DEX

ГЕРМИОНА

      Четкие воспоминания о дне, когда тело разрывает куском металла, пришли спустя пару недель. Я бы даже сказала, ворвались с очередным приступом мигрени, кусающим лобные доли.       Жить со всплывшими в сознании кадрами боли в теле и глазах напротив, что просят не умирать, оказывается не просто, но вполне реально. Произошедшее дарит новые ночные кошмары, но не отбирает весь кислород из легких, в отличие от смерти Джин, что тихо уходит спустя три месяца после моей выписки из больницы. Я держала ее за руку, стараясь не показывать ужаса во взгляде. Все еще старалась принять ее выбор и быть поддержкой, в мельчайших деталях запоминая любимую теплую улыбку на губах и глотая слезы утраты.       Презрение к Богу становится теперь уже моей окончательной и официальной религией, но все же, по устоявшейся дурной привычке, я иногда забегаю в церковь недалеко от родительского дома по воскресеньям. Сегодняшний день — не исключение.       Летний солнечный свет немного иначе преломляется на старинных витражах: теплее и ярче. Пастор Джефф вновь говорит об испытаниях. О том, что послано будет только то, что мы способны выдержать, и я усмехаюсь всем этим заявлениям, пряча подрагивающие уголки губ за маминой потрепанной библией. Как ни странно, именно в такие моменты, я не чувствую себя одиноко.       Мне всю жизнь хотелось верить, что есть что-то вечное. Никогда не заканчивающееся. Не преломляющееся. Любовь, преданность, семья. Хоть что-то. Люди же зачем-то придумали этот идиотский знак в форме пропорциональной восьмерки.       Оказалось, не заканчиваются в этом мире лишь чертовы испытания. Какая жалость.       Погруженная в собственные мысли, вздрагиваю от того, что на скамью рядом неожиданно падает газета. Ударяется свернутыми уголками о бедра, заставляя в раздражении глянуть на первую печатную полосу и замереть.       Крупный заголовок о трупе Тома Реддла, найденном застреленным прямо в сердце в собственном особняке врезается под ребра острыми иголками, отбирая пару сердечных ритмов.       — Ужасные новости, не правда ли? — звучит не забытый голос, когда мужчина, невзирая на июльскую жару одетый в строгий черный костюм, опускается на соседнее место.       Мы единственные, кто сидит в последнем ряду. Единственные, кто не молится местным богам.       — Возможно он был плохим человеком, — заламывая уголки страницы, что пачкают пальцы краской, отвечаю я.       — Возможно. Возможно, еще его подружку признали невменяемой и отправили на принудительное лечение.       Возможно.              Возможно, я никогда не признаюсь, что сидя под распятием Иисуса, где-то глубоко внутри я восхищена убийством одного и таким правильным проявленным милосердием к другой.       Сглотнув колючий ком в горле, я без стеснения и страха перевожу взгляд на собеседника. Пробегаюсь по знакомым чертам лица, что в своей привычной строгости выглядят сейчас на удивление расслабленно.       Серые глаза отрываются от созерцания прихожан и наконец переключаются на меня. Уставшие. Такие бесконечно уставшие, но не потухшие. Лишь поблескивающие очевидной еще не до конца прошедшей загнанностью.       Они, кажется, впервые показывают так много.       — Драко Малфой, — легко двинув рукой, он протягивает вперед раскрытую ладонь, ставя этим простым движением меня в откровенный ступор.       — Гермиона Грейнджер, — почти шепчу, отвечая на жест, спустя мгновение.       Я впервые по собственному желанию представляюсь ему своим именем. Не прячусь. И это ощущается как новый прыжок в пропасть.

✤︎✤︎✤︎

КОНЕЦ