Гарри Поттер и Медальон Тома Реддла

Гарри проснулся рано утром тридцать первого декабря. Ему спалось несколько плохо после их с Гермионой похода в Годрикову впадину, он всё думал о том загадочном символе, увиденном на могиле некоего Игнотуса Певерелла. Он не знал, кто это, но имя отчего-то казалось знакомым. Также его мучила тайна снитча, оставленного ему Дамблдором — что это ещё за «Я открываюсь под конец»? Слишком запутанно, слишком непонятно. Ещё и Рон ушёл… Гарри было до слёз обидно за Гермиону, которая очень переживала за их общего друга, да и сам он жалел, что так вспылил. Гермиона была уверена, что это крестраж так действует на них и заставляет ругаться. Гарри с ней соглашался, но лишь для вида — он хотел думать, что она права, но червячок сомнения грыз его изнутри. Отчего-то думать, что в их ссорах виноват крестраж, совсем не хотелось. Медальон тихо, спокойно и даже мирно лежал у Гарри на груди, приятно грея кожу. Они с Гермионой и Роном, пока тот не ушёл, носили его по очереди. Естественно, все они относились к крестражу с подозрением, но Гарри почему-то хотелось носить его, хотя он бы в этом не признался вслух даже себе. Это было оттого, что он видел, как действует крестраж на Рона, и не хотел, чтобы то же самое случилось и с Гермионой. В любом случае, сегодня была его очередь, а вечером он, хоть и скрепя сердце, отдаст проклятый медальон подруге. Гарри потянулся, тихо выбираясь из импровизированной постели, не желая тревожить Гермиону, которая наверняка легла совсем недавно. Подруга сладко спала неподалёку, и Гарри невольно засмотрелся. Она выглядела такой спокойной, даже расслабленной во сне. Как бы ему хотелось, чтобы так было всегда… Чтобы не было Волдеморта, его крестражей, чёртовой войны… ничего этого. Просто чтобы Гермиона улыбалась. Его лучшая подруга, которая никогда его не бросала. Гарри полез в свой рюкзак, решая, что две недели носить одну и ту же рубашку — это перебор, и нашёл ещё одну, принадлежавшую когда-то Дадли. Она была хотя бы чистая, и Гарри снял толстовку, уже пропахшую потом, грязью, землёй, пресным супом Гермионы и чёрт знает ещё чем. Снял и ахнул — на левой руке, от локтя до самого запястья, были чётко прописаны буквы. ДТАЛМВЕОРООЛМДР Что? Гарри вгляделся в эту бессмыслицу ещё раз. Во-первых, откуда она вообще взялась?! Гарри не помнил, чтобы он что-то писал. Не Гермиона же начала черкать что-то на его теле, пока он спал? Да и вообще — буквы не выглядели написанными, скорее будто вытатуированными, как магглы делают. Гарри потрогал надпись пальцем — почему-то она слегка побаливала, но выпуклой не была. Точно — будто впаяли в кожу. Гарри нахмурился, пытаясь вспомнить, говорила ли Гермиона что-нибудь о каких бы то ни было надписях на телах волшебников, но как он ни старался, в голову ничего не приходило. Да и вообще — что это за бессмыслица? Это даже не слово. Гарри мог бы предположить, что это очередная подсказка, оставленная Дамблдором, но почему так поздно? И как расшифровать это непонятное послание? — Гарри? Чего ты шумишь? — сонно раздалось сбоку. Гарри застыл, опустив голову — своей вознёй он разбудил Гермиону. — Прости меня, — пробормотал он. — Спи дальше. Но Гермиона, видимо, уловила что-то такое в его голосе — не зря они дружили столько лет. Сзади послышалось шевеление, потом шуршание ткани и тихие шаги. Гермиона, как была в огромном, не по размеру свитере и потёртых джинсах, в которых она спала, так и подошла к нему. Волосы были растрёпаны, глаза чуть покраснели со сна — Гарри ей искренне сочувствовал. Она явно считала, что это она виновата в уходе Рона, и чувствовала себя отвратительно. Гарри погладил её по худенькому плечику левой рукой, совсем забыв про свой «подарок». Гермиона, разумеется, тут же обратила на это внимание. — Что это? — ничуть не смущаясь полуобнажённого Гарри, она дёрнула его левое запястье на себя, выгибая шею так, чтобы можно было прочитать буквы. — Не знаю, — Гарри покачал головой. — Это появилось сегодня утром. Я думал, может, ты знаешь… — На самом деле, не так уж много вариантов, что это может быть, — Гермиона нахмурилась. — Видишь ли, посторонние символы на теле волшебника — большая редкость. Их невозможно убрать, никогда. Если что-то появляется, то это навсегда, как маггловская татуировка. — Но маггловские татуировки сводятся, — Гарри тоже перевёл взгляд вниз, на надпись, теперь кажущуюся слегка пугающей. — А магические — нет, — отрезала Гермиона, водя пальцем по надписи. Гарри чуть скривился — жжение всё ещё было ощутимо. — Больно? — встрепенулась она. — Нет, немного жжётся, — Гарри мягко отстранил руку Гермионы от себя. — Ты не против, если я оденусь? — Да… конечно, — Гермиона слегка смутилась. — Одевайся, я подожду на улице с завтраком. Она вышла из палатки, а Гарри поспешил надеть другую рубашку, чтобы не видеть надпись –он не знал, почему, но ему было за неё стыдно, хотя он ничего не сделал для того, чтобы она там появилась. Казалось бы — чего стыдиться? Ну бессмыслица какая-то, и всё. Но нутром Гарри чуял, что не всё так просто — он же Гарри Поттер. Незаметно даже для себя Гарри тронул медальон, приятной тяжестью висевший на груди, и спрятал его под рубашкой. Он натянул сверху куртку — всё-таки была зима — и вышел на улицу, где его уже ждала Гермиона с банкой консервов и вилкой. Гарри вздохнул — он устал от однообразной еды, но у них было хотя бы что-то. В чулане под лестницей было намного хуже, напомнил он себе. — Пожиратели смерти не зря так боятся своей метки, — начала Гермиона, увидев, что Гарри принялся за еду. — Она никогда не сойдёт, Гарри. Она станет бледнее, когда Ты-Знае… — исправилась она. — Волдеморт, то есть. Ну, он исчезнет. Метки будут бледнеть, но они не сойдут никогда — поэтому для них это что-то вроде вечного клейма. Как у раба, знаешь? Именно потому, что посторонние метки с тела волшебника не сводятся ничем. — А почему? — поинтересовался Гарри, зацепляя вилкой ещё кусок консервов. — Нет точного ответа, — Гермиона чуть смутилась — её явно раздражало то, что она на что-то не знает ответ. — Но всё указывает на то, что магия в теле волшебника каким-то образом принимает метки за часть тела и не даёт им навредить, потому что это уже как продолжение руки или ноги. Гарри промолчал. Ему особо нечего было сказать — он не понимал, зачем вообще нужна эта надпись. Что-то же она должна означать, раз она проявилась? У Пожирателей их Метки — это знак службы Волдеморту, чтоб его чёрт побрал. А у него? — И какие же метки могут проявиться? — В том-то и дело, — Гермиона отложила свой завтрак и сунула руки в карманы, пытаясь согреть замёрзшие ладони. Гарри её понимал — на улице было как никогда холодно. — Обычно метки ставятся специально самим магом или кем-то другим. Чтобы она сама появилась, это большая редкость… — она задумалась. — Гарри, ты точно уверен, что это появилось именно сегодня? — Ну разумеется, — Гарри был немного раздражён. — Ещё вчера этого там не было. Уж я бы запомнил. — Ладно, прости, — Гермиона поёжилась. — Просто мне в голову приходит только одно объяснение, но даты не сходятся. Гарри поднял брови, ожидая продолжения. — Соулмейты, — выдохнула Гермиона. — Я читала о них. — Соулмейты? — нахмурился Гарри. — Что это? Разве это не детские сказки? — Когда-то я тоже так думала, — Гермиона пожала плечами. — Соулмейт — это такой человек, который предназначен тебе судьбой. Твоя родственная душа. Вы связаны навеки некой высшей силой, это твой друг, любимый человек, твоя семья, весь твой мир, — она улыбнулась. — Я знаю, звучит это как сказка для детей младше двух. Но иметь соулмейта — большая редкость даже в мире магии. В книге, которую я читала, говорилось, что если у тебя есть соулмейт, то тебе была оказана великая честь самой судьбой. — Это всё весьма интересно, — перебил Гермиону Гарри, чувствуя, что Гермиона уже села на своего любимого конька и нескоро перейдёт, собственно, к делу. — Но как это относится к этому? — он вытянул вперёд левую руку. — В книге было сказано, что если тебе дарован соулмейт, в твой семнадцатый день рождения, то есть на твоё магическое совершеннолетие, на левой руке появится имя избранника или избранницы, — объяснила Гермиона и тут же добавила: — Но у нас с этим проблемы… — Да уж, — Гарри неловко потёр шрам. — Сегодня точно не мой день рождения, и набор букв уж точно не похож на чьё-то имя. Если только её родители, конечно, не были пьяны… — он усмехнулся. — Гарри, пойми, — Гермиона замялась. — Это очень, очень редкое явление. Оно малоизучено, поэтому это только моя теория, просто больше это ничем не может быть. Я понимаю, как это выглядит и что всё очень странно — и дата, и имя, если это можно так назвать — но я просто не представляю, чем ещё это может быть. Ты говорил, оно жжётся… — вдруг вспомнила она. — Да, — Гарри кивнул. — Но только если дотрагиваться. Сейчас оно не болит, — он наглядно потряс рукой. — Значит, не сметь трогать, — строго сказала Гермиона. — Я найду бинт, и мы тебе замотаем руку, не похоже, чтобы оно реагировало на ткань. И если позволишь… дай списать буквы. Я могу подумать, что они значат. — Да, конечно, — Гарри пожал плечами. Вообще-то он был против того, чтобы ему заматывали руку бинтом, но спорить с Гермионой было себе дороже, поэтому он безропотно сидел и ждал, пока Гермиона сходит в палатку и вернётся с маггловским бинтом под мышкой. Она села напротив Гарри и заставила его снять куртку и закатать левый рукав. Гарри поёжился, но сделал, тут же почти сворачиваясь в клубок от холода. Гермиона окинула его извиняющимся взглядом, но быстро переписала буквы с его руки на какой-то пергамент в том же порядке, в котором они были на его руке, а затем аккуратно замотала ему руку бинтом, избегая контакта своих пальцев с надписью. Как ни странно, жжения не было — Гермиона, как обычно, оказалась права, и ткань это место не раздражала. Гарри поспешил опустить рукав рубашки и надеть куртку, потому что было жутко холодно, а простыть ему не хотелось. Он свернулся в калачик и завернулся в куртку, сам не зная, отчего ему так холодно. — Гарри? — Гермиона тронула его за плечо. — Ты расстроен, я понимаю. — Расстроен? — Гарри воззрился на неё с искренним удивлением. — Да нет… скорее, растерян. Ну, естественно, мне не нравится, что судьба опять имеет на меня какие-то виды… Но я даже не знаю, что это. И кого судьба мне сватает. Так что почему расстроен… Если это не Пожиратель, я на кого угодно согласен, — хохотнул Гарри. — Неважно, — Гермиона махнула рукой и устроилась рядом. — Просто я подумала, что ты расстроен, потому что это не Джинни. Джинни… сейчас она казалась такой далёкой. Гарри почувствовал укол совести, понимая, что ни разу за их путешествие не вспомнил о Джинни. Да и что он знал о ней? Только то, что она вроде как с Луной и Невиллом возглавила что-то вроде отряда повстанцев в Хогвартсе, и всё. Он не помнил, что на него нашло на шестом курсе. Если бы он не знал Джинни, то подумал бы, что та опоила его Приворотным зельем — слишком внезапно возникли чувства, а потом так же внезапно исчезли. Конечно, он никогда бы не стал обвинять сестру лучшего друга в подобном, но в искренность своей влюблённости он не очень верил. Сейчас ему казалось, что это был скорее способ выплеснуть все свои чувства и переживания, избавиться от постоянного давления. Он же в прошлом году чуть с ума не сошёл. Вокруг война, Дамблдор с его воспоминаниями о Томе Реддле, Малфой с его тайнами… О любви Гарри, если быть честным, думал в самую последнюю очередь. — Я запутался, — честно признался Гарри, видя, что Гермиона ждёт от него ответа. — Я уже совсем не знаю, чего хочу. Сейчас я хочу разобраться уже с этой чёртовой войной, чтобы все были живы и… чтобы с тобой и с Роном всё было хорошо, — он задумался. — И чтобы Хогвартс не пострадал. Это же мой дом, — Гарри грустно улыбнулся. — Я знала о том, что ты нравился Джинни все эти годы, — вдруг сказала Гермиона. — Она мне призналась как-то. Это я посоветовала ей обратить внимание на других, чтобы вести себя свободнее с тобой. — Да, я знаю, — Гарри уставился в серое, затянутое тучами небо. — Джинни мне говорила. Я не злюсь на тебя, — зачем-то сказал он. — Наверное, я даже тебе благодарен. Я ценю Джинни, очень. Как боевую подругу, почти как сестру. — Но… — Гермиона нагнулась вперёд, чтобы посмотреть Гарри в глаза. — Но… я не знаю… — Гарри замялся. — Ты можешь мне всё рассказать, — Гермиона погладила его по плечу. — Ты же знаешь, я в любом случае тебя пойму. — Я не знаю, хочу ли я отношений вообще, — признался Гарри. На самом деле, он думал о гораздо большем — он не знал, переживёт ли он войну. Он боялся привязываться к кому-то, делать этого человека важным для себя, а потом вот так бросить его, погибнув от руки того же Волдеморта. Он не хотел, чтобы из-за его смерти страдали другие. Но Гермионе об этом знать было необязательно — она бы сказала, что война для всех одна и что каждый может погибнуть, но Гарри знал точно, что на самом деле это только его война. Он должен убить Волдеморта, он должен покончить с этим. Гарри боялся, что Гермиона каким-то образом прочтёт его мысли и выскажется по этому поводу, но она, к счастью, ничего не поняла. — Я думаю, что это из-за связи соулмейтов, — сказала она. — Понимаешь, раз тебе кто-то предназначен судьбой, ты не можешь даже помыслить о романтике с кем-то, кроме этого человека. Это просто противоестественно для тебя — быть с кем-то, кроме него. — Неё, — Гарри нахмурился. Он уже ничего не понимал… — Не обязательно, — твёрдо сказала Гермиона. — В мире магов однополые браки — далеко не редкость. Можно завести детей другими способами, кроме, ммм, очевидного, — она слегка порозовела. — Поэтому на пол обращают мало внимания, главное, чтобы совпадал магический потенциал и прочее. — Я… что, — слабо выдохнул Гарри. — Ты хочешь сказать, что мой партнёр… мужчина? — Мы точно не знаем, — Гермиона потрепала его по волосам. — Но вполне может быть. Гарри схватился за голову. Мужчина… но он не гей! Что вообще происходит в магическом мире? С каких это пор такая связь считается нормальной? Но что-то внутри, какая-то часть Гарри пыталась успокоить его, мол, всё не так плохо, мы вообще ещё не знаем, кто это, а ты уже распереживался. Гарри выдохнул — паниковать всё-таки было пока рано. Это ведь просто теория. — Слушай, — Гарри вдруг зацепился за мысль, не дающую ему покоя. — А как ты думаешь, почему буквы перемешаны? Разве они не должны показывать имя? — Соглашусь, это странно, — Гермиона кивнула. — Я не знаю, почему так. Может, это анаграмма? — предположила она. — Просто я не верю, что всё так просто, мол, в семнадцать тебе пишут имя партнёра, ты находишь его и вы живёте долго и счастливо. Так просто не бывает. — Да, наверное… Гарри задумался. — А ты бы хотела иметь соулмейта? — вдруг спросил он. Гермиона почему-то покраснела. — Не знаю, — сказала она, отводя взгляд. — Сложно сказать. Но наверное, всё-таки нет. Мне хотелось бы иметь право выбора. Ладно, — Гермиона вздохнула. — Мне нужно пойти, почитать кое-что. Ты же не против? Не дожидаясь ответа, она встала и ушла в палатку. Гарри же остался сидеть на морозном воздухе, смотря куда-то вдаль и чувствуя удивление от того, как странно и даже холодно отреагировала на его вполне закономерный вопрос Гермиона. Гарри особенно нечего было делать, поэтому он пытался колдовать палочкой Гермионы, стараясь к ней привыкнуть. Гермиона же, увидев это, тут же забрала у него медальон, сказав, что не стоит рисковать и швыряться заклинаниями, когда на тебе крестраж. Гарри со скрипом, но всё же отдал его ей, продолжая привыкать к этой палочке. Свою он, к сожалению, сломал, поэтому у них с Гермионой осталась одна палочка на двоих.

