Шесть тысяч и еще четыре года

POV Иисус Мой земной путь приближался к завершению. Три года проповедей и помощи людям. Двенадцать ближайших учеников… один из которых уже этой ночью отдаст меня римлянам, а другой трижды отречётся от меня. И верный рыжий спутник, всё ещё отказывающийся стать последователем. Демон Кроули, недавно, по его меркам, сменивший имя. И поменявший в нём только одну букву. Он был первым, кого я увидел, явившись в этот мир. И я полагал - будет последним, кого я увижу, покидая его человеком. Станет ли он дожидаться Моего воскрешения и возвращения Богом, было не ясно. Этим вечером я в последний раз делил с моими учениками хлеб и вино, назвав их плотью и кровью моей, придавая этим атрибутам Пасхи новый смысл. Позже они станут основой таинства причастия. И отпущения грехов. Кроули в этот раз не сидел с нами за одним столом. Вместо этого пристроился в уголке и пил исключительно своё вино. Он тоже знал, что это последний вечер. И я бы соврал, если ли бы сказал, что мне не было страшно. Я был готов к тому, что Меня ждёт. Но не мог не испытывать страх. Не смерть меня страшила, но предстоящие испытания. И то, хватит ли мне силы вынести их все. Впрочем, выбора у меня всё равно не было. Я — Сын Божий, и я — человек… ещё несколько часов или, возможно, дней, но человек. Вечеря подошла к концу, и я позвал своих учеников в сад. Ближайших из них. Самых доверенных. Змия звать было не нужно. Он молча поднялся и последовал за нами. Сумерки опустились на Гефсиманский сад. Листья едва шелестели на ветру, воздух наполнялся сладким ароматом цветов и трелями соловья. Здесь эта птичка была редким гостем и услышать его пение можно было только весной и осенью в период миграции. Тревога не оставляла меня и лишь усиливалась. Я оставил учеников у ворот сада и попросил Петра, Иакова и Иоанна последовать за мной и бодрствовать, пока я молюсь. Однако, едва я закончил первое обращение к Матери с просьбой укрепить мой дух, как обнаружил учеников спящими. А вот Кроули не спал. Всё так же потягивал вино и смотрел в небо. — Я буду рядом, Звёздочка, — заметил он. — Я могу отвести смертным глаза и оставаться рядом столько, сколько будет нужно. — Спасибо, друг мой. Ты всё ещё не передумал? — Как и ты. Как ты там говорил? У каждого свой путь. Ты свой избрал. Что ж. Я свой тоже уже выбрал. Будешь? — он протянул мне амфору. — Буду, — я привычным жестом принял её, сделав глоток, и сел рядом с ним. — Ты снова сел у смоковницы. — Ага. Помнишь, ты сравнивал это дерево с богоизбранным народом. И даже заставил увянуть одну их них, так и не давшую плодов. Кажется, та угрозы так до них и не дошла. — Нет. Не дошла. Но видит Мать, я старался. Угрозы лучше выходят у тебя. — Ну… я ведь демон, — он фыркнул и рассмеялся. — Работа такая - искушения и запугивания. — И при этом ты поступаешь… кхм… часто праведнее, чем первосвященники и книжники из храмов моей Матери. — Может, это потому, что я бессмертен, и любые материальные блага могу получить, просто щёлкнув пальцами, м? Может, если каждый их них мог бы получить то самое золото, шелка и всё остальное, щёлкнув пальцами, у них было бы меньше соблазнов? — Не уверен, Краули. Можно дать человеку рыбу, и он будет сыт один день. Можно научить его эту рыбу ловить - и он будет сыт всю жизнь. — Мгм. Звучит убедительно. Но ты ту самую рыбу в их сети тогда призвал чудом. А твой принцип подставить левую щёку после правой, а ещё благословения проклинающих тебя и всё