Обратимая травма

- О-О-О МОЙ БО-О-ОГ!!! Слышный от входной двери, поистине языческий вопль из уст почтенной миссис Хадсон, всегда являвшей беспримерный образец британской выдержки, мог означать одно из двух: дело будет либо оглушительно громкое, либо удушающе тихое. При виде клиента, я мысленно поставил на «красное». Джентльмен, что обронил себя в наше гостевое кресло не вдоль, как ожидалось бы, а поперёк, покоился лопатками и подколенками на подлокотниках с непринуждённостью кота, заснувшего на бельевых верёвках. Одет он был в предельно узкие кюлоты, шёлковые чулки и бархатную куртку с обшлагами.* Сброшенное прямо на диван пальто с обильной меховой отделкой; волосы, расчёсанные на прямой пробор и ниспадающие мягкими волнами по сторонам лица, одновременно вытянутого и полного; невообразимый узел шейного платка, банты на туфлях и дерзко-зелёная гвоздика в петлице – всё это было как-то чересчур, и в то же время странно гармонично. Холмс черкнул взглядом по пальцам гостя и постановил: - Вы – литератор. Осуждаете институт семьи с тех пор, как ваши двое сыновей выросли из возраста сказок. Жену терпите, в то время как она вас любит. Отчаянно притворяетесь богатым. Итого, шантаж. Ску-ка!! - Ну, мистер Холмс, это всё общеизвестно. Я и не ожидал, что вы поразите меня своей дедукцией. Но скорее заплатил бы за посредничество вам, чем мерзкому вымогателю. - Скорее заплатил бы меньше, хотели вы сказать. Но общеизвестно как раз то, что Чарльз Огастес Магнуссен не торгуется. Хорошо, что моя ставка была лишь воображаемой. Тут даже не «чёрное», а зеро... Опустошённо франт откинулся назад, закрыв лицо руками, и почти что прорыдал: - Не за себя прошу. Пусть хоть судят, хоть убьют. Истинны в жизни человека не дела, а легенды о нём. Но я не могу допустить, чтобы что-то случилось с моим божественным Бози. - О, Шерлок!!! – раздалось с порога, так что вздрогнули все трое. – Как вы можете быть таким невеждой и невежей одновременно! Даже не знаю, что возмутительней. Это же сэр Оскар Уайльд, автор «Веера» и «Дориана Грея»! Ограбьте этого вашего Магнуссена или убейте, но только помогите бедным мальчикам. Иначе я отлучу от стола не только вас, но и милейшего доктора, и вам будет стыдно!! Несомненно, титул королевы шантажа принадлежал тишайшей миссис Хадсон. * «Божественного Бози» звали Альфред Дуглас. Сын маркиза Куинсберри, поэт, имел неосторожность отправить нашему клиенту свою фотокарточку с неким ураническим стихотворением на обороте, каковая и попала в руки шантажиста. Из витиеватых объяснений сэра Уайльда выходило, что стихотворение повествовало о небесной, интеллектуальной и возвышенной любви-дружбе, воспетой Шекспиром, Микеланджело и классиками античности, которая вынуждена скрывать себя перед лицом британских законов, расценивающих её как «грубую непристойность» (срок лишения свободы или каторжных работ до двух лет). И, что гораздо хуже, скрывать от самого маркиза Куинсберри, во власти которого было услать юного Альфреда в неведомые дали без содержания, а недождавшегося адресата «хоть судить, хоть убить». За два года их роковой любви это был уже не первый шантаж, основательно истрепавший нервы и финансы литератора, а сумма, назначенная человеком с неприятной фамилией, была и вовсе возмутительной. Всё это возбуждало во мне сильнейшее сочувствие. Попробовал бы кто-нибудь отнять у меня Мэри – или же, что ближе по контексту – Холмса! Шерлок же, сколь ни презирал сентиментальную составляющую дела, столь же преисполнился решимости разрушить преступный бизнес Магнуссена. После окончательной гибели Мориарти ему для блеска в глазах не хватало архизлодея: - У убийства хотя бы есть мотив – пусть даже с самой искривлённой логикой, но оправдание. В хищении – есть вызов мастерству. Но калечить случайные жизни ради забавы, держа людей в непрекращающемся страхе, вынуждающем их своими руками нести в чужую пасть больше и больше – абсолют бесчестия. Право же, Уотсон, игра за одну фотографию не стоит свеч. Я намерен уничтожить весь его архив. - Да, – загорелся я, – пусть мы поступим не совсем законно, зато нравственно. Если бы не этот ваш внутренний камертон, боюсь