***

К вечеру Гермионе стало нездоровиться. Она не жаловалась, но Гарри видел, что она устала, а ещё её лицо было красным — вероятно, у неё был жар. Гарри не был удивлён — погода стояла на редкость холодная, даже для середины зимы, и не было ничего удивительного в том, что Гермиона простудилась. Как раз удивительным было то, что не заболели они оба. Гермиона пыталась отпираться и отвоевать своё право дежурить этой ночью, но Гарри лишь покачал головой. — Об этом не может быть и речи, — твёрдо сказал он. — Тебе нужно поспать. Может, к утру тебе уже станет лучше. — Мне станет лучше не ото сна, а от зелий, — сопротивлялась Гермиона. — Ты и так почти всю ночь не спал, я не могу оставить тебя дежурить второй раз… — Я не отпущу тебя больную на холод, — возразил Гарри и уже мягче добавил: — Ложись, я дам тебе зелья, скажи только, какие. Гермиона вырывалась, но Гарри был неумолим. Он силой уложил её на постель, укрыл её и своим одеялом, чтобы было теплее, подоткнул ей свою подушку. Гермиону сразу же разморило, и она не нашла в себе сил сказать что-то против, только попросила свою сумочку. Выглядела девушка откровенно плохо — лоб покрылся испариной, глаза блестели, губы были сухие, её явно знобило. Гарри прижался к её лбу губами, проверяя температуру, и покачал головой. Лоб был горячим. Градусника у него с собой не было, да и не нужен он был — и так понятно, что Гермиона сильно заболела. Она кое-как достала Укрепляющее, Бодроперцовое и Тонизирующее зелья и подала бутылочки Гарри, потому что сил на то, чтобы их открыть, у Гермионы, видимо, уже не было. Гарри не только откупорил бутылочки, но даже помог Гермионе выпить зелья, а ещё незаметно подсунул ей зелье Сна без сновидений. Пусть она поспит. Тётя Петунья всегда так говорила, когда болел Дадли — чтобы скорее поправиться, нужно больше спать. Гермиона слабо улыбнулась ему, уже явно наполовину не осознавая происходящее, и виновато покачала головой: — Прости, Гарри… опять тебе придётся сидеть с этой гадостью… — Ничего мне не будет, — возразил Гарри, убирая пряди волос со взмокшего лба Гермионы. — Спи лучше. Станет легче. — Я не понимаю, как такое возможно… — тихо сказала она, уже закрывая глаза. — Ещё с утра всё было нормально… Если честно, Гарри и сам не понимал, как можно так резко заболеть — ещё с утра Гермиона была здорова, а к вечеру ей резко стало хуже. Но сейчас думать об этом было как-то бессмысленно — гораздо важнее было позаботиться о Гермионе, а ещё забрать у неё крестраж. Гарри осторожно снял цепочку с шеи уже заснувшей Гермионы и надел на себя, чувствуя уже знакомую тяжесть медальона, и поцеловал девушку в горячий, покрытый испариной лоб. Он закутал её в одеяла потеплее и вышел из палатки, наглухо её закрывая, чтобы морозный воздух не проник внутрь и не сделал Гермионе ещё хуже. Самому Гарри было не теплее, хотя он под куртку надел в этот раз ещё и свитер, но это, если честно, мало помогало. Уже стемнело, и солнце, хотя бы чуть-чуть греющее днём, не спасало. Гарри не мог даже Согревающие наложить — палочка Гермионы слишком плохо его слушалась, даже простейшие заклинания вроде Люмоса у него получались через раз. Крестраж приятно грел кожу в середине груди, и Гарри, повинуясь какому-то инстинкту, вытащил его из-под слоёв одежды и начал рассматривать. То, что медальон не открывался, они уже знали — как и то, что его ничем не возьмёшь. Гарри плохо представлял, что они будут делать с ним, хотя знал одно — меч Гриффиндора может помочь. Он ведь пропитан ядом василиска, которого Гарри убил на втором курсе, а яд василиска тогда же уничтожил дневник. Гарри не знал, где настоящий меч, так как они уверились, что то, что висит в кабинете директора — подделка. Как его искать, он тоже понятия не имел. Конечно, был вариант вернуться в школу, ещё раз открыть пресловутую Тайную комнату и просто достать ещё пару клыков василиска, но это было слишком рискованно. Нет, возвращаться в Хогвартс сейчас было нельзя. Задумавшись, Гарри и не заметил, как начал поглаживать медальон пальцами, а когда понял, что делает, хотел было прекратить — но отчего-то замер. Медальон неожиданно отзывался на ласковые движения. Внутри что-то вибрировало под пальцами Гарри, крестраж будто тянулся за лаской, он… ластился. Как кот. Или — или змея. Гарри вдруг посетила совершенно идиотская идея, что можно попросить медальон открыться на парселтанге. Конечно, делать это сейчас, когда у Гарри даже палочки не было, чтобы защититься от чего бы то ни было, что Волдеморт наставил в качестве защиты на крестраж, было крайне рискованно, но… но когда Гарри это вообще заботило? Он обернулся к палатке, но та всё ещё была наглухо закрыта, а вокруг не было ни души. Гарри вздохнул, сосредоточился и прошипел: — Откройся! Крестраж завибрировал сильнее, и вдруг раздался щелчок. Медальон открылся. Гарри ожидал чего угодно — молодого Реддла, Волдеморта с его змеиным лицом, каких-то призраков, змей, но никак не того, что всё останется, как было. Он осторожно приоткрыл медальон, но, как ни странно, ничего не произошло — он просто поддался пальцам, всё ещё почти что урча и отзываясь на каждое движение. Гарри хотел было взглянуть внутрь — интересно же, что Волдеморт хранил в своём крестраже — но не успел. На периферии зрения замелькало что-то белое, и Гарри вздрогнул, подскакивая на месте и захлопывая медальон. Чем-то белым оказался Патронус. Лань, если быть точнее. Гарри не знал, у кого был такой Патронус, но понимал, что точно не у Пожирателя — вряд ли у тех они вообще были. Интерес пересилил осторожность, и Гарри аккуратно двинулся следом, постоянно оглядываясь, потому что понимал — без нормальной палочки он почти что беззащитен. Патронус вывел его к озеру, которое Гарри заприметил несколько дней назад. Оно почему-то привлекло его внимание — рядом с ним было тихо и очень спокойно, и Гарри и Гермиона даже пару раз ходили туда гулять, когда заняться было совсем нечем. Грациозная лань прошла по льду и остановилась в самом центре, будто ожидая, что Гарри двинется за ней. Так он и сделал, осторожно ступая по льду и молясь всем, кого знал, чтобы не провалиться в ледяную воду. Но слава Мерлину, лёд оказался крепким. Лань тут же бросилась наутёк, скрываясь между деревьев, и Гарри остался один в темноте. Он зажёг Люмос попытки с третьей — уже успех — и растерянно уставился на ледяную гладь, не понимая, что там такого. Гарри нагнулся и провёл рукой по льду, думая, что в нём может быть что-то спрятано, но нет. Зато, очистив небольшой слой снега со льда, Гарри ахнул, понимая, что видит перед собой. На дне озера лежал меч Гриффиндора. Умом Гарри понимал, что меч туда попал не сегодня и не вчера, потому что лёд был толстым и в недавнее время его точно не ломали, поэтому в принципе это может подождать хотя бы до утра, но руки уже сами стягивали куртку и свитер. За ними полетели толстовка и джинсы с ботинками и носками, и Гарри остался стоять посреди озера зимой в одних трусах. Выбирать уже не приходилось, и Гарри применил Бомбарду, надеясь, что она сработает. Сработала. Лёд раскололся как раз в нужном месте, и Гарри сел, окуная ноги в ледяную воду и шипя от боли. Всё-таки нырять в заледеневшее озеро зимой — не самая лучшая идея. Забинтованная рука тоже уверенности не придавала, но раз Гарри уже решился доставать этот меч, значит, он его достанет. Да и потом — ну, подождёт он до утра. Гермиона болеет, у неё жар, ей нельзя нырять! Будь его воля, Гарри бы её даже из палатки не выпускал, но тут уж не получится — слишком Гермиона была самостоятельная и своевольная. Так что действовать надо было сейчас. Гарри задержал дыхание, мысленно досчитал до трёх и прыгнул. Ледяная вода накрыла его с головой, и Гарри на несколько секунд потерял ощущение в пространстве — где вообще дно? Но потом его резко потянуло вниз, и Гарри забарахтался, преодолевая себя и открывая глаза, направляясь головой вниз и держа воздух в лёгких. Было очень холодно, Гарри чувствовал, как по всему телу бегут мурашки, а кончики пальцев рук и ног уже заледенели. Плавание в ледяном озере уже не казалось такой замечательной затеей, но отступать уже было некуда. Гарри сосредоточился на том, чтобы сохранить в лёгких как можно больше воздуха и не выдыхать, поскольку это было единственное, что хоть как-то согревало его. Но озеро оказалось неожиданно глубже, чем виделось с поверхности, и Гарри был далеко не уверен, хватит ли ему воздуха. Он знал, что до дна дотянет, а обратно? Гарри напряг мышцы, пытаясь плыть быстрее, но так он только стал расходовать больше сил. В голову вдруг пришла мысль, что это была отвратительная идея. Воздух в лёгких заканчивался. Гарри из последних сил грёб вниз, шею стягивала цепочка так и не снятого крестража, конечности он уже почти не чувствовал. Гарри уже начал думать, что человек, пославший ему лань, на самом деле хотел его смерти — потому что ну кто в своём уме, кроме Гарри, разумеется, нырнёт зимой в озеро? На это, вероятно, и был расчёт… Гарри наконец достиг дна, вытянул руку и схватился за рукоять меча. Есть! Он хотел было развернуться, но волна, созданная из-за взмаха мечом, попала прямо в лицо, и Гарри невольно закашлялся, выдыхая последний воздух. Горло сдавило, в лёгкие полилась вода, Гарри резко захрипел, а глаза начали закрываться. Последнее, что он помнил — это чьи-то холодные руки, обхватывающие его и прижимающие к твёрдому телу. — Гарри! Гарри, да что… Гарри! Гарри открыл глаза, поморщившись и тут же закашлявшись — в лёгких, кажется, всё ещё была вода. Он повернулся на бок, привстав на локоть и открыв рот, и наблюдал, как изо рта льётся вода. Больно не было — только слегка неприятно. Наконец вода закончилась, и Гарри откинулся на спину, свободно выдыхая. — Гарри! Гарри, не смей спать! Я сказала… — Гермиона? — Гарри, пересилив усталость, приподнялся на локтях. — Что… — Это я хочу у тебя спросить! — она всплеснула руками. — Что это такое — я проснулась, значит, ночью, выхожу, а тебя нет! Крестража нет! Палочки нет! Увидела что-то серебряное, пошла следом, а там твоя одежда и дыра во льду! — Гермиона сердилась — это было опасно. Гермиона в гневе была страшна всегда. — Я не знала, что и думать! — Я достал меч Гриффиндора? — наконец выдавил из себя Гарри. — И это всё, что тебя интересует?! — возмутилась Гермиона. — Да как ты можешь! Я вся извелась! А ты смеешь спрашивать про меч?! Да вот он, — Гермиона вся вдруг как-то сдулась. — Рядом лежит… — Прости меня, я идиот, — буркнул Гарри, подтягиваясь на руках и обнимая подругу за плечи. Он вдруг сообразил, что не одет, и чуть покраснел — ему не очень хотелось, чтобы подруга видела его почти голым. — Тебе пришлось спасать меня, как обычно… Гермиона только качнула головой и прижала Гарри покрепче к себе, слегка всхлипывая. Гарри не без радости отметил, что жар сильно спал и Гермиона больше не напоминает печку. — Не