такое прочее - вообще очень далеки от моей картины мира. Потому что если всё прощать и не наказывать вредящих тебе и твоим близким, они сядут тебе на голову. — Но уметь прощать важно. — Но демоны непрощаемы по определению. — Каждый достоин прощения и любви. — Скажи это своей Маме, когда встретишься с ней. — Будь уверен, я скажу. Он снова фыркнул. — Мне будет тебя не хватать, Иса. Тебя и наших споров. Я давно понял, что привязываться к смертным нельзя. Они живут слишком быстро. Но ты… другое. — Мне тоже, Кроули. И мы однажды встретимся. Постарайся беречь себя, ладно? — Постараюсь. У меня есть очень существенная причина это делать, — он улыбнулся, хлебнул вина и передал амфору мне. Где-то вдалеке крикнул сычик-сплюшка, его крик чем-то напоминал детский плач. Я и не заметил, как время перевалило за полночь. — Такая голубоглазая и с кудряшками? — я рассмеялся. Вдалеке мелькнул свет масляных фонарей и факелов. — Ага. Я не люблю убивать, Звёздочка. Но если ты скажешь… никто из них тебя не коснётся. — Неужели ты думаешь, что я не мог бы попросить Мать прислать двенадцать легионов ангелов для моей защиты? — Не думаю. Но здесь и сейчас только я, Иса. — И ты ничего не будешь делать. Уходи. Или останься. Но только пусть тебя не видят, — попросил я. — Хорошо, — демон поднялся и, щёлкнув пальцами, перешёл в иной слой реальности, скрываясь от смертных. Я вздохнул и разбудил моих учеников. — Время пришло. Я отдаюсь в руки грешников, — к нам приблизился Иуда из Кириафа в окружении римских солдат и фарисеев. Продавший меня за тридцать серебряников ученик приблизился и поцеловал меня в щеку. — Приветствую, Учитель, — выдохнул он. Я ощутил его страх. Его мне тоже было жаль. Ведь его роль была определена заранее. Кто-то, но не Кроули, определенно, подтолкнул его к предательству. Нет, всё же меня будет ожидать очень долгий разговор с Небесной Матерью. Некоторые её решения вызывали сильные сомнения. Демон рядом тихонько рыкнул, когда на меня наставили копья. Пётр выхватил кинжал и отсёк ухо одному из слуг фарисеев. Я же приложил руку к ране и исцелил её. — Не обнажай меча, Пётр, — обратился я к ученику. — Обнаживший меч от меча и погибнет, — и продолжил, обращаясь уже к фарисеям. — Ловите меня, как преступника. Отчего же не взяли меня, когда я сидел в синагоге между вами и проповедовал? — Так а там же свидетели были, — хмыкнул демон у моего плеча. — Народ бы мог возмутился. Зачем им революция? — Ты Иисус из Назарета? — спросил у меня один из солдат. — Да, это Я, — ответил я ровным тоном. Солдаты отшатнулись. Но направленные на меня копья не убрали. — Ты Иисус из Назарета? — снова спросил меня тот воин. И я узнал в нем сотника, сына которого исцелил однажды. Кажется, он хотел, чтоб я солгал. — Да, это Я, — мой ответ не изменился. Я Сам выбрал этот путь. — Он Иисус из Назарета? — спросил он, обращаясь теперь к моим ученикам. — Я не знаю этого человека, — ответил за всех Пётр. Я снова вздохнул. Им не было открыто то, что было открыто мне. — Я — Иисус из Назарета! — возвестил я. — Так берите Меня и оставьте учеников Моих. Солдаты, наконец, взяли меня под конвой. А мои ученики бежали. Кроме Петра и Иоанна. Они прятались в тенях, но следовали на нами. Путь к дому первосвященника Каифы не занял много времени. — Ты всё ещё уверен, Иса? Я могу сделать так, что они будут думать, что унижали и допрашивали тебя. Но не коснутся тебя и пальцем, — шепнул демон. — Уверен. И тебе не стоит на это смотреть, — ещё