Шесть тысяч и еще четыре года

POV Кроули Камеры в римской тюрьме комфортом не отличались, впрочем, как и любые другие камеры у любой другой цивилизации. Зато здесь хотя бы не было сдерживающих пентаграмм, как в одиночках под городом Дит. Ну, и одиночками они не были, соответственно - была компания, чтоб скоротать время в ожидании допросов и суда. Я подпёр спиной стену, сложил руки на груди и наблюдал за Ангелом. Ази брезгливо поморщился, как только мы вошли в камеру, выбрал себе наиболее чистый по виду угол и осторожно сел на каменный пол прямо в белой тоге, обняв колени. Достал из-за пазухи небольшой блокнот с обугленным карандашом и начал его неторопливо перелистывать. — Наброски для отчётов начальству или личные записи? — поинтересовался я. В дальнем углу с потолка мерно капала вода, навевая воспоминания о родных пенатах. Причём даже не о камерах, а о переговорной. Впрочем, капало у нас везде. — Личные записи, — хмыкнул ангел, незаметно для себя же грызя карандаш. А я в свою очередь заметил торчащее между страниц перо для письма. Всё бы ничего, но оно было чёрным. — А у вас там наверху камеры есть? — я склонил голову к плечу, едва ли не с умилением рассматривая живописную паутинку в уголке. — А то я прям как «домой» вернулся, — я даже хохотнул. — М? Камеры? Ты про тюрьмы? — ангел задумался и почесал своим карандашом затылок. — Хмм, ну, кажется, нет. Наших в кабинетах запирают обычно, у каждого он свой и идеально пустой, так что разница невелика, — он развёл руками. — Кошмар какой! — искренне вздрогнул я. — У нас хоть трещинки на стенах можно пересчитать, плесенью полюбоваться. Ну, или с соседями через решётку поругаться. Пентаграмма даже не всегда чудеса ограничивает. Правда, при этом медленно вытягивает пламя, и чудесами лучше не злоупотреблять. Кстати, хочешь вина? — В тюрьме нельзя пить вино. А в небесных кабинетах нет окошек на дверях, но есть просто окна. Обычно… панорамные, — Ази стал что-то записывать себе в блокнот тем самым пером обычными чёрными чернилами вместо ожидаемых золотых. — Кто тебе сказал, что нельзя? — заинтересовался я, теперь наблюдая за движением его руки. Завораживающее зрелище. — Не принято, значит. Сегодня не праздник. И мы наказаны, — он фыркнул и как-то странно на меня покосился, после чего перевернул страницу и стал что-то зарисовывать уже карандашом. — Кем и за что? Ты считаешь, что в чём-то провинился, чтоб принимать наказание? — разговор становился всё забавней. Пара человек из соседей-христиан к нему явно прислушивались. — Ну… точнее. В общем, нас сюда не развлекаться привели, мы должны быть стойкими героями перед лицом скорой участи! — он заглянул в блокнот. — И принять смерть за веру, как праведники. — Пхе! А почему нельзя сделать это весело? Посмеявшись в лицо язычникам и иудеям, продемонстрировав тем самым, что нам не только не страшно, но мы ещё в целом и не против? В чём смысл обязательно пафосно страдать? Ангел выгнул на меня бровь. — По-твоему, пытки — это весело? — Ммм, нет, нихрена не весело. Но алкоголь притупляет физические ощущения и туманит разум, Ангел. Ты же жил у ацтеков. Должен вроде как знать, что там жертв богам предварительно напаивали кактусовой водкой и накачивали наркотой. Ангел снова пересмотрел записи у себя в блокноте. — Но у нас нет хлеба для святого причастия… В остальном же это нарушение схемы мученической смерти… Ты совращаешь людей на распитие алкоголя! Он туманит мысли и склоняет к греху! — заявил он, нахмурившись. — И с кем они тут будут грешить? — скептически уточнил я. — И хлеб у нас есть, — и демонстративно достал из-за пазухи пару лепёшек. — Ты можешь даже его освятить, как и вино. Ангел гордо отвернулся от меня и продолжил что-то зарисовывать. — Ну