Сад для призрака

Тишина отдавалась в ушах противным звоном. Сколько прошло времени? Сколько он спал и спал ли? В комнате висел едкий железистый запах, словно туман обволакивающий и заполняющий собой каждый сантиметр комнаты. Мужчина открыл глаза. Темно. Пустота давит и ловит в свой надежный капкан, запирая в нем навек. Но он по прежнему видит. Он все чувствует. И даже притаившаяся в самом темном и потаенном углу комнаты фигура не ускользает от него. Сколько он там стоит? Пару минут? Час? Два? Сколько он спал, голова так болит… Отвлекшись на пару секунд, мужчина повернул голову к потолку. Черная бездна клубилась под потолком, проползая даже через самую незначительно щель. Она тоже пахла едким железом, как и все здесь. Фигура в углу исчезла. Нет, не исчезла, она просто потеряла четкие черты. Он все еще здесь. Иногда Сатору Годжо очень хотел выколоть и оставшиеся четыре глаза. Лишиться разом всех органов восприятия. Лишь бы все прекратилось. Сатору зажмурился. Красные лепестки ликориса распускались под опущенными веками. Тяжелый запах лишь усилился и мужчина перевернулся на бок, оставляя после себя кровавое пятно. Солнце клонилось к закату.

***

Одинокая луна холодно освещала комнату. Тихие шаги набатом били по ушным перепонкам и Годжо повернул голову на звук. Самому поворачиваться не хотелось, вся постель пропиталась его кровью и неприятно царапала кожу. Менять простынь не было смысла, ведь через пару часов все станет так же. Шаги прекратились где-то около кровати. Ничего не было. Он не видел. Долгие десятки минут Годжо пытался вслушиваться. Хоть одно движение, он бы услышал, он бы поймал! Но все было тщетно. Черная бездна спускалась с потолка, отделяя комнату от остального мира. На грани сна мужчина почувствовал знакомый запах трав и лёгкое прикосновение к щеке. Его подкинуло, как он удара током. Мгновенно вытянув руку он провел по тому месту, где должен стоять человек, но его рука прошла сквозь вязкую пустоту. Он не видит. От резкого движения повязки съехали оставляя новые алые пятна поверх уже потемневших старых. Тело саднило и издав полустон, Сатору опустился обратно на постель вымазывая все в густой крови. Дышалось тяжело, а невидимое пространство давило со всех сторон. Одиночество окутывало плотным саваном, не пропуская даже лишних звуков. Периодически Годжо чувствовал касания. Он чувствовал ЕГО касания. От каждого подкидывало, к этому нельзя было привыкнуть. Дурманящий запах трав пробивался сквозь надоевшее железо. Он должен дарить успокоение. Он должен. Сатору убеждал себя, что все это было лишь страшным сном. Вот он проснется и этого человека не будет рядом. Снова. Его больше никогда не будет рядом. И былая любовь исчезнет вместе с ним, уступая место только праздному удивлению — как он оказался в такой ситуации. Жизнь обретет привычное взбалмошное спокойствие. А пока на пол падает стеклянная ваза, рассыпая находящиеся в ней травы. Сатору инстинктивно дергается чтобы поднять ее… Бессмысленно. Это все бессмысленно. Тысячи осколков рассыпаются по темному полу. Годжо слышит тихий смех. — Уходи отсюда! Я не хочу тебя больше видеть! — хриплый голос звучит неестественно. Сатору закашливается, прикрывая рот ладонью. Горло саднит. На кончике языка остается привкус — кровь. — А ты видишь? — тихая насмешка молотом бьет по нервам. Чужой голос тихий и совсем едва различимый, но в этой всепоглощающей тишине, в этой окутывающей бездне — он похож на крик. Сатору пытается уснуть. Оставшиеся четыре глаза хотят видеть, найти виновного, а рвущаяся наружу энергия уничтожить. Упокоить. Он хочет сказать этому человеку — Гето Сугуру — все свои мысли. Напоследок озвучить все: напомнить, что между ними было, напомнит о его предательстве. Он мог попросить помощи! Годжо помог бы. Он не оставил бы своего возлюбленного один на один с проблемами. Вместе они бы справились не прибегая к грубой силе. Знакомый, едва различимый голос снова вывел мужчину из его мыслей. Он попробует. — Сугуру… Не уходи, все еще может быть как прежде. Мы все еще можем справиться. Вдвоем, ты и я. Пусть даже если и против всего мира! — голос срывался, звучал неестественно, а на кончике языка вновь чувствовался привкус крови. Уже почти неотъемлемый. Запах трав смешался с запахом гари, усиливался и становился почти удушающим. Человек рядом негодовал, казалось, еще секунда и он вгонит беспомощному сейчас другу нож меж ребер. Но ножа не было. Не было ничего кроме всепоглощающей пустоты. — Поздно, Сатору. Уже слишком поздно, — ответ прозвучал неожиданно мягко, не было никакой ненависти, а лишь легкое касание к чужой щеке. Этот жест был настолько успокаивающий, настолько сквозил мягкой беспомощностью, что Годжо сдался, прижимаясь к ласкающей руке и успокаиваясь. Ему нужно было поспать. И было все равно, если он больше никогда не проснется. Без Гето рядом его жизнь уже не будет иметь прежнего смысла.

