Когда враг предложил отдать сильмарили в обмен на сына

Холод стоял в узких каменных коридорах, где-то за их пределами свистел ветер, по полу тянуло сквозняком, а в концах их дрожали смутные светлые тени. Для Тьелкормо Туркафинвэ близилась заключительная и самая пугающая часть их брака. Вопреки ожиданиям вала Мэлько, который опасался, что к ночи супруга, если тот окажется впечатлителен, придется утешать и ободрять, тот вполне соответствовал данной ему Феанаро характеристике — "Дуболом!" — и хранил редкое душевное спокойствие, впрочем, вряд ли вызванное душевной мудростью, а скорее редкостным легкомыслием. Бездумная улыбка касалась его надменно изогнутых губ, сразу придавая лицу приветливости и даже мнимой доброты, которой в свое время напрасно доверился Финдарато Инголдо. Он был спокоен, даже войдя в их опочивальню и узрев высокое ложе под черным балдахином. Сел на край, показался, будто бы дивясь мягкости, скинул сапоги и лег. Но совсем ненадолго — а потом поднялся, смерив Моргота выжидающим взглядом. — Ну что? — возмущённо и несколько удивлённо вопросил он. — Что? — в недоумении ответствовал Моринготто. — Ты собираешься принимать женскую фана или нет? Глаза Моргота, обычно лениво полуприкрытые веками, впервые за долгие века широко распахнулись. Но темный вала быстро справился с собой и уже через секунду с нескрываемым ехидством ответил: — Как минимум из уважения к моим летам и величию женскую фана должен принять ты. Эльф явно растерялся и начал нервно оглядываться по сторонам. — Но я... Не могу! — Так я тебя наделю этими способностями. Силы мои дают возможность наградить тебя элементами женской природы, Тьелкормо. — Н-не надо, — отпрянул эльф, снова слегка побледневший и испуганный. Моргот понял, что наступил момент, когда нужно ковать железо, пока горячо, и сейчас на юного супруга стоит воздействовать со всем присущим ему, темному вала, очарованием. — Что ж, если желаешь сблизиться со мной, оставаясь мужем, я не буду препятствовать тому, — мурлыкнул Моргот, присаживаясь на край постели и значительно ее продавив. Тяжёлую ладонь в металлической перчатке он словно невзначай положил эльфу на гибкую талию, наслаждаясь исходящим от него теплом. Когда тот вздрогнул, Моргот усмехнулся; пора было переходить к действиям более решительным, а потому он скинул плащ и стянул перчатки, обнажая обожжённые черные руки, после чего снова обнял своего эльфа. Тот и не думал пугливо замирать, а нервно дёрнулся всем телом, сбросив его объятия. — Сие противоестественно и не случится никогда! — нолдо бросил на Моргота разгневанный взгляд. Повисла пауза, в конце которой он, словно смягчаясь, добавил: — Я всё ещё жду принятия женской фаны. Моргот вздохнул и взглянул на непокорного с немым укором. На лице его было написано мрачное осуждение и даже некоторое сожаление. Всем своим видом он как бы говорил: "И на это я обменял сильмарили?" — и Келегорм волей-неволей эти его мысли очень даже хорошо почувствовал и начал смутно догадываться, что темный вала — не атто и слово свое может взять обратно. — Ты же согласился, — прошептал ему укоризненно Моргот. — Ты же знал, на что шёл. Где твоя готовность пожертвовать собой, Тьелкормо? Что, если я расскажу твоему отцу о твоем непослушании? Слова его звучали проникновенно и горько и отозвались бы в сердце любого эльда, но ему, как видно, достался особо бесчувственный. А потому темному вала пришлось растянуться на постели во весь рост и тяжко вздохнуть. Впрочем, горевал он недолго и уже через минуту храпел так, что горы сдвигались. Келегорм лежал рядом, мрачный, не сомкнувши всю ночь очей. Утром же двери в их опочивальню распахнулись. Келегорм поморщился от яркого света факелов и испуганно приподнялся. На пороге в своих обычных алых одеяниях, как всегда, неутомимый и исполненный внутренних сил, перед ним предстал атто. — Зачем ты здесь? — вопросил Тьелкормо неуверенно. — Я должен удостовериться, что брак меж вами свершён, иондо. Моринготто, мельдо, поднимайся. Ты предпочтешь продемонстрировать простыни со следами вашей, кх-кгхм, страсти или покажешь своё мастерство в деле? Моргот потянулся, зевнул и тяжело поднялся. — Брак не заключен, Феанаро. Твой неразумный сын так и не подпустил меня к себе. Я же, помня о том, как тонко устроены ваши души, не решился брать его силой, чтобы твой сын не помутился разумом с горя — ты же помнишь, сколь я милосерден! Келегорм издал жалобный нервный смех при этих словах. На губах его появилась недоверчивая и несколько насмешливая улыбка. — О да, — рассеянно кивнул ему Пламенный. — Но постой! Тьелкормо! — гневно воззвал он. — А ну иди сюда! Окрик его был столь грозен, что темный вала в сравнении с родным атто мигом показался Келегорму и впрямь несравненно более миролюбивым, а также надежным, добрым, и вообще, верным