и зря, — я фыркнул и, особо не скрываясь, чудеснул бурдюк с вином. Лично я планировал на допросе развлечься, если до него, конечно, дойдёт. А потом даже вернуться в камеру. Не бросать же принципиального Ангела одного. И уж тем более, я не собирался допустить, чтоб его допрашивали. Римские христиане уставились на меня, едва ли не облизываясь. Потом на «брата Азирафеля», сохранявшего гордое молчание. Снова на меня. И всё же решили «причаститься». Ангел на нас лишь в очередной раз фыркнул и что-то пробурчал. Страница, которую он перечитывал сейчас, в отличие от остальных была написана золотыми чернилами. — Азирафель, поверь, Звёздочка бы меня поддержал, — я специально напомнил Ангелу кличку Иисуса, к тому же так остальные не поймут, о ком я. — И это не искушение. Это облегчение предстоящего бремени. Ангел перевёл на меня взгляд, поставил локоть на колено и хмыкнул. — А что если я скажу, что он спрашивал о тебе? — И что же он спрашивал? — я выгнул бровь. — И может, ты всё же освятишь хлеб и вино для них? Я, знаешь ли, недостаточно свят для подобного действа. Азирафель фыркнул и надулся, когда тему перевести не удалось. Встал на ноги, кряхтя, и подошёл ко мне. — Дай сюда, — он отобрал у меня несколько лепешек, отошёл в уголок, сел на колени и с ними же в руках стал зачитывать молитву. Я инстинктивно напрягся, готовясь ощутить обжигающее касание божественной благодати. Касание было, правда, едва ощутимое, ведь Ази отошёл подальше настолько, насколько это возможно. Раздал лепёшки людям, хватило, конечно, не всем, и в том же темпе и настроении отобрал у меня бурдюк с вином, чтобы освятить опять в углу. Я же растерянно хлопнул ресницами. Касание благодати было - ожога не было. Неужели… это как с молниями, разряд которых я получил во время Потопа и больше к ним был невосприимчив? Но благодать Рэга жгла. С другой стороны, Рагуэль никогда меня не лечил. Я не помнил сам процесс лечения в исполнении Азирафеля, но следы его ладоней на боку помнил прекрасно. Линька их стёрла. Но они определённо мне не приснились. Ангел тяжело вздохнул, глядя на людей, преломивших хлеб и по очереди пивших вино из бурдюка, но встал рядом со мной. — Я вижу, насколько тебе скучно здесь, но это часть их жизни, как мучеников… — тихо шепнул мне он. — Я здесь как смотрящий, и должен следить, чтобы они не грешили перед скорой… казнью, — он сглотнул ком в горле и отвёл взгляд. — Помнишь, ты сам признал, что если они выживут, успеют обратить в веру больше людей? Я все ещё собираюсь побороться, Ангел. В этой камере не все христиане Рима, конечно. Но я и не буду пытаться спасти всех. Я не Иса. Я попробую вытащить тех, кто рядом, — отозвался я. Ангел удивленно уставился на меня. — Ты хочешь… спасти их? Но как, если нам нельзя использовать чудеса перемещения здесь? — Арена, Ази, — я ухмыльнулся. — Скоро нас придут допрашивать. Потребуем Божий суд. Азирафель сначала побелел, а потом покраснел. — И мы… повлияем на животных, верно? С ними проще договориться… — Мгм. В этом случае никакого оружия и гладиаторов. Только осуждённые и дикие звери. Это совсем незаметное чудо. Но оно ещё раз продемонстрирует ту самую силу веры. Азирафель несмело мне улыбнулся. — Звучит как отличная идея, мой дорогой друг… — Ази, признай, все мои идеи отличные! — я подмигнул. — Абсолютно нет, — моментально сменил настроение Ангел, глядя на меня с лицом-кирпичом. — Идея накосячить и пасть была ужасной. — Я понятия не имею, что тогда было. А МОИ идеи всегда отличные! — фыркнул я, демонстративно отворачиваясь и отходя в сторону. Похоже, предложить ему ещё один бурдюк вина, но уже для нас, будет излишне. Через пять минут Ангел осторожно потрогал меня за плечо. — Ладно, на самом деле, кроме идеи