Тайны, которые мы храним

Той ночью Стиву приснилась мать. В их старой квартирке на грязной окраине Лондона все было так, как он помнил. На пожелтевших от времени обоях в гостиной, перегороженной ширмами и служившей одновременно им спальней, красовались его детские рисунки. Стив помнил, как однажды мать принесла из больницы набор цветных карандашей — подарок от благодарного пациента — и за неимением альбома позволила сыну рисовать на стенах. Первые неуверенные каракули появились на стене у его кровати, а после расползлись по всей квартире. И сейчас Стив с трудом, но мог еще рассмотреть выцветший красно-белый трамвай, колесивший по лондонским улицам, когда Стив был маленьким, трехпалого черного пса по кличке Бобби, жившего в подворотне рядом с их домом, пеструю черно-рыже-белую соседскую кошку Беатрис. В углу, где стояла материнская кровать, красовался роскошный замок и сама Сара в образе принцессы с желтой короной на голове — жизнь, которую Стив когда-то мечтал подарить ей, но смог только нарисовать. И еще много всего: деревья и цветы, машины, животные и птицы, маленькая обезьянка на велосипеде — самое яркое впечатление Стива от заезжего цирка, портреты самой Сары, лица ее пациентов, которые Стив запоминал, когда приходил к ней на работу, а дома делал быстрые наброски, воскрешая в памяти малейшие детали. Здесь, как и при жизни Сары, уютно пахло булочками с корицей, а из открытого окна с улицы доносился детский смех и сварливая ругань вечно всем недовольной миссис Мюррей, пожилой ирландки, жившей над ними на третьем этаже. — Ты дома, горошинка! — Стив вздрогнул от звуков голоса, который не слышал уже три года и думал, что позабыл. Невысокая, хрупкая женщина со светлыми, как у самого Стива волосами, убранными в пучок, стояла в дверях кухни и мягко улыбалась ему. — Мама? — неверяще прошептал он, и ноги сами понесли его к ней. Он боялся, что, обняв ее, ничего не почувствует, понимая, что перед ним лишь бесплотный дух, порожденный его разумом. Но во сне любая фантазия обретала плоть, и Стив прижал к своей груди Сару, теплую и мягкую, пахнущую сладкой сдобой и хозяйственным мылом, которым она всегда мыла волосы. — Я так соскучился! Он дышал тяжело и загнанно, пытаясь справиться с рвущимися из груди рыданиями, и чувствовал, как мать ласково гладила его по широкой спине. — Ну, что ты, горошинка? Не надо плакать! Каждый его день рождения Сара рассказывала, почему стала звать его именно так, горошинкой. Стив знал эту историю наизусть, но все равно просил, чтобы мать повторила ее. И пока горела свеча на праздничном пироге, Стив слушал, как были счастливы его родители, когда узнали, что Сара беременна. Как отец ждал его появления, но несчастный случай на заводе, где тот работал, оборвал его жизнь, и Сара стала ждать и любить сына за двоих. Стив появился на свет жарким летом четвертого июля, выскочил из утробы миссис Джозеф Роджерс, как спелая горошина из стручка, прямо в руки акушера. А его безволосая голова была такой кругленькой, что, произнеся однажды «горошинка», Сара с тех пор не звала его иначе. Даже когда в пятнадцать он здорово прибавил в росте и обогнал ее почти на фут, из щуплого ребенка превратившись в долговязого нескладного подростка. Даже когда за военные годы он нарастил мышечную массу и раздался в плечах, тягая лежачих больных в госпитале. Верно говорят, в глазах матери дети навсегда остаются детьми. — Я не плачу, мам. Мне просто так тебя не хватает, — пробормотал Стив, зарывшись в ее волосы, вдыхая ее запах и не в силах надышаться. — Глупый, я же всегда с тобой! Вот здесь! — Сара легонько оттолкнула сына и прижала теплую ладонь к его груди прямо над бешено колотящимся сердцем. Когда Стив проснулся, подушка его была мокрой от пролитых слез, а