DEX

ГЕРМИОНА

      В день похорон дождь пахнет свежескошенной травой, хоть это и кажется невозможным для середины ноября. Я неподвижно сижу на клетчатом диване гостиной, переполненной людьми в траурном черном, словно статуя посреди шумного национального музея и непроизвольно вспоминаю, как совсем недавно, будто бы вчера, папа на заднем дворе чистил газонокосилку, из-за застрявших в ней камешков. Мелкая серая галька, неизвестным образом добравшаяся до нашего заднего двора с соседской подъездной дорожки, билась о лезвия и крышку резцов, никак не желая проскочить в мешок.       Я смотрела на Джека минут пять, не меньше. Собиралась с мыслями, сжимая в пальцах долгожданный конверт из университета, а потом, не выдержав, постучала по стеклу так сильно, что запульсировали костяшки.        Папа сразу же отвлекся, широко улыбнулся и, когда я подняла вверх письмо, размахивая им из стороны в сторону будто флагом победы или же капитуляции, сразу вскочил на ноги и пошел в дом.       — Готова открыть?        — Нет. Но разве есть другие варианты?       — Давай, Декс, — он легонько стучит двумя перепачканными пальцами чуть ниже моей выступающей ключицы с правой стороны. Такой привычный успокаивающий жест — словно короткий стук прямо о сердце. — Они идиоты, если не возьмут тебя.       — Ты так говоришь, потому что я твоя дочь.       — Я так говорю, потому что ты удивительная.       В тот день я узнала, что меня приняли в Лондонский Университет Королевы Марии. С шести лет я собиралась стать кардиохирургом и исцелять тела людей, прям как папа, и вот теперь на шаг приблизилась к цели.        Я собиралась заставить Джека гордиться, хоть он и никогда не давал повода думать иначе. Мне просто хотелось, чтобы папа про себя и вслух говорил: «Это моя дочь! Гермиона Грейнджер — моя дочь!», — и маленькие морщинки неровной сеткой собирались бы вокруг его теплых зеленых глаз.       Как самонадеянно.       Как амбициозно для человеческого существа, чья судьба абсолютно непредсказуема.       Это было в пятницу. В ту пятницу еще светило солнце и весь мир пах свежескошенной травой и вдохновением, а ровно через пять месяцев, но уже в воскресенье, когда я осталась не в общежитии с Пэнси, а у родителей, полиция приехала к нам домой и вместо заказанной пиццы доставила информацию о том, что папа умер.        Инфаркт.       Почти мгновенная смерть.        Говорят, что нужно всегда прощаться с теми кого любишь, будто вы больше никогда не увидитесь. Мне казалось это красивым выражением с глубоким смыслом, но я никогда не думала, что действительно должна им воспользоваться.       Джеку было всего тридцать восемь и по пути из магазина в соседнем квартале он успел лишь притормозить на обочине перед тем, как навсегда перестал существовать. Нужно ли уточнять, что я не успела попрощаться должным образом.       Он был человеком, что улыбался прохожим, редко болел и вставал на рассвете, даже когда не очень хотелось. Он был моим папой, главным героем, а теперь стал тем, чью личность необходимо подтвердить родственникам в морге.       Помню, как в тот вечер, я сидела у окна, вглядываясь в темноту, скрывающую газонокосилку плотно укрытую брезентом, и не могла заплакать. Горечь, на девяносто девять процентов состоящая из воды, застряла внутри слезных протоков и не собирались покидать организм. Наверное, потому что я до сих пор не могла поверить в происходящее.        Помню, как выбросила библию в мусор и прежде чем уйти долго смотрела на священную книгу, утопающую в грязных отходах. Я даже не вынула любимой закладки с бабочкой.        В тот день тоже шел дождь и каждый удар капель, отмеряющих новую секунду, приносил лишь боль.       Стук.       Стук.       Стук.       Вырываясь из ночного кошмара, резко сажусь в постели, неконтролируемо хватая ртом воздух. Задыхаюсь, не до конца осознавая, что утро все же наступило. Подбородок дрожит, волосы у висков взмокли, а сердце долбится о ребра тахикардически сильно. Мне так давно не снился день похорон. Так давно не снился Джек, что я едва ли справляюсь с эмоциями, вызванными очередными болезненными воспоминаниями.       Поразительно, как тело все еще может чувствовать большее, несмотря на то, что я сейчас представляю из себя не что иное, как один большой сгусток апатии и утраты.       На мгновение прислушиваюсь к окружающей обстановке, оглядываюсь, поджимая ноги к груди и опускаю на них тяжелую ото сна и алкоголя голову, надавливая на уголки глаз безымянными пальцами до расплывающихся цветных кругов. Дыхание предательски продолжает скакать то вверх то вниз неровными частотами.       Уже собираясь вставать с измятой кровати, замечаю легкий, едва шуршащий на перепонках шум воды, но стук вновь повторяется. Внезапно, но теперь уже точно наяву и я, вздрагивая от неожиданности, отвлекаюсь.        