представить, какой бы из вас получился преступник. А теперь мне выпадает шанс понаблюдать за вами в роли взломщика. Так что даже не заикайтесь о том, чтобы обойтись без моей помощи! - А если попадёмся? - Как потенциальные сокамерники, мы уже неплохо уживаемся. - Но обувь-то бесшумная у вас есть? - Конечно. Теннисные туфли на резиновом ходу. - Прекрасно. А маска? - Могу сделать пару из чёрного шёлка. * Адрес мистера Магнуссена не составлял секрета. Он хорошо платил за чужие тайны слугам, которых никто – даже авторы классического детектива – никогда не принимает в расчёт, и проходимцам более низкого полёта. Людям же из общества он предлагал взаимовыгодный обмен, или использовал всё то же информационное давление. Что удивительнее, столь взрывоопасные сокровища, таившиеся в этом доме, видимо никем не охранялись, кроме здоровенного ротвейлера. Я прикинул было дозу снотворного в пересчёте на человеческий вес, но не стоило надеяться, что дорогая собака, натасканная на безопасность, польстится на подброшенное мясо. План Холмса был таков: - Горничная Магнуссена черпает представления о мире из бульварных книжонок про любовь как социальный лифт. Я не стану строить из себя ровню, а предоставлю ей возможность проводить домой подвыпившего джентльмена с Бейкер-стрит. При ожидаемой попытке соблазнения добавлю в её вино александрийский лист** и притворюсь сомлевшим окончательно. Отвар подействует, когда она вернётся восвояси, и вы попадёте в дом в своей законной роли доктора. Собаку, разумеется, запрут. Пока девица будет пропадать в уборной, вы впустите меня. Снотворное же пригодится для неё. До утра горничной не хватятся. - Но Магнуссен?.. - Его задержит Майкрофт в «Диогене». Этим двоим частенько есть что обсудить. * Шутя о своих фантазиях, я даже отдалённо не предполагал, насколько Шерлок Холмс окажется прекрасен в роли «медвежатника». Он разложил свои блистающие инструменты, выбирая нужный, как хирург, подвернул рукава фрака на сильных предплечьях механика, и с чуткой страстью музыканта прислушивался к процессам внутри сейфа. Всю эту эклектику объединяла и оправдывала изготовленная мною опереточная шёлковая полумаска. - Есть! – бронированная дверца распахнулась. В нижнем отделении лежали деньги, много денег. В верхнем – только несколько разрозненных бумаг. – Держите, Уотсон! Я бережно взял фотографию возлюбленного сэра Уайльда. Так вот каков собой хозяеватый Bossy, Гиацинт и «золотистая душа»… Тем временем Холмс выгреб всё, включая деньги, и швырнул в растопленный камин. Во взгляде, брошенном на меня, я прочитал свою же мысль: без капитала трудновато будет восстанавливать империю шантажа. Мне показалось, или хлопнула входная дверь?! Новоявленный взломщик молниеносно затворил сейф, надел пальто, сунул инструменты в карман, схватил меня за руку и рванул к окну. Окна этажа были французскими – от пола до потолка, – но узкими до чрезвычайности. Я вжался спиной в Шерлока; тот удерживал меня рукой поперёк живота, и только так мы поместились в нише. Разница в росте обеспечивала нам обоим беспрепятственный обзор сквозь щель между портьерами. До сих пор мы обходились светом от камина, не желая привлекать внимания с улицы. Хозяин же в своём полном праве щёлкнул выключателем, и комнату залил хирургически яркий свет. Высокий, стройный, элегантный и светловолосый джентльмен нордической породы мог бы считаться красивым, если бы не мертвенное выражение бесцветных глаз за тонкими очками и трепещущие ноздри, непрестанно по-звериному принюхивающиеся. Также ничего хорошего не предвещала тонкая улыбка, не затронувшая глаз, с которой он шагнул... * - Ни с места, Магнуссен! Стоящая в дверях фигура, облечённая в слои вуали, была неузнаваема – для всякого, кто не встречал подобную на днях в гостиной 221В по Бейкер-стрит. В руке у женщины был пистолет. - Какие люди! Вы от самого «Диогена» за мной шли? Стоило догадаться. - Открывайте сейф. - Извольте, Розамунд. Да он уже открыт! - И пуст. Где? – дама протянула вперёд вторую ладонь. - Всё здесь, Розамунд, всё самое важное здесь... – отшлифованный ноготь постучал по центру выпуклого лба. Через мгновение за ним последовала пуля.