кожу на груди жгло огнем. Лежа в постели, он вспомнил вдруг то, о чем совершенно позабыл со всем этим расследованием. Сегодня была годовщина смерти Сары. Три года назад он похоронил мать на небольшом кладбище на окраине Лондона рядом с красивой часовней, чудом уцелевшей в бомбежках. И даже перебравшись сюда, в Мидсомер, нет-нет да выбирался в столицу навестить ее могилу. Первый поезд в Лондон отходил со станции в восемь утра, и можно было успеть на него и вернуться обратно вечером. Вряд ли с Джеймсом за это время могло случиться что-то плохое. И хоть на сердце Стива было неспокойно, он решил ехать, и в десять уже стоял на перроне вокзала Паддингтон в разномастной толпе пассажиров. В каждый свой приезд, Стив отмечал, как стремительно менялся город. Там, где раньше были пустыри и свалки, строились многоквартирные дома и разбивались парки. На дорогах становилось все больше машин, а на улицах — людей разных национальностей, приезжавших в столицу в поисках удачи. Кафе и магазины стремительно сменяли друг друга, и лишь особо удачливые оставались надолго. Казалось, что незыблемыми здесь были лишь Букингемский дворец, Вестминстер, Тауэр и пабы. Эти исполины стояли твердо, словно вплавленные в ткань городского бытия, а вокруг них водили шумный хоровод газетные киоски, магазины, рестораны, кинотеатры и кафе, жилые кварталы, парки и скверы, галереи, музеи и мосты. Сменив шумную подземку на трамвай, Стив добрался, наконец, до последнего пристанища Сары. На кладбище, обнесенном невысокой зеленой изгородью, поросшем вековыми дубами, было спокойно и тихо. Сюда не доносились шум и суета города, лишь изредка можно было услышать протяжные гудки проходящих по Темзе судов или звук клаксонов, производимый нетерпеливыми водителями. Могила Сары располагалась у южных стен часовни. Надпись на простой серой плите гласила: «Здесь покоится Сара Роджерс, добрая христианка, любящая мать, верная жена». — Ну, здравствуй, мама, — проговорил Стив, положив ладонь на теплый камень, нагретый утренним солнцем. Могила его отца, Джозефа Роджерса, простого рабочего из Ирландии, приехавшего с женой в Лондон в надежде на лучшую жизнь, пахавшего на заводе круглые сутки, да так и не выбравшегося из нищеты, была рядом. От него у Стива не осталось даже фотографии, так что он знал об отце только со слов Сары. Она часто рассказывала сыну, каким хорошим и добрым был ее Джо, а когда в школе выросшие за лето однокашники принялись смеяться над Стивом из-за маленького роста и щуплого телосложения, успокоила его, сказав, что он непременно пойдет в отца, а тот был здоровяком. Сара не соврала: скоро Стив перерос всех своих обидчиков на целую голову. Опустившись на колени, мужчина выдернул несколько сорняков, дерзко торчащих из газонной травы у надгробных плит, и положил на могилу матери букет пестрых гвоздик — ее любимых цветов. Тоска по Саре нахлынула внезапно, придавила неподъемной тяжестью к земле, и Стив бессильно прислонился к памятнику лбом. — Я так скучаю по тебе! — повторил он то же, что говорил ей во сне. Но сейчас она не ответила, перед ним был лишь безмолвный камень. — Я люблю тебя, мама! На кладбище кроме Стива почти не было людей. Лишь пожилая пара чуть поодаль от него навещала, должно быть, кого-то из родных. Мужчина и женщина стояли у двух одинаковых плит розового мрамора с ангелом, распростершим над ними свои серые крылья. Проходя мимо, Стив вежливо поприветствовал их, ненароком бросив взгляд на надписи на камнях. И замер, будто оцепенел, ощутив, как по спине пробежал холодок. Джордж Барнс и Уиннифред Флетчер-Барнс, годы рождения и один год смерти — 1949. Родители Джеймса были похоронены на одном кладбище с его отцом и матерью! Тогда кем была эта пара? Дальние родственники Барнсов? — Простите