты пойдешь завтра в церковь? — говорит она Максу, скорее утвердительно. — Нет. — Томас. — Нет, не пойду. — Ну, как хочешь, — она старательно размешивает чай. Макс усмехается: — Так я и не хочу. — Томас! — фрау Мюллер звонко впечатывает ложечку в стол. — Что? — Макс вскакивает на ноги. — Что может быть непонятного в словах «я не пойду»?.. — А я думаю, тебе было бы очень полезно. Надо хоть иногда. — Кому «надо»? Твоему богу? — Да, — фрау Мюллер смотрит спокойно и прямо. — …Которого нет. Может, если б он был, он нашел бы сына фрау Шульт, а? Или… — Макс осекается снова и стоит, побелевший, со сжатыми кулаками. — Спасибо вам, было очень вкусно, — бормочет Йорг. — Я к себе, — бросает Макс и уходит наверх, громко топая. Плед волочится за ним, как мантия свергнутого короля. — Пожалуйста, — улыбается фрау Мюллер. — А твои родители, Йорг, ходят в церковь? — Нет, они атеисты. — А. Мгм. Топот поднимается вверх по лестнице и затихает. — Ну, то есть, у меня было причастие, потому что бабушка так захотела, — Йорг рассматривает крошки на пледе. — Но давно. Да. — Это просто замечательно, — успокаивает его фрау Мюллер. — С чего-то же следует начинать. Например, с хорошего душа после долгой дороги. Йорг поднимает голову. Фрау Мюллер близоруко щурится, и морщинки лучами разбегаются от уголков глаз. — Можешь взять любой халат в ванной, той, что справа от лестницы. А чистые вещи я положу на кровать в спальне для гостей, она рядом. — Спасибо, вы очень добры, — улыбается Йорг. В этот момент со второго этажа доносится грохот захлопнутой двери. Тут же — вихрем вниз по ступеням, Макс влетает на кухню: — Что случилось с моей комнатой?! — Теперь там кладовка. — Я ви… — начинает Макс и закусывает губы. — Мы решили перенести туда старые вещи, раз уж ты не вернешься, — фрау Мюллер невозмутимо убирает вазочки обратно в буфет. — Когда ты не приехал на Пасху… — «Вы» — это ты и Регина? — фыркает Макс. — А где мои… всё? — Одежду я отправила в Армию спасения, ведь тебе она была не нужна. Может, так она хоть кому-нибудь пригодится. Учебники в школу. А остальное бумажное мы сдали в макулатуру. — Ясно, — кивает Макс. — Вы можете спать в комнате для гостей, — но Макс громко фыркает: — Ну уж нет. Я буду спать в своей комнате! — и развернувшись, запинается об плед.

***

— Тебе помочь? — Нет, я сам. Решили они, бляди драные… — ворчит Макс, спихивая на пол коробки. — Как тебе папин свитер, кстати? Не жмет?.. Йорг мотает головой. Из стопки одежды, которая ждала его на кровати, он выбрал самый большой и по виду неношеный, с салатным оленем, бегущим по кровавому полю. — Да ладно, он всё равно уже умер, — усмехается Макс. — Ты не рассказывал. — Скоро три года. — Мне очень жаль. Правда. Макс как-то криво кивает и берется за очередную коробку. Йорг оглядывает небольшую вытянутую комнату с обоями в желто-бурую полоску. Она совсем не похожа на соседнюю. Там — почти будуар, всё нежно-лиловое, две белоснежные постели и тюль с вышитыми добрыми ангелами. А здесь по обе стороны от входа кровати с провисшей железной сеткой, заваленные какими-то фанерными ящиками, кульками, картонками. У дальней стены пустой ободранный стол в пятнах чернил и подпалинах. И посреди комнаты — новенькая беговая дорожка. Единственный предмет, на котором нет пыли. — Ну-ну, — усмехается Макс, составляя на неё пирамиду коробок. Йорг опускается на освобожденную кровать слева от двери. Зачем-то трогает черный скол эмали на столбике. На другом точно такой же. И в ногах — будто кого-то привязывали. Или даже приковывали. — Тринадцать лет, мой первый экзорцизм, — вздыхает Макс, садясь рядом. Йорг с улыбкой толкает его: — Что, серьезно? — Да. — Прости. Они некоторое время молчат. За ящиками плохо видно, но на второй кровати вроде бы следов экзорцизмов нет. Наверно, Вольфганг в свое время был более демоноустойчивым. — Ненавижу, блядь, все эти приколы, — медленно говорит Макс. — Долбаные святоши… — Как ты думаешь, твоя мама знает? — Про нас? Наверняка знает. — В таком случае, она очень великодушно разрешила нам спать вместе, — смеется Йорг, обнимая его. Макс кладет голову ему на колени и хитро смотрит снизу: — Но ты же не будешь предлагать мне ничего — божечки! — грязного, пока мы здесь?.. Йорг наклоняется и целует его в горько-полынные губы, когда вдруг в дверь громко стучат. — Томас. Макс негромко рычит и вскакивает на ноги. — Да, мама? — Томас, открой, пожалуйста. Макс, закатив глаза, отпирает щеколду. Фрау Мюллер настроена решительно, кудри колышутся грозовым облаком. — Томас, послушай меня. Всё же я бы очень хотела, чтобы вы… — Я не пойду в церковь. — …заняли комнату для гостей. — Нет! — отрезает Макс. — Она девчоночья. Я не буду спать в комнате Регины. — Томас. — Нет. — Томас! — Нет. Я буду. Спать. В своей. Комнате. — Ну, как хочешь, — повторяет фрау Мюллер и уходит. Макс ждет, пока шаги стихнут внизу. Запирает дверь. А потом футбольным ударом бьет в ближайший пакет: тряпки разлетаются, синяя юбка виснет на спинке кровати. — Почему ей всегда надо продавить свое мнение?! Он принимается ходить по комнате, между кроватью и тренажером, как загнанный в яму зверь. — Ну да, она лучше знает, она же сверхчеловек. Убер-мамочка! — и пинает стену. Оклеенная обоями дверца со скрипом открывается. — Смотри! — Макс тычет в пустые полки. — Мои комиксы, конечно, очень мешали! — Купим новые, — говорит Йорг. — Если ты хочешь. — Как? — стонет Макс. — Когда мы их купим? — Он снова бьет в стену. — Я думал, мы наоборот продадим! У меня было «Дело о химическом синдикате»! — Что? — По спине у Йорга пробегает холодок. — Тридцать девятого года? — Да. — У тебя был первый комикс про Бэтмена?! — Да! Был. В том-то и суть, — Макс устало садится и опускает в ладони лицо. — Выменял у одного американца. На карту нашего леса. — Просто карту? — удивляется Йорг. — Ну, с крестом в месте, где в советской проволоке большая дыра. Неплохо для двенадцатилетки? Йорг бьет себя по колену и ржет — тоже беззвучно. — Да у нас весело вообще… Ладно. Пиздим матрасы из гостевой и пошли тусить.