я тебя спасла, — вдруг призналась Гермиона, чуть смущённо отстранившись. Гарри вздёрнул брови. — Не ты? Но… но кто ещё? — Я не знаю, — та скомкано пожала плечами. — Знаешь… я выбежала за тем серебряным сиянием, увидела озеро и рядом твою одежду и палочку. Перепугалась, разумеется… Кинулась к палочке, но тут вдруг вода начала бить как фонтан из этой проруби, а потом оттуда показался какой-то парень с тобой на руках, — у Гарри расширились глаза и открылся рот. Кто… как… — Отвечая на твой явный вопрос, нет, я не знаю, кто это был… — Гермиона зябко поёжилась. — Но от него веяло чем-то мрачным, я не знаю. Хотелось напасть и отобрать тебя, но что я могла сделать против него без палочки? Тем более он… очень бережно с тобой обращался. Положил тебя на берег, одел тебя… даже меч рядом положил. Хотя я видела, как он хотел выбросить его обратно в озеро. — А потом? — нерешительно спросил Гарри. По мере рассказа его лицо вытягивалось всё сильнее — получается, что какой-то парень появился из ниоткуда, вытащил его, положил рядом меч, одел его и… а куда он потом делся? И кто это вообще? — А потом он просто исчез. Растворился в воздухе, — Гермиона была чуть ли не впервые растеряна. — Я бы решила, что он аппарировал, но здесь барьер, отсюда нельзя… — она помолчала. — Знаешь, я не просто так тебе сказала, что он был мрачным. От него действительно веяло очень тёмной магией… даже нечеловеческой, я бы сказала. Я не знаю, кто это был и почему он тебе помог, но… не думаю, что это было бесплатно, — она покачала головой. — А как он выглядел? — неожиданно даже для себя спросил Гарри. — Ничего особенного вроде, — Гермиона пожала плечами. — Высокий, темноволосый, бледный. Симпатичный, наверное, я плохо разглядела, уж извини, — немного издевательски закончила она. — Да я так просто спросил, я сам не знаю, что и думать, — Гарри действительно не знал. Он не мог вспомнить никого темноволосого, высокого и бледного, кого не знала бы Гермиона. — А, ему на вид было лет двадцать, я бы сказала, — вдруг добавила девушка. — Он выглядел очень молодо. По крайней мере, со стороны. — Я помню руки, — тихо сказал Гарри. — Я начал тонуть, помню, как сжал в руке меч… И тут меня поймали чьи-то руки. Очень холодные… Меня прижали к чьему-то телу. Потом ничего не помню… отключился, наверное. Зато я достал меч Грифф… Меч! — встрепенулся Гарри. — Надо уничтожить медальон! — Не сейчас, — отрезала Гермиона. — Ты слишком слаб и не сможешь ничего противопоставить крестражу. Я — тем более. Подождём до завтра, от этого ни меч, ни крестраж никуда не убегут. — Но… — попытался возразить Гарри. — Не убегут, — с нажимом повторила та. — Завтра. Гарри оставалось только кивнуть. Гермионе очевидно стало лучше — она уже могла вставать с постели и спокойно передвигаться, не шатаясь. Жар спал, и теперь её лицо было лишь порозовевшим, а не ярко-красным, как накануне. Гарри был благодарен всем, кто есть и кого нет, потому что колдомедиком он не был и не знал, как и что лечить. Была всё ещё глубокая ночь, и рассвет даже не думал заниматься. По ощущениям Гарри, было около двух ночи. Гермиону он силком отправил досыпать, пообещав, что без неё не будет трогать крестраж, и вновь сел на вахту. Гарри очень надеялся, что больше этой ночью сюрпризов не предвидится — да и сам он сильно вымотался, хотя, судя по всему, совсем недолго пробыл без сознания. Крестраж спокойно висел на шее, и Гарри будто виновато погладил его — почему-то было неловко за то, что он не знает, что это его последняя ночь. Гарри не знал, откуда в нём проснулась какая-то иррациональная жалость к крестражу — это ведь даже не человек, просто кусок души. Вряд ли он что-то чувствует… Но с другой стороны… он же так ластился к прикосновениям, теплел, вибрировал. Нет, всё же у Гарри было ощущение, что он… живой. В какой-то степени. И хотя это была частичка души Волдеморта, всё равно бездушно убивать живое существо казалось неправильным. Гарри знал, что это странно, что он не должен этого хотеть, но ему хотелось, чтобы крестраж защищался. Так это хотя бы не будет убийство… А иначе чем Гарри отличается от самого Волдеморта, который просто взял и убил кого-то — кажется, какого-то бродягу — чтобы создать этот крестраж? Гарри откинулся на спину, перебирая в пальцах медальон и особо ни о чём не думая. Если честно, хотелось спать — это его вторая ночь на дежурстве. Но поднимать больную Гермиону он не мог, поэтому пришлось силой держать глаза открытыми, чтобы не заснуть. Отчего-то чувствовалась сильная усталость, не только сонливость, но Гарри не обратил на это внимание. Он закрыл глаза всего лишь на минуту… И тут же подскочил, когда понял, что слышит чьи-то шаги. — Кто здесь? — крикнул Гарри, резко садясь и беря в руки палочку. — Покажись! Ответом ему было молчание. Но Гарри знал, чувствовал, что за ним наблюдают, только никак не мог понять, откуда. Мог ли это быть тот самый спаситель, что вытащил его из озера? Вряд ли, конечно, но… Гермиона говорила что-то про мрачную ауру. И сейчас Гарри её отчётливо ощущал. Да, здесь был кто-то тёмный. Совсем рядом. Это не мог быть Пожиратель смерти, но кто ещё, Гарри не знал. Поражённый внезапной догадкой, он потрогал шрам, но тот не болел. Подул лёгкий ветерок, и Гарри поёжился, чувствуя, что этот кто-то начинает приближаться. Но не было впечатления, что он стал ближе — скорее казалось, что он ходит вокруг Гарри кругами. Очень, очень близко. Но было темно, и Гарри никого не видел. А ещё было страшновато, потому что палочка Гарри была сломана, а с палочкой Гермионы у него не заладилось. Гарри был практически безоружен против тёмного, опасного и, возможно, вооружённого незнакомца. — Покажись, я сказал! — потребовал Гарри, всё-таки прошептав «Люмос» и надеясь, что он сработает. Зажёгся слабый огонёк, но Гарри так никого и не увидел, зато почувствовал очень хорошо. — А ну выходи! Я вооружён! — Ай-яй-яй, Гарри. Так ты встречаешь старых знакомых? — Гарри застыл. Этот голос. Он узнал бы его из тысячи, нет, из ста тысяч. Он не видел Реддла, но он его чуял. И это был именно Реддл, не Волдеморт. — Я уничтожил дневник! — прохрипел Гарри, целясь в пустоту — Реддл всё ещё не показывался. — Откуда ты здесь взялся?! — Я не Дневник, — прошептали ему в ухо, и Гарри пулей слетел с насиженного места, вскакивая и озираясь по сторонам. — Я Медальон. Приятно познакомиться. — Как ты здесь оказался?! Здесь стоит защитный барьер! — угрожать тому, кого не видишь, было очень сложно. Гарри осторожно развернулся и начал отступать к палатке, ориентируясь на голос. Сердце гулко билось где-то в горле. Крестраж… он живой. Это было странно и даже несколько страшно, и Гарри не знал, что ему делать. Напасть? Убить? Он не может… если только каким-то образом достать меч… — Я всегда был с вами, Гарри. С тобой, — в свете палочки вдруг проявилась фигура, в которой Гарри узнал молодого Реддла. Он выглядел несколько старше своей версии из дневника, может, лет на двадцать. Только вот тот Реддл был осязаемым, Гарри мог его коснуться, а этот напоминал скорее призрака. — Ну, что же ты? Я безоружен, — Реддл поднял в воздух руки, обезоруживающе улыбаясь, но Гарри ему ни на йоту не поверил. — Ты крестраж, — сквозь зубы проговорил он. — Кто знает, какой магией ты владеешь. — Магией? — Реддл усмехнулся. — Посмотри на меня. Я ведь даже дотронуться до тебя не могу, не говоря уже о том, чтобы взять палочку в руки. Ты всерьёз считаешь меня опасностью? — Я знаю, как уничтожить тебя, — прошипел Гарри. — Один удар мечом Гриффиндора, и ты труп. Гарри продолжал отступать, в то время как Реддл в свою очередь шёл вперёд, медленно, но верно сокращая между ними дистанцию. Гарри стало жутко — он не может войти в палатку и потревожить Гермиону. Он должен справиться сам. Медальон висел на шее, и Гарри покосился на него, понимая, что может сейчас его просто уничтожить, и тогда Реддл исчезнет. Но… но он не мог. Какая-то часть Гарри понимала, что Реддл прав — он безоружен, он прозрачен, он ведь даже сделать ничего не сможет, чтобы защититься. Это казалось… неправильным. — Но ты не можешь уничтожить меня, — Реддл усмехнулся, делая ещё шаг. — Я ведь прав, Гарри? — Ты читаешь мои мысли? — Гарри отступил ещё немного и вдруг запнулся о какой-то корень, едва не полетев вниз. Он замахал руками, пытаясь удержаться, и от неожиданности завалился вбок, ударяясь плечом о дерево. Дальше отступать было некуда. — Да у тебя всё на лице написано, — хмыкнул Реддл, больше, однако, не приближаясь. Он остановился в нескольких шагах от Гарри, скрестив руки на груди. — Нет смысла их читать. Ничего нового я там всё равно не найду. — Я не понимаю, — Гарри хмурился, всё ещё направляя палочку на Реддла. — Как ты материализовываешься? Ты ведь… слаб. — Слаб, да, — губы Реддла искривились в усмешке, и Гарри вдруг как пробило током. — Но у меня есть свои пути. — Ты как дневник, да? — Гарри начал понимать. — Это из-за тебя Гермионе стало плохо! — вдруг выкрикнул он, осознавая, откуда взялась эта болезнь. — Ты забрал у неё все силы! — Положим, не все, — Реддл покачал головой. — Ты такой наивный, Гарри, просто поразительно. Я бы мог убить её, но не сделал этого. — Ты в гуманисты подался? — хмыкнул Гарри. — Не верю. Тебе что-то нужно от меня, да? — догадался он. — Что-то, что я смогу дать тебе. — Не совсем, — Реддл вдруг в два шага сократил между ними расстояние до минимума и наклонился, так что Гарри чувствовал его фантомное дыхание у себя на шее. Разумеется, прикоснуться к нему Реддл не мог, но всё равно такое положение злило… и смущало. Внезапно Реддл отшатнулся и посмотрел на Гарри каким-то диким взглядом, в котором было перемешано всё — удивление, шок, растерянность… и какое-то тёмное удовлетворение, странная сладость. Он молчал и только смотрел Гарри прямо в глаза, не двигаясь, а Гарри застыл, пытаясь понять, что вообще происходит. Вдруг фигура Реддла завибрировала, и он будто пришёл в себя, понял что-то. — Прошу меня простить, — склонился он в полупоклоне. — Похоже, моё время вышло. Моих сил недостаточно, чтобы пробыть с тобой дольше, Гарри, хотя у меня есть к тебе вопросы… — Реддл неопределённо повёл рукой. — До встречи. И он растворился в воздухе без следа, только едва заметная чёрная дымка ловко скользнула в медальон на шее Гарри. Гарри остался стоять у дерева, соображая, что только что произошло. Он пытался всё осмыслить, но в голове было пусто, а ещё он чувствовал кошмарную усталость — но, в отличие от той, что была раньше, эта была обычной, Гарри был отчего-то уверен. На небе начали бледнеть звёзды, скоро должен был наступить рассвет. Гарри зевнул и сполз на землю прямо там, где стоял. Сжав палочку в руке, он свернулся клубочком у дерева, положил голову себе на руку и заснул. Последнее, что он видел, прежде чем закрыть слипающиеся глаза — блеск крестража, всё ещё висевшего у него на шее.