***

Кровь стекала медленно, образуя рядом темную лужу. Вымазанные в красный, идеально белые, до этого, стены смотрелись грязными, расписанными, как подворотни на окраинах и нельзя было сказать, что это едва не центр города. Завтра этого ничего не будет, а сейчас двое мужчин смотрели друг на друга не в силах произнести ни слова. Между ними было слишком много всего. А ведь все могло быть иначе, стоило только одному из них перешагнуть через свою гордость, а второму принять мир. Они не смогли и теперь смотрели друг на друга угасающей жизнью. Точнее… один смотрел. Мужчина с черными волосами внимательно изучал окровавленное лицо напротив. Он знал — его видят, его чувствуют. Поэтому улыбался. Крупицы нежности подбирались все ближе, так и норовя вытащить наружу ненужные слезы. Он не позволит себе. Не для этого он уходил тогда и не для этого вернулся сейчас. Блондин напротив коснулся своего лица, смазывая пальцами текущую, вперемешку с какой-то вязкой субстанцией, кровь. Еще минут пять назад его мир внезапно схлопнулся до необъятной, в привычном понимании, темноты. Последнее, что он успел заметить — лицо любви всей своей жизни и текущие по его щекам слезы. Они оба еле могли шевелиться, но у Годжо Сатору хотя бы все конечности были на месте. Он смог подняться, опираясь о стену, носком ботинка немного отталкивая от себя окровавленный огрызок ноги с едва виднеющейся костю. Или это была рука… Совсем рядом послышался полуистеричный смешок. Гето Сугуру нашел это забавным. Сейчас они оба были беспомощны. Оба вымазаны в крови. Оба не способные вести бой. Только добить. И вот это может сделать каждый из них. Мгновение и вселенная схлопнулась для них двоих. Слепой на два глаза Сатору все еще был ловчее. Быстрее. Рука, как сквозь масло, прошла путь к чужому сердцу, разрывая плоть-преграду и ломая кости. Кровь — казалось бы, куда больше — стекала, пропитывая одежду и образуя еще одну небольшую лужу под телом. Им обоим было страшно. По щекам Сугуру вновь полились слезы и он напоследок коснулся чужой щеки холодеющей ладонью. Годжо сжал руку в кулак, уничтожая чужое сердце и чувствуя, как сквозь пальцы утекает, завершаясь, чужая жизнь, спадая с пальцев неприятной, холодеющей плотью. Сейчас Сатору было сложно описать свое состояние, хотелось выть и плакать. Он верил. Он так бесконечно верил, что все обойдется, что он сможет убедить Гето. Что они все еще смогут быть вместе. Наивно… Мужчина уставился на тело своими четырьмя неглазами, капая на чужое лицо кровью. От Гето все еще пахло травами, которые тот так любил. Мята, полынь и что-то еще, название чего Сатору так и не запомнил. Он склонился еще ниже, практически соприкасаясь с чужим лбом. — Kokoro kana ai shiteru…*

***

Рассветное солнце освещало комнату. Тело на окровавленных простынях беспокойно вертелось с бока на бок. Стеклянная ваза отражала солнечные блики, создавая причудливые узоры на стене, а освещаемые травы источали свой несравнимый ни с чем аромат — мята и полынь… С того момента, как Годжо попал сюда, в комнате больше никого не было. *я люблю тебя всем сердцем. Также, изредка встречается перевод: «Это было и мое сердце (подразумевая, что влюбленные настолько близки, что у них одно сердце на двоих). Я люблю тебя»