Memoria

      Он ждал практически до самого рассвета, но Энтони так и не пришёл в их спальню.       Они и раньше ссорились, да так, что от их ругани тряслись стены. Обычно пышущий гневом Кроули уходил к себе в кабинет, громко хлопнув дверью, а Азирафель искал прибежища и успокоения в детской. Проходило несколько часов, и, Кроули, всё ещё злющий, как самый настоящий демон появлялся на пороге комнаты, молча подхватывал отчаянно сопротивляющегося и проклинающего его самыми последними словами мужа на руки и тащил в спальню мириться.       В этот раз Кроули не пришёл. Он забежал к детям рано утром, когда те ещё спали, быстро поцеловал каждого из них и уехал. Азирафель бесцельно бродил по улицам. Уже несколько месяцев назад, когда ситуация в криминальном мире стабилизировалась, ангел наконец получил наконец возможность гулять, водить машину, ходить в кино, театр или куда ему захочется. Азирафель знал, что Кроули следит за всеми его перемещениями, и наверняка где-то поблизости ошивается парочка телохранителей, но он их ещё не засёк, так, что иллюзия полной свободы пока сохранялась.       Голова нещадно болела. Мужчина оглянулся в поисках какой-нибудь скамейки или любого другого места, желательно в тени, где можно было бы спокойно посидеть и подумать. Это был не первый раз, когда Азирафель спрашивал себя, а правильно ли он поступил, согласившись выйти за Кроули? Не было ли это влиянием Стокгольмского синдрома, смешанного с острым сочувствием, к человеку, потерявшего отца?       Маленькая церквушка, спрятавшаяся между двух магазинов, была практически незаметной. Азирафель даже на секунду подумал, что только он и может её видеть. Он обязательно прочитает детям «Гарри Поттера», когда те подрастут, хоть Кроули и говорит, что это всё невыносимая чушь. Это было то, что нужно. Когда Азирафель последний раз был в церкви? Наверное, тогда когда навещал отца. Очень давно. Ангел со стыдом опустил голову, папа бы расстроился, если бы узнал.       После яркого солнца на улице в церкви царил приятный глазу полумрак. Азирафель тихо опустился на скамейку в заднем ряду, рассматривая скромное убранство храма и вдыхая лёгкий запах роз и ладана. Кроме него в церкви находился всего один человек. Ещё молодой, светловолосый, но уже начинающий лысеть мужчина сидел впереди него, погружённый в молитву. Если его затылок и линия плеч и показались Азирафелю знакомыми, то погруженный в свои печальные мысли ангел не обратил на это внимания. Азирафель прикрыл глаза, вспоминая молитвы, которым его учил отец.       Шум отодвигаемой скамьи и удивительно знакомое недовольное кряхтение разбудили его. Бессонная ночь дала о себе знать: Кажется, он задремал. Азирафель резко поднял голову и широко распахнул глаза, встретившись взглядом с другим прихожанином.       — Хастур?       — Смитти? Какого…?       Холл нечеловеческими усилиями воздержался от ёмкого ругательства. С минуту они удивлённо разглядывали друг друга. Затем Хастур привычно осклабился.       — Думаю, сделать вид, что мы оба обознались, уже не получится. — Сказал он. Азирафель, ещё не пришедший в себя от шока смог лишь неопределённо кивнуть. Хастур и церковь казались ему вещами совершенно несовместимыми.       — Что ты… — начал было Азирафель.       — … здесь делаю? — продолжил за него Хастур, зло скалясь — Молюсь, знаешь ли. А что? Не имею права?       — Имеешь, конечно. Просто я подумал, что ты … — Азирафаэль замялся, подбирая слова, — Проводишь свободное время немного по-другому…       — Трахаю шлюх? Ты это хочешь сказать?       Азирафель густо покраснел. Именно об этом он и подумал.       — В общем, ты не далёк от истины. Как правило, именно так я обычно и отдыхаю. Но сюда тоже иногда захожу — Хастур неуютно поёжился, как-будто он признавался в чём-то очень постыдном. Затем добавил — Я в детстве каждое воскресенье ходил с мамой на мессу.       Азирафель едва не поперхнулся воздухом от удивления. Циничный, вечно матерящийся и отпускающий пошлые шутки ублюдок— Хастур каждое воскресенье ходил в церковь. С мамой. Слово мама он произнёс с нескрываемой нежностью.       — Хастур, твоя мама… она… жива? — осторожно спросил Азирафель.       — Живее многих. Старенькая, правда уже. Скоро семьдесят семь будет. Я, знаешь ли, поздний ребёнок. Матери сорок один был, когда я родился, а отцу вообще полтинник.       Азирафель слушал его затаив дыхание. Хастур никогда не рассказывал о своём детстве и о семье. Внезапно в голове что-то щёлкнуло: возраст не сходился.       — Хастур, — тихо заговорил Азирафель, — мы ведь ровесники. В старшей школе мы учились вместе. Мне — тридцать один год. Твоей маме не может быть семьдесят семь.       Хастур поражённо ахнул и рассмеялся.       — Всегда знал, что ты очень умён. — Похвалил он, разглядывая молодого мужчину с восхищением, — сытая жизнь и возня с малышнёй ничуть тебя не изменила.       Хастур присел рядом. Азирафель уловил чуть заметный запах алкоголя и поморщился.       — Я расскажу. Всё равно ты ведь теперь не успокоишься, пока всё не раскопаешь. Мне тоже иногда поговорить хочется…       — Знаешь Смитти, из всех вас у меня была самая нормальная семья. Я уже сказал, что был поздним ребёнком. Мы были самым обычным семейством. В кино ходили и в макдак, по вечерам вместе смотрели по телеку разные тупые шоу. Папа мне пистолеты из фанеры и резинок делал. Стреляли не хуже настоящих. Денег, конечно, нихуя не было. Мать на трёх работала. Уставала как сволочь. Отец так не мог, у него был диабет. Он вообще был пофигист и бездельник редкостный, но добрый, нас с матерью любил. Прикинь, у меня даже жаба домашняя была.       Азирафель смотрел во все глаза. Как получилось, что мальчишка из самой обычной, любящей семьи, оказался правой рукой одного из самых опасных преступников в мире?       — Мать с отцом, конечно, бывало, знатно ругались. Не без этого. Мне тоже ремнём по жопе периодически прилетало. Но ничего такого ужасного не было.       — Как же тогда… — Попал к крутым парням? По глупости, Смитти. Мне четырнадцать было. Сам понимаешь, подростковый возраст, гормоны и вся хуйня. У нас в классе деваха училась — просто отпад: блондинка, ноги от ушей, сиськи — большие, а задница…       Хастур судорожно сглотнул накопившуюся слюну.       — Я в неё втрескался, как последний дурак. А она умница была, несмотря на то, что только пятнадцать лет. Баб всем этим штучкам видать ещё с колыбели учат. Сразу меня раскусила и вертела мною, как хотела. Сначала я для неё какую-то дребедень в супермаркете спёр, футболку, кажется. Потом ещё что-то. Однажды, шли мы как-то вечером, гуляли и увидели припаркованную тачку. Ключи как будто специально для нас оставили. И она такая мне говорит, а ты пробовал на заднем сидении? Я не то, что на заднем сидении не пробовал, я даже дрочить толком еще не научился. Она смотрит на меня так хитро и говорит, если ты меня на этой тачке покатаешь, я тебе сиськи покажу, а может ещё что-нибудь. Кажется, у меня мозг тогда напрочь отключился. Короче, мы ту тачку угнали. Представляешь, Смитти, отъехали мы чуть-чуть от города. Ночь! Звёзды! Я в машине на заднем сидении! Я, бля, в машине, которую сам вёл! А на коленях у меня сидит самая шикарная тёлка с голой грудью! Я чуть в штаны не спустил. Только мы хотели к сладкому приступить, объявились копы. Едва успел возлюбленную мою из машины вытолкать, прям, как была с голыми сиськами. Лифчик пришлось в трусы себе спрятать.       Азирафель со вздохом покачал головой. Можно ли осуждать влюблённого подростка? Если только за глупость. Хастур продолжил свой рассказ.       — Меня первый раз полиция взяла. Ну и испугался же я, ты бы знал! Сидел в патрульной машине, ревел со страху и умолял не рассказывать родителям. Наверное, самое херовое, что со мной в жизни случалось. А потом меня допрашивали, не то чтоб было что-то такое, но я здорово перетрусил. Они спрашивали, кто со мной ещё был, копы видели, как тень от машины метнулась, а меня с расстёгнутыми штанами повязали, но я её не сдал.       В голосе Хастура прозвучала гордость.       — Знаешь, что самое обидное Смитти?       Азирафель отрицательно покачал головой.       — Что я так и не успел её трахнуть. Обломался по полной. А дальше начался сущий ад: Мать рыдала, отец орал, потом тоже рыдал, в школе обо всём узнали уже на следующий день и моим приятелям запретили со мной общаться. И девчонка, та меня кинула. Короче, так хреново было, что хоть в петлю лезь. Знаешь, а я почти и полез. Через несколько дней появился этот чувак — мистер Монтана. Про него много слухов ходило. Все игровые автоматы в городе принадлежали ему, и он работал на папашу Кроули, но это я уже потом узнал. Оказывается, это мы у него машину спиздили. Он ждал меня после школы, такой важный, суровый, с двумя телохранителями. Думал, он меня либо пристрелит на месте, либо изобьёт в кашу. Но он не сделал ни того, ни другого. Сказал, что я шустрый парень и очень ему нравлюсь, особенно тем, что не выдал подружку и предложил работать на него. Ему нужны были верные люди. Я согласился. Мне уже терять уже нечего было. Сначала были поручения по мелочи: подай, принеси, пошёл вон, не мешайся под ногами. Потом серьёзнее: с тем поговорить, с другим, и биту для лучшего взаимопонимания с собой прихвати. Школу я в тот же год бросил. Мистер Монтана меня ценил, говорил, что я надёжный малый. Тогда много разного дерьма случалось: и в больницу попадал, и за решётку. Несколько раз я видел мистера Морнингстара. Думаю, он уже тогда на меня глаз положил.       Азирафель слушал затаив дыхание.       — Это было осенью. — Хастур ненадолго замолчал, глядя куда-то вдаль. — Мы попали в засаду. Мистера Монтану и всех кто был с ним, кроме меня, расстреляли. Меня задело рикошетом, я упал, ударился головой и потерял сознание. Очухался, уже в больнице с заштопанной башкой. На следующий день ко мне в палату пришёл мистер Морнингстар. Утешал. Предложил работать на него. Сказал, у него есть сын — пятнадцатилетний пиздюк, и ему нужен телохранитель, но так, чтобы парень об этом не догадался. Я был довольно щуплым тогда, несмотря на то, что мне уже двадцать исполнилось. Можно было за подростка принять. А что — сказал он, паспорт у тебя будет новый, новая жизнь, никаких судимостей, школу хорошую закончишь, образование получишь. Матушке расскажешь, что за ум взялся, с кривой дорожки слез, профессию надёжную получил. Обещал о предках моих позаботиться. И своё обещание сдержал. У матери теперь свой домик с садом, как она всю жизнь мечтала. Она думает, что у меня сеть автомастерских в Канаде.       — Вы видитесь?       Хастур пожал плечами.       — Не слишком часто. Каждую весну пересаживаю её гребаные розы. Вот скажи, Смитти: это нормально, что у тебя в саду растёт адская, колючая хрень? Ещё мама любит выносить мне мозг, на тему, что пора жениться, завести детей. Как будто мне мало ваших с Кроули спиногрызов.       — А Кроули знает?       Хастур болезненно скривился.       — Нет. И я буду крайне тебе благодарен, если ты не станешь разбалтывать своему муженьку, всё что здесь услышал.       Азирафель провёл пальцами по губам, изображая застёжку «молнию», в знак того, что будет молчать. А в следующую секунду горько вздохнул. Учитывая их ссору, выполнить обещание будет легче лёгкого. Заметив, как погрустнело лицо Азирафеля, Хастур заметно напрягся.       — Только не говори мне, что вы опять поругались!       Азирафель молчал с абсолютно несчастным видом.       — Блять, пидоры! Как же вы меня оба достали! У меня, мать вашу, сегодня законный выходной! Нет ведь, разыскали!       В кармане у кипящего злостью Холла завибрировал телефон. Он лишь мельком глянул на экран смартфона и передал его Азирафелю.       — Это всё равно тебя. Поговори с муженьком, пока он мне весь мозг не выебал.       — Кроули… — начал было Азирафель, и замолчал.       В трубке послышалось частое, возбуждённое дыхание.       — Азирафель? Это ты, детка? Только не бросай трубку! Прости меня, ангел, умоляю! Где ты сейчас? Ты в порядке? Прости, прости! Мы со всем справимся вместе. Я так тебя люблю!       Вслушиваясь в возбуждённый голос Азирафель, поймал себя на том, что улыбается как дурак.       — Детка, Хастур сейчас с тобой?       Азирафель фыркнул.       — Естественно он рядом, раз ты звонишь на его номер.       — Передай ему трубку, пожалуйста. Я люблю тебя, слышишь?!       Хастур страдальчески закатил глаза.       — Кажется, мой выходной пошёл псу под хвост.