***

Гермиона разбудила Гарри, когда солнце уже встало. Гарри не знал, сколько он проспал, но чувствовал себя неожиданно отдохнувшим. Медальон всё ещё висел на шее, и Гарри даже удивился — чего это Реддл не воспользовался возможностью и не высосал из него магию? Гарри открыл было рот, чтобы спросить, а не видела или не слышала ли Гермиона ничего подозрительного ночью, но был прерван лекцией о том, что Гарри сам может заболеть, если будет спать на холодной земле, ведь Гермиона же вот болела, а что они будут делать, если слягут вместе, и Гарри предпочёл поверить словам подруги о том, что именно поэтому у неё и был жар. События прошлой ночи казались сейчас сном, и Гарри решил проигнорировать червячок сомнения, грызший его изнутри. Гермиона улыбнулась, будто прося прощения, и сказала, что билась над его татуировкой всё утро, но расшифровать так и не смогла. Её красные щёки говорили о том, что ей стыдно признавать поражение, но Гарри только обнял её и улыбнулся, сказав, что у них сейчас и так забот полно. — Крестраж, — мрачно кивнула Гермиона. — Надо его уничтожить. Я принесла меч, — она протянула руку, и Гарри увидел, что в ней действительно зажат меч Гриффиндора — он просто не обратил на это внимание. Да, медальон надо уничтожить, подумал Гарри. Это будет правильно — Том Реддл, Волдеморт, как бы он себя ни называл, должен покинуть этот мир. Уничтожение ещё одного, третьего по счёту из шести крестражей приблизит их к этому. Гарри это знал. Он всей душой ненавидел крестражи, ненавидел Волдеморта, или же Тома Реддла — какая разница… Наверное, разница всё же была, раз Гарри только после окрика Гермионы сообразил, что он в ужасе отшатнулся от неё, с какой-то неприязнью взирая на меч. Просто… Гарри всё-таки верил, хоть и не хотел, что всё, что произошло ночью, было не сном. Реддл из медальона действительно появился перед ним… и это был человек. Пусть неосязаемый, пусть в виде призрака… но это был человек. Он говорил с Гарри, показывал эмоции, пусть даже наигранные… а убить человека, даже Реддла, Гарри почему-то не мог. Это казалось ужасным — взять и проткнуть медальон, зная, что человек внутри не может защититься. Знание того, что крестраж живой, что он может чувствовать, пугало Гарри, его сердце сжималось и не давало сделать то, что нужно. А может, это Волдеморт послал мне видение, подумал вдруг Гарри. Что, если он пытается так меня запутать, чтобы я не смог уничтожить его крестражи? Но… но Гарри умел отличать видения от реальности. После пятого курса он отлично научился распознавать, где правда, а где ложь, особенно из-за смерти Сириуса — так и не зажившей раны. Тем более что Реддл уж точно не был дорогим ему человеком — да и не мог же Волдеморт, в самом деле, рассчитывать на человечность Гарри? Это на него совсем не похоже. — Не надо, — Гарри покачал головой, дотрагиваясь до запястья Гермионы и накрывая его пальцами. — Не надо, — повторил он. — Как это — не надо? — откровенный шок на лице Гермионы постепенно превращался в укор. — Гарри, ты что? Это же крестраж Сам-Зна… Волдеморта! Мы должны его уничтожить, и тогда… — Тогда Волдеморт сразу поймёт, что мы хотим сделать, — прервал её Гарри. Разумеется, он не мог назвать настоящую причину того, что медлил — он даже себе-то не находил оправданий. Но ему пришла в голову отличная идея, как можно оттянуть момент уничтожения медальона, а к тому времени, как надеялся Гарри, он разберётся со своей чрезмерной гуманностью. — Он чувствует, когда крестражи уничтожаются, я знаю. Я тоже чувствую, — это была правда. Гарри хорошо помнил жуткую боль, которую он испытал ещё на втором курсе при уничтожении дневника. — Нельзя этого допускать. Пусть он лучше ничего не подозревает. Мы соберём все крестражи вместе и уничтожим их разом, а потом убьём Волдеморта, — объяснил Гарри, на самом деле ни на что не надеясь. Он думал, что это звучит глупо, но на лице Гермионы он неожиданно увидел понимание. — Это, кстати, интересная мысль, — протянула она, поглаживая рукоять меча. — И вполне себе логичная. Гарри, ты молодец, — она потрепала его по плечу. — Думаю, ты прав. Стоит повременить с уничтожением крестражей, иначе он действительно может что-то заподозрить и перепрятать оставшиеся. Гарри облегчённо вздохнул. Час икс откладывается на неопределённое время — есть возможность задавить в себе поганые мысли. Он искренне надеялся, что Реддл больше не появится, да и вряд ли у него будут силы — Гермионе явно намного лучше, сам Гарри тоже не чувствует ничего странного. Просто если он продолжит приходить… Гарри не знал, чем это может обернуться.

***

Гермиона выглядела к вечеру уже гораздо лучше, и Гарри скрепя сердце разрешил ей дежурить — всё-таки отдыхать тоже было нужно, хотя он бы и всю неделю стоял на страже, лишь бы с Гермионой всё было хорошо. Она сняла медальон с шеи Гарри и надела его себе, хмурясь, когда Гарри дёрнулся — он не очень хотел отдавать его. В прошлый раз, когда Гермиона его носила, у неё поднялась высокая температура и она не могла встать с постели ещё несколько часов. Но Гарри не мог запретить ей, ведь тогда пришлось бы рассказать всё от начала и до конца, а к такому он был совершенно не готов. Гермиона ушла дежурить, а Гарри устроился поудобнее под импровизированным одеялом, чтобы было теплее, и закрыл глаза. Спать не очень хотелось — он выспался утром, но бодрствовать всю ночь не было смысла. Если что, Гермиона разбудит, а так на горизонте было всё время тихо, так что можно и расслабиться. Правда, ему это не удалось — ткань палатки зашуршала, и внутрь скользнула уже знакомая чёрная дымка. Гарри подобрался, не зная, что делать — в этот раз палочки у него не было. Но откуда её взять Реддлу, он тоже не знал, так что они в этот раз были вроде как равны. Непонятно только… — И как ты это сделал? — как можно более ровно спросил Гарри, хотя внутри бушевала злость. — Медальон у Гермионы. Если ей опять плохо… Дымка дёрнулась, будто выказывая раздражение, и ткань палатки отогнулась, показывая вполне здоровую и счастливую Гермиону, сидящую у дерева неподалёку и читающую книгу. Медальон всё ещё висел у неё на шее. — Я не могу отходить далеко от крестража, — сказал Реддл, материализовываясь и присаживаясь рядом с Гарри. Тот отпрянул. — Но это не настолько большое расстояние. — Ты забираешь у неё жизненные силы! — возмутился Гарри. — Бери уж тогда у меня, если тебе так хочется со мной вести беседы. — Всего чуть-чуть, — фыркнул Реддл, пожимая плечами. Гарри стало интересно, чувствовал ли он хоть какое-то сострадание, когда забирал у Гермионы её энергию. — Ей это не вредит. — Как же, — Гарри закатил глаза. Однако перед глазами встала картинка совершенно здоровой Гермионы, и он был вынужден согласиться — Реддл действительно не вредил ей, по крайней мере так уж сильно. — Зачем ты вообще ходишь сюда? — Поговорить с тобой, — Реддл усмехнулся. — Нельзя? — Да что тебе со мной разговаривать? — Гарри поджал губы. — Ты же хочешь меня убить. — Это не я, — тот покачал головой. — Пойми же, я не Лорд Волдеморт, я его крестраж. Другая личность. Ещё лучше. То ли Реддл так искусно врёт, то ли всё гораздо хуже, чем Гарри представлял. Ладно то, что крестраж, оказывается, живой и ему может быть больно. Так если это ещё и вроде как отдельная личность… Гарри не очень в это верил, но образ Реддла, спокойно сидящего неподалёку от него и вроде как даже не сумасшедшего, не придавал уверенности в том, что крестраж лжёт. — Ты несёшь чушь, — слабо возразил Гарри, сам не веря в то, что говорит. И Реддл это почуял — как же иначе? Чёртов идеальный психолог. — Да ты сам себе не веришь, — он усмехнулся и пододвинулся поближе. Гарри ощущал его присутствие буквально кожей, хоть Реддл и был всего лишь призраком. Воспоминанием, как он себя назвал на втором курсе. — Я точная копия того Тома Реддла, что жил во время создания крестражей. Часть его. Я никогда не хотел тебя убить, Гарри. Я ведь даже не знал тебя. — Хочешь сказать, что теперь знаешь? — Гарри скептически приподнял бровь. — Да не может такого быть. — Ты постоянно носил меня, — Реддл приподнял уголок губ. — И я чувствовал тебя, хочешь ты этого или нет. Я знал, кто и когда носит меня, и ощущал многое. Твои дружки мне были не так интересны, но вот ты… Я просто хотел понять тебя. Мы ведь так похожи с тобой, Гарри. — Да какого чёрта, Реддл, ничего мы не похожи, — Гарри уткнулся лицом в ладони. — Ты и Волдеморт — это же одно целое. Ты хочешь меня убить! Ты просто ненормальный, сумасшедший… Гарри не знал, что побудило его так сказать. Он вообще себя уже не понимал. С одной стороны, ему хотелось верить Реддлу, что он не Волдеморт, он ведь говорил так убедительно… Гарри даже не знал, почему, но верить хотелось. С другой стороны, он прекрасно понимал, что это будущий Волдеморт, как бы то ни было, и что он абсолютно такой же. И слушать про то, как они с ним похожи, было просто унизительно и неправильно. В какую игру играет Реддл?! Глаза Реддла опасно сверкнули. — Возможно, — сказал он медленно таким тоном, что у Гарри по спине побежали мурашки. — Я действительно являюсь частью его души. Но я не он, включи мозги, Гарри! Я же знаю, что они у тебя есть, — в карих глазах Реддла блеснул красный огонёк. — Я его крестраж. Лишь часть его души в то время, когда он их создавал. Я даже не знаю, что он делал после того, как создал меня. — Я тебе не верю, — Гарри покачал головой. — Тебе это всё зачем-то нужно, и я не понимаю, зачем. Но я всё равно тебя уничтожу, когда придёт время! — А не ты ли так бездарно соврал своей подружке сегодня, когда испугался, что мне может быть больно? — холодно усмехнулся Реддл, и Гарри похолодел. Он знает. Он всё знает! Какого чёрта… — Тебя, Гарри, так легко прочитать. — Манипулятор, — рыкнул Гарри. — Какого чёрта тебе от меня надо?! — Я же сказал, хочу пообщаться с тобой, — Реддл явно терял терпение. — Почему ты так сопротивляешься? — Да, действительно! — взорвался Гарри. — Ты лишил меня всего! Родителей, друзей, мирной жизни! Из-за тебя я вырос в чулане под лестницей! — Гарри уже плохо соображал, что говорит, поэтому даже не понимал, что уже кричит, не сдерживаясь. — С пауками в качестве друзей! Но тебе же мало! Ты продолжал отбирать у меня всё! Убил стольких людей! Тебе же их даже не жалко, Реддл! А ведь у них были семьи, друзья, люди, которые их любят! Или тебе незнакомо это слово?! Гарри, выдохшись, зло смотрел на Реддла, ожидая язвительной тирады или очередного закатывания глаз, но тот сидел и молчал, и его лицо ничего не выражало. Реддл сидел и смотрел прямо на Гарри, и прочитать его взгляд, понять, о