мне мое любопытство, — остановившись рядом, проговорил Стив, — но эти Барнсы… У них ведь был сын, Джеймс? — О, вы знакомы с Джейми, сэр? — удивленно спросила женщина. Она была невысокого роста, коренастая, с крепкими лодыжками, выглядывающими из-под шерстяной клетчатой юбки. В темных волосах, завитых в крупные кудри, серебрилась седина, а в уголках глаз притаились мелкие морщинки. Стив дал бы ей лет шестьдесят на вид. — Да, я, можно сказать, его знаю. Вы — его родня? — О нет, что вы? Я служила в доме мистера и миссис Барнс с рождения Джейми. Миссис Барнс, — женщина с теплотой взглянула на один из надгробных камней, — наняла меня в помощь в 1926 году незадолго до появления сына на свет. Она была очень молода и боялась не справиться с ребенком. — А вы, сэр, — обратился Стив к мужчине, — тоже работали на Барнсов? Мужчина же, напротив, был высок и худ. Про таких говорят: тощий, словно щепка. Костюм и незастегнутое пальто болтались на нем, точно на вешалке. Под шляпой он был лыс, но отсутствие волос на голове с лихвой компенсировали кустистые брови и роскошные усы, над которыми нависал длинный крючковатый нос. — Да, — кивнул тот, — я был водителем мистера Барнса. Пришел на службу за год до моей жены, — он бережно приобнял супругу за талию. — Вы давно видели моего бедного мальчика? Как у него дела? — со слезами на глазах спросила Стива женщина. — Он хорошо кушает? Не болеет? — Это невежливо, Верити, так допрашивать незнакомцев, — одернул ее мужчина. — Простите ее любопытство, мистер… не расслышал вашего имени. Моя жена была очень привязана к молодому Барнсу. Можно сказать, он стал ей вторым сыном. — О, я, кажется, забыл представиться, — покачал головой Стив. — Меня зовут Стивен Грант Роджерс. Я знаком с мистером Барнсом по работе. И, боюсь, дела у него идут не слишком хорошо. Если позволите, я угостил бы вас чаем, и мы могли бы побеседовать обо всем в тепле. Кажется, здесь неподалеку есть кафе? Мужчина с женщиной согласно кивнули, и втроем они направились к выходу с кладбища. Кафе обнаружилось на соседней улице: уютное, с кружевными занавесками на окнах и столиками, застеленными скатертями, на каждом из которых в маленьких вазочках стояли очаровательные букеты маргариток и васильков. На прилавке под куполообразными стеклянными крышками ждали своего часа бисквитные торты, шоколадные и ванильные, с прослойками на любой вкус, а капкейки щеголяли роскошными кремовыми шапками. В ожидании заказа мужчина представился. Его звали Фрэнк Элмерз, 67-ми лет от роду. На службу к Джорджу Барнсу он попал по объявлению в газете и оставался с ним до самой его смерти в 1949 году. В ту злополучную поездку в Бат, оборвавшую жизнь супругов Барнс, хозяин Фрэнка брать не стал, и они с женой узнали об аварии от лучшего друга хозяина, мистера Уивинга. Тот сам принес скорбную весть их сыну, Джеймсу, а после забрал его с собой. — Я ведь могла присмотреть за ним, мистер Роджерс. Я делала это все двадцать три года! Но он настоял, и мальчик поехал с ним, с этим змеем! — воскликнула женщина. — Но почему вы так говорите о мистере Уивинге? — спросил Стив. — Я виделся с ним, и мне он показался разумным мужчиной. Он очень опекает Джеймса, заботится о нем. — Знаю я его заботу! — фыркнула Верити. — Как мальчику исполнилось пятнадцать, он его обхаживал, уж простите, мистер Роджерс, словно гусак гусыню. Мистер и миссис Барнс этого не замечали, а я-то все видела! — Не говори глупостей, Вера! — рявкнул Фрэнк. — Эти твои догадки я слушал столько лет, вот только ни одного доказательства тому нет! — О, Фрэнк, неужто ты не видел, как этот Уивинг смотрел на Джейми? А тот, возвращаясь от него после выходных, был сам не свой. — Простите, миссис Элмерз, что вмешиваюсь, — прервал их спор Стив, — но