защитником. Он спрятался за его спиной, как бы умоляя не выдавать себя разгневанному родителю. Однако противиться стальной отцовской хватке не смог, и скоро Феанаро извлек его оттуда, бесцеремонно стащив с него штаны и оголив мягкое место. После этого расположил отпрыска поперек коленей, размахнулся и со звонким шлепком приложился дланью к его ягодицам. Келегорм еле подавил невольный вскрик. Равно и ягодицы его, и ланиты покраснели. Взгляд Моргота, взиравшего на супруга, претерпевавшего за непокорность, был сокрушенным. — Как же так, Феанаро? Ты говорил, что этот юноша отличается покладистым нравом, а что теперь? Ныне я всерьез подумываю о том, чтобы и впрямь взять за себя твоего Куруфина. Тем более, раз уж ты говоришь, что от него и в кузнице может быть прок. — Н-ну, не совсем, тот парень у меня уже помолвлен, — заюлил Феанаро, которому явно не хотелось лишаться своей единственной надежды и верного помощника. — Да и он весь пошёл в меня, так что, боюсь, невинности уже лишился. — Атто! — решился жалобно вскрикнуть Келегорм, когда Феанаро дал выход чувствам, последний раз наградив его размашистым шлепком. — Что? Ты чего добиваешься? Ты что, хочешь, чтобы наш народ лишился света древ, что заключен в кристаллах? Тьелкормо сполз с отцовских коленей и уткнулся лицом в простыни. Кровь приливала к покрасневшим чреслам, наполняя их совершенно излишним желанием и заставляя невольно тереться об грубую ткань. Атто, похоже, вышел, оставив его наедине с его мучителем. На ягодицы снова опустилась длань, но теперь несущая приятную прохладу, вторая же обхватила его естество в меру крепко и в меру нежно и принесла желанное облегчение. Келегорм искоса поглядел на темного вала, но, впрочем, особой любовью к нему так и не проникся. Одно дело, когда ты жил себе в своё удовольствие, охотился, веселился в компании верных друзей и юных прелестниц, и совсем другое — когда спутником тебе становится сам тёмный вала, да еще и не желает обретать приятный взору вид. Нет, конечно, вала Мэлько был равно хорош собой, силён, высок и отличался величественной осанкой и царственной статью, но... Келегорм обернулся на него неуверенно и оглядел ещё раз. Сильная рука легла на его плечо, и Мелькор повел свои проникновенные речи, в коих был весьма искусен: — Я могу наделить тебя особым даром, Тьелкормо. Ты станешь равным айнур, обретешь черты обоих полов... Неразумный лишь помотал головой. — Соглашайся. Сие не будет видно простым взором... ну, почти, — уговаривал эльфа Моргот. — Не беспокойся, никто из твоих друзей или родичей не заподозрит тебя в том, что ты обрел эти черты. Соглашайся, Тьелкормо. Я ведь могу и устать тебя уговаривать. Последнее замечание, как вы понимаете, оказало на сына Феанаро наибольшее воздействие, после чего ему пришлось со вздохом кивнуть. Но ничего особенного не произошло. Что там, Тьелкормо не заметил ни в своей хроа, ни в своей фэар ни малейшей перемены. Телесный его строй и душевный остались прежними, Моринготто же супружеской близости не требовал, а потому Келегорм вернулся довольно скоро к прежней вольной жизни и даже стал, пожалуй, раздражительнее и своевольнее прежнего, тем более, что теперь у него появились сотни новых слуг и целый лес Бретиль под боком. Так что за две недели он успел в Ангамандо и его окрестностях совершенно освоиться и полюбить суровый этот край и его бедную природу. На исходе же третьей недели произошло с ним невиданное и настолько его ужаснувшее, что он примчался к вала Мэлько насмерть перепуганный и готовый молить его избавить от страшной поразившей его хвори. Но обо всём по порядку. Случилось это так: очередное хмурое утро в Ангамандо отчего-то принесло с собой слабость и неприятную ломоту во всем теле. Отнеся последнее на счет выпитого накануне в количествах неумеренных ягодного вина, Тьелкормо кое-как поднялся и ополоснул лицо холодной водой из таза, по пути оправив длинную рубаху. По внутренней стороне бедра потекла неприятная влажная капля. Низ живота скрутило острой болью, такой, что он согнулся пополам, как от удара. Пришлось обернуться и уцепиться руками за край ложа, чтобы не упасть... На белых простынях алели пятна крови. "Я ранен и умираю", — страх застучал в висках. Келегорм лег, стараясь не тревожить больное место, но, едва дождавшись, пока приступ боли не отступит, быстро вскочил и бросился на поиски темного вала. Дух вала Мэлько пребывал на вершине Тангородрима, взирая на долину Химринга и ущелье Аглона, однако, услышав, как тревожно взывает к нему супруг, он немедля облекся телом и вернулся в покои, и скоро мог заметить, как уцепился за край его плаща бледный нолдо. — Могущественнейший из валар, не дай твоему спутнику погибнуть во цвете лет, — обратился он. Мелькор кивнул, снисходительно взирая на него с высоты своего роста.