чём он думает, было невозможно. Гарри открыл было рот, чтобы что-нибудь добавить, но осёкся, боясь, что вконец разозлит его, и тогда мало ли что тот сделает. — А мы с тобой похожи намного сильнее, чем я думал, Гарри, — наконец сказал Реддл, покачав головой. — Надо же. Как же так получилось, что ты вырос таким? — Каким? — выдохнул Гарри. — Всепонимающим и всепрощающим, — скривился тот. — Защищаешь магглов, хотя они превратили твою жизнь в ад. Не ненавидишь их за всё то, что они тебе сделали. — Я выше этого, — Гарри покачал головой. — Понимаешь? Нужно уметь не опускаться до грязной мести, а уметь понимать и прощать. Я никогда не пойму, почему они так относились ко мне, но я… я прощаю их, — вырвалось у Гарри, и он понял, что это так и есть. — Они не заслуживают смерти и боли, какими бы людьми они ни были. Дадли даже сказал, что не считает меня пустым местом, — Гарри грустно усмехнулся. Было странно обсуждать это именно с Реддлом из всех, кого Гарри знал. Но почему-то он был уверен, что никто так не поймёт его, как тот, кто прошёл почти через то же самое. И хотя они были слишком разные, в их жизнях было действительно много схожего. — Мне не дано понять тебя, Гарри, — Реддл слегка оскалился, но Гарри уже не чувствовал исходящей от него опасности. — Но я постараюсь. Но и ты постарайся понять меня. — Как же мне тебя понять, если ты убил своего отца, а потом воспользовался этим, чтобы сделать крестраж, — сквозь зубы бросил Гарри. — А ты знал, кем был мой отец, Гарри? — неожиданно спросил Реддл. — Магглом, — ответил он. — Кажется, достаточно богатым. А что? — Снобом он был, — лицо Реддла было холодным, но в его глазах полыхало пламя ненависти. — Отвратительным человеком. Насмехался над моей матерью, потому что она была бедная и некрасивая. Она опоила его любовным зельем и женила на себе, потом они уехали в Лондон. Она правда любила его, знаешь, Гарри? — Реддл оскалился. — Но потом она перестала давать ему зелье, и он сбежал от неё обратно к родителям, а о ребёнке, которым она была беременна, не знал и не хотел знать! Гарри никогда не видел обычно спокойного и собранного Реддла таким. Он проявлял необычайно яркие эмоции, было видно, что он действительно испытывает ненависть к этому человеку, и Гарри поражался тому, насколько крестраж отличается от его создателя. Волдеморт, похоже, не умел испытывать ничего, кроме удовлетворения от пыток и злости на подчинённых. Реддл же… либо это была очень искусная игра, либо… либо он когда-то был обычным человеком, который умел чувствовать. Пусть и ненавидеть, но яростно, пылко и по-настоящему. Тем более, что, похоже, за дело. Гарри окончательно запутался. — Я пришёл к нему, а он назвал меня выродком и ублюдком, кричал, что жалеет, что я родился, — продолжал Реддл, его глаза полыхали алым огнём. — Он оскорблял мою мать, ничуть не жалея, что она умерла. Вёл себя, как сноб, а его родители только поддакивали ему. Магглы отвратительны, — Реддл вновь оскалил зубы. — И я избавил его от его жалкой жизни. Не волнуйся, Гарри, умирать от Авады быстро и безболезненно. Гарри поднял на Реддла глаза, зная, что он там увидит. Эмоции разрывали его на куски, Гарри почти задыхался от них, не зная, что сказать и как поступить. То, что сделал Реддл, было просто отвратительно… Но с другой стороны, Гарри отчего-то его прекрасно понимал. Не мог не понимать… потому что чувствовал себя в детстве таким же брошенным и одиноким. Гарри всё понимал, но иногда он не мог простить Римусу, что тот не забрал его, что оставил его у Дурслей, как и все остальные. Нет, он всё понимал, конечно… И он бы ни за что никого не убил за своё испорченное детство. Но слышать такое от родного отца… то же самое, что Гарри слышал по пять раз на дню от дяди Вернона… Он понимал Реддла. Не мог не понимать, почему он так поступил. Принять не мог. А вот понять — да. И это пугало его до дрожи, хотя в этот момент он как никогда ощутил, насколько они с ним похожи. — Сколько же эмоций ты испытываешь… поразительно, — как-то подозрительно спокойно после такой тирады сказал Реддл, и Гарри криво ухмыльнулся — ему даже ничего говорить не нужно было. Реддлу всё и так было ясно. Они помолчали. Гарри смотрел на Реддла, а тот в свою очередь смотрел на Гарри, и Гарри чувствовал какое-то странное напряжение между ними, которое никак не хотело уходить. Как развеять его, он не знал, поэтому просто продолжал смотреть, вдруг расслабляясь в компании злейшего врага. Врага ли?.. — В чулане под лестницей было не особенно приятно, — вдруг сказал Гарри, пытаясь развеять напряжённую атмосферу. — Меня кормили объедками со стола, одевали в старые вещи Дадли. Я практически сам себя научил читать и писать. Был у Дурслей чем-то вроде домового эльфа, — Гарри обычно не делился такой информацией даже с Роном и Гермионой, но почему-то сейчас рассказать это казалось правильным. — Но знаешь, я не виню их. Они такие, какие есть. Пусть будут… я всё равно туда больше не вернусь. Это уже неважно. — Думаешь, в приюте было легче? — приподнял брови Реддл. — Там выживают лишь сильнейшие. Особенно во время войны. А ведь правда, подумал Гарри. Реддл же жил в приюте в тридцатые-сороковые годы, как раз во время Великой депрессии и Второй мировой войны. Реддл молчал, но Гарри всё видел в его глазах — и голод, и побои, и издевательства. Стало как-то неуютно, и Гарри безотчётно захотелось взять Реддла за руку, чтобы успокоить и успокоиться самому. Было так странно чувствовать что-то подобное, поэтому Гарри поспешил отвернуться. Всё равно они не могли касаться друг друга. И слава Мерлину за это. — Ветер поднимается, — как-то отрешённо сказал Гарри, чувствуя, как в палатку проникает холодный воздух. — Мне пора, — Реддл встал с места и обернулся, в последний раз смотря на Гарри. — Увидимся. Он прошептал что-то, и Гарри почувствовал навалившуюся усталость. Удивительно, но раньше он совсем не чувствовал, что хочет спать. Глаза сами собой закрылись, и Гарри провалился в глубокий сон.

***

Когда Гарри проснулся, то застал Гермиону за столом — она хмурилась, вчитываясь в книгу. — Гермиона? — немного хриплым со сна голосом спросил Гарри. — Ты чего? — Гарри, — она вздрогнула, оборачиваясь на него — будто не ожидала, что он там. — Я просто нашла книгу по соулмейтам… оказывается, я взяла её с собой. Гермиона подняла книгу обложкой к Гарри, и он, протерев очки рукавом, увидел тисненую золотом надпись, но что там были за слова, разглядеть он не мог. — Я всё пытаюсь найти информацию по меткам, что может пойти не так, — Гермиона сдвинула брови, ещё раз пролистывая страницы. — Но тут ничего нет на эту тему… Видимо, людей с метками просто настолько мало, что ничего не может пойти «не так». — Ты вообще встречала соулмейтов, кроме меня? — спросил Гарри, принимая сидячее положение — разговаривать с подругой лёжа ему было неудобно. Одновременно он оглядел Гермиону, ища признаки усталости или болезни, но она выглядела совершенно здоровой. Видимо, Реддл всё-таки не наврал. — Просто интересно, насколько это редко… — Одного, — Гермиона прикусила губу, вплетая пальцы в волосы. — Но он не вместе с тем, кто ему предназначен. — Да? А я его знаю? — заинтересовался Гарри. — А почему они не вместе? Разве так можно? — Это неважно, — помотала головой Гермиона. — Я не знаю, кто его соулмейт, но точно знаю, что они не вместе. И да, так бывает… например, если он или она умерли. Ох. Гарри об этом даже не задумывался. А что, если… — А что, если буквы на моей руке перемешаны, потому что мой соулмейт тоже… — Гарри замялся. — Ну… Он не смог заставить себя произнести последнее слово. Червячок сомнения закрался в голову Гарри — Гермиона говорила, что соулмейты явление редкое, но не уточнила, насколько. Могло ли случиться так, что… что это именно тот человек его соулмейт? Но тогда почему буквы перемешаны? Он же жив… — Я думала об этом, — со вздохом призналась Гермиона. — Но пришла к выводу, что такого, наверное, не может быть… Не знаю, Гарри, — она вдруг спрятала лицо в ладонях. — Мне всё ещё кажется, что это анаграмма чьего-то имени. Не того человека, — она остановила Гарри, уже собравшегося было спросить. — Буквы совсем другие. — Значит, мы вновь возвращаемся к началу, — вздохнул Гарри. — Слушай, Гермиона, а как думаешь… — через пару минут решился он. Гермиона, уже углубившаяся было в чтение, подняла голову, показывая, что слушает. — Можно ли простить убийство? — Тебя смущает то, что ты должен стать убийцей? — спросила Гермиона, понимающе кивая. Гарри зарделся и опустил голову, благодаря Мерлина за то, что она не поняла истинную причину такого вопроса. — Всё зависит от ситуации. Если ты убиваешь случайно, защищаясь или спасая кого-то, то, наверное, можно. Но если ты убиваешь спланированно, хладнокровно… тогда нельзя. Хотя и тут тоже всё зависит от того, зачем ты пошёл на убийство. Кто твоя жертва, какие последствия будут от её смерти… Это сложный вопрос, Гарри. Я знаю, почему он тебя волнует, — Гермиона вздохнула и пересела ближе к Гарри, смотря ему в глаза. — Могу лишь посоветовать сосредоточиться на жизнях, которые ты спасёшь, оборвав одну-единственную. Он ведь даже уже не человек. Гарри прикусил губу. Гермиона, как всегда, кругом права… Вот только сомнения мучили Гарри, он не знал, можно ли причислить убийство Реддлом собственного отца к тем, что можно простить. Гермиона сказала, что всё зависит от жертвы… Гарри и хотел бы спросить прямо, описав всю ситуацию, но ему не хотелось раскрывать страшную правду того, с кем он общается по ночам. Он сам не понимал, что чувствует и что с этим делать, и втягивать в это ещё и Гермиону совершенно не хотелось. — Почему ты вспомнила об этом человеке? Ну, у которого тоже есть соулмейт? — внезапно спросил Гарри. — Неважно, — Гермиона отвела взгляд, а потом вдруг вдохнула и будто решилась, выдав на одном дыхании и всё ещё смотря в сторону: — Потому что я хотела бы, чтобы у него его не было. Гермиона быстрым шагом направилась к выходу из палатки, прихватив с собой книгу и оставив Гарри сидеть и в шоке осмысливать сказанное ему. Гермионе… кто-то нравился. Если честно, Гарри весь шестой курс думал, что Гермиона станет девушкой Рона, но, видимо, не срослось. Рон предал их, ушёл… это было больно. Ещё больнее было осознавать, что его лучшая подруга, его любимая Гермиона не сможет быть с тем, кого любит, потому что он навеки повязан судьбой с другим человеком. Гарри не мог обречь свою родственную душу на такую же судьбу, поэтому он решил, что обязательно узнает, кто это, чтобы он или она не страдали так же, как Гермиона Грейнджер.