я правильно понимаю, что вы подозреваете мистера Уивинга в… домогательствах по отношению к Джеймсу? Женщина в ответ закивала головой. — И ему тогда было всего пятнадцать? — уточнил Стив. — Да, сэр, именно так! — подтвердила она. — Послушайте, мистер Роджерс, — перебил жену Фрэнк, — не хочу сказать, что все, о чем говорит моя супруга, это выдумки. Но и всерьез вы ее не воспринимайте! Мистер Уивинг был лучшим другом мистера Барнса, крестным его сына. Неужто, возможно, чтобы он… Мужчина смешался, щеки его побагровели от смущения, и он не смог закончить фразу. — Понимаю ваши опасения, сэр. Никому не хотелось бы голословно обвинить человека в том, что он, возможно, и не совершал. Но в отношении мистера Уивинга и его связи с мистером Барнсом и у меня есть определенные подозрения. Стив замолчал, раздумывая, стоит ли раскрывать свою профессию. Но эти люди показались ему простыми и искренними, им нечего было бояться полиции и нечего было скрывать. — Дело в том, мистер и миссис Элмерз, что я — полицейский офицер и сейчас занимаюсь расследованием одного дела, связанного с мистером Барнсом и мистером Уивингом. Не волнуйтесь, — тут же оговорился он, заметив беспокойство на лице женщины, — сам Джеймс ни в чем не подозревается. Но я опасаюсь, что ему может грозить опасность со стороны мистера Уивинга. Своими словами, миссис Элмерз, вы лишь подтвердили мои собственные догадки, и теперь я буду внимательно приглядывать за ними обоими. Наконец, подали чай и десерт, и Стив с наслаждением отпил благоухающий бергамотом крепкий напиток. Супруги, неуверенно переглянувшись, тоже пригубили из своих чашек. — Миссис Элмерз, я не могу назвать это иначе как провидением, Божьей волей, что я встретил вас сегодня на кладбище. Я понятия не имел, что здесь похоронены родители Джеймса, и приехал сюда, чтобы навестить могилу моей матери, Сары Роджерс. Сегодня годовщина ее смерти, три года. — О, бедный мальчик! — воскликнула Верити и накрыла его руку своей. От этого неожиданного сочувствия к его горю Стив едва смог сдержать слезы. Он-то думал, что за три долгих года научился быть сильным и спокойно говорить о Саре. Но одного ласкового женского прикосновения хватило, чтобы пробить брешь в возведенных им стенах. — Я, — продолжил он, когда почувствовал, что снова может говорить, — я хотел попросить вас, мистер и миссис Элмерз, рассказать мне немного о Джеймсе. Каким он был до всего, что произошло в его жизни, до смерти его родителей? — О, он был хорошим мальчиком! — с воодушевлением начала Верити, словно все это время ждала, что кто-то спросит ее об этом. — С маленького был очень привязан к матери, не мог заснуть, пока миссис Барнс не прочитает ему хоть одну главу из его любимой книжки «Ветер в ивах». С отцом у Джейми отношения не очень-то складывались. Тот был вечно занят, домой возвращался поздно и частенько работал по выходным. Если бы кто спросил моего мнения, так я бы сказала, что сына должен воспитывать отец. А миссис Барнс баловала его. Она же была беременна второй раз, да не смогла выносить, выкинула дочку. Джейми тогда не было и трех лет. С тех пор она с него пылинки сдувала: захочет чего, сразу покупала, ни в чем ему отказа не было. А он, негодник, знал это и пользовался вовсю. Бывало, притащит с прогулки в кармане ящерку или лягушку, так миссис Барнс говорила, пусть живет. Однажды из школы котенка приволок. Где уж нашел такого: лапа одна сломана, уши подраны. Так он плакал, бедняга, и Джейми с ним вместе слезами заливался. Мы его подлечили, а Джейми ухаживал сам, кормил из бутылочки. Добрый он! Слушая это, Стив воочию представлял себе, как маленький Джеймс лил горькие слезы над изувеченным котенком. Да он и сам был таким: не мог пройти мимо животного в беде. Соседские мальчишки