Малфой все еще здесь?       Который час?       Настойчивые удары сыплются один за одним, обрушиваются на входную дверь и я, мазнув ладонью по лицу, делаю поспешный шаг из спальни, не переставая оборачиваться в сторону ванной.       — Иду! — хочу крикнуть, но голоса нет: лишь жалкий хрип рвется на поверхность.       Головокружение и слабость в теле дезориентируют, приходится прилагать намного больше усилий, чтобы просто дойти из пункта А до финальной точки — коридора и не споткнуться о все собственноручно разрушенные предметы мебели и интерьера, застилающие пол.        Хаос внутри — хаос снаружи.             Как чертовски символично.       — Декс, какого хрена, ты не отвечаешь на звонки?! — звучит, как только распахиваю дверь. На пороге — Тео. До тошноты идеальный с макушки до кончиков пальцев и очевидно разъяренный моим «абонент временно недоступен» после коротких гудков.        — Прости, я только встала. Даже не знаю, где мой телефон. Я… — на секунду замолкаю, потирая контур припухших губ. — Что-то случилось? Ты вызывал?       — Я просто хотел узнать как ты, после вчерашнего и вообще. То что было в клубе с… — он обрывается на полуслове, не заканчивая мысль. Заставляет напрячься и оторваться от внимательного изучения собственных голых ног с исцарапанными острыми коленками. Нотт устремляет тяжелый взгляд мне за спину, пока язык скользит по зубам, а после, растянув хищную и не настоящую улыбку по лицу, добавляет: — Но вижу, ты отлично проводишь время.        — О чем…       — Доброе утро.       Голос Драко ударяется о спину, прошибая электрическим разрядом до самых костей. Не заданный вопрос становится бессмысленным, а поток событий вчерашней ночи обрушивается на все еще нестабильное, плывущее от усталости сознание, подтверждая каждой мурашкой на теле реальность происходящего.        Пару дыхательных циклов я не осмеливаюсь обернуться или вновь поймать взгляд Тео, предпочитаю статику, как и мужчины рядом, но вижу, что Нотт плотнее сжимает в татуированной руке новую трость, которой он так старательно минутами ранее пытался разрушить хрупкую дверную конструкцию моей квартиры.       Его карие глаза отзеркаливают невидимое мне. Стоит лишь присмотреться. Обогнуть защитную пелену поверх зрачков, слегка склонив голову на бок и вот оно. Оттиск высокой фигуры Малфоя, скрывающий под собой чистое удивление, скорее всего перемешанное с разочарованием.       — Какое счастье, что ты выспался, Босс, — слова сквозят грубой язвительностью.       — К обеду, жду тебя в мэноре, — игнорируя выпад брата, спокойно отвечает Драко, делая шаг из-за моей спины.       Запах его пряного парфюма, которым уверена, теперь пахнет моя ванная комната, постельное белье и уж точно все мои чертовы внутренности, в очередной раз заползает в носовые пазухи, словно яд. Въедается и отравляет неизвестным, но без сомнения опасным: то ли новым страхом, то ли настороженностью или чем-то еще ранее не знакомым и еле ощутимо покачивающимся под кожей.       Босс лишь на мгновение замедляет шаг, поравнявшись с Тео в широких плечах. Он бросает на брата короткий, красноречивый взгляд, от которого последний хмурит брови, сдвигая ближе к переносице, а после дергает телом, будто его коснулся невидимый груз.        — Вернусь после двух, — с легким кивком произносит Нотт, завершая только им понятный диалог. Его скованные напряжением мышцы наконец расслабляются в принятии.        — Не опаздывай.       Малфой уходит будто его и не было. Ни сейчас, ни вчера, ни когда-либо прежде. Молчание звучит громче, а я все так же продолжаю стоять в центре тихого урагана, оттягивая книзу края и без того растянутой домашней футболки, едва доходящей до середины бедер.       Утренний гость снова испытующе смотрит. Насквозь, прямо в глаза, отчего хочется раствориться среди частиц кислорода и пыли.       — Я просто…       — Очевидно трахнулась с моим братом.        — Тео.       — Что черт возьми с тобой творится, Декс? — не выдерживая, шипит мужчина, делая шаг навстречу. — Если у тебя проблемы, скажи об этом, пока не стало поздно.       — Если ты хочешь поговорить, я сварю нам кофе, — отвечаю с нажимом, подступая ближе к мужчине: замерзшие пальцы ног теперь почти касаются массивной подошвы его ботинок. — Если сил хватит лишь на упреки и мне не нужно на работу — то я сейчас же закрою дверь за тобой.       Он не отвечает. Секунду, две, а может и все десять. Под поцелованной солнцем кожей высоких скул, где гуляют маленькие точки-родинки лишь бесшумно перекатываются тугие мышцы, но спустя мгновение, Нотт, прикрыв глаза и все так же не проронив ни слова, проходит в сторону кухни, а я с облегчением выдыхаю.