***

Макс уже натягивает пуховик на косуху, когда фрау Мюллер выглядывает из кухни. — Томас, ты куда-то собрался? — Очевидно, да, — шепотом, и громче: — Да, хочу показать Йоргу город. — Померь-ка температуру. — Но… — у Макса опускаются руки. — Я нормально себя чувствую. Мать стоит в дверях кухни с блестящим ртутным термометром наготове, неумолимая словно судьба. — Окей. Только можно я в рот, да? Как большой. — Как тебе будет удобней. Макс до хруста закусывает градусник и плюхается на пуфик у входа. — Засекаю две минуты, — предупреждает фрау Мюллер и скрывается на кухне. Йорг ждет, что Макс тут же выплюнет леденец и побежит прочь, на волю, в буран, — но тот сидит, остекленев взглядом, и прилежно греет помещение. Вздохнув, Йорг вешает свою — не свою — кофту обратно на крайний крючок. Из кухни доносится монотонное бормотание радио и шум воды. — Как ты думаешь, скоро её попустит? — говорит Макс уголком рта. Йорг пожимает плечами. Наверно, это естественно. Его-то мать до сих пор волнуется, как бы он не простудился. Только об этом и спрашивает, когда он приезжает раз в месяц. Об остальном просто боится. — Не знаю. — Я думаю, дня через два, — продолжает Макс и чуть не сглатывает термометр. Достает и быстро смотрит на цифры: — Пхех. Сейчас не ходи за мной. — Что? — Два дня… — Если будешь саботировать церковь, то дольше, — пытается изобразить улыбку Йорг, но тут снова появляется фрау Мюллер. Макс брезгливо вытирает градусник об рукав: — Нормальная. — Покажи мне. Макс со вздохом протягивает ей: — У меня обычно такая. Почти. — Тридцать семь и восемь! Ложись-ка в постель. — Я могу перемерять ректально. — Молодой человек, что за язык! — Ве-е, — Макс нехотя стаскивает косуху. — Будешь лежать в своей комнате до ужина. И ничего не читай! — Да мне нечего, — хмыкает Макс и плетется по лестнице вверх. Его заметно шатает. Йоргу становится очень больно внутри. Как и всегда в последние дни, но сильнее и разом. — Может, тоже померяешь? — загорается фрау Мюллер. — Нет, спасибо, мне лучше. Я могу вам как-то помочь? — Ну, если ты любишь чистить картошку… — улыбается она. — Обожаю, — заверяет Йорг. Фрау Мюллер усаживает его поближе к теплой духовке, вручает корзину крупных, с кулак, красных картофелин и маленький нож с перламутровой ручкой. За бульканьем кипящей воды еле слышно радио: «...Франкфурта-на-Майне. Группа Злые Дядьки освобождена из плена...» — Простите, я сделаю громче? — Да, пожалуйста... — удивленно роняет она. «...заброшенной фермы. Как говорит лидер группы, Штефан "Ве" Вайднер, цитируем: "Я в душе не знаю, кому могло прийти в голову украсть нашу одежду и инструменты". Вероятно, это разборки противодействующих группировок нового молодежного течения "скин-хед", к которому относятся пострадавшие...»