тише отозвался я. — Ну нет, Иса. Ты можешь просить меня не вмешиваться. Но не можешь запретить мне запомнить их лица и явиться к ним позже. Мы оба знаем, что Израиль все равно падёт. И храм Иерусалима будет разрушен. Так не лишай меня мести. — Месть не стоит твоей души. — Моя душа проклята, Иса. Ничто больше на неё не повлияет. Я молча кивнул. Не потому, что согласился с ним. Но потому, что понял, спорить бесполезно. Рыжий демон никогда не отступал от своих решений. Какими бы идиотскими они ни были. Впрочем, я тоже. Меня поставили на колени перед первосвященником. Допрос, лжесвидетельство, плевки в лицо и побои я перенёс как-то отрешённо. Больше следя за тем, чтоб змий за моим левым плечом сдержал обещание и не вмешался. А затем Меня отправили на суд Понтию Пилату. Правителю, представляющему Рим в этой части света. О Риме Кроули рассказывал мне много. Больше только о Египте. Похоже, именно соседний Египет змий любил больше других царств. В дом к язычнику Пилату иудеи не вошли. Однако потребовали, чтоб меня судил он. Им запрещено было приговаривать людей к смертной казни. А именно её они для меня и хотели. Пилат никаких преступлений у меня не нашёл. И хотел бы отпустить. Однако, мой же собственный народ требовал именно казни. Причём, не лёгкой и мгновенной. Они желали распятия. — Ты все ещё уверен? — едва слышно спросил у меня Кроули, когда на мою голову возложили венец из тёрна и вывели во двор для публичного избиения. Я молча кивнул. Он сплюнул и выругался сквозь зубы, срываясь на шипение. Ещё день длился тот самый суд, во время которого пришлый правитель из Рима уговаривал отпустить меня. Но священники были непреклонны. В итоге он все же сдался. Но отказался озвучивать приговор, прилюдно умыв руки из чаши. Народ Израиля же не только прилюдно признал, что над ними нет никаких царей кроме Цезаря, но и согласился с тем, что кровь моя будет на Их руках. А дальше… дальше был крестный ход. Когда мне на спину взвалили тот самый крест, на котором собирались меня распять. Человеческое тело подводило. И я едва не упал, но в этот момент у моего левого плеча снова возник Кроули, ненадолго оставивший меня на время беседы с Пилатом. — Ты снова в женском облике, друг мой? — тихо спросил я разбитыми и потрескавшимися губами. — Да. Я не хотел, чтоб твои ученики узнали меня. К замужним женщинам не принято подходить. С ними не говорит никто, кроме их мужа, родителей и братьев, - отозвался он. — Таким образом ты иносказательно причисляешь меня к своим братьям? — меня охватила внезапное веселье. — Я не говорил этого. Но я встретил тебя в теле женщины. И провожу тебя в нём. Это будет… справедливо, пожалуй. — Хорошо. Но тогда не держи Мой крест. Это только Моя ноша. — Ты хотел, чтоб я назвался Твоим последователем, Звёздочка. Я этого сделать не могу. Но я могу разделить Твой земной путь. Весь. И Ты не можешь мне запретить. — Пользуешься тем, что ты демон, и я могу только тебя изгнать? — Именно, Иса. Пользуюсь. До Голгофы мы в итоге дошли вместе. Этот рыжий засранец так и не выпустил крест. И сделал шаг в сторону только в самом конце. Вначале смешиваясь с толпой, я потом являясь во плоти. Когда крест со мной подняли, я, кажется, уловил краем глаза ангела рядом с ним. Но мне было не до того. Было больно. Было бесконечно жаль смертных. Не знаю, сколько это длилось. Но в какой-то момент пика, на которой римский солдат подносил губку с уксусом к моим губам, соскользнула, и всё закончилось.