***

Дело шло к вечеру. Гермиона через несколько часов вернулась в палатку, извинившись за своё поведение, но Гарри только отмахнулся от них, сказав, что всё понимает. Сам он в это время раздумывал над своей надписью, гадая, чьё имя она может подразумевать, пытался составить буквы во все имена, которые только знал, но ничего не подходило. — Гарри, я хотела спросить у тебя, — Гермиона подсела к нему, и Гарри отвлёкся от разглядывания может-быть-анаграммы. — Как думаешь, ты знаешь, какие ещё предметы являются крестражами? — Понятия не имею, — Гарри вздохнул. Со всеми этими событиями последних дней он как-то забыл про крестражи — а зря. Что-то ёкнуло в сердце, но Гарри предпочёл не обращать на это внимание. — Смотри, у нас есть уничтоженные дневник и кольцо Гонтов, медальон пока у нас, — Гарри неосознанно перевёл взгляд на цепочку вокруг шеи Гермионы. — Дамблдор думал, что ещё его змея может быть крестражем, Нагини. Это четыре. Значит, ещё два… — А не три? — засомневалась Гермиона. — Ты же мне сам говорил, что Реддл говорил что-то про число семь, как самое магически стабильное. Как бы ни было ужасно это признавать, но он прав, — она вздохнула. — Не думаю, — Гарри покачал головой. — С каждым крестражем его душа делилась на два, то есть что-то осталось и в самом Волдеморте, так? — Я поняла, что ты хочешь сказать, — перебила его Гермиона. — Да, это логично, он разделил душу на семь частей. Какой же маленький её осколок в нём самом…. — отрешённо сказала она, разглядывая свои пальцы. — Как можно было так изуродовать собственную душу? — Я не знаю, — Гарри вздохнул. — Не знаю, Герми. Но мне это абсолютно точно не нравится. Вечером Гермиона передала Гарри медальон, напоследок сказав, чтобы он был осторожен и не совался куда не следует, на что Гарри только усмехнулся. Соваться, как выразилась подруга, он не будет, естественно. Это к нему опять сунутся… удивительно, как всего за две встречи Гарри привык к разговорам с Реддлом по ночам. Медальон приятно грел кожу и чуть вибрировал, но Гарри не чувствовал ни капли усталости — значит, видимо, либо он наелся, либо ему вообще не нужны жизненные силы, чтобы выходить из медальона. Он ведь даже не реальный… Гарри вдруг подумалось — а что было бы, если бы Реддл из медальона стал реальным? Он ведь крестраж, а не оригинал. Разве не случился бы парадокс? Или если это крестраж, ему и положено так делать? А что, если… Нет, подумал Гарри, об этом ни в коем случае нельзя думать. Но противная мысль о том, что было бы, если бы Волдеморт вобрал в себя все крестражи, уже проникла в его сознание. Может, тогда это чудовище вспомнило бы, что когда-то оно было Томом Реддлом, пусть и не самым лучшим, но человеком… Реддл появился, как всегда, внезапно, устраиваясь в метре от Гарри и чинно складывая руки на коленях. Гарри уже не отшатнулся, а только почти равнодушно окинул его взглядом, неосознанно отмечая, что что-то изменилось. Что-то с Реддлом было не так, но что, Гарри понять не мог. — Снова пришёл поговорить? — спросил Гарри. — Я не понимаю, тебе это доставляет удовольствие? — А почему нет? — как-то даже флегматично отозвался Реддл. — Мне действительно нравится говорить с тобой. Приятно общаться с кем-то, кто тебя понимает и кого понимаешь ты. Гарри не знал, что на это ответить. Он пытался скрыть от самого себя, что думает по этому поводу, но когда Реддл так прямо это заявлял… Было действительно сложно продолжать отрицать очевидное. — Послушай, Реддл, — неожиданно даже для себя резко ответил Гарри. — Мы, конечно, в чём-то похожи и всё такое. Но мне бы никогда не пришло в голову рвать свою душу на части! — А чем, собственно, это плохо? — спросил Реддл спокойно, чуть приподняв бровь. — Я стал бессмертным. — Тем, что это требует убийства! — Гарри всплеснул руками. — Как ты можешь так спокойно лишать других людей жизни?! Этого я не понимаю и никогда не пойму! — А если это твоя жизнь против их? — внезапно прервал его Реддл. — Либо они, либо ты. Что ты выберешь? — Их, конечно, — тут же ответил Гарри без запинки. — Лучше пожертвовать собой ради других, чем наоборот. Это просто эгоистично. — Мой наивный Гарри, — Реддл улыбнулся, но как-то так, что Гарри весь похолодел. — Убийство — это не всегда так плохо. Я же видел, как ты вчера отреагировал на рассказ о моём отце. И таких историй множество, Гарри. Понимаешь, страх смерти заложен в каждом из нас, даже в тебе. И если ты приблизишься к ней на достаточное расстояние, он и тебя захватит, и неизвестно, как ты поступишь. — Я никогда не убью, чтобы сохранить себе жизнь! — возмутился Гарри. — Я не такой, как ты! — Да? — Реддл вскинул бровь. –Я видел в твоей голове воспоминание о первом курсе. Когда твой преподаватель профессор Квиррелл по приказу Волдеморта бросился тебя душить, ты просто уничтожил его — даже не убил. От него только пепел остался. Разве это не то, о чём мы сейчас говорим? Гарри шокированно уставился на Реддла. А ведь правда… Он же действительно стал убийцей в одиннадцать. Да, он защищался, пытался спастись от Волдеморта, но из-за него погиб, по сути, невинный человек. — А на твоём втором курсе? — продолжал Реддл. — Джинни Уизли попала под влияние дневника, и по сути это была либо её жизнь, либо его. Ты выбрал одну из них. Почему? Чем она лучше него? — Дневник хотел убить Джинни, чтобы возродиться, — тут же ответил Гарри. — Я защищал её! — А почему не дневник? Он не заслуживает жить? — допытывался Реддл. — Гарри, ты смотришь на всё однобоко. Но поставь себя на место крестража — ты один пятьдесят лет, потом у тебя появляется шанс наконец выйти из твоей тюрьмы, и для этого нужно всего одно — высосать из кого-то магию. Ты делаешь это, но тебя убивают, потому что оказывается, что жизнь той девочки почему-то ценнее твоей. Почему? Гарри промолчал, угрюмо глядя на Реддла. — Гарри, в этом ты тоже похож на меня, — мягко улыбнулся Реддл. — Ты убил дневник, потому что тебе казалось, что его жизнь менее ценна, чем жизнь Джинни Уизли. А дневник думал иначе. То есть тебе можно простить убийство, а ему нельзя? Хотя вы оба рассуждали одинаково. Более ценная жизнь взамен менее ценной. — Разница в том, что я защищал другого человека, а не себя, — парировал Гарри. — Дневник же пытался спасти себя. — А что же Квиррелл? — приподнял брови Реддл. — Ты ведь тоже тогда защищался, когда убил его. Он напал на тебя, а ты защитился. Дневник тоже защищал свою жизнь в какой-то степени. Почему тогда тебе простительно, а ему нет? Гарри никогда не смотрел на это под таким углом. Внутренности сжались, и Гарри затошнило — он действительно очень сильно похож на Реддла, и его подсознание, его неосознанные действия доказывают это. Это пугало, это нервировало, но также каким-то образом… успокаивало. Какая-то часть Гарри — вероятно, та, что была так похожа на Реддла –радовалась, что в этом мире есть человек, способный понять всё о нём. Даже самые безотчётные и ужасные его действия. И Гарри пугало то, что и он сам понимал Реддла — он всё-таки через боль и отрицания принял то убийство им отца. Реддл забирался в самые потайные уголки его сознания, знал каждую его тайну… подождите. — Ты копался в моей голове! — обвинил его Гарри. В нём закипала злость. — Ты сказал, что не лазил туда! А сам… — он задыхался. Реддл же пообещал!.. Обманщик, лжец, предатель… Нельзя ему верить!.. Гарри вскочил на ноги, собираясь уйти. Плевать на всё — он не хочет сидеть рядом с этим… отвратительным монстром. О чём он только думал! Реддл — это не Волдеморт, да, Гарри? Не чудовище! Да, конечно, вот — посмотри, что ты наделал своим доверием! Гарри не прошёл и нескольких шагов, как запнулся о корягу и повалился вперёд, лицом землю. Он так увлёкся своими мыслями и обидами, что совершенно забыл смотреть себе под ноги. Вот и сбежал… Гарри неловко поставил руку на землю, чтобы не пропахать её носом, и умудрился перевернуться, вместо этого падая на бок и заваливаясь на спину. Он ожидал удара о землю, но его не последовало. Каким-то неведомым образом Гарри наполовину сидел, наполовину лежал, хоть ни на что и не опирался, а спину почему-то пробирал какой-то могильный холод, хотя в принципе было не так уж и морозно. Он непонимающе обернулся и вдруг увидел перед собой спокойное, абсолютно ничего не выражающее лицо Реддла. Гарри вскрикнул, понимая, что тот холод, что он чувствует, идёт от мест, где они с Реддлом соприкасаются. Почему-то эта мысль заставила Гарри зардеться. — Ты… пошёл отсюда! Предатель… — зашипел Гарри, безвольно обмякая в фантомных почти-объятиях. — А когда это я тебе что-то обещал? — вкрадчиво поинтересовался Реддл. — Я сказал, что мне не нужно читать твои мысли, потому что у тебя всё на лбу написано. Но я тебе не говорил, что я их не буду читать, — его прозрачные руки обвили Гарри вокруг пояса, и он издал невнятный звук, не делая, однако, попыток вырваться. — Почему я этого не знал? — пробормотал Гарри. — Когда Волдеморт читает мои мысли, мне больно… — Я не Волдеморт, — холодно сказал Реддл, его руки чуть напряглись. — Я тебе уже говорил. У нас с тобой тоже связь, как и у тебя с Волдемортом, но иного рода. Гарри нахмурился. — Иного рода? Это как? — подозрительно спросил он. — А ты не знаешь? — голос Реддла был действительно удивлённым. — Ну, хорошо… Ты знаешь, как создаются крестражи? — Нужно убить, — растерянно проговорил Гарри. — И? — выжидающе продолжил Реддл. Гарри помолчал. — А что, нужно что-то ещё? — глупо спросил он, зная, насколько по-идиотски звучит вопрос. — Конечно, — Реддл покачал головой — волосы Гарри зашевелились от ледяного ветра. Лица Реддла Гарри не видел, так как сидел к нему спиной, прижимаясь к прозрачной груди. Его не сжимали крепко, давая возможность разорвать объятия, но Гарри поймал себя на мысли, что совершенно этого не хочет, хотя обниматься с призраком — тем более Реддла — было более чем странно. Да ещё и с чёртовым крестражем. — Видишь ли, Гарри, Азкабан полон убийц, — тихо начал Реддл. — Самых разных. Некоторые убили случайно, некоторые всё спланировали, но ни у кого из них нет крестража. Нужно провести специальный ритуал после чьей-то смерти, в которой ты виновен. — Виновен? — зацепился Гарри за смущающее его слово. — В смысле, не обязательно убивать человека? — Как выяснилось опытным путём, нет, — ответил Реддл. — Я не хотел убивать ту девочку из женского туалета. Я открывал Тайную Комнату, и в этот момент она выглянула из кабинки. Она умерла на месте, — Реддл рассказывал это абсолютно будничным тоном, в то время как у Гарри при одной лишь мысли об этом всё содрогалось внутри. Он невольно вспомнил, как случайно использовал Сектумсемпру на Малфое в прошлом году и что при этом испытал… Он тогда думал, что просто умрёт на месте. Было страшно, было больно, и Драко… пусть он и был мерзавцем, но такого точно не заслуживал. Гарри тогда просидел всю ночь у его кровати в мантии-невидимке, не зная, как ещё извиниться за то непростительное, что он сотворил. — Как ты можешь так бездушно об этом говорить? — ломким голосом спросил Гарри. Он с головой окунулся в воспоминания того дня, и его пробрало почти до костей. — Она ведь умерла… из-за тебя. Пусть и не ты её убил. — Я даже не знал её, — Реддл обвил руки крепче, и хотя Гарри их и не чувствовал, всё равно он ощущал некую властность в этом жесте. — Она училась курса на три младше меня. Конечно, в тот момент я был шокирован… это был первый раз, когда я увидел смерть. — И ты ею воспользовался, — угрюмо заключил Гарри. — Да, — безразлично отозвался Реддл. — Как уж было. Тогда я создал дневник. Гарри открыл было рот, чтобы ответить, но передумал. Он ведь знал, кто такой Реддл — он убийца, он может безжалостно рассуждать о чужих смертях, и ему абсолютно безразлично… Но Гарри вдруг понял, что… принимает это в нём. Он ведь изначально знал, с кем связывается, и не ожидал от Реддла даже такого отношения. Всё-таки этот Реддл гораздо более человечен, чем Волдеморт, пусть у него и руки по локоть в крови… Гарри знал, что сам он на такое не способен, но он ведь тоже убийца. И… и он не мог винить ни в чём Реддла. Просто не мог — он принял это в нём, как принял в себе то, что может оборвать чью-то жизнь, позже даже об этом не задумавшись. Это была страшная правда, но всё равно правда. И от неё никуда не деться. — Я — пятый крестраж, — зачем-то поделился Реддл. Гарри почувствовал, что сейчас может спросить, и осознавал, что получит ответ на вопрос — а какие ещё есть крестражи. Но почему-то спрашивать не стал. — Пятый по счёту? — вместо этого уточнил Гарри. — Да, — Реддл кивнул. — Для моего создания погиб маггловский бродяга. Он требовал с меня деньги, а я избавил его от необходимости их забирать. Гарри не нашёл в себе сил возмутиться. Вместо этого он закрыл глаза, по сути вверяя свою жизнь в руки своего врага. Но… но Реддл уже не был врагом. Гарри расслабился, буквально погружаясь в фантомные ледяные объятия и улыбаясь. Хотелось спать, и Гарри почему-то был уверен, что Реддл — нет, не Реддл, Том — позаботится о его безопасности. Потому что кто, как не он, знает лучше всех, что Гарри нужно? Гарри снился Волдеморт. На самом деле, он уже и забыл, каково это — наблюдать отвратительную змеиную морду в своих снах. И снова Гарри смотрел на всё глазами Нагини, но в этот раз она, к счастью, бездействовала. Змея просто свернулась на полу у ног Волдеморта, и Гарри беспомощно наблюдал за очередным собранием Пожирателей смерти. Волдеморт что-то говорил, вроде бы хотел чего-то добиться, кого-то допрашивал — Гарри было всё равно, он не вслушивался. Вместо этого он безуспешно пытался найти в уродливом монстре перед ним черты красивого, такого человечного Тома Реддла, которым он когда-то был — и не находил их. Гарри не понимал, чего он ожидал от Волдеморта, когда даже сам Том повторял из раза в раз, что они не одно и то же, но он чувствовал, как внутри него что-то ломается. В этот момент Гарри окончательно понял, что Тома Реддла навсегда поглотил Лорд Волдеморт. Гарри проснулся резко — как обычно после таких кошмаров. В этот раз он, правда, почти ничего не запомнил — слишком погружён он был в свои мысли и своё отчаяние. Могильный холод объятий Тома тут же окружил его, и Гарри внезапно понял, что что-то тёплое катится по его щекам. — Гарри, тише, — шепнул ему Том. — Не надо. Гарри затрясло, и ему внезапно захотелось спрятаться у Тома на груди, просто почувствовать себя защищённым, но это было невозможно. Поэтому он довольствовался фантомными, леденящими прикосновениями и дрожал — уже не плакал, потому что это было бессмысленно. — Так вот, значит… кто такой Волдеморт? — вдруг спросил Том. Гарри лишь кивнул. — Это большая плата за вечную жизнь, — ровным тоном сказал Том, и Гарри не мог понять, что именно он об этом думает. Но думать сейчас не хотелось, и Гарри снова закрыл глаза, заранее смиряясь с тем, что больше не заснёт — так было всегда, когда он просыпался от кошмаров. Но в этот раз, уютно устроившись в руках крестража, Гарри быстро провалился в сон. Больше этой ночью ему ничего не снилось.