добыть мёд во времена Адама и Евы, я ничего не вспомнил, ну не дуйся, Кроули… — шепнул он. — Ну… первую попытку я просто не успел продумать. Но ведь сама идея была неплохая, потом же получилось, — так же тихо отозвался я. Вот решительно не мог злиться на моего Ангела дольше десяти секунд. И именно в этот момент на дальней стене коридора тюрьмы отразились отблески нескольких факелов. Ангел резко метнулся в дальний ото всех угол перед тем как в камеру вошли. — Вы, называющие себя христианами, обвиняетесь в умышленном поджоге столицы Римской Империи, — зачитал со свитка, видимо, секретарь. — Это так? Вы последователи так называемого Христа? Рекомендую вам сразу признать вину, тогда вас просто казнят путём распятия. Дознание и другие варианты казни вам не понравятся. — В этой камере и вправду содержатся последователи Иисуса, Сына Божьего, — отозвался я, — но вины в пожаре ни на ком из присутствующих нет. Мы требуем Божий суд. — Ты думаешь, боги поддержат вас? — Достаточно поддержки одного бога, Иисуса, — пожал плечами я. Охрана секретаря оживилась. Естественно, массовая потеха на арене зрелищнее и прибыльней процедуры дознания. Я тихо хмыкнул. Секретарь кивнул. — Это позволено законом, выжившие смогут беспрепятственно уйти. Но оружия у вас не будет. — Нам оно и не нужно, последователей Христа защитит вера. «А нас с Ангелом парочка чудес», — добавил я про себя. — И она крепка как никогда! — гордо поддержал меня Азирафель, тоже отклеившись от стены. — Ну, как хотите, — пожал плечами секретарь. — Мне же проще, не люблю дознание. Скучно, предсказуемо и воняет. За вами зайдут на рассвете. — А поесть дадут? — решил бесстрашно уточнить Ангел, глядя секретарю прямо в глаза. — Вам положен последний ужин. Милостью Цезаря, вы можете получить любые кулинарные изыски. Также вы можете пригласить к себе девиц из Лупанария на ваш вкус. Достаточно сообщить о своём выборе тюремщику. — Последнее излишне, любезный. — хмыкнул я. Азирафель брезгливо хмыкнул. — Император так любезен со своими заключёнными. Жаль, что только один раз, — он либо наивно думал, что за грубость ему ничего не будет, либо отчаянно нарывался. — Император любезен со всеми, кто этого достоин, — отозвался секретарь и удалился. Ангел выдохнул и протянул мне бурдюк с вином. Не мой, этот был другой. — Я… не успел тебе предложить ещё там, в углу… — он виновато опустил взгляд, держа вино на вытянутой руке. — Всё хорошо, Ангел. Я могу чудесить его в неограниченном количестве, — я принял у него вино. — Но спасибо, — и, не задумываясь, сделал глоток. Он улыбнулся мне уголками губ. — Но это чудеснул я. Пару минут назад… — признался он смущённо. — Только никому не говори, ладно? — он покрутил кольцо на мизинце. — Не скажу, Ази, — я улыбнулся в ответ, ощущая лёгкое покалывание на губах от остаточной благодати. Оно напоминало молодое игристое вино, едва заметные искорки по всему телу. — Вкусно. Ангел ещё немного поколебался и вложил мне в руку небольшое красное яблоко, резко опуская взгляд в пол. — Прости за… мою вспышку ранее. Пойдём просить роскошный обед, м? — и снова заглянул в глаза. — Пойдём. Всё хорошо, Ангел, я понимаю. Здесь, в этих стенах, слишком много тьмы для тебя. Слишком много боли, страданий и страха. Я их ощущаю, но они на меня не влияют. А ты чувствуешь наоборот. Но я тебе обещаю, что мы справимся. По крайней мере тех, что делят с нами одну камеру, мы выведем. Я не оставлю тебя одного. Он кивнул. — Спасибо, мой дорогой. Ты просто невероятен… — Брось. Я просто ощущаю этот мир немного иначе, — я грустно улыбнулся. Ангел едва ощутимо коснулся моих пальцев и приблизился непозволительно близко, шепча на ухо. — Но ты делаешь невероятные вещи… — и направился к выходу из камеры.