Во пламени

Во имя пламени, веры и силы.

Во имя плоти и крови.

Я отрекаюсь от тебя.

Раз и навсегда.

      — Эта история будет долгой, мышка, — ласково произнесла женщина в красном одеянье, поглаживая девочку по голове. — Ложись спать. Я почитаю тебе.       — О волках?       — В этот раз о драконах, милая, — улыбнулась женщина.       Она достала толстую книгу с золотым ремешком, раскрыла её и начала читать. Слова потекли мелодией, чарующей и плавной. Застывая на губах, словно вечерняя молитва Владыке. Слова, пускающие корни и выжигающие слёзы из юных девичьих глаз, будоражили наивное сердце.       «Во мгле ночной, среди тяжёлых черных облаков скользили боги, покрытые златою чешуёю. Их всадники сражались меж собою. Они делили времена, делили земли, порождали чада. Страдали, мучались, любили.       Красавцы, посланные богом, — те, что уродливы, что с гаденькой душою.       Красавицы — те ядом брызгали вокруг, не насладившись спором, лезли в мир интриг.       Понятье чести позабыли.       К себе, к семье и детям.       Ведомы адовым желаньем губили души, жадных помыслов полны.       Драконы гибли, воспевая песни о любви.       Потерянные души, дети, малыши.       Творенья божьи и люди удержать те не смогли…»       — Хватит, бабушка! Не хочу про них слышать! Прочти мне лучше про Королевство Роз… Там принцесса улыбается! — со всхлипом произнесла девочка, вытирая повлажневшую щёку. Сказка должна была радовать, как история о серых волчатах, что потерялись в лесу и нашли хозяев: чудесных, добрых людей, или, как сказка о солёном море, что щипало язык. Эта же история приводила юную ведьму в ужас, заставляя сквозь строки слышать лязг мечей. — Почему такие красивые существа умерли так глупо? — спохватившись, спросила она.       — Потому что люди глупы, Нора. Наивны и глупы.       Женщина захлопнула книгу, поправила амулет на запястье и вышла из комнаты, перед этим поцеловав девочку в лоб. В коридоре свет потух. Жрица принялась молиться, возвысив руки к небу. Нора уже не слышала её слов, закрыв глаза, она позволила мыслям успокоить трепыхающееся, как птичка, сердце. Огонь грел ладони, играючи кусая кожу.       «И принц тот был. Израненный и погребенный в мраке.       Желанный пламени в тени.»       «И алых губ след запоздалый.       И утонувший взгляд закатных глаз.»       «О принце Эйгоне столь нова песня та была. О муках, жаждах и терзаньях. О тяготах судьбы иной. О матери и о потерянной любви. О сыне, чей взгляд с тех пор наполовину чёрен был. И о сестре, о чьей мольбе и позабыл сам Бог. Лишив детей, надежды и утопив в страданьях.»       Дом Таргариенов был великим, гордым и безумным. Нора, ведьма ещё юных лет, не была готова выбирать. Она восхищалась драконьими потомками, но отрекалась им служить, как и служить другим Домам в угоду верной стороне, как и служить Владыке, отдавая себя. В грядущих ужасах войны она хотела жить, ещё не зная истинного гнева и грезя о природе по любви.       Наивная девчонка комкала одеяло, играла с пламенем свечей.

***

      Печальной вестью начался полдень осеннего дня. Ни писем, ни записок Нора не нашла. Однако дело было ясным, как свет тех тёплых, утренних лучей — красная жрица утопила себя. В озере, возле цветущего белого сада. Среди кувшинок и мха старая ведьма нашла пристанище, задушенная стеблями водорослей и наглотавшаяся тины. С кроваво-красными глазами, застывшая в немом крике, но не в мольбе о помощи.       «Это была жертва, — осознала Нора. — Данная Р’глору во имя уже повзрослевшей девчонки с глазками-бусинками».       Нора не просила этого, но Владыка жертву охотно принял. Не забыл поощрить, вырезав на запястье ведьмы половинку солнца. Несколькими днями ранее Нора отчетливо видела в огне силуэты, кинжалы, слышала крики. Решила — почудилось, и, протерев глаза, метнулась к более интересному занятию — начала засушивать травы для будущих мазей.              Почему бабушка так поступила? Почему отдала себя, а не продолжила стареть, проживая в храме последние годы? Но Нора не находила ответов. Проснувшись утром с улыбкой, она встретила вечер, выблевывая собственную кровь. Невелика была потеря! Ублажающим сестрам приходилось хуже… Чего стоило рождение теней, когда позвоночник с хрустом ломался пополам, а из чрева вылезало чёрное месиво, воняющее гарью.       «Не порочь Владыку. Идиотка», — прошептала Нора, вытерев рот.       Было ли это последствием видений или, быть может, наказанием за них? Сестры лишь принесли ей чистый платок и ушли предаваться удовольствиям или же искать укромные места для молитв. Каждый выбирал сам. Пачкать постель больше не пришлось — Нора уснула.       Кровь на вкус показалась палёной плотью.