***

Утром Гарри проснулся от каких-то воплей. Он поднял голову, ещё тяжёлую со сна, и шокированно уставился на сцену перед ним — Гермиона кричала и грозно наступала на… Рона. Рон вернулся. Гарри тут же подскочил, хватаясь за голову и чувствуя головокружение, но его даже никто не заметил. Гермиона продолжала кричать, обвинять Рона во всех грехах и биться почти что в истерике. — Ты! Да как ты посмел! — кричала она. — Ты последняя задница! Ушёл и даже не обернулся! — Я хотел вернуться, как только ушёл, — Рон поднял руки, защищаясь. — Но вас там уже не было, и… — Потому что вообще не надо было уходить! — взорвалась Гермиона. — Что это вообще меняет, что ты хотел вернуться?! — Он не бросил нас, — решился вступиться за друга Гарри. Разумеется, он тоже был зол и обижен, но шок и радость от возвращения друга детства захлестнули его с головой, и он не мог не встать на сторону Рона. — Он хотел вернуться, Гермиона! — А ты, Гарри, — Гермиона резко развернулась и двинулась по направлению у нему. — Дай мне мою палочку. Отдай мне мою палочку, Гарри! Гарри отшатнулся, слегка пугаясь такой Гермионы. Да, его подруга была страшна в гневе. Рон же прищурился. — Как у него вообще оказалась твоя палочка? — Неважно! — рявкнула Гермиона, оборачиваясь на Рона. — Гарри, палочку! Гарри машинально чуть отступил назад, нащупывая палочку в заднем кармане и крепко хватаясь за её рукоять. Сейчас лучше было бы, если бы у Гермионы её не было — мало ли, что она со злости может сделать с Роном. — Рон, ты вернулся, — вместо этого улыбнулся Гарри, отходя в сторонку и смотря на друга. — Как так получилось? — Делюминатор, — Рон поднял правую руку, и Гарри заметил, что в ней блестит что-то чёрное. — Я не знал, куда мне идти, поэтому аппарировал в Кабанью Голову… И тут я услышал шёпот. Это были ваши с Гермионой голоса… Я слышал своё имя. Вы повторяли его вновь и вновь. И тогда из Делюминатора вылетел шар света и перенёс меня сюда, к вам. — Рон, я… — Гермиона резко выдохнула. — Разумеется, мы всё ещё друзья. Но это ничего не меняет! Она резко толкнула Рона в плечо и прошла мимо него, устраиваясь у дерева и утыкаясь взглядом себе в колени. Гарри развёл руками, и Рон подошёл к нему, заключая в крепкие дружеские объятия. — Я скучал, дружище, — улыбнулся Рон. — Честно. Не думал, что крестраж так на меня дей… — он обернулся на Гермиону, и лицо его приобрело нечитаемое выражение. — Что? — Гарри толкнул друга в плечо, подбадривая сказать хоть что-нибудь, но Рон молчал. — Рон, что происходит? — Крестраж, — повторил он. — Что, если на Гермиону он тоже действует… как на меня? Прости меня, дружище, — вдруг сказал он. — Я честно не хотел такого говорить тебе и Гермионе. Это всё действие крестража, — Рон вдруг осёкся, переводя взгляд чуть ниже — туда, где на шее Гарри блестел медальон. — Вы так его и не уничтожили? — Мы решили, эм, подождать, — запинаясь, начал объяснять Гарри, который уже сам запутался. Врать Рону он не хотел, но и сказать правду он не мог себе позволить. — Просто Волдеморт, он же… чувствует, когда крестражи уничтожают, разве это будет разумно, позволять ему знать, что мы разгадали его секрет? — Говоришь, прямо как Гермиона, — фыркнул Рон. — Но я не думаю, что ты прав, Гарри. Извини, но держать крестражи рядом с собой — идея крайне идиотская. Он перевёл взгляд на Гермиону и опять вздохнул. — Пойдём, зайдём в палатку? — предложил Гарри, чтобы отвлечь Рона от грустных мыслей об обидевшейся подруге. — Оставишь там свой рюкзак, он же тяжёлый. Рон последовал за ним, смотря, однако, подозрительно. Гарри понимал, что Рон, скорее всего, думает, что они сами попали под влияние крестража, но развеять эти сомнения, сказав правду, он не мог. Слишком личным, слишком странным, слишком… вообще слишком это всё было. Вся эта ситуация. Гарри чувствовал, что не стоит пока распространяться об этом — по крайней мере, пока сам не разберётся с навалившимся на него дерьмом. Не хватало ещё Рона и Гермиону в это втягивать… Они зашли в палатку, и Гарри указал Рону на место, где он спал до своего ухода, чтобы тот мог оставить свои вещи. Рон сбросил рюкзак и вдруг медленно перевёл взгляд на стол — Гарри похолодел. Он и забыл, что они оставили меч Гриффиндора рядом с книгами Гермионы, которые она читала в последние дни. — У вас есть меч Гриффиндора? Откуда вы его взяли? — медленно спросил Рон. Гарри неопределённо пожал плечами. — Это долгая история, — отмахнулся он. — Эм, понимаешь… — У вас меч Гриффиндора, — повторил Рон. — Вы можете уничтожить крестраж. Так почему же вы этого ещё не сделали? — его тон был странным, Гарри никогда ещё такого не слышал. — Я же тебе уже объяснял, что… — начал было Гарри, но Рон прервал его: — Да, я уже понял, что вы тут на пару с Гермионой умничали. Но подумай сам, держать рядом с собой такое — это просто самоубийство! — Рон неопределённо взмахнул руками. — Гарри, какая муха тебя укусила?! Это же часть Сам-Знаешь-Кого! И ты держишь это возле себя? Носишь вокруг шеи, когда мог бы спокойно уничтожить?! — Рон, нет! — Гарри, впав в какую-то панику, загородил собой стол. Он может не увидеть Тома — билось в его голове. Ведь Волдеморт — это уже не Том, а Том существует только в медальоне, Рон не может уничтожить его сейчас!.. Не тогда, когда… А что тогда — Гарри и сам не знал. Но сердце заходилось в бешеном ритме от страха, переживаний за жизнь Тома и боли от того, что его лучший друг желает Тому смерти. — Рон, подожди, — уже спокойнее попросил Гарри. — Послушай… — Я тебя не узнаю, Гарри! — Рон всплеснул руками. — Ты же хочешь избавиться от Сам-Знаешь-Кого! Так давай сделаем это, приблизимся ещё на шаг к победе! Если не хочешь ты, давай я, — Рон шагнул вперёд, и Гарри понял, что просто не сдержит его, если Рон действительно захочет прорваться мимо. Он просто сильнее физически, а Гарри, всё ещё хилый для своих семнадцати, ему не ровня. Направлять палочку на друга казалось отвратительным, а как ещё защитить Тома, Гарри просто не знал. Поэтому он просто отшатнулся от друга, отступая к столу и неосознанно сжимая в кулаке медальон, совершенно не представляя, что делать дальше. Рон открыл рот, в неверии переводя взгляд с лица Гарри на его руку, которой он сжимал крестраж. — Ты… ты… — его глаза неверяще раскрылись, и Гарри хотел было запротестовать, опровергнуть любую теорию, которую Рон выдвинет, но не смог. Голову внезапно пронзило пульсирующей болью, сильной, резкой — такой, какую он чувствовал, когда уничтожил дневник. Гарри хватило только на то, чтобы ослабевшими пальцами погладить медальон, а потом он просто рухнул на колени и почти совсем перестал осознавать окружающий мир. Каким-то уголком сознания Гарри чувствовал, что его встряхивают за плечи, слышал взволнованный голос Рона: «Гарри! Гарри, что с тобой, очнись!», но не был в состоянии даже поднять голову. Перед глазами замелькали картинки — вот Гарри видит какое-то хранилище, кажется, в Гринготтсе, и вокруг него много золота, столько, что он в жизни не видел. Он смотрел на хранилище будто откуда-то сверху из угла, и сначала картинка перед глазами просто дрожала, а потом будто раскололась на множество мелких осколков, которые осыпались подобно разбитому окну. Шрам пронзило невыносимой болью, и по лбу и носу что-то потекло — кажется, это была кровь. — Гермиона! — Гарри еле различил голос Рона, который паниковал, и, кажется, чьи-то шаги. — Чёрт, Гермиона, там Гарри плохо, у него кровь из шрама идёт, помоги ему! Гарри застонал, валясь на пол клубком, потому что перед глазами появилась следующая картинка. Это место он узнал — Выручай-комната. Только в этот раз, как и тогда, когда он бегал прятать учебник Принца-Полукровки, она напоминала огромный склад, а не принимала нужный кому-то вид. Комната была пуста, и Гарри смотрел на неё будто через какую-то щель, как если бы он был в шкафу, но дверцы были закрыты неплотно. И вновь картинка раскололась, шрам запульсировал ещё сильнее, и в этот момент где-то внутри Гарри почувствовал, как что-то бьётся, будто в силках, и пытается вырваться. Он не знал, что это такое, но чувствовал, знал, что это часть его — может, даже его души. И Гарри, будучи уже в полубессознательном состоянии, бросил все оставшиеся силы на то, чтобы защитить то, что так отчаянно боролось за жизнь внутри него, потому что это было его. Что бы это ни было. Гарри сквозь невыносимую боль чувствовал, как его обнимают две пары заботливых рук, как его куда-то несут — но он знал только то, что его ладонь крепко обвивает медальон, и что крошечное нечто внутри него будет жить. Но следом он увидел огромный зал, полный Пожирателей смерти, и вдруг осознал, что видит его будто раздвоенным, как если бы у него было две головы и он мог смотреть сразу двумя. Гарри сообразил не сразу, что одна из этих голов принадлежала змее, Нагини — ощущение её тела он знал прекрасно. А вот второе… оно было непривычным, определённо человеческим, но каким-то странным. Во-первых, оно было каким-то немощным, а во-вторых, эмоции… ничего не было. Гарри абсолютно ничего не ощущал. С огромным удивлением он понял, что находится внутри самого Волдеморта. Что произошло дальше, Гарри помнил плохо. Помнил, что к Волдеморту рванулся кто-то, то ли помочь, то ли добить, помнил, как Нагини от боли свернулась клубком — помнил, как её будто выташнивает чем-то, но она, кажется, осталась жива — по крайней мере, с точки зрения Волдеморта всё выглядело именно так. Сам же Волдеморт… Гарри будто чувствовал, что его тело всё немеет, что он теряет чувствительность, а потом отключается. И Гарри заорал от боли, когда перед глазами всё вспыхнуло, а шрам взорвался болью ещё хуже, чем было раньше. Гарри открыл глаза с трудом. Всё тело болело, ныло, а глаза застлала красная пелена — наверняка кровь. Он понял, что лежит на постели, его пальцы всё ещё крепко сжимают медальон, а рядом с ним сидят Рон и Гермиона и взволнованно смотрят на него. — Гарри? Гарри! — Гермиона очнулась первая, хватая его за руку и одновременно с этим беря платок и начиная вытирать ему лицо. — Гарри, как ты… что… что произошло?! — Я не знаю, — прохрипел Гарри. — Помню, что видел разные места и что было очень больно. Мне было сильно плохо? — он попытался усмехнуться, но, судя по белым, как лист, лицам Рона и Гермионы, спрашивать это не стоило. — Ты не представляешь, дружище, как это было, — хрипло сказал Рон. — Ты бился в конвульсиях, из шрама рекой текла кровь, а ещё было впечатление, что тебя тошнит… не стошнило. Мы думали, ты просто умрёшь от потери крови… — Что это было? — спросил Гарри, пытаясь сесть, но Гермиона его удержала. — Мы не знаем, — она покачала головой. — Но выглядело это ужасно… Гарри, скажи, это связано с Сам-Зна… Волдемортом? — Думаю, да, — ответил Гарри, дотрагиваясь до шрама. Он больше не болел, но трогать его было неприятно — кажется, он воспалился. — Я снова видел его глазами и глазами Нагини. Но по-другому… — По-другому? — нахмурилась Гермиона. — Да… Ему было очень плохо. Я не знаю, что случилось, — Гарри покачал головой. Тут ему пришла в голову идея — можно же спросить Тома! Уж он-то точно должен знать, что произошло с Волдемортом… — Ребята, мне нужно сесть… помогите мне. — Лежи! — строго приказала Гермиона. — Никуда ты не пойдёшь. Мы думали, что ты умер, — она задохнулась. — Не знали, что делать… Так что будешь лежать! Гарри открыл было рот, чтобы возразить, что ему уже намного лучше, как вдруг послышался явственный треск, и в его ладонь что-то впилось. Гарри ошарашенно разжал пальцы и с удивлением, шоком и какой-то всепоглощающей тоской увидел, что медальон открыт, а посередине проходит чёрная трещина. — К… как? — ломко спросил Гарри у, кажется, самого крестража, разглядывая некогда дочиста отполированную поверхность, теперь испещрённую мелкой паутинкой трещин. — Что произошло… — Мы думали, что это крестраж на тебя действует, — объяснил Рон. — Попытались разжать кулак, но ты не дал. Как будто мышцы свело судорогой. Мы хотели его уничтожить, но не знали, как это сделать, потому что ты не отдавал. Мы этого не делали, честно! — Рон чуть отшатнулся, когда Гарри поднял на него злой, полный боли взгляд. — Гарри, да я вообще тебя не понимаю, что ты с этим медальоном… В этот момент дунул ветер, и палатка сама собой открылась. Все трое одновременно перевели взгляд в ту сторону, и Гарри неверяще рассматривал человека — человека! Из плоти и крови! — стоящего на входе. Это был Том Марволо Реддл, точно такой же, каким Гарри его видел последние несколько ночей. — Кто ты такой? — грозно спросил Рон, перехватывая свою палочку и вставая с кровати, начиная надвигаться на Тома. Гермиона молчала, с подозрением и лёгкой неприязнью оглядывая его, но тоже держала его под прицелом палочки — видимо, вытащила из кармана