✤︎✤︎✤︎

        — Спасибо, что отвез Паркс домой. Вчера я была… — прерываюсь, нервно потирая каждый палец руки по отдельности до горячего жжения. — Я не хотела ее пугать и взваливать все эти проблемы, но кажется все именно так и вышло.       Собственный снисходительный смешок разносится по кухне. Сидя прямо на столешнице у кофемашины, что сейчас мерно гудит, выжимая очередную порцию эспрессо, я все больше пропитываюсь стыдом, в очередной раз прокручивая в памяти вчерашнюю ночь.        — Не расскажешь, что произошло? — отпивая из чашки кофе с молоком, спрашивает Тео. — С тобой. С тобой и Драко.       Вместо слов — шумный выдох.       — Ладно, — вскидывая ладони вверх, говорит Нотт. Теперь без злостно. Без обиды в голосе, но с привычной игривой улыбкой. Его настроение за последние полчаса заметно улучшилось, превратив мужчину в более знакомую мне версию. — Это просто моя уязвленная гордость. Не обращай внимания. Выбрала себе другого брата и мое сердце разбито.       — Ты как ребенок, — смеясь, прячу лицо в ладонях, на которых также осталась парочка ссадин, после вчерашних падений на ступеньках у дома. — Я никого не выбирала. Я… просто не хотела быть одна, потому что Джин умирает, — горькая правда неожиданно выплескивается, больше не умещаясь в закрытом пространстве, что я так долго держала под замком. — По-настоящему. Без шансов.       — Это дерьмово, Декс.       — Да. Знаю.       С Тео всегда было просто. Говорить или молчать.       Он никогда не заставлял чувствовать себя жалко, даже если я на самом деле такой и являлась. Являюсь.       — Вы похожи, — вдруг произносит Нотт, на пол тона тише и откидывается на спинку высокого барного стула. — Не в очевидном, но все же… Я вижу все больше причин, почему он согласился взять тебя.       — Ч-что?       — Ну, ты первая женщина на моей памяти, что попала в Синдикат не как случайный контакт связи, а сотрудник семьи Малфой. Не то, чтобы я не верил в свое очарование и способности убеждать, но…       — Та женщина в подвале, — не специально перебиваю, восстанавливая образ сумасшедшей пленницы в памяти.       — Белла.       — Да. Она говорила об этом. Тоже спрашивала, почему он взял меня, — сделав глоток свежесваренного кофе, смотрю в окно, за которым вновь начинает сыпать мелкий снег. Рождество всего через пару недель. — Это странно, — добавляю, пока пальцы даже сквозь керамику обжигает температурой напитка.       — Я кое-что расскажу тебе, — медленно, будто сомневаясь в правильности принятого решения, начинает говорить Тео. — Отец Малфоя был жестоким человеком. Для него Синдикат был шедевром, а семья, к сожалению, нет. Это на самом-то деле и не удивительно, браки того времени производились исключительно по расчету: ради статуса, территорий, денег. Мать Драко, Нарцисса, была совсем юной, когда ее выдали за Люциуса. Восемнадцать ровно в день свадьбы. Ее вместе с сестрами, просто отдали как скот не глядя ради личной выгоды, — от этих слов во рту образуется липкий привкус желчи. — Насколько мне известно, она была очень хрупкой: внутри и снаружи. Часто болела, а после тяжелых родов восстанавливалась чуть ли не несколько лет. Драко стал смыслом жизни и надеждой Нарциссы, но в итоге, — откашливаясь, Нотт потирает переносицу. — Время шло, казалось, все стало спокойнее, но когда Драко исполнилось одиннадцать отец, что прежде его почти не замечал, полностью отдав в руки любящей матери, теперь все свое внимание сосредоточил на наследнике. Он бил его и резал в воспитательных целях, но солдаты Синдиката до сих пор рассказывают, что чаще ради забавы. Закрывал в подвалах без еды и воды, насиловал на его глазах женщин, убивал пленников. Люциус считал своим долгом показать сыну максимум, ведь Малфоям нельзя быть слабыми. Нельзя жалеть. Нельзя чувствовать. По началу Драко сопротивлялся, но вскоре рычаг давления поменялся.       — Он же не мог...       — В качестве наказания за неповиновение или излишнюю эмоциональность сына Люциус стал избивать Нарциссу и заставлял его слушать. Смотреть, не закрывая глаз. Было бы странно, если бы это не изменило ребенка одиннадцати лет. Он сломал их разом.        Тео продолжает свой рассказ еще какое-то время, сыпет нелицеприятными подробностями и деталями, от которых трясутся руки и которых я никогда не должна была узнать. Которых никто не должен был воплощать в жизнь. Никто не должен был пережить.       — Я уверен, что тогда два года назад, он сделал исключение и дал тебе шанс лишь по одной причине, — почти шепчет Нотт, подходя к кухонному гарнитуру, на котором я неподвижно сижу последние минут двадцать. — Из-за матери, — загрубевшая на подушечках кожа касается моей щеки, стирая пару соленых капель и только тогда я понимаю, что плачу. — Он не смог спасти свою, и не смог отказать в спасении твоей.