***

      В хижине было тепло. Дрова потрескивали в камине, языки пламени касались каменных выступов, поглаживая и, юркая внутрь, как по указке. На стенах висели сушеные травы, сборы ягод и немного человеческих черепов, что оставались после волчьей трапезы. Выстиранное белье сушилось за хижиной, на заднем дворе: белое, хлопковое. Нора по привычке курила скрученные травы и смотрела в огонь, не моргая. В её уме проносились тысячи мыслей, но задерживались единицы. Она не любила марать руки об ублюдков, не любила прислуживать и ласкать слух сладкими речами, в отличие от сестёр, что остались на службе. Владыку она не видела давно, да и слышать стала реже, как только занялась травничеством. Способность видеть в огне былое и грядущее — осталась и принадлежала теперь ей одной, а не Р’глору. Нора сплюнула в ведро, закашлялась. Кости ломило, хотя грозы не ожидалось.       На прошлой неделе группа разбойников напала на соседнюю деревушку, когда Нора ходила за водой. Она не сдержалась тогда, не смогла, жалко стало детей, да и женщину, чьё тело бранили. Задушила троих ублюдков веревкою, выдрала их волосы, затем языки и оставшееся мясо скормила волкам. Останки сожгла в огне. К счастью, дети с матерью уже были далеко от леса, когда пламя взмыло в небеса, принимая запоздалую жертву. Р’глор ответил ей. Впервые за долгое время. Обвился светом о нежную шею, скользнул по ключице, спустился к груди и въелся в сердце, подобно червю; протиснулся до пульсирующей мышцы и замер. На мгновение показалось, что верхнее ребро треснуло, проломилось от всемогущей силы, крошась прямо под кожей. Её почти стошнило, но она вовремя достала пучок трав из нагрудного кармана и запихнула в рот, прожевывая. Наваждение утихло, и женщина смогла вдохнуть, ребра были на месте, целые. Только вот ладони стали теплее, а огонь горячее, жёстче. Р’глор не забывал, хранил обиды и терзал ему неугодных. Она понимала.       Нора сторонилась шумных сборищ, ютилась в хижине дни напролет, кормила животных, читала и наблюдала. Периодически встречалась с детьми Леса, охотниками за головами, рыцарями, что могли заблудиться в лесу, — запомнила вот, одного, рыжего, с расквашенной губой и ухмылкой. Имени не спросила, забыла, зато подсказала дорогу, а он взамен отдал кусок ткани. Теперь она протирала им чаши, в которых готовила отвары и снадобья.       Сейчас же от боли избавиться Нора, увы, не смогла: ни мази, ни заговоры не помогли. Можно было бы хорошенько выспаться или заглушить алкоголем, но природа чувства была иной, исходящей извне. Болело лицо и бедро, да так сильно, что Нора желала содрать кожу заживо. Лицо горело, будто к нему прикладывали раскаленное железо, а следом заливали расплавленным. Хотелось кричать. Нора вскочила со скамьи и с треском захлопнула дверь, оказавшись на улице. Начала бить себя по щекам, пытаясь прогнать это чувство. Хлесткие удары посыпались один за другим, ногти оставляли царапины, ладони — алые следы с кровоподтеками. Как вдруг… Раздался драконий рёв и боль мигом стихла. Нора вбежала в хижину, глянула на огонь — пламя искрилось в камине, переливалось знакомыми узорами. Она протянула к нему ладонь и пламя скользнуло по ней, щекоча кончиками, заигрывая и лаская. Затем сменило цвет, став кроваво-красным с жёлтыми, как глаза совы, пугающими бликами. Нора отдернула руку — пламя вспыхнуло и опалило её лицо.       — Чертовы твари! За что?! — вскрикнула Нора, хватаясь руками за щеки. — Больно, как же больно…       Нежная плоть покрылась волдырями, сгустки крови сползали меж ресниц ведьмы. Она видела истерзанное тело в огне, слышала хлопанье крыльев, скрежет валирийской стали. Она должна была идти, ведомая сердцем и разумом, но зрение покинуло её. Чувство, вспыхнувшее в груди указывало ей дорогу меж низкорослых кустарников с волчьей ягодой, но ноги не двигались. Оголенные мышцы свисали ошметками, кожа падала на пол, стекала по шее несуразным месивом. Нора билась в истерике, ударялась коленями о пол, пытаясь найти травы наощупь. Уши будто залили воском, отрезали, покромсали заживо, заставляя ведьму содрогаться в агонии — она перестала слышать. Неустанно звучал лишь голос из темноты.       «Дочь моя», — не говорил, приказывал голос.       «Я прощаю тебя за все непослушанья и благодарен тебе за верность».       «Долго ты не говорила со мной, милая. Долго пряталась, скрывалась в тени.» — продолжал голос, — «Но всё-таки возвратилась к Свету».       Наконец, возле ножки стола Нора нащупала банку, отдающую запахом гнили и мха, открыла её и засунула содержимое в рот. Прожевала и снова засунула смесь, чувствуя, как косточки ягод застревали меж зубов, а острые края травинок резали горло.       «Будь благоразумна», — произнёс Владыка. — «Не иди, не спасай».       «Сгниёшь».       Голова стала светлее, боль ослабла, а лицо было целым, как и прежде, лишь с маленьким намёком на шрам над верхней губой. Она подошла к умывальнику, помыла руки, затем ополоснула лицо. Холодная вода помогла избавиться от дурных ощущений, но не чувств. Тугой узел сворачивался в животе. Ведьма была не в ладах с эмоциями и немного — с головой. Выпив черной жидкости из кувшина, она покинула хижину.       «Моя воля — уже не твоя, Владыка. Как и моё сердце и разум», — сказала она.       К назначенному месту Нора добралась быстро. Запах жженой травы и драконьей плоти распространился уже далеко, но не слишком, чтобы выйти за пределы леса, однако достаточным, чтобы навести шуму. Солнце уже клонилось к закату. Трава была влажной, то ли от дождя, то ли от крови самого короля. Нора остановилась перед двумя мужчинами. Один из них тяжело дышал, закрыв руками лицо, другой лежал без сознания. Нора уловила запах, кажется, это был пепел. Оглянувшись, не нашла следов, но знала —недавно был ещё третий. Ей же нужен был тот, что лежал: чистый валириец, король Вестероса, Эйгон Второй Его Имени Таргариен. Вспомнились иллюстрации из книг, что с девами читали в храме. Только тот Эйгон был красив, выдающийся, с линией светлых усов над верхней губой и дерзкой, немного вальяжной ухмылкой. Этот же… Лицо короля до неузнаваемости изуродовал огонь, волосы были спутанными, пропитались кровью и грязью.       Недолго думая, Нора огрела ближайшего мужчину по голове и отбросила камень в сторону. Наклонилась, удостоверившись, что тот ещё дышит, приступила к главному действию. Долго зазывать волков не пришлось, хватило пары капель свежей крови.       — Идём со мной, — вслух сказала она, разговаривая с безжизненным телом Эйгона. — Облокотись. Да, сюда, — Нора поправила его руку, укладывая на мохнатую спину чёрного волка. — Не торопись, малыш. Король пока спит, — пояснила она волку и, вывернув палец одному из стражников, валяющихся возле дерева, протянула животному. — Угощайся.       До хижины они добрались ещё до заката. Распрощавшись с волком, Нора поужинала, пока Эйгон лежал на её постели, тихо постанывая. Оставалось только дождаться появления луны, чтобы воплотить один из ритуалов. Возвращать мёртвых Нора не умела, да и относилась к данной магии довольно скептично: не каждый был способен найти и вытащить потерянную душу и не каждый был готов за неё платить. Настоящим даром было — подлечивать всё ещё живых. Поэтому, как только лунный диск стал полным, Нора подвязала волосы и закатала рукава.       Первым этапом была подготовка: Нора заживо сдирала обожжённую кожу с Эйгона. Прижигала, охлаждала водой и снова снимала, словно это была не кожа человека, а драконья чешуя. Эйгон почти не реагировал, лишь скулил и морщил лоб, когда было уж совсем невмоготу. Но глаз не открывал.       Покончив с первым этапом, Нора приступила ко второму, который был одним из самых важных. Очищение и принятие магии. Ведьма достала уйму полотенец, тряпок и кусков ткани, затем, смочила их в травяной настойке, добавила пару капель крови, кусочек своего ногтя и прядь волос. Как только отвар остыл, смазала им поражённые участки тела короля и сделала компресс на особо чувствительных.       Перед заключительной частью ей стало худо. Тело скрутило, и Нора рухнула на пол, оставшись без сознания на добрый час. А очнувшись, потянулась за чашкой с травами и ухватившись за край, уронила, разбив чашку вдребезги. Не успев вытереть рот, почувствовала толчок, и изо рта полилась зелёная влага. Нора обхватила руками живот, опорожняя итак пустой желудок. Голова продолжала кружиться. На пол лилась кровь, желудочный сок, слюна, сыпались из ниоткуда взявшиеся кости. Она начала давиться воздухом, скрести по полу, словно обезумевшая кошка.       «Я говорил,» — донеслось с дуновением ветра.       «Хуже себе сделаешь,» — пробормотал голос. — «А ежели, так желаешь идти против меня, то знаешь правила».       «Ты, дочь моя или невинное дитя».       «Я не посмею,» — гневно воскликнула Нора. — «Я не трону дитя!»       «Спи спокойно, милая. Тебе пора отдохнуть», — ответил голос.       Нора очнулась подле ног Эйгона, держа в руках кувшин. Раны уже затягивались, оставляя после себя мягкую, бледную кожу, принадлежащую истинному королю Эйгону. Те раны, что были на лице и шее, затягивались медленнее, и, увы, не бесследно. Поежившись, Нора поднялась с пола, наклонилась и коротко поцеловала Эйгона в место под сердцем. Провела по повлажневшим кудрям, расчесала пальцами, чуть массируя кожу головы. Наклонилась снова и вдохнула слабый запах мяты, оставшийся на волосах короля после отваров.       С тех пор ей снились тени. Она ворочалась в кровати, сгорая под одеялом и замерзая без него.       Эйгон видел сны. Живые, яркие, тёплые. Одурманенный травами и запахом зелий, он блаженно лежал, видя силуэты и ощущая касания.       И вот, в один из дней, ночную тишину прорезал голос:       — Воды, прошу, — умоляюще прохрипел Эйгон. — Воды!       Нора мгновенно вскочила с кровати и схватила кувшин со стола. Подойдя к королю, она протянула ему сосуд, и тот припал к нему губами, с упоением глотая прохладные капли. Вытерев рот рукой, Эйгон поднял взгляд на ведьму, коснулся пальцами её щеки, провел вдоль нижней губы, немного надавив кончиком ногтя.       — Мягкая, — прошептал он. Свободной рукой схватив Нору за волосы, намотал их на кулак и прижал ведьму грудью к кровати. Отодвинул ткань, прикусывая тёплую кожу между шеей и плечом, бормоча бездумно, слизывая пот и царапая кожу зубами. — Спасительница моя, — потянув ведьму за волосы, пробормотал Эйгон и отстранился, будто пришел в себя. Затем, перевернул её на спину, вгляделся в румяные щеки и горящие алым пламенем глаза. Спихнул ткань с груди и коротко шлепнул по правой, левой, обхватил обе, зажал меж пальцев соски. Отпустил и снова стиснул, прокручивая и следом, прижимаясь ртом, чуть втягивая и лаская языком покрасневший кончик. — Приласкай меня, — потребовал он, подняв на неё свои фиолетовые глаза. Звуча то ли властно, то ли с мольбой. Подставив ещё незажившую щеку к ней, часто задышал.       Небо озарилось светом, началась гроза. Дождь сменился градом, животные всполошились, падая в грязь, прячась под деревьями и зарываясь в землю. Сверкала молния, слышались раскаты грома. Стволы скрипели под гнётом ветра, ломались ветви, загорались листья. Воздух стал сухим, наполнился напряжением.       Нора приоткрыла губы и поцеловала в подставленную щёку, прижала короля к своей груди, что часто вздымалась и покрылась испариной. Ей отчего-то было жарко, — Эйгон чувствовал это. Её тело было податливым, пока его член терся меж её бедер. Налитый возбуждением, горячий и влажный, но лишь на головке. Эйгон не понимал, желал он видеть её лицо, смотреть, как закатывались её глаза при оргазме или трахать, как трактирную шлюху, не разрешая даже взглянуть на него. Сил подумать об этом не хватало. Он вгонял в неё член снова и снова, сопровождая каждое движение шлепками. Удары приходились по ягодицам, бедрам и совсем немного касались лица. Эйгон извинялся за них, когда переворачивал Нору на спину и прижимался к её груди, сжимал их, ласкал ртом соски, посасывал, прикусывал. Терся щекой о грудь, скользил языком по ложбинке, оставляя за собой влажный след, что размазывал по обеим грудям. Затем, проходился поцелуями вдоль шеи, мягко похлопывая по животу и спускаясь, вводил вдобавок к члену палец или два.       Он никогда не чувствовал себя так хорошо. С наслаждением изливался в неё, заполняя семенем до краёв и, не думая, ни о каком лунном чае или недовольных возгласах матери о позоре семьи, жены, имени. Ни о бастардах, что растянули бы её чрево, сделав желанной матерью. Как только они кончали, Эйгон собирал часть влажных капель и размазывал по её губам, засовывал пальцы в её рот, потирая дёсна и чуть надавливая на язык. Затем, Нора молча спускалась на пол и начинала ублажать его, осторожно сжимая ладонью основание его ствола.       До самого утра они ласкали друг друга, взмокшие и опьяненные удовольствием. А проснувшись, Эйгон первым делом спросил о Солнечном Огне. Нора сказала, что он остался на том же месте, зализывать свои раны.       — Я могу что-то сделать для тебя? — спросил король, одевшись.       — Кто знает? — расплывчато ответила Нора. — Свидимся.       Ведьма могла попросить земли, последовать за королем собачонкой в Королевскую Гавань, встречать томные ночи и засыпать с первыми солнечными лучами. Но её голову даже не посещали такие простые мысли. Её желанья были темней. Отречься от Владыки было бы не так легко, если бы она последовала за Эйгоном, навлекая на себя новые беды. Став мишенью и исполнительницей прихотей Красного бога. Нора была травницей, а не прислужницей Р’глора или придворной леди.       Видения отпустили её, как только король Эйгон Таргариен поправился. Подарив ему на прощанье мешочек с благовониями, Нора вновь занялась своими обязанностями. Было необходимым восстановиться, запастись травами, сменить место проживания на Северные земли. Или, может, всё-таки остаться? Времени хватало, чтобы разобраться с мыслями и, наконец, перерезать красную нить.       «Семерых лики увидя, вмиг позабыла девчонка Красно́го бога…»

***

      Эйгон Таргариен благополучно вернулся в Красный замок. Его встретила сестра-жена Хелейна, сын с дочерью, мать и брат. С последним не стал церемониться, стоило перешагнуть порог Малого совета. Подойдя к креслу, Эйгон плюхнулся в него и, вальяжно растянувшись, закинул ноги на подставку. Под ремешком бок грел один из мешочков, развязав который, Эйгон с удовольствием подкурил травы.       — Король вернулся, — коротко сказал он. — Настало время сменить флаги.       Уже поздно вечером, вернувшись в свои покои, Эйгон разделся. Стоило голове коснуться подушки, как сон тут же уволок его. Король задремал, сжимая рукой женские пряди, изгибаясь в постели, не сдерживая стонов. Вздохи, причмокивания, просьбы, слетали с его губ, разносясь по коридорам Красного замка. А на прикроватной тумбе, в расстегнутом мешочке, лежали лепестки голубого цветка. Пахнущего так маняще, что семя окропляло руки короля стремительно скоро.       — Семеро! Я почти сгорел во пламени, но ты, — пробормотал он, впиваясь поцелуем в женские губы. — Нора. Моя красная жрица.       Однако в королевских покоях никого не было, кроме лунного света, что юлил меж простыней.       Нора сидела перед камином, смотря в языки пламени и чувствуя, как разгоралось сердце. Возбуждение скользило меж её бедер, пока она откидывалась на скамье, запуская руку под юбку. Голоса не беспокоили её, за исключением стонов короля, что трепетно грезил о ней, вновь вкушая ароматы цветов. Как тогда, в хижине.