во дворе частенько гоняли обитавшего в подворотне пса Бобби, кидались в него камнями. А Стив заступался, лез в драку, пока однажды это безобразие не увидел мистер Портер, огромный как скала мясник, которого хулиганы боялись, словно огня. Тот ребят шуганул, а Стива отвел к себе в лавку смыть кровь с разбитых кулаков. С тех пор Бобби никто тронуть не смел. — Читать страсть как любил, — тем временем продолжала миссис Элмерз, — как научился буквы в слова складывать, так с книгой не расставался. Особенно ему приключения нравились: «Три мушкетера», «Остров сокровищ» и эта страшная «Всадник без головы». И это Стиву было близко. Сам он в детстве часто болел, и мать таскала ему из больничной библиотеки сказки и приключения, чтобы сыну было не скучно, пока она пропадала на дежурствах. Он тоже любил «Остров сокровищ» Стивенсона в яркой обложке, где на фоне фрагмента карты красовалась роскошная «Испаньола», юнга Джим и одноногий предатель Джон Сильвер с верным попугаем Флинтом на плече. А прочитав «Три мушкетера» Стив долго еще воображал себя по очереди то юным порывистым д’Артаньяном, то романтичным Арамисом, то верным и печальным Атосом. — Потом отец ему подарил телескоп, и Джейми пропал. Ночами у окна просиживал, все наблюдал за звездами и читать стал про астрономию и астрологию. Говорил мне, что по звездам можно судьбу человека предсказать. Да разве и правда можно, мистер Роджерс? Я — женщина простая, в гадания всякие не верю. Теперь Стиву становилось ясно, откуда у Джеймса эта страсть к мистике. Так безобидно начавшаяся с астрологических книг, усугубленная психозом и лекарствами, она превратилась в манию. — Я тоже не верю в такое, миссис Элмерз, — покачал головой Роджерс. — Я полицейский и верю только в то, что за любым преступным деянием обязательно последует наказание. — Все так, мистер Роджерс, сэр, все так! — закивала головой Верити. — Вы продолжайте, мэм, пожалуйста! — попросил Стив женщину. — Ну в тринадцать-четырнадцать Джейми связался с компанией одной. Мальчишки из его школы. Вроде из хороших семей, а творили всякое. И Джейми за ним хвостом. Я уж его ругала, да где там? Переходный возраст, няньки-мамки — не указ. Тогда-то все и началось, с мистером Уивингом. Знаю я, что он делишки его прикрывал перед отцом. Как Джейми натворит чего, так домой не приходил, к крестному своему бежал, ночевал там. Потом тот стал его на выходные к себе брать. Я однажды подслушала, как он мистеру Барнсу говорил, что имеет на мальчика влияние и отучит его проказничать. Так и вышло, конечно, вот только Джейми стал на себя не похож. Тихий был, улыбаться перестал совсем. Я миссис Барнс говорила, чтобы запретили ему так часто к крестному ездить, да кто я такая, чтобы обращать на мои слова внимание? Слушая это, Стив непроизвольно до боли сжимал кулаки от злости. Вот когда все началось. Джеймс был совсем еще ребенком! А чертов Уивинг воспользовался им, предал доверие его родителей, которые даже не подозревали, что творится за их спиной! Ублюдок наверняка лишил его невинности, а Джеймс не понимал, что происходит. Что Хьюго наплел ему? Что надо слушаться? Быть хорошим мальчиком? Хранить их общий секрет? Что он пообещал сыну своего друга? Любить его? Делать ему хорошо? Чем запугал? От ярости Стив не слышал толком, что рассказывала миссис Элмерз дальше. Как Джеймс по возрасту не прошел воинский призыв, как он помогал отцу и крестному на работе, а матери, вступившей добровольцем в Красный крест, — в больницах и домах престарелых. Как война, наконец, закончилась, и все вернулось на круги своя. Очнулся он, только когда официантка прервала их беседу, подойдя уточнить, не желают ли господа еще чего-нибудь. Справившись у Элмерзов, Стив заказал еще чаю и крохотных сэндвичей, и Верити продолжила. — После войны дела у мистера Барнса пошли в гору. Хозяйка наняла еще прислугу, в доме теперь был дворецкий и кухарка. Меня же миссис Барнс оставила скорее для компании, ведь Джеймсу в его годы нянька была уже не нужна. За три года до смерти хозяев я всякого повидала в доме. Стоило родителям Джейми уехать куда, и его хорошие друзья были тут как тут. Они запирались наверху в его комнате, много пили и занимались там бог знает чем. А когда мистер и миссис Барнс обо всем узнали, разразился грандиозный скандал. Они установили для сына комендантский час, а тот в ответ пригрозил, что сбежит из дома, и они больше никогда не увидятся. Этого хозяйка допустить не могла. Джейми, ее единственное дитя, всегда был для нее светом в окошке. Она так любила его, что готова была простить и эти шалости, закрыть на них глаза. Так и вышло. Мистер Барнс снова работал допоздна, Джеймс гулял, а миссис Барнс каждый вечер терпеливо ждала их обоих у окошка. В тот год, когда хозяева погибли, у них был юбилей свадьбы. Миссис Барнс не хотела ехать в Бат, где они с супругом двадцать пять лет назад провели свой первый медовый месяц, — боялась оставлять сына. Но муж уговорил ее. Назад живыми они уже не вернулись. На их похоронах я и видела Джейми в последний раз. Женщина замолчала, и в разговор вступил ее супруг. — Мистер Роджерс, я не представляю, какие уж у вас там дела с Джеймсом, но вот что вам следует знать. Пусть Верити и наговорила вам всякого, мальчик был хорошим. Он любил своих родителей и уважительно относился к нам, слугам. Заносчивости, как у всех богачей, в нем не было ни капли. Сам я никогда от него слова грубого не слышал, да и Верити моя тоже. Так ведь, милая? — Точно так, сэр. Я ведь до сих пор храню каждую открытку, которую Джейми дарил мне на Рождество! — женщина достала из сумочки белоснежный платочек и промокнула им глаза. — Вы уж присмотрите за ним, мистер Роджерс! — Даю слово! — пообещал им Стив. Он долго еще прощался с супругами у входа в кафе, многажды заверяя их, что сделает все от него зависящее, чтобы Джеймс был в порядке. А после их ухода ноги сами понесли его на станцию подземки. В районе, где он жил с Сарой, ничего не изменилось. Те же обшарпанные многоэтажки, до краев наполненные голытьбой. Те же грязные подворотни, из которых на десяток шагов тянуло сыростью и гнилостным смрадом. Те же чумазые дети, гонявшие мяч посреди дороги. Казалось, что заверни он в свой собственный двор, и услышит громогласный голос миссис Мюррей, на всю округу возвещающий, что Брайен Брикман, засранец, каких свет не видывал, снова попал камнем в ее окно. А стоит Стиву свистнуть, заложив два пальца в рот, и из-за угла тут же высунется черная лохматая морда Бобби, а спустя мгновение мокрый нос ткнется ему в ладонь в поисках угощения. Все здесь было так, как и три года назад, когда, схоронив мать, Стив бежал из родной квартиры с одной сумкой в руках, лишь бы не видеть больше, не помнить, не чувствовать. Купив за несколько монет в грязной забегаловке любимые инспектором Беннером фиш-энд-чипс, Стив уселся на изрезанную надписями скамейку и принялся жадно закидывать в рот куски рыбного филе и щедро посоленные картофельные дольки. Прогорклый вкус масла оседал на языке воспоминаниями о детстве. Стив ел и размышлял, как вышло, что он, выросший в неблагополучном районе, за свою жизнь из неприятностей всего-то сломал пару костей да выбил в драке один единственный зуб, пусть и клык. А Джеймс, у которого было, казалось, все: любящие родители, собственный дом, деньги и положение в обществе, ухитрился вляпаться в такое дерьмо! — Я убью Уивинга, — шепотом произнес мужчина, будто проверяя, сможет ли он жить с этой мыслью, озвученной вслух. — Бог свидетель, я прикончу этого ублюдка!