Гарри, пока тот валялся без сознания. И только Гарри не сдвинулся с места. В нём мешались шок, неверие и безумная радость, будто они с Томом не виделись несколько лет, а не меньше суток. Гарри переводил взгляд с Тома на медальон и обратно и не мог никак поверить в то, что видит — Том реален, он больше не призрак, не крестраж. Кто он — Гарри не знал, но ему было наплевать. Когда он увидел разрушенный медальон, в душе образовалась дыра, потому что Гарри казалось, что он больше никогда его не увидит. Но вот он — Том Реддл… стоит у входа в палатку, весьма флегматично оглядывая две направленные на него волшебные палочки и — Гарри распахнул глаза — стоя абсолютно безоружным. — Отвечай! — потребовал Рон. — Кто ты и как попал сюда?! — Я не обязан перед вами отчитываться, — холодно бросил Том. — Как видите, я безоружен, — он поднял пустые ладони. — И я был бы очень благодарен, если бы вы опустили ваши палочки. — Да как ты смеешь… — Рон задохнулся. — Руку покажи! — внезапно потребовал он. — Левую руку. Задирай рукав! Том хрипло рассмеялся, и Гарри неожиданно тоже прыснул. У Тома — и Метка… вот это, конечно, прекрасная шутка. Том вдруг резко перестал смеяться и перевел взгляд на Гарри. Его лицо оставалось холодным, но глаза выражали все эмоции разом — и Гарри не мог поверить, что именно этот человек ему когда-то сказал, что невозможно испытывать столько всего разом. Взгляд Тома задержался на шраме, и он как-то резко вдохнул, делая уверенный шаг вперёд. — Гарри… — и в этом слове было всё, что Гарри хотел и не надеялся от него услышать. — Какого чёрта?! — заорал Рон. — Я тебе ещё раз повторяю… — Я знаю вас, — вдруг резко сказала Гермиона, не опуская, однако, палочку. — Вы спасли Гарри тогда, на озере. Вытащили его из воды. Я права? — Да, — Том кивнул. — Я ещё раз настоятельно прошу вас опустить ваши палочки. Рон внезапно бросился на Тома со спины, а Гарри не мог позволить этому случиться. Он собрал все свои силы в кулак и резко сел, кулём скатываясь с кровати и поднимаясь на ноги. Гермиона вцепилась в его руку, но Гарри уже было всё равно — он на негнущихся ногах прошёл к Тому, игнорируя яростные выкрики друзей. Его переполняли эмоции — радость, счастье и какое-то неуместное волнение. Сердце билось где-то в горле, руки вспотели, а глаза практически заслезились — и Гарри, наконец дохромав до цели, буквально упал Тому в объятия, позволив его рукам поймать его и прижать к реальному, тёплому, твёрдому телу. Гарри поднял голову — Том был существенно выше его — и с замиранием сердца ощутил, как тонкие губы касаются его шрама. В этот момент Гарри затянуло в небывалой силы водоворот, и он понял только то, что сам случайно проник в голову Тома. Том был так рад, когда почувствовал, что крестраж кто-то надел — он так устал сидеть в медальоне, что был бы рад поговорить с кем угодно. И каково же было его удивление, когда он почувствовал, что этот человек — его соулмейт! Так не бывает, подумал Том — при жизни у него не было надписи на руке. Что же, может, он родился позже. Но Том чувствовал очень сильное притяжение между ними, настолько, что сомневался, что это только связь соулмейтов. Решив, что может воспользоваться этим ради освобождения из медальона и возможного возрождения, Том не постеснялся заглянуть в мозг предполагаемой родственной души. Имя ей оказалось Гарри Поттер, и Тому подумалось, что где-то он такое уже слышал. В голове Гарри он прочитал очень много мыслей по поводу Волдеморта и крестражей — Том был горд собой. У него получилось! Он стал бессмертным! Но Гарри и его друзья охотились на крестражи, и если бы Тому удалось убедить его… появиться, втереться в доверие… Да, это может сработать. Гарри оказался сорви-головой и полез в озеро за мечом Гриффиндора. Том закатил глаза, но в душе что-то неспокойно перевернулось — его соулмейт сейчас умрёт. Он просто захлебнётся! У Тома было не так много сил, он рассчитывал остаться с Гарри на всю ночь и говорить с ним, но только в бестелесной форме. Он высосал нужное из девочки, живущей вместе с Гарри, и ему должно этого хватить минут на пять… Том практически не думал. Впервые в жизни он поступил на инстинктах и выбрался из медальона, с трудом поддерживая реальное, не фантомное тело и ныряя в воду. Том спас Гарри, даже вытащив ему меч Гриффиндора, ради которого он нырял, хотя Тому так и хотелось его выкинуть. Но ведь ещё раз полезет же… Пришлось его оставить. Сил уже после этого не осталось ни на что, и Том скользнул в медальон, чтобы отдохнуть. Гарри отреагировал ожидаемо отрицательно, угрожая Тому и вместе с тем чувствуя свою беспомощность. Том ласковыми, спокойными речами заговаривал Гарри зубы, постепенно сокращая между ними дистанцию. И в тот момент, когда между Гарри и Томом почти не осталось расстояния, Том понял две вещи. Во-первых, Гарри понятия не имеет, что они соулмейты, и отчаянно отрицает очевидную связь между ними. Тому оставалось только гадать, есть ли у Гарри метка — по этому поводу он ничего в голове у того не нашёл. Это было плохо — сыграть на этом уже не получится. Но было и кое-что другое. Во-вторых — хотя это должно быть во-первых — Гарри каким-то непостижимым образом оказался его крестражем. Очевидно, Том создал его позже медальона, потому что воспоминаний об этом у него не было, но Гарри и об этом не знал. Более того, было очень похоже на то, что и Волдеморт не знает об этом крестраже, но то, что он есть, было неоспоримо. Том испытывал противоречивые эмоции по этому поводу — с одной стороны, такого он не планировал да и не знал, как поведёт себя крестраж в живом носителе, и это было опасно. Хотя его будущее я, судя по всему, решилось поместить частичку своей души в змею. А с другой… это делало их связь через метку соулмейтов ещё более глубокой, прекрасной и единственной в своём роде. Том внезапно почувствовал превосходство над Волдемортом, хотя это и было странно — только он знает, что Гарри его крестраж, эта связь только их. И никаких третьих лиц. Что же, Том всегда был собственником. Его маленький крестраж всё ещё относился к нему крайне недоверчиво, но теперь у Тома была ещё и личная причина добиться его расположения. На вторую ночь он сделал упор на их похожесть, вдруг прочитав у Гарри в голове информацию про его детство. Том не планировал этого делать — ему это было просто не нужно. Но то, что он там увидел, и то, что Гарри сам ему сказал, поражало до глубины души. Гарри вырос… в чулане под лестницей. Том внезапно понял, что их с Гарри схожесть, про которую он ему говорит, далеко не только его выдумка. Она правда есть, и они оба это чувствуют, Том знал это. Зачем-то он рассказал Гарри про своего отца, про то, как он оскорбил его и его маму, зная, что Гарри тронет эта история. Но правда была в том, что и Тому не было всё равно — за маму, которая просто хотела, чтобы её любили, было до слёз обидно. Хоть Том и не мог испытывать это чувство и считал себя выше этого, родную мать он понимал прекрасно и действительно считал своего отца последним ублюдком. Невольно переживая тот момент встречи и всё своё детство, проведённое в приюте, Том резко осознал, что Волдеморт — это нечто другое. И здесь он умудрился сказать Гарри чистую правду — он совершенно не чувствовал, что сам Том и неясный образ из головы Гарри являются одним целым. Том попал в сети, которые сам же и расставил — нет, он, конечно, завоевал доверие Гарри, но проблема была в том, что это, как оказалось, работало в обе стороны. Том понимал Гарри, как никто, хоть и не мог принять некоторые его решения и поступки. Кое в чём они были действительно разными, но во многом были и похожи. Больше не хотелось иметь Гарри-помощника, Гарри-последователя — хотелось, чтобы они были равны, потому что оба чувствовали это. Его маленький крестраж оказался слишком притягательным. На третью ночь Тому посчастливилось — но это как посмотреть — увидеть, кто такой Волдеморт. Его передёрнуло от ужаса и отвращения — вот к чему приводит бессмертие? Да он же ненормальный! В этот момент Том окончательно разорвал все, даже мысленные связи между ним и Волдемортом — они не одно целое. Том не желал быть частью души этого отвратительного создания, ему это было противно. И пусть Том — лишь крестраж, часть души. Зато у него есть его соулмейт, его маленький крестраж, который, если Том хорошо постарается, будет принадлежать лишь ему. А ещё у Тома есть человеческие чувства, эмоции, ум и логика — чего Волдеморту явно недоставало. Он был просто отвратителен. Когда буквально на следующее утро Том услышал, как Гарри защищает медальон — его, Тома, именно его — Том вдруг понял, как на самом деле ему дорог его маленький крестраж. Он вызывал тёплое чувство в груди, которому Том не мог дать названия, но та часть его, что хотела присвоить Гарри, удовлетворённо мурчала и радовалась. И Том всей своей частью души, которая ему досталась, рванулся к Гарри, желая показать, что тот не зря это делает, что Волдеморт противен ему, что он и пальца его не стоит — что Гарри незачем волноваться, потому что Том будет с ним. И в этот момент Тома пронзила адская боль, горело всё его призрачное тело — он сначала сам не понял, что происходит, но потом почувствовал, как его душа становится цельной. Раскаяние, которое он невольно ощутил, желание вернуться в мир живых наравне с Гарри сделали своё дело, и Том, сам того не осознавая, просто перетянул все осколки души на себя, даже тот, что находился в Волдеморте. Какая ирония — крестраж оказался человечнее своего создателя… Гарри вынырнул из чужой головы, смотря на Тома и чувствуя, как сердце бьётся с неведомой ему скоростью. Он пытался осознать всё, что только что увидел и услышал, но счастье переполняло его — счастье, что Том действительно не играл с ним, что он на самом деле чувствует к нему что-то… Гарри сам не знал, что он чувствует к Тому, но… Две вещи шокировали его настолько, что он долго не мог закрыть рот, когда увидел и услышал их буквально одну за другой. Так ведь не бывает… чтобы и то, и другое… особенно то… да и второе… ещё и с Томом… — Я твой крестраж? — тихо спросил Гарри, чтобы никто не услышал. — Но как… как такое может быть? — Я не знаю, — отозвался Том. — Наверное, после очередного убийства часть моей души оказалась в тебе по чистой случайности. В твоей памяти не было ничего по этому поводу. — Ты… ты собрал все осколки, — прошептал Гарри, беря руку Тома в свою и заворожённо наблюдая, как их пальцы соприкасаются вместо того, чтобы пройти друг сквозь друга. — И мой тоже? — Сейчас, — Том закрыл глаза и сосредоточился. — Как ни странно, нет… — он как-то странно посмотрел на Гарри. — Похоже, что твоя душа и часть моей слились настолько плотно, что они уже практически одно целое. — Я просто не могу в это поверить, — Гарри тихо рассмеялся. — Мы соулмейты… Скажи кому-нибудь — засмеют. — А что, кроме того, что ты и Волдеморт — враги, есть ещё причина? — Том приподнял бровь. — Ну, есть такое пророчество… — Гарри замялся. — Мол, ты отметил меня как равного себе, и теперь один из нас должен убить другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой. — То есть мы уже связаны судьбой, — задумчиво проговорил Том. — Но ведь всё не обязательно должно закончиться убийством, Гарри. — Но ведь… — попытался возразить Гарри, но Том перебил его: — А как ты думаешь, спокойно ли мы живём? — Гарри рассмеялся, утыкаясь лбом в плечо Тома, и тот добавил: — Мой маленький крестраж. Гарри залился краской и смущённо пробормотал что-то, отходя на полшага назад и упираясь взглядом в пол. Его вдруг пронзила другая мысль, повергшая его в шок, и Гарри поспешно закатал левый рукав, чтобы посмотреть на надпись. Но вместо ожидаемого месива букв, которое он имел счастье лицезреть до сегодняшнего дня, на руке стройным почерком было выведено: ТОМ МАРВОЛО РЕДДЛ Гарри поднял взгляд на Тома, находясь в смешанных чувствах. С одной стороны, что они теперь будут делать? Как объяснять всем присутствие Тома и внезапную смерть Волдеморта? Это до сих пор повергало Гарри в какую-то прострацию, он просто не мог поверить, что вот так просто оно всё закончилось. Но с другой стороны… Том в свою очередь закатал свой рукав, и Гарри, неловко склонив голову, прочитал, чувствуя, как в груди ощутимо теплеет: ГАРРИ ДЖЕЙМС ПОТТЕР Разумеется, им столько всего нужно сделать. Гарри надо как-то объясниться с Роном, Гермионой и остальными, разобраться с Министерством, с Пожирателями, может, даже забрать Нагини, если она ещё жива — кажется, Тому нравились змеи. На это, вероятно, уйдёт не одна неделя, а может, и месяц, но им некуда торопиться. В конце концов, они молоды, а впереди у них вся жизнь, если верить пророчеству, отнюдь не спокойная. А Гарри в свете последних событий был склонен в судьбу верить.