The Outcome is Oblique

Останавливаюсь, потому что ноги заплетаются и каждый шаг даётся с трудом. Если сейчас не отдохну, то рискую свалиться в ближайший куст, и заночевать прямо там. Между деревьями что-то блеснуло, похожее на рыбью чешую, но больше всё-таки на воду. На воду? Может это моя галлюцинация из-за палящего солнца и жары? Отвожу взгляд в сторону, а потом снова туда, где видел блеск. Нет, солнечные блики не исчезают. Теперь я слышу и журчание, видимо ручья, потому что плеск реки я бы услышал давным-давно. Иду ближе, ориентируясь на звук, спотыкаюсь от усталости о каждый выступающий из земли корень и каждую кочку. На последнем своём шаге, даже не пытаюсь удержать равновесие, падаю на колени, а точнее на одно здоровое колено, и тут же благодарю природу за то, что дно этого ручья песчаное. Сажусь в воде поудобнее, чтобы не болела нога. Откладываю палку на берег, слежу за тем, чтобы её не унесло бурным потоком. Повязка промокла насквозь, рану щиплет, но не сильно, только заставляет поморщиться. Я опускаю лицо в воду, позволяя прохладному потоку освежить свою голову, нагретую палящим солнцем, и позволяя смыть с моего лица и волос пот, а может и засохшую кровь. Наконец-то могу помыть руки, после перевязки они выглядели так страшно, будто бы и не мои вовсе. Вода вокруг меня становится красной. Маленькие рыбки заинтересованно подплывают поближе, видимо страшную суматоху я поднял в их ручье. Наконец чувствую себя лучше. Вспоминаю о Максе и Гвен. Я должен злиться, но могу только беспокоиться за Макса. Гвен, наверняка, уже заметила моё отсутствие. Станут ли меня искать? Если и да, то только завтра. Я скучаю по ним. Вода и кровь заставляет меня вспомнить о Никки, и о том с каким восторгам она рассказывала о похоронах викингов. Не могу вдохнуть, и только сейчас понимаю, что лицо всё ещё под водой, шумно вдыхаю воздух и впервые за несколько часов ощущаю его свежесть и сладость. Хорошо, я нашёл поток. Загребаю искрящийся поток руками, чувствуя, как постепенно расслабляются мышцы и сознание затуманивается от облегчения. Я не буду говорить об этом Гвен, ни при каких обстоятельствах, она не должна знать об этом неудавшемся приключении. Макс тоже не должен знать, если он конечно добрался до лагеря, сердце в этот момент снова гулко стучит о рёбра, но сейчас я не могу ничего сделать для этого ребёнка. Никки тоже этого не переживёт. Она так любит природу, я горжусь её страстью к приключениям, надеюсь, смогу сказать ей это ещё раз. Надеюсь, смогу провести их по тропе путешествий, чтобы они смогли выбрать свои любимые листья и сделать из них гербарий. Щелчок в кустах. И Макс, наверное, будет рад, когда я помогу найти ему подходящее хобби. Снова шорох. И, возможно, Нёрф станет спокойнее, если познакомиться с дикой природой. Треск. Я поворачиваю голову к нарушителю спокойствия, из кустов на берег выпрыгивает белка. Рыжая и пушистая, она бойко вскрикивает. У неё небольшая повязка на глазу, довольна симпатичная. Белка вскидывает свою крошечную лапку, срывается с места и забирается по стволу сосны. Это мило. Хороший знак. Хочу снова развернуться к воде, слишком быстро поворачиваю голову, выкручиваю травмированную ногу. Боль пронзила резко и остро. Я почувствовал все синяки, царапины и ушибы, которые получил за этот день. Боль хлынула наружу и поток воды стал тошнотворным. Делаю резкий глубокий вдох, а затем стараясь держать ногу неподвижно, поднимаюсь на руках. Ладони погружаются в песок практически до запястья, каждое движение даётся с трудом. Вода уже не кажется приятной, с каждой секундой тошнит всё сильнее, где-то в затылке зарождается тупая боль. Прежде чем упасть в обморок я вижу перед собой землю, делаю последний рывок, и чувствуя под собой гальку и сухую траву, закрываю глаза. Чувствую холодный затхлый воздух. Обе ноги немеют, по ним словно бегают десятки беспокойных муравьишек. Нужно подняться. Ладонями упираюсь в землю, неприятную и промёрзлую, трава покрыта росой, пальцы скользят. Темно. Источник света только один. Сейчас понимаю цветы, которые тянутся навстречу солнцу, я также поднимаю голову к свету. Когда долго не протираешь лампу от пыли свет становится тусклым, этот был точно таким же. Джаспер, он появляется рядом со мной словно из неоткуда. Его глаза стеклянные, смотрят прямо на меня. Джаспер хороший, но от него пахнет сырой землёй, поэтому хочу отодвинуться. Заваливаюсь на бок, начинаю кашлять и так долго, что глаза слезятся, а горло, будто кто-то царапает изнутри. — Привет, Джасп. Чего ты хочешь? — голос словно не мой, сиплый и незнакомый, стараюсь улыбнуться. Слежу за его взглядом, вижу пилу новенькую и блестящую, с маленькими зубчиками, которой удобно разрезать тонкие бруски. Она лежит рядом со мной, стоит только протянуть руку, поблёскивает в тусклом свете. Смотрю на свои ноги, не знаю зачем. Обе лежат на коврике красном и мокром, странно я даже не чувствовал его до тех пор пока не увидел. Нога в пыльном свете не выглядит так зловеще, как прежде. — Выше колена или ниже? — спрашиваю я, и только после осознаю, что сказал. Снова смотрю на инструмент, у нас в лагере есть точно такой же. Джаспер складывает руки на груди, его лицо похоже на маску. Нет радости, нет грусти, нет ничего. — Тебе выбирать. Вздрагиваю и просыпаюсь, на лбу выступили капельки пота, тянусь к ноге, щупаю, она на месте. Солнце уже касалось верхушек елей, по моему телу ползают мошки и толстые мухи. Отгоняю их, они мне не нравятся, особенно сейчас. Облепили всего меня, как рыбу, которую выбросило на берег. Цикады оглушительно пели в предвкушении ночи, из-за них я снова вспоминаю о головной боли, которая казалось отступила. — Простите, у вас очень хорошее пение… — Но не могли бы вы любезно… — Замолчите уже